♫ Noize MC, Therr Maitz Вояджер-1 (LAB с Антоном Беляевым)
Тишина в твоём ответе, в моём горле ком с Юпитер, Боль размером в сто квадратных световых тысячелетий. Я не на твоей орбите, меня сносит звёздный ветер Вдаль, за горизонт твоих событий, метя...
— Куда потом двинем? — Серёжа уминает бургер, и Дима горько вздыхает, облизываясь, и пялится на табло, где никак не появляется номер его заказа. — Мне надо на Никольскую за пособиями, — Лёша задумчиво ковыряется в мороженом с шоколадным топпингом, и друзья глухо воют. — Ну что?! Мне ЕГЭ сдавать, между прочим. — Совсем не отдыхаешь, угробишь себя ведь, — Тоха кусает куриный наггетс, предварительно обмакнув его в сырном соусе, и щурится от удовольствия. Фастфудом он себя нечасто балует, но, если появляется невыносимое желание, отказать себе не может, хоть и знает прекрасно, что нужно за формой и весом следить, и утешает себя тем, что, в конце концов, плотские радости никому не чужды. — Как это - не отдыхаю? — Сурков недоумённо поднимает уставшие, воспалённые глаза, и Позов не выдерживает и усмехается в кулак с ироничности этой ситуации. — Я тут, с вами, а не дома сижу за книжками... В выходной... — И всё равно одно на уме - учё-ё-ёба, — Серёжа потягивает из трубочки молочный коктейль с характерным булькающим звуком, раздражающим слух, за что получает локтём в бок от Димы, который понимает, что Матвиенко делает это намеренно, чтобы позлить. — А ну кыш! Распоясался. Тоха смеётся, приступая к следующему наггетсу и максимально растягивая приём пищи, чтобы насладиться вдоволь. В следующий раз он собирается прибегнуть к этому способу расслабления не раньше, чем через пару-тройку месяцев, когда закончатся все главные соревнования. Коробка постепенно пустеет, "Макдональдс" наполняется толпами народа, со всех сторон слышны голоса и чавканье, но в Шастуна это впервые вселяет странное спокойствие и погружает в гипнотическое состояние. Всю неделю в мозгах и в душе сплошной кавардак, накрывающий целиком. Арсений ведёт себя... загадочно. Непривычно. И дико. У Антона гораздо больше вопросов, чем ответов, и ни одного объяснения такому поведению. Попов не ругает, касается без особой неприязни, с элементами помогает и смотрит так, что внутри кровь сворачивается. Айсбергов не видать. Они где-то за пеленой, за маревом, за синим дымом скрыты. И это ломает. Обездвиживает. И - увы - обнадёживает. Вынуждает поверить в то, что что-то может измениться. Хотя Антон на тысячу процентов уверен, что им ничего не светит. Ни в этой, ни в других вселенных. — Шаст, ты чего завис? — Лёха легонько тормошит Антона за плечо, и тот хлопает ресницами, будто только что проснувшись. — Уже пять минут почти так сидишь. — Влюблённые часов не наблюдают, — Серёжа вытирает пальцы салфеткой и чуть различимо икает, и Дима рядом фыркает. — Счастливые, — поправляет он парня с хвостиком, и Матвиенко театрально скрещивает руки на груди. — Завались. Тоха у нас влюблённый, так что всё правильно, — он расплывается в пугающей ухмылке. — Без мыслей о том-кого-нельзя-называть вообще жить не может. Антон ничего не говорит, только глупо улыбается и пялится куда-то в стол, на автомате доедая последний наггетс и машинально отодвигая кусок небольшой фигурной картонки, пропитанной маслом. Столько думать об Арсении Сергеевиче вредно и опасно для здоровья. Он даже, чёрт возьми, с друзьями развеяться не может. — Димон, твоя еда готова, кажись, — Сурков внимательно сравнивает комбинацию цифр на чеке и на экранчике, и Позов с места срывается мгновенно, словно ждал этой минуты всю свою сознательную жизнь. Возвращается с пакетом средней величины, бурчит что-то о том, что случайно заказал "с собой" вместо того чтобы взять на подносе, но всё равно довольно и предвкушающе светится. — Наконец-то! Думал, состарюсь, — он ставит пакет на стол, не открывая, и морщится, хватаясь за живот. — Сука, в самый ответственный момент приспичило... Сейчас вернусь. Тох, последи, чтобы эти, — он хитро указывает на Матвиенко и Суркова поочерёдно, — не разворовали. — Больно нужно! — прыскает Серёга и хрипло ржёт, когда Антон обнимает пакет обеими руками, будто не давая даже приблизиться к заветным дарам ресторана быстрого питания. — Моя прелесть, — Шастун играет бровями, грея руки от