Уберзлодей. Часть первая. Закат

Герой пожертвует тобой, чтобы спасти мир. Злодей пожертвует миром, чтобы спасти тебя.

Мегамозг больше не чувствовал себя живым. Все эти дни, недели и месяцы. Он не жил, просто на автопилоте выполнял задачи. Одну единственную задачу. Сделать Метросити безопасным к возвращению Роксаны. Хотя бы Метросити. Он знал, что вернёт её. Как только найдёт способ запустить процессы её мозга, вернёт. Но к тому времени в городе не должно остаться ни одного человека, который мог бы угрожать её жизни. Или у которого хватило бы смелости. Мегамозг не ожидал, но Прислужник и обновлённый департамент полиции во главе с новым комиссаром Уинстоном достойно справились с наведением порядка на улицах после того, как краткосрочный хаос ненадолго захлестнул город. Ему самому осталось только вычистить гниль. Выставить из города всех зарегистрированных суперов. Не разбирая на добро, зло. Ты супер? Ты опасен для города и подлежишь депортации. Выследить оставшихся причастных к преступлениям Россо. Поймать их. Если у него не было личного зуба, передать правительству, добиться суда и получить очередную благодарность. Он почти не обращал внимания на процессы, которые происходили в средствах массовой информации. Кажется, их отслеживала миссис Хат. Журналист Вагнер вовсю работал на формирование общественного мнения в его пользу: напечатал большую статью, выпустил документальный фильм и сейчас трудился над книгой. Очередной бессмысленный опус о том, кем на самом деле был Мегамозг: супергероем, суперзлодеем или чем-то большим. Вагнер был полезным и очень старался оправдать доверие, ведь он задолжал целую жизнь. Он убаюкивал общественные волнения, оправдывал все действия нового повелителя города и способствовал лояльности населения. Если бы общественность узнала, чем Мегамозг занимался на самом деле, у неё бы зашевелились волосы в тех местах, о которых она не подозревала. Руки Мегамозга давно тянулись гораздо дальше Метросити. Подземные казематы Башни Бехолдера наполнялись всё больше. Мегамозг не собирался отдавать двуличному и жалкому правосудию тех, кого хотел покарать сам. Каждого человека, который участвовал в экспериментах над клонами Роксаны. Он искал их, запугивал их и заточал в собственную тюрьму под присмотр своих андроидов. Чтобы каждый их день в неизвестности и ожидании исполнения его приговора растягивался в вечность. Чтобы они знали, что обречены. Пока ничто другое не могло заставить его почувствовать себя живым. Ему не хотелось пытать их. Он не чувствовал от этого удовольствия, удовлетворения, облегчения или вообще чего-нибудь. Чаще всего он чувствовал брезгливость и тошноту каждый раз при необходимости принимать какие-то решения на этот счёт. Это было нужно, но нужно во имя справедливости, а справедливость его уже почти не интересовала. Никакая жизнь и никакая смерть не искупит того, что они делали. Никакие пытки. Они просто мучительно умрут тогда, когда это понадобится. На этом всё. Мегамозг всё ещё пытался видеть сны, чтобы увидеться с Роксаной. Почти всегда они превращались в кошмары, но иногда были редкие моменты покоя. Если можно назвать покоем сны, в которых он целует её, плачущую и дрожащую, после какой-нибудь дурацкой битвы с каким-нибудь разрушительным суперзлодеем. Или в которых она целует его, умирающего и окровавленного, после битвы, которую он не мог выиграть. Или его любимого сна, где он после безумного приступа геройства уже полумёртвый на больничной койке, а она рядом. Она держит его лицо, называет глупым, вытирает слезинки и говорит, что он не чудовище, а потом целует снова. И он верит. Его любимый момент — верить ей, что он не чудовище. Прежде чем всё снова погрузится в пучину мрака и отчаянья и кто-нибудь мерзко хохочущий выхватит её из его рук. Но иногда он мог её видеть. За это всегда приходилось платить, и он платил. А потом Мегамозг просыпался и шёл приближать тот день, когда сможет увидеть её наяву, и больше никто никогда не посмеет отнять её у него. Не будет больше битв, не будет больше крови, не будет больше слёз. Не будет мерзко хохочущих голосов