исходящего от еды тепла, которое даже через бумагу приятно ощущается. — Никому не отд... — он не успевает даже возмутиться, когда кто-то с противоположной стороны вырывает из его хватки Димкин заказ, и широко открывает рот от недоумения. — Вы... Серёжа и Лёша, вжавшись в стулья, тоже поворачивают шеи и хмурятся, взирая на высокого темноволосого мужчину. — Арсений Сергеевич, верните на место, — Тоха, всё ещё крайне изумлённый, старается потащить на себя долгожданную пищу Позова, но Попов, Бог его знает, как тут очутившийся в самое неподходящее время, не даёт этого сделать и без труда отстраняет протянутую Антонову ладонь коротким ударом. Матвиенко и Сурков, по всей видимости, ещё несколько секунд назад дар речи потеряли. Они безмолвно переглядываются то друг с другом, то с Антоном, но выдавить из себя ничего не могут. — Пойдём-ка переговорим, — Арсений мрачно кивает в сторону выхода и ждёт, пока Антон подаст хоть один сигнал, — без посторонних. — Это мои друзья! — Тоха чувствует, как закипает, но предпринять ничего не в состоянии, потому что тело само поднимается с кожаного диванчика. — Я сказал: без посторонних, — тоном, не терпящим возражений, повторяет Попов и начинает двигаться к двери, на ходу бросая, даже не обернувшись: — Куртку не забудь. — Какая, блять, забота, — раздражается Антон и, ничего не поясняя всё ещё шокированным друзьям, удаляется, на бегу наматывая шарф. Сердце танго танцует и явно какие-то сверхъестественные сальто выполняет, рвясь из грудной клетки, и Антон глухо рычит, вылетая на улицу. — Охуеть, это что сейчас было? — Матвиенко сглатывает и переводит взор на Суркова, который его таким же мутным ошарашенным взглядом пилит. — Во дела... — Арсений Сергеевич, вы... вы... — Антон задыхается в негодовании, как только замечает мужчину, держащего в руке коричневый пакет. — Вы!.. — Договаривай, — Арсений Сергеевич смотрит пронзительно и наконец проявляет свои айсберги, вершины которых смутно очерчиваются на чёрно-синем фоне. — Шастун, начал - договаривай, — произносит с напором, так, что хочется в комок сжаться и в угол забиться. Антон молчит, подрагивает, пряча руки в карманы, и пытается отдышаться. Отводит взгляд, мажет им по тёмно-серым зданиям и высоким постройкам и, всё-таки придя в себя, обращает внимание на брюнета, который терпеливо дожидается завершения истерики. — Всё? Психоз окончен? — строго интересуется Арсений, не переставая прижимать к себе пакет. — Ты что здесь забыл? — он окидывает взором большую, горящую жёлтым английскую букву "M", всем своим видом выражая к месту максимальный уровень пренебрежения. — Лучше ничего не нашёл? — Я человек свободный, захотел - пришёл, — огрызается Антон, не в силах терпеть такого к себе отношения, и ёжится от ветра, ворошащего волосы, посильнее зарываясь в воротник. — И вообще: я за компанию. — Ври больше, — перебивает его Попов, переступая с ноги на ногу. Ему тоже холодно, вот только разборки внутри помещения он устраивать не намерен: ещё заметит кто. Арсений - личность небезызвестная, как и Антон. — Шастун, я всё по глазам читаю. "Вот только то, что я вас люблю, вы прочитать по глазам не можете, — томно размышляет Антон. — Плохой из вас провидец". — Антон, мы никогда не построим с тобой адекватные отношения, если ты будешь постоянно лгать. У парня в голове набатом только слово "отношения", изолированное от остальной речевой цепи. Вырванное из контекста и ударяющее так болезненно, что Тоха аж подкашивается, потому что душа на клочки безбожно рвётся. Наблюдает за тренером, обиженно поджимая губы. Арсений прямо на шрамы давит и рубцы кровоточащие тревожит. — Кубок Федерации на носу, а ты... — старший вздыхает осуждающе и брови к переносице сводит, не позволяя и буковки сказать в своё оправдание. — А если бы отравился? Или лишний килограмм набрал? Шастун, не мне тебе объяснять, как это влияет на прыжки! Антон мысленно ударяет себя по лицу. Он и сам осведомлён о всех негативных влияниях и эффектах, и мужчина прав. Как бы тяжело ни было это признавать, Арсений Сергеевич наезжает на него за дело. Даже как-то обидно и тоскливо становится. Только ведь показалось, что всё ни с того ни с сего налаживаться стало. — Вы сами-то как здесь оказались? — Антон решает, что лучшая защита - это нападение, и чувствует, как нервозность на кончиках пальцев оголяется: рядом с Арсением Сергеевичем вести себя естественно просто-напросто невозможно. — Не без причины же вас сюда занесло. Антона на полном серьёзе терзает тот факт, что из всей сети ресторанов, расположенных на каждом углу Москвы, Попов выбрал именно эту локацию. Не дальше. Не ближе. И даже не в соседнем здании на перекрёстке, до которого рукой подать. — Пончики покупал в МакКафе, девушка любит, а сама зайти не может - времени свободного мало, — Арсений демонстрирует упаковку из шести десертов с разной глазурью и начинкой, и Антон напрягается, рассуждая о том, что лучше бы он Попова не послушал и позорно сбежал. Не пришлось бы сейчас умирать от стискивающей рёбра пустоты. — А ты стрелки не переводи. И не ёрничай. — Ладно, — легко соглашается Тоха, встряхивая головой. Ртуть в термометре вниз ползёт, на улице с каждой секундой всё прохладнее и прохладнее, да и внутри не лучше: настолько паршиво, что единственное желание - спрятаться от всего мира в доме из одеял - кажется наиболее правильным и разумным. Антон выдыхает облако пара и ждёт вердикта тренера. Хватит уже напрасно его мучить, раскритиковал с ног до головы - будь добр, отпусти обратно. В тёплое помещение. И к людям, которые ждут. — Скажите что-нибудь? — начинает несмело, робко, сдирая с и без того изодранной губы тонкий слой кожи, и замирает, встречаясь с почерневшими сапфирами напротив. — Я расстроен, Шастун, — признаётся Арсений, и Антону остаётся только на месте помяться, глаза к земле опустив. — Нет, даже не так. Я разочарован. — Спасибо, что сообщили, — через силу язвит Тоха и, даже не отряхнув скамейку, предназначенную для летних посиделок на воздухе, плюхается на неё и ноги крест-накрест кладёт, обнимая себя за предплечья. Пялится в неизвестность, не моргает, и Арсений, громко цокнув языком, подбирается ближе. — Встань с холодного. — Да ну. — Шас-тун, — настойчиво, по слогам цедит Попов и, кажется, догадывается, чем Антон мог не понравиться ему однажды. Это просто маленький, упрямый, капризный ребёнок, которого наставлять надо, журить и учить. — Простудишься. Тоха только ладонью машет и отворачивает корпус от тренера, думая, что неплохо бы сейчас выкурить хотя бы одну сигарету. И спастись. Вот только от чужого обжигающе-ледяного взгляда никуда не деться. Ни на какие засовы не запереться. — Шастун, что с дисциплиной? Или твёрдой руки не хватает? — Арсения ситуация уже из себя выводит. Он скрещивает руки на груди, шурша Димкиным пакетом, и делает ещё один внушительный шаг по направлению к Антону. А у Антона нервы сдают мгновенно. — А вот может и не хватает! — он порывается увернуться, но Арсений, хватая зашипевшего подопечного за шкирку, как котёнка, резко поднимает его с лавочки и встряхивает. Антон глаза округляет и носом шмыгает, как пойманный на охоте зверь, едва лапы не поднимая в жесте "сдаюсь". — Достаточно? Перебесился? Тоха кивает болванчиком, а сердце внутри заходится в сумасшедшем, невменяемом ритме и замедляться отнюдь не собирается. Стучит подобно тысячам барабанов, рвётся, мечется и едва ли не лопается от перенапряжения. — Отпустите, — пищит Антон, и Арсений тут же ослабляет мёртвую хватку, но отстраниться не даёт, перегораживая путь к спасению. — Я не хочу регулярно практиковать насилие, понимаешь? — у тренера лицо остаётся всё таким же грозным, но глаза проясняются и изучают Тоху теперь не с укором, а с немой просьбой осознать мотивы собственных поступков. — Но поверь: мне тоже надоедает с такими, как ты, нянчиться. Ты хоть и ребёнок, — Антон раздосадованно сопит, — но действовать должен, как взрослый, сознательный человек. А не ждать пинков, уяснил? — Уяснил, — у Антона уши окрашиваются в неяркий розовый от стыда. Арсений ему всё разжёвывает и по полочкам раскладывает, а у Тохи мозговые извилины не работают под влиянием влюблённости. Горячей, опаляющей даже и такой до безумия бестолковой. — И чтобы этого, — Попов уверенно шагает к мусорке и трясёт перед Шастуном пакетом, — я у тебя больше никогда не видел. Ешь свои "сникерсы", "натсы" и "баунти", хлещи энергетики, сколько влезет, но ко всяким картошкам фри не приближайся даже. Деньги я тебе отдам. Антон не успевает опомниться и жалеет, что