суперзлодеев, которые оказались слишком сильны, чтобы он смог её спасти. Будет только утопия. Его утопия, которую он создаст для неё. Он не мог найти способ запустить мёртвый мозг. Запустить внутри него искусственный интеллект на основе мёртвой органической ткани и возобновить нейронные процессы – мог. Но даже мысль об этом приводила в ужас. Потому что в результате получится нечто, что не будет не только Роксаной – вряд ли можно назвать даже человеком. Мегамозг знал, что даже если будет безжалостно ставить эксперименты над палачами Роксаны, которые без зазрения совести поступали с ней так же, у него выйдут только киборги. С чувствами, слабостями и склонностями своих исходных доноров, с отточенной мышечной памятью и даже осколками воспоминаний, но... Программируемые и ограниченные машины. Они не дадут ему ключ к возвращению настоящей Роксаны. И даже не утолят жажду мести. Только Роксана во снах прекратит гладить его по щекам и говорить, что он не чудовище, потому что он сам перестанет верить в это. День, когда Метросити станет полностью безопасным, стремительно приближался, но Мегамозг ни на шаг не приблизился к главной цели. Он не знал как. Метросити превращался в самый процветающий и благополучный город страны, но Роксана пока не могла увидеть этого. Преступность давилась в зародыше. Несчастные случаи пресекались с молниеносной реакцией. Если город не мог нормально функционировать без сверхсил, у Мегамозга сил для его поддержания было достаточно. Неважно, насколько искусственно. Горожане никогда не узнают, сколько ресурсов было потрачено на их безопасность. Если они не хотели поддерживать порядок сами, Мегамозг мог его навязать. Ему даже не пришлось вводить комендантский час. Достаточно было сделать стопроцентно неотвратимым наказание за любое преступление. И преступности не осталось, кроме маленьких спонтанных и незначительных актов сведения личных счетов или личной выгоды. Иллюзия это или нет — неважно. Развалится этот порядок, если его не поддерживать извне — неважно. Важно только то, что здесь и сейчас Метросити стал самым безопасным городом на планете. Ни у кого в городе больше не было возможности оспорить это. Ни возможности, ни сил. Все зарегистрированные суперы, кроме Прислужника, были высланы. На случай обнаружения новых у Мегамозга были готовы все рычаги для депортации. Он давно смог договориться с правительством об этом. Его власть признали легальной и делали вид, что так и надо. Ни один супер не мог приблизиться к городу незамеченным и пересечь его черту. После нескольких показательных порок настырного Капитана Справедливость никто больше и не рисковал. Прислужник тоже всё меньше времени проводил в городе, в котором было нечем заняться кроме фотосессий, интервью и позирования, которые его никогда не привлекали — его мотало по всему штату по настоящим супергеройским делам, и Мегамозг не собирался препятствовать. Пусть играет. Чем дальше от него будет Прислужник — тем в большей безопасности. Мегамозг скучал, но он понимал, что по большей части скучал по старым добрым и старым злым временам. Когда они были семьёй. Когда они были счастливы. В городе остался только один супер, способный ему противостоять. И, разумеется, пока не собирающийся делать это. Мьюзикмен был бельмом на глазу, незаживающей раной и тем, кто раз в месяц носил гвоздики на могилу Роксаны. Мегамозг не помнил, когда последний раз говорил с ним. Точнее, помнил — ещё до похорон. Мьюзик беспечно жил, играл глубоко посредственную музыку в посредственных барах, на городских тротуарах и в парках, наслаждаясь своим амплуа уличного бездарного музыканта, бродяги и простого парня, который был плох во всём, чем занимался. Наслаждаясь жизнью. Мегамозг наблюдал в маленьком сквере, когда тот пел романтическую средневековую балладу, достаточно заунывную и монотонную, чтобы осилить своим чудовищным голосом, а прогуливавшиеся парочки бросали в его шляпу звенящие монеты и шуршащие банкноты. Прямо напротив взгляда Мьюзикмена, в доме через дорогу, пятеро приговорённых палачей сидели связанные на стульях, обложенные взрывчаткой. Пока