не прояснил положения дел заранее, потому что пакет, принадлежащий вовсе не ему самому, летит в бак и пропадает в его глубине. — Боюсь, вам придётся купить ещё один такой же, — произносит он упавшим голосом и глядит на Арсения так, словно Попов, как минимум, уголовное преступление совершил. — Потому что это была Димкина еда. Не моя. Он попросил последить. — Почему я должен тебе поверить после всех твоих бесконечных небылиц? — брюнет разглядывает парня настороженно, но в зрачках расплывчатая растерянность читается. — Потому что это правда? — больше спрашивает, чем утверждает Тоха, пожимая плечами. — Послушайте, это правда друг заказал... Я... — Антон набирает в грудь побольше воздуха, выдыхает облако пара и всё же сознаётся в содеянном: — Я всё своё съел. Шесть наггетсов. Это мой предел. Он боязливо поднимает взор на мужчину, который разводит руками, не зная, как загладить свою вину. "Опять перегнул палку, не разобравшись. Арс, что на тебя нашло?" — бранится про себя Арсений, но вслух произносит совсем другое: — За компа-а-анию, просто посиде-е-е-еть пришёл, — передразнивает он насупившегося Шастуна и, не продолжая своей издевательской тирады, извлекает бумажник, отсчитывая купюры. И по итогу вынимает одну номиналом 500 рублей и протягивает ничего не соображающему Шастуну. — Хватит? — Вы чего? Спасибо, конечно, но даже триста пятьдесят за глаза, — он пытается впихнуть Арсению Сергеевичу его же деньги, но старший, оставаясь непреклонным, убирает кошелёк обратно, бережно проверив, не помялись ли пончики. Антон такому беспокойству о лакомстве для Евгении даже искренне завидует. Ему о подобном - лишь мечтать. — Устрой ему там пир на весь мир, — Арсений хлопает по карману, доставая разрывающийся трелью телефон, и прикладывает к уху: — Жень, повиси, а. В трубке слышится приглушённое "ага", и Антон начинает осторожно пятиться ко входу к "Макдональдс". В голове - ещё бо́льший кавардак, чем за всю прошедшую неделю. И с каждым мгновением всё больше нестерпимый, адский даже. Арсений наблюдает за отходящим Шастуном пристально и выжидающе и бросает напоследок: — Встретимся в понедельник. Моли небеса, ребёнок, чтобы с интоксикацией не слечь. — Да всё нормально будет, — бурчит Антон и уже дёргает на себя дверную ручку, как различает в гуле многолюдной улицы постепенно отдаляющуюся фразу тренера: — Посмотрим. И шапку надень, не май-месяц на дворе... Жень, я тут. Сейчас за фруктами - и домой. У меня для тебя сюрприз..***
Арсений не сдерживается и хмыкает. На деревянной поверхности его стола - пара купюр и монеты, вплоть до копеек отсчитанные. Попову даже гадать не надо, что это за деньги и откуда они тут взялись. — Ну ты даёшь, Шастун, — он усмехается несказанной щедрости и принципиальности юноши, убирает всё это в верхний ящик и встаёт возле окна, находящегося прямо внутри кабинета, следя за катающимися на льду. Рома ещё только пришёл и где-то в уголке мышцы разогревает, Творского не видать - он, похоже, уже откатал обе свои программы, отстрелялся с утра пораньше и освободился, Алина секретничает с Юлей, терпеливо ожидая своей очереди, а на середине катка - Антон. Движется плавно, при этом идеально попадая в такт музыке, и все элементы выполняет чисто, без единой погрешности. Арсению даже на секунду кажется, что он спит, и брюнет щипает себя, чтобы проверить реальность происходящего. Щипок чересчур неприятным получается, и Арсений морщится. Поправляет ворот чёрной рубашки, неотрывно следя за погружающимся в мелодию парнем, и улыбается краешком губ, когда хореограф показывает запыхавшемуся Шастуну, закончившему номер, два поднятых вверх больших пальца и хлопает по плечу. Даже Пётр Николаевич, присутствующий на тренировке, выглядит по-настоящему обрадованным. Да, такой прокат не стыдно и на Кубке Федерации показать. Если повезёт, то Шастун запросто Творского обойдёт по баллам через несколько дней. Даже несмотря на отточенное годами и опытом мастерство второго. Антон, как-никак, последний год в юниорах. Надо стараться изо всех сил, чтобы золото урвать. И что-то Арсению подсказывает, что в одни из ближайших соревнований у Шастуна это обязательно получится. Арсений поправляет чёлку, смотрится в зеркало, отмечая мешки под глазами от недосыпа, и выходит