пальцы Мьюзика порхали по струнам, в доме всё сильнее разгорался пожар. Прежде чем взрывчатка детонирует, приговорённые объекты будут гореть заживо. Ничего личного. Просто эксперимент, который они давно заслужили, даже с возможностью быть спасёнными. У них был шанс. Просто Мегамозг хотел знать, имел ли Мьюзикмен право и дальше жить в его городе. Конечно, ради чистоты эксперимента гореть и звать на помощь должны были женщины и дети, но Мегамозг не был чудовищем. Ему не нужна была эта чистота. К чёрту чистоту, гореть будут ублюдки, заслужившие смерть похуже. Никто не знал, что они ублюдки. Мьюзикмен не мог этого знать. Ему не нужно было даже откладывать гитару. По крайней мере, в обозримом моменте. Он мог зайти в горящий дом, вынести оттуда людей и играть дальше так, что если аккорд и собьётся, так от его собственной невнимательности и только. Но люди горели заживо, Мьюзик играл. Хотя видел и слышал их. Не дрогнув лицом хотя бы от естественного отвращения, не отвернувшись. Не сбившись с ритма и с нот. Без малейшего дискомфорта или беспокойства. Лишь когда раздался первый, сначала небольшой взрыв, Мьюзикмен остановился и вместе со всеми посмотрел в сторону дома, из выбитых окон которого полыхнуло пламя. Горожане привыкли жить в комфорте и безопасности, это было чрезвычайное происшествие. Под второй взрыв он спокойно ссыпал деньги из шляпы в карман, напялил её и, бережно уложив гитару в чехол, спешно зашагал в противоположном направлении, не обращая внимания на паникующих очевидцев. Пожарные и полицейские сирены выли, патруль умботов ставил оцепление и разгонял зевак, а Мьюзикмен шагал, не озаботившись тем, что третий взрыв обрушил весь дом, а его осколки разлетелись по сторонам, угрожая ранить людей. Ему было плевать. Так же плевать, как когда Роксана звала его по имени. Так же плевать, как когда она кричала и умирала. У людей видеть, иметь силы и не помочь погибающему человеку, даже не позвать на помощь, а тихо и молча уйти — преступление. Мьюзикмен мнил себя выше этого. Ведь он был настолько силён, что никто никогда не сможет с ним справиться. Если он не пошевелил пальцем ради Роксаны — с чего ему напрягаться ради кого-то ещё? Глупая проверка с предрешённым результатом, напрасная трата сил, ресурсов и людей. На что Мегамозг надеялся? На то, что его бывший друг достоин хотя бы считаться человеком? Мегамозг понял, что что бы он ни натворил, Мьюзикмен не отреагирует на это никак. Никогда. Так же, как не реагировал, когда на его глазах умирала Роксана. Но только если Мьюзик когда-нибудь будет поставлен перед выбором: своя жизнь и благополучие или жизнь Роксаны, он сделает выбор не колеблясь, не думая и не изменившись в лице, так же, как делал его всё это время. Тот же, который он уже много раз делал. Если бы Мегамозг мог, он бы убил его. Если бы мог. Увы. Мегамозг давно не испытывал столько ненависти и столько боли, как когда он смотрел вслед уходившему Мьюзику и думал о том, как будет защищать Роксану от него. Ведь её нужно защитить. Это неизбежно. Всё, что могло пойти плохо, пойдёт плохо. Если однажды Роксана станет опасна Мьюзикмену, он её убьёт. Если сможет. Нельзя ему давать такой возможности. Было бы очень просто депортировать Мьюзика из города. Но Мегамозг испытывал слишком глубокую, слишком разрушительную ненависть. Он хотел его уничтожить. Стереть с лица планеты. За то, что видел, как умирала Роксана и ничего не сделал. Никогда. Ни разу. Даже не позвал на помощь, ведь он мог хотя бы позвать на помощь. Но он продолжил лицемерно носить цветы на её могилу и успокаивать свою вряд ли существовавшую совесть. За то, что раз за разом Мьюзикмен уничтожал в нём моральный стержень, веру в добро и зло, чёрное и белое. Опустошал и предавал. Чудовищно предавал. Предал дружбу, предал их почти семейные узы и предал саму человечность. Мегамозга не удовлетворила бы депортация. Он потратил большую часть жизни на бессмысленное соперничество и ребячество, зная, что никогда не победит, но только теперь стало действительно больно от этого. Никогда не победит. Если Мьюзикмен захочет, он уничтожит его и всё, что ему дорого, но только Мьюзикмену было глубоко плевать. Пока плевать. Это могло измениться. Если это могло измениться, это изменится. Мьюзикмен — самое опасное существо для Роксаны на этой планете. Он продолжит быть самым опасным существом даже за пределами города. Поэтому он подлежал уничтожению. А Мегамозг не мог его уничтожить. Такого способа не было. Его ахиллесовой пяты, его криптонита просто не существовало. Сравняться с ним в силе мог лишь он сам. Это всё равно не было гарантией уничтожения. Мегамозг не мог ввести сыворотку с ДНК Мачомена ни одному человеку на этой планете и ожидать, что получит полностью лояльного марионеточного супера, готового исполнять его приказы и с кем-то сражаться, а уж тем более победить. Одну и ту же глупость он не делал дважды. Поэтому сыворотка должна оставаться страховкой для него. Но это всё ещё не способ уничтожить Мьюзикмена. Только сравняться с ним в силах, если будет необходимость прямого противостояния. Впрочем, сыворотки у Мегамозга тоже не было. После победы над Титаном он посчитал её слишком опасной и отправил болтаться в космосе без возможности даже отследить летательный аппарат, чтобы никто не мог найти и использовать её. А теперь он нуждался в ней сам. Ещё оставалось немного перхоти, из которой можно извлечь ДНК и повторить сыворотку. Перхоть была нестабильной, в прошлый раз Мегамозг отсеял половину образцов, прежде чем вычленил из них неповреждённую цепочку. Проведя несколько дней в лаборатории, Мегамозг так и не нашёл ни единой чешуйки, в которой содержалась бы неповреждённая ДНК. Он лично лихорадочно исследовал каждый образец, но чешуйки перхоти были настолько старыми, что в них почти ничего не осталось. Обидно. Впрочем, раздобыть свежую перхоть не было проблемой. Мьюзикмен продолжал носить шляпу и плащ с высоким воротником. Он регулярно выступал в парках и барах, найти его не составляло сложности. На его одежде должно накопиться достаточно свежей перхоти, чтобы из неё можно было извлечь новые образцы ДНК. Мегамозг отмёл пришедшую ему в голову в первую очередь идею просто украсть на улице шляпу с пожертвованиями. Он не должен привлекать к своим изысканиям внимание. Мьюзику нельзя давать даже повода заподозрить что-то. Всё, что могло пойти плохо, пойдёт плохо. Мегамозг три дня провёл на могиле Роксаны на своём дежурстве, испытывая постоянный стыд и вину за то, что пришёл не просто так. И что не нашёл в себе сил и мотивации встретиться с Мьюзикменом раньше и поговорить где-то ещё. Втайне надеясь, что он не придёт, Мегамозг нервничал, перебирал пальцами цветы, теребил кольцо и рассказывал Роксане, какой прекрасный новый мир он для неё построил. Почти полностью безопасный. Почти готовый принять её. Осталось немного. Почти. На третий день датчики наблюдения оповестили его о появлении долгожданного гостя. Мегамозг внимательно наблюдал за ним кибернетическим глазом, выискивая малейшие признаки какого-нибудь старения, чего-то, что избавит его от мучительной необходимости убивать бывшего друга. Но время для Мьюзикмена как будто замерло, застыв в том моменте девять лет назад, когда он впервые предал всех и предпочёл своё благополучие, игнорируя даже те редкие моменты, когда он был единственным, кто мог помочь своим друзьям. Или тем, кого он называл друзьями. Мегамозг нашёл это отвратительным. Он с омерзением смотрелся в зеркало. Ему пришлось носить более устрашающий наряд не только чтобы выразить душевное состояние, но и чтобы рассеять внимание зрителя на воротник с шипами, массивные наплечники, пышную накидку, отвлекая от осунувшегося, постаревшего, изуродаванного шрамом лица. Он ходил в полностью чёрном облачении, без единого яркого синего элемента, чёрным был даже металл. Он хотел стать силуэтом, силуэтом без лица. Тенью, нависшей над городом. Мьюзикмен же не старел, не менялся и прекрасно выглядел в бежевом пальто, светлой рубашке, начищенных лакированных остроносых ботинках и неизменной шляпе на шикарных волосах. За его спиной небрежно болтался чехол с гитарой, будто он пришёл сюда после уличного выступления, набрав мелочи на скромный