из кабинета, бредя к катку. В это время Антон плетётся вверх по трибунам на неподдающихся ногах. Кислород на исходе, в глазах - непроглядный туман, и конечности побаливать начинают. — Шаст, это была бомба, — Ромка, прискакавший со льда, отбивает ему "пять" и складывает ладошки в умоляющем жесте: — Подождёшь меня? — Конечно, — подтверждает Тоха, часто и обрывисто дыша, и вдруг предлагает, даже не надеясь на удачу: — В кино хочешь? Там что-то новое от "Марвел", кажется, — он задумчиво смотрит на Ковалёва, который энтузиазмом загорается, как спичка. — Да, давай, — воодушевлённо соглашается Рома. — Только бронь проверь. Вдруг мест не осталось уже на вечерний сеанс. — Ага, — Антон кивает, беря в руки телефон. — Беги, а то Николаич тебя сейчас сожрёт, — Ковалёв ахает и уносится на всех парах, чуть не наворачиваясь с лестницы. Тоха ухмыляется, снимая с айфона блокировку и надевая эйрподсы, и открывает карты, стремясь найти кинотеатры поблизости. Просматривает штуки четыре, с горечью принимая то, что залы забиты до отказа, и уже собирается проверить пятую локацию, как отвлекается на уведомление из беседы с друзьями:Серый, 15:44 Пацаны, зырьте, чё надыбал [ссылка]
Антон удивлённо поднимает брови, тычет на адрес, состоящий из букв, цифр и непонятных символов, и его перебрасывает на загружающееся видео в "Tik-Tok". — Матвиенко, — закатывает глаза Шастун, не питающий особой любви к данной платформе, и уже собирается вернуться к негодованию по поводу ажиотажа в кинотеатрах, как дёргается, заметив, что именно появляется на экране. — Столько лет прошло, а холод жжёт в груди, — льётся из наушников голосом Нойза МС, и Антон видит запись своего выступления на показательных прошлого года, когда ему ставили номер, связанный с бескрайним космическим пространством. — Эй, Земля, алло, я «Вояджер-1»… Первые несколько мгновений Тоха завороженно пялится на свой прокат, подмечая несколько несерьёзных ошибок невооружённым глазом, а потом… Дыхание заканчивается, укромно прячась и пульсируя в лёгких. По спине мурашки. В горле пересыхает. Потому что на следующем кадре Шастун видит Попова, который следит за развитием событий на льду. Антон точно уверен, что этот момент с Арсением Сергеевичем взят из выступления Стаса, потому что Арсений Сергеевич переживает за спортсмена с таким трепетом и такой страстью, что сразу ясно, что катается его любимчик. — До тебя теперь миллиарды вёрст, и сверхновых нет среди старых звёзд... — периодически на экране мелькают то Антон, то Арсений, возрождаясь и тая в метеоритных дождях и спецэффектах, и у парня грусть кошкой у солнечного сплетения скребётся. Потому что это один из тех треков, что в апатию вгоняют и раной нарывающей, незаживающей, сквозной остаются. Потому что Антон самого себя с этим "Вояджером" упорно ассоциирует, бесцельно скитаясь по этой сложной галактике в полнейшем одиночестве. "Ком с Юпитер". Как символично звучит. Безразмерно. Эмоционально. И чертовски красиво. Настолько, что сам невольно распадаешься на миллионы частиц космической пыли. Особенно, если учесть, что примерно так себя Антон и ощущает. Лучше и не опишешь. — И клином сходится свет, на дальней точке, там позади, на самой лучшей из возможных планет. — Да только там её давно уже нет - её уже не найти, — шепчет Шастун, подпевая и даже не особо вникая в смысл видео, воспринимая это как очередную фанатскую зарисовку, набравшую шесть с небольшим тысяч лайков. До тех пор, пока не достигает очевидной истины: это ролик с романтическим подтекстом. И все эти взгляды, невольные облизывания губ и эмоции Арсения и Антона заложены здесь не просто так. С одной простой целью: воздействовать на чужие сердца, в частности, на сердца тех, кому их «слаженный» дуэт почему-то приглянулся. А ведь даже предпосылок не было: Арсений Сергеевич на него всегда с нескрываемой ненавистью смотрит. Да, говоря честно, их популярность им в этом случае явно на руку не играет. Даже жутко становится от того, скольким заинтересованным в фигурном катании людям это могло в рекомендациях попасться. И как далеко это может зайти. Антон бездумно открывает комментарии, листает, абсолютно сбитый с толку и совершенно опустошённый, и заостряет внимание на одном, с первого взгляда совсем безобидном: «Подождите, то есть вы тоже видите химию между этими двумя?» И от безобидного комментария вмиг становится так жарко, что внутренности плавятся, расползаясь в разные стороны и убивая изнутри. «Слава Богу, что Арсений об этом не знает…» — проносится в сознании, и Антон заходится кашлем, будто в попытке вырвать из себя эту ноющую, изо всех щелей сквозящую боль. Почему сотни их поклонников замечают такие простые, детям понятные вещи, а тот, кому Тоха ежедневно по громадной частице себя отдаёт - нет?.. Сканирует взором чужие смайлики в виде разбитых сердечек и шумно выдыхает, прикрывая глаза и начиная тереть виски, положив телефон с продолжающим проигрываться видеороликом себе на бёдра. Почему? Почему всё складывается именно так? Почему на этой грёбаной планете люди не влюбляются друг в друга по умолчанию? Почему надо всю долгую и полную страданий жизнь, подобно «Вояджеру-1», лететь в неизвестном направлении, зная, что никто тебя там не ждёт, и тянуться к Земле, как к спасительной соломинке? Как к последней надежде?.. Кто-то касается локтя. Аккуратно и почти неощутимо. У Антона настроение общаться исчезло бесследно. Иссякло, как песок в хрустальных часах. — Ром, на сегодня билетов нет… Давай завтра-послезавтра, — отмахивается Шастун, не открывая глаз. Нойз не перестаёт по кругу исполнять свою композицию, и у Антона колени непроизвольно подрагивают. — Хорошо? — Хорошо, — весело звучит отнюдь не Ромин голос, и Антон вскакивает, словно его холодной водой окатили, и судорожно ищет кнопку «домой» на гаджете. Арсений Сергеевич оторопело глядит на него, мгновенно меняясь в лице. А Антон проклинает всех, и в особенности Попова, который душу Дьяволу продал, чтобы, словно призрак, появляться тогда, когда этого совсем не ждёшь. — Зачем так пугать? — кровавый орган внутри Антона оповещает о том, что самое время отключиться, и парень еле находит в себе смелость вернуться на скамью, едва перебирая конечностями. — А кто ж знал, что ты так воспримешь это?.. — искренне удивляется Арсений Сергеевич, подсаживаясь на соседнее место. — Деньги мог бы и не возвращать. — Нет уж, нам чужого не надо, — Антон с усилием выдыхает, всё же приходя в себя, и шкодливо закусывает губу, едва сдерживаясь чтобы не усмехнуться, потому что вспоминает, как Димка, внимательно выслушав всю историю, рванул к кассе, чуть не скупив все продукты из меню, - на халяву же. — Уборщицы дверь забывают запирать на ключ, — Попов отвлекается на идеально выполняющего тройной риттбергер Ковалёва, — а я потом на столе то стихи, то взятки нахожу. Тоха смущается и сам не знает, от чего именно: от того, что брюнет про поэзию всё никак не забудет, или от того, что его сдачу назвали взяткой. «Если это взятка, то мне нужна и услуга», — думает Тоха и лыбится во все тридцать два, раскачивая ногой взад-вперёд, как неусидчивый малыш. — Господи, какой же ты ещё ребёнок, — Арсений - жук - за ним боковым зрением наблюдает, в пылкую краску вгоняя. — Откатал? — он резко переводит тему и пальцы заламывает. — Угу, — односложно отвечает Антон и телефон от греха подальше в барсетку убирает. — Всё получилось? — Не знаю. Вроде, да, — парень чешет затылок, и Арсений оборачивается на него. Когда дело касается спорта, Антон Шастун - воплощение скромности. Никогда не признает, что хорошо поработал, в отличие от того же Творского, который о своих успехах разбалтывает направо и налево. Спортсменам, которые на золотые кубки и медали метят, не положено быть закомплексованными слабаками. Но что-то в этой замкнутости и нерешительности есть манящее, особенное, одному Шастуну присущее. Он о своих способностях не кричит и ими не кичится. Он всего лишь делает, не подозревая, что имеет талант. Попов ведь отчётливо видел его катание. Оно было… Арсений мысленно слово подбирает… Восхитительным. А Антон жмётся, будто первый раз в жизни на коньках стоял, будто не понимает даже, что кататься умеет, как Бог. — Ну хорошо, если «вроде, да», — Арсений кладёт ногу на ногу и глядит на часы. — Чего домой не идёшь? Четыре доходит. — Ковалёва жду, — Тоха надеется, что звучит исчерпывающе. Эти беспочвенные расспросы от Попова, ничего за собой не несущие, у него уже в печёнках сидят. Арсению ни капли не интересно - он либо из вежливости (что сомнительно), либо