букет. Мьюзик какое-то время стоял стороне, так же рассматривая зловещую фигуру Мегамозга, который ничем не выдавал, что обнаружил чужое присутствие, потом решительно вдохнул и всё-таки приблизился. Дождавшись, Мегамозг медленно поднялся с колен, но не повернулся. – Ты не должен быть здесь, – небрежно бросил он без приветствия, как будто продолжал давно начатый разговор. Возможно, так и было. – Привет, Мегамозг. – Ты не должен быть здесь. Мьюзик. Мен. – Почему нет? – Ты не имеешь права быть здесь. – Не тебе это решать. – Боюсь, что мне. Согласно части первой пункту первому Декрета о Безопасности ты не имеешь права даже находиться в городе, документы о депортации формальность. – Дурацкий декрет. – Не говори, что серьёзно собираешься оспаривать его. – Я просто навещаю друга. – Ты не имеешь права называть другом никого, кто здесь покоится. – Это тоже не тебе решать. – Не мне, – согласился Мегамозг. – Это решил ты сам. – Послушай... – Не буду. – Мы очень давно не виделись... – И я предпочёл бы никогда не видеть тебя в дальнейшем. – Мы давно должны поговорить. – Нам не о чём разговаривать. – Ты так и будешь отталкивать всех, кому ты дорог? – А тебе когда-то был дорог хоть кто-то кроме тебя? Мегамозг резко развернулся, смерив Мьюзикмена разочарованным и, наверное, болезненным взглядом. – Оставь своё лицемерие для утешения своей совести, если она у тебя есть, я не хочу ничего слышать, – процедил он. – Я просто не хочу, чтобы ты впредь осквернял своим присутствием могилу Роксаны. Ты слышал, как она умирала. Ты слышал, как она звала. Тебе было плевать. Ты не имеешь права быть здесь. Ни морального, ни юридического, раз уж морали у тебя нет. Ты не её друг. Ты никогда не был ей другом. Тебе. Всегда. Было. Плевать. – Давай не будем ругаться на её могиле. – Я с самого начала предложил это же. – Тогда позволь мне сначала возложить цветы. Мегамозг провёл рукой. – Там для этого достаточно места. Тебе ли не всё равно куда? – Мегамозг, послушай... – Ты даже шляпу в знак уважения не снял. Что мне слушать? Мьюзикмен с раздражением сбросил шляпу на землю и Мегамозг отвернулся, делая вид, что почти потерял интерес к разговору, продолжая внимательно наблюдать кибернетическим глазом, как тот аккуратно положил цветы на краю могилы. Когда Мьюзик поднял голову, поднялся и посмотрел на него, Мегамозг демонстративно не отрывал глаз от надгробия. – Когда мы с тобой виделись в прошлый раз, я стрелял в тебя, – сказал он. – Думаю, когда мы с тобой увидимся в следующий раз, я снова буду стрелять. Даже... Обещаю это. – Мегамозг... – Мне плевать, что ты неуязвим и бессмертен. Вижу — стреляю. Вижу — стреляю. Крутись как хочешь. Для всех будет лучше, если я тебя вовсе больше не увижу. – Пожалуйста... – Сегодня, – сделал ударение на этом слове Мегамозг. – Я не хочу разбираться с тобой. Просто не хочу. Мьюзикмен поднял шляпу и тщательно отряхнул её. Наблюдая, как частицы перхоти сыпались в траву, Мегамозг чувствовал себя последним манипулятивным мерзавцем, который пошёл на этот разговор только чтобы хитростью заполучить то, что ему нужно. Впрочем, он не сказал ничего, чего бы не чувствовал на самом деле. – Прощай, – сказал Мьюзикмен. Мегамозг промолчал. Он дождался, когда Мьюзик покинул кладбище, множество уличных камер видеонаблюдения позволили не терять его из вида. Через несколько кварталов он зашёл в бар и что-то заказал. Положив шляпу на барную стойку, запустил руки в волосы, словно ему было действительно жаль. Мегамозг просто не мог перестать за ним пристально следить. Что было на самом деле в душе у Мьюзика? Он не мог даже напиться, зачем ему этот дурацкий ритуальный спектакль с последовательным опрокидыванием в себя набора шотов? Мегамозгу хотелось бежать за ним, ворваться в бар и приказать перестать паясничать, изображая скорбь. – Прости, Роксана, – тихо сказал Мегамозг вместо этого. Он брезгливо поднял букет и испепелил его. Пятеро умботов принялись сканировать траву, собирая крупинка за крупинкой драгоценные частицы перхоти и делая вид, что убирали пепел. На случай, если Мьюзик продолжал следить за ним. Никакая перестраховка не может быть чрезмерной. Всё, что могло пойти плохо, пойдёт плохо. Он просто больше никогда не допустит ошибок. – Я завтра приду и расскажу тебе об успехах, – пообещал Мегамозг, погладив надгробие. – И я обещаю, что после этого полностью сконцентрируюсь на том, чтобы вернуть тебя. У меня не будет других дел. Мы очень скоро увидимся, обещаю. На кладбище и с кладбища он всегда ходил пешком. Ему по сути некуда было торопиться. Подчинённые импульсам его мозга андроиды и умботы выполняли его приказы, срочные дела он делал дистанционно. Мог позволить себе зловещей фигурой прогуливаться по вечернему городу. Горожане привыкли. Ему расчищали дорогу, переходя на другую сторону при его появлении, почтительно провожали глазами. Автомобили притормаживали. Мегамозг не задумывался, боялись ли его, но по крайней мере у него не смели брать автографы. А ещё ему нравилось, как болели его не привыкшие к таким длительным прогулкам мышцы ног. Поэтому он шёл в Мегаскрёб, с горькой усмешкой наблюдая, как Мьюзикмен старательно делал вид, что пытался напиться, или, что скорее, просто получал удовольствие от разнообразий вкусов алкоголя. Параллельно он отслеживал процесс сканирования чешуек перхоти в соседнем операционном окне. Он очень надеялся, что новая сыворотка даст ему возможность если не покуситься на бессмертие Мьюзикмена и уничтожить его, то хотя бы дать ему отпор, когда это неизбежно понадобится. А это понадобится. Могло ли существо с силами Мьюзикмена убить Мьюзикмена? Можно ли вообще убить того, кто полностью неуязвим? С каждым опрокинутым шотом Мегамозг всё сильнее пропитывался ядовитой ненавистью, глядя пустым взглядом перед собой. На этой планете у него почти не осталось врагов. Только один. Он почти дошёл до Мегаскрёба, когда Мьюзикмен снял с гитары чехол, и Мегамозг понял, что слушать его бездарное пение у него не осталось сил. Поэтому он нехотя поручил наблюдение первому попавшемуся свободному андроиду и впервые взглянул вокруг себя, отмечая небольшое скопление оживлённой толпы у оперного театра через дорогу. С большой афиши на него взирало суровое лицо, талантливо загримированное под его собственное. Сканирование перхоти подошло к концу, и Мегамозг с облегчением свернул операционное окно, в котором мигало сообщение о шестидесяти пяти процентах неповреждённых образцов ДНК. Сегодняшний день можно было назвать удачным даже с учётом боли, которую ему причинила эта встреча. Это можно было даже отпраздновать, поэтому Мегамозг нашёл в сети информацию о музыкальном спектакле и заинтересованно пошёл через дорогу, игнорируя дорожное движение. Разумеется, он не собирался ничего смотреть. – Кто играет меня? – заинтересованно спросил он, подойдя. Люди, не привыкшие к таким близким контактам с ним, испуганно отшатнулись и даже голоса в толпе почтительно стихли. Ни криков, ни плача. Тишина. Мегамозг подошёл к афише поближе, внимательно рассматривая, и едва собрался произнести маленькую злодейскую обиженную речь о том, что его не позвали, как миссис Хат прислала ему текст приглашения на премьеру, которое он, как и все другие приглашения, проигнорировал. Мегамозг закатил глаза и посоветовал ей заняться планированием его диеты. – Джо Нильсон, очень талантливый молодой артист, – услышал он голос и обернулся. – Комиссар Уинстон, – вежливо кивнул Мегамозг. – И вы здесь? – Моя жена очень любит оперу, – пояснил Уинстон. – Ах да, я помню. Мегамозг перевёл взгляд на смелую женщину, которая как ни в чём ни бывало держала мужа под руку и терпеливо ждала его внимания. – Эдит, очень счастлив видеть вас, – вежливо поздоровался он. – Это взаимно, Мегамозг. Вам нужно чаще выбираться в люди. – Обязательно, – пообещал он. – Как только моя жена сможет присоединиться к нам, мы не пропустим ни одного светского выхода. Она очень их любит. Он отметил, как на секунду дёрнулись лица Уинстонов. Комиссар уже привык к его подобным репликам, Эдит же видела его только третий раз. Но и она смогла сдержать удивление и изобразить вежливость. Разумеется, Мегамозг не был идиотом и знал, что никто не верил в его способность