по-прежнему из чувства вины, либо от нечего делать спрашивает, заставляя Антона мучиться. — А по отдельности из здания не выйдете? — Арсений приподнимает бровь, делая ставки на то, что Антон начнёт дуться. Смотреть на этого мальчишку в гневе - потеха, и Попов не может себе в этом отказать, хотя целей своих действий не понимает даже на один процент. Но убеждает себя в том, что не только Тохе позволено Арсения выводить. Но Антон лишь пару раз моргает, взмахивая тонкими чёрными ресницами, и одними губами отвечает: — Выйдем, конечно. Но я всё-таки его дождусь. — Дело ваше, — брюнет, признавая поражение, руки выставляет шуточно в защитном жесте и поднимается, расплавляя на себе рубашку. Тоху на этом жесте против его воли знатно глючит. Одежда так эстетично обтягивает атлетическое тело Арсения Сергеевича, что слюна сама во рту скапливается. — Давай, Шастун, до завтра. — До свидания, — вот и состоялся очередной совершенно бессмысленный диалог. Антон в сердцах скамью напротив пинает. От Арсения сколько ни избавляйся - он всё равно везде пролезет и обязательно о себе напомнит. И от этого, откровенно признаться, только больнее.***
Арсений заводит машину, кидая купюры куда-то в бардачок. Может быть, и пригодятся когда-нибудь. Не сейчас, это точно. Зажигает фары, сдержанно зевает и пристёгивает ремни безопасности. Со всей необходимой документацией к Кубку Федерации он, наконец, разобрался, остаётся только ждать и верить, что соревнования пройдут хорошо. Проблемы и нервозность постепенно тонут в писке сирен и сигнализаций и в шуме мегаполиса. Дома Женька, наверняка, уже ждёт, истосковавшаяся. Тёплый душ. Вкусный и сытный ужин. Мягкая постель. И родные пламенные объятия. Арсений отклоняется назад, вжимаясь затёкшей спиной в мягкое кресло, и понемногу расслабляется, включая радио. По Москве передают обильные снегопады, а за стеклом автомобиля хлопья снега порхают, как фантомные, изящные бабочки редкой красоты, и температура до -7 внезапно опустилась. Мужчина лениво и замедленно моргает, бросая взгляд в сторону здания, хрустит шеей, чем-то загрузившись, и чуть улыбается, вырывая взором две знакомые фигуры. Из дверей спортивного клуба, улыбаясь, Антон и Рома выходят. «Дождался всё-таки», — Арсений меланхолично проводит пальцами по кожаному рулю. Шастун и Ковалёв прощаются, обмениваясь рукопожатиями, и в разные стороны расходятся. Антон идёт значительно быстрее: он в лёгкой куртке и без шапки опять, негодяй. Арсений глядит в окно. Там ужасная метель из сырого снега, а Шастуна чуть ли не сдувает. И у Попова на долю мгновения даже проскальзывает мысль о том, что мальчишку надо подвезти: у него тело ходуном ходит - даже издалека заметно. Ковалёву - хоть бы хны: он в пятнадцати минутах ходьбы живёт. А вот Шастуну добираться объективно далековато. Но эта идея умирает в недрах сознания мужчины так же быстро, как и родилась. Арсений даже брови сдвигает. «Я к нему личным водителем не нанимался и не настолько сильно я перед ним виноват», — поразмыслив, заключает он и жмёт на газ.***
Тоха, тормоша красный потёкший нос, вытирает подошвы о коврик, щёлкает замком и так и застывает на пороге, потому что в следующую секунду на него напрыгивает кто-то тощий, хрупкий и маленький. — Сонька! — верещит парень и кружит старшую сестру, которая ему еле до грудной клетки достаёт, в тёплых объятиях. А та с лёгкостью поддаётся. Потому что оторваться не может, как ни силится. София, которая, вопреки канонам, больше любит, когда её называют коротко и ясно - Соней или Софой, виснет на нём, как на пальме, с исключительной нежностью обхватив шею. — Слава Богу, мама ключи однажды дала на всякий случай, — широко улыбается она, наконец отлипнув от брата, и застенчиво носком по полу из сторону в сторону водит. — Сюрприз удался? — Спрашиваешь, — Тоха смотрит на неё распахнутыми от эйфории, зачарованными очами и сияет ярче новогодней ёлки. Разувается кое-как, покидав обувь мимо полки, верхнюю одежду с себя сдёргивает и сестру за руку в комнату тащит, включая настольную лампу. У него на рабочем столе уже две чашки их любимого, только что с любовью заваренного зелёного чая стоят, аромат распространяя по всей квартире, и Антон делает глоток, чувствуя, как жидкость расползается жаром. Ведёт