вернуть Роксану. Даже он сам иногда сомневался. – Эта опера о моих молодых годах или зрелых? – дежурно спросил он, не давая кому-то, включая его самого, возможность возразить на его последнее утверждение. – Это история любви, – сказала Эдит. – Трогательно, – небрежно бросил он. – Пожалуй, сегодня пропущу её. Комиссар, жду вас завтра в Мегаскрёбе, нам нужно обсудить сложную депортацию одного гражданина. Миссис Хат пришлёт вам точное время на базе моего расписания. Нахмурившись, Уинстон почесал затылок. – Насколько мне известно, мы не регистрировали ни одного супера в последние пол-года. Что-то изменилось? – Некоторые люди умеют скрывать свои способности, комиссар, – пожал плечами Мегамозг. – Они не должны оставаться в моём городе. На планете для них достаточно места. – Я тоже не хочу, чтобы в городе были скрывающиеся суперы, но чтобы депортировать человека по статье, нам нужно доказать его суперспособности. Это замкнутый круг. – Тогда депортируем его за бродяжничество. Комиссар, сегодня чудесный вечер, у вас с женой романтическое свидание, от которого я не хочу вас отвлекать, давайте вернёмся к обсуждению работы завтра. Эдит, – он почтительно кивнул. – Мегамозг, – почтительно кивнула Эдит. – Доброго вечера. – До встречи. Мегамозг снова повернулся к плакату, хотя уже потерял интерес к постановке. Ему нетерпелось вернуться в Мегаскрёб и заняться ДНК. Эдит взяла мужа под локоть. – До завтра, – бросил Уинстон. Уголки губ Мегамозга дёрнулись в слабой завистливой улыбке, когда, удаляясь, Эдит строгим шёпотом, который он прекрасно расслышал, отчитала Уинстона за то, что тот опять чесал голову, и плечи его нового чёрного костюма теперь в перхоти. Её не волновали супергерои и суперзлодеи, вопросы депортации и что творилось в городе, а волновало, когда муж найдёт время записаться к трихологу, потому что, очевидно, разрекламированный популярный шампунь просто не работал. – Или ты победишь грибок, или он тебя в конце концов съест, – прошептала она, отряхивая плечи мужа. – Ещё никто от перхоти не умирал, – беспечно отшучивался Уинстон. – Хочешь быть первым? – проворковала Эдит, поправляя его галстук. – Потому что если ты заразишь меня, ты знаешь, что я с тобой сделаю. Мегамозг не заметил, как оказался рядом, преградив их путь. – Прошу прощения, – лихорадочно бросил он. – Перхоть — это болезнь? Уинстоны на него странно посмотрели. – Просто я всегда почему-то считал, что это естественное состояние чёрных волос. Сколько живу на этой планете, она всё время меня удивляет. – Грибковое поражение кожи, из-за этого она осыпается хлопьями, – сказала Эдит. – Да, это болезнь. Мегамозг почувствовал странное желание кричать, танцевать и сойти с ума и, возможно, упасть в обморок от избытка чувств, потому что только что совершенно внезапно, совершенно нежданно ему открылось единственное слабое место Мьюзикмена. Он давно не искал, он не верил, что его возможно найти, он даже не задумывался о том, что это могло быть реальным. Возможно, всё это время ему мешало именно то, что он искренне и без тени сомнений верил, что его враг полностью неуязвим, и эта вера не позволила ему заметить, что это было не так. Такая глупость, такая малость... А ведь у него было столько подсказок! Ответ всё это время был под его носом! – Спасибо, – выдавил он, таращась перед собой и пытаясь взять под контроль дыхание, готовое перейти в гипервентеляцию. – Вы можете идти. Хорошего вам вечера. Эдит аккуратно обошла его. – Уинстон! – крикнул Мегамозг, обернувшись. – Что? – Уинстон остановился. – Береги свою жену. Пожалуйста. Она у тебя замечательная. Развернувшись, Мегамозг устремился прочь, вызывая ховербайк, потому что у него внезапно исчезло всё его лишнее время. Он торопился в лабораторию, чтобы проверить свою гениальную догадку и сделать несколько тестов с ДНК Мьюзикмена. Ведь если он был уязвим для грибковых заболеваний... Оставалось только найти тот грибок, который его убьёт! Если такого грибка нет, он его модифицирует из того, что вызывает перхоть. И на этой планете не останется больше никого, кто мог бы представлять для Роксаны опасность.