Соню к небольшому диванчику и устало роняет голову на её колени, располагаясь поудобнее. Они пару минут переваривают эту встречу в тишине. Сонька и Тоха давно не виделись, потому что сестра после девятого класса в Питер умотала учиться, а потом и работать там осталась, передавая семье приветы только по видеосвязи и раз в год-два - приезжая лично. А сейчас... Она здесь. Осязаемая и пахнущая домом и уютом. Уютом, которого Антону так давно не хватало. А потому молчание в компании друг друга их не тяготит, а приносит им истинное, чистое и светлое удовольствие. Они снова вместе, как в старые добрые времена. И это запросто к слову "счастье" можно приравнять. Антон выдыхает с невыразимым облегчением. Этот бешеный день хотя бы заканчивается на приятной ноте. Девушка аккуратными, плавными движениями перебирает его пушистые, растрёпанные волосы, и усталость и нервозность Тохи улетучиваются, словно их и не было. — Скучал я по тебе, мартышка, — Антон размеренно дышит и, как маленький мальчик, наблюдает за склонившейся над ним сестрой снизу крупными зелёными глазами. — Сколько не объявлялась? Год? — Полтора, — смущённо произносит девушка, окончательно зарываясь пальцами в кудрявую копну. — Прости? — А что, есть другие варианты? Естественно, прощаю. Приезжай почаще. Мне тебя не хватает, — Антон не льстит ни Софии, ни себе. Когда сестра рядом, всё как-то проще в разы становится. — Как Питер? Как Олег? — Питер?.. Да как обычно. Живёт, гудит и не прекращает в себя влюблять. А Олег... Тош, — сестра неожиданно опускает взгляд, и Антон встревоженно поднимается на локтях. — Ну что? Ну не томи, пожалуйста, — просит Антон, выгибая бровки домиком. — Он тебя обидел как-то? Я его убью, — Софа прыскает, интенсивно мотая головой, и вместо лишних слов протягивает ему ладонь, и на одном из пальцев Антон с вселенским изумлением замечает кольцо. — Оу… Хорошая работа, Олег, — он чувствует, как внутри буря восторга поднимается, и вскакивает с дивана, начиная хлопать в ладоши. — Боже, я вас поздравляю! Когда свадьба??? — Летом, — сестра благодарно принимает резвые Антоновы объятия и вынуждает его угомониться и снова лечь к ней на колени. — Приедешь? — Разумеется, — Антон всё никак не может это принять. Его старшая сестричка, с которой его в детстве гулять отправляли, которая привила ему отменный музыкальный вкус, которая с ним всеми сладостями, подаренными в школе на Новый год, делилась, которая прикрывала его перед родителями, когда Антон возвращался домой позже положенного срока… выходит замуж. — Не люблю эти застолья, но на твоём, так и быть, поприсутствую, — он хохочет, получая подушкой. — Я не могу поверить. — Я тоже, — признаётся Соня и ласково проводит по щеке брата. — Родители вернутся - всё поподробнее расскажу, — она хитро щурится. — У тебя самого-то как на личном фронте? — Да всё так же, — Антон жмёт плечами. Софа в курсе его безответной влюблённости в Арсения, он ей вообще одной из первых об этом рассказал, потому что доверяет очень. Знает, что не предаст и никому не разболтает. — Что, твой снежный Арсений никак не тает? — Софа с тоской поджимает губы. — Даже с мёртвой точки не сдвигаетесь? — Да ну его в жопу, пижон, бля, — цитирует Тоха завирусившуюся в сетях строчку из дисса Ларина, Соня заливисто смеётся, и у парня не остаётся никакого другого выбора, кроме как добродушно хмыкнуть в ответ. — Возомнил себя… воспитателем. Говорит, что твёрдой руки мне не хватает. — Ласки тебе не хватает, — уверяет его сестра, и Шастун льнет к её руке, как самое преданное на свете домашнее животное. — Ты ж такой малюсенький. Ребёнок ещё. — И ты туда же? — цокает Антон, закусывая щёку изнутри. — Вы все сговорились что ли? — А кто ещё тебя так называет? — Попов, — с дурацкой ухмылкой отвечает Тоха, и девушка неподдельно удивляется. — Как часто? — Бесконечно, — даже не потрудившись посчитать количество раз, выпаливает Шастун и косо пялится на ликующую Соню. — Когда человек начинает относительно тебя милые клички использовать, ты ему не безразличен. — Тоха отчаянно краснеет и отмахивается, мол, не неси чепухи. — Можешь не верить, но это человеческая психология… Вот увидишь. Лёд тронулся. — Я сам скоро тронусь, — сетует Антон и погружается в прострацию, проваливаясь в дремоту.