Боги над ней смеялись

Глухой отчаянный крик сдавил горло, обжигая его. Беспощадным ураганом ярость поднималась всё выше и выше, затуманивая взгляд, заполняя разум. Ничего не осталось из того, что она помнила и знала. Осталась только она. Ярость. Ярость наполняла женское тело до краёв, выливаясь из глаз солёными предательскими каплями. Нет. Нет. Она не даст им желаемого. Висенья никогда не станет проливать слёз под покровом ночи, как пустоголовая девица по своему суженному. Пусть попробуют взглянуть ей в глаза наутро, и они не увидят там ничего, кроме режущего безразличия. Но всё равно ей, конечно, не было. Старшая сестра могла сколько угодно тушить внутри себя пламя, но оно безбожно прорывалось всякий раз, когда она видела Эйгона с Рейнис вместе. За столько лет Висенья так и не смогла научиться делить его с сестрой — не смогла, потому что привыкла во всём быть первой. Она была старшей среди них, была лучшей в фехтовании, первой вылетела в небо на покорившейся ей Вхагар, довольно глядя на Эйгона в полёте. Только брат не заметил этого. Он смешил Рейнис, а та заливалась громким мелодичным смехом. Она могла просто проходить мимо, поблескивая распущенными серебристыми волосами или сидеть за столом, зевая, а он всё равно любовался её, словно она была его солнцем. А она и была. Висенье досталась роль тени. Тёмной и холодной. Первые годы она ещё боролась за внимание Эйгона с сестрой, а потом приняла свою роль и научилась ей наслаждаться. Пускай Рейнис и Эйгон милуются столько, сколько им влезет. Она найдет счастье в мече, власти и выигранных битвах. Это счастье не уйдет под покровом ночи в спальню любимой сестры, чтобы компенсировать ей пару часов без ласки. Висенья убила бы любого, кто осмелился бы покуситься на жизнь её брата и сестры, но лёжа ночью в холодной постели, покинутая и забытая, она сжимала кулаки, чтобы не взять Тёмную Сестру и не прекратить сладостные стоны Рейнис за стенкой навечно. Ярость разрушала её, превращая в дракона. Но Висенья не боялась собственной сути. Она не боялась, что в приступах ярости лишалась всего человеческого — глаза пылали фиолетовым огнём, а внутренним клокочущим пламенем старшая из Таргариенов могла сжигать города. Она и сжигала. Мысленно обращала деревянные домики в пепел, сносила каменные своды крепких строений, построенных на века. Построенных до встречи с драконьей ярости. Висенья предавалась тёмным мечтам, позволяя гневу лизать её душу — тёплым важным языком, оставляя зияющие прорехи там, где в душе некогда полнился свет. Рейнис оставляла хозяйские царапины на теле брата, а тот и не думал скрывать их от взора старшей жены. Эйгон не боялся её молчаливого укора, хоть и знал, что за ним крылось. На тонкой шейке Рейнис алели любовные отметины мужа, доставшиеся ей в сладостной неге, а Висенье доставались царапины на руках, оставленные собственными ногтями. Рейнис видела их, но никогда о них не спрашивала. Она знала, что сестра терзается от страшной ревности, что вспыхивает яростным пламенем в холодной постели, пока та отдается Эйгону. И за это Висенья тоже их ненавидела. А теперь что ей осталось? Яркое солнце западных земель скоро сбросит тёмное покрывало ночи, служанка войдёт, распахнет тяжелые шторы навстречу новому дню, оставит своей королеве воду для умывания и завтрак, к которому Висенья обычно не притрагивалась. Эйгонфорт просыпался рано вместе со всеми своими обитателями, и она прекрасно знала, как быстро разойдутся радостные для всей страны вести. Вероятно, Эйгон пошлёт упитанных почтовых воронов во все вассальные земли, а росшая как на дрожжах Королевская Гавань будет петь и плясать до следующего утра. Сладкоголосые прихвостни Рейнис сложат в честь неё очередные стишки, которые к вечеру уже будут распевать во всех тавернах отсюда и до Штормовых Земель. Что Висенье осталось? «Я могу сесть на Вхагар и улететь далеко отсюда. Я буду служить мечу, буду сражаться в далёких неизведанных землях, где никто не навесит мне иного долга, кроме того, что выберу я сама». Королева перевернулась на другой бок, отмахнувшись от нелепой шальной мысли. Им с братом и сестрой было предназначено объединить под драконьим флагом семь враждующих королевств, им было предназначено спастись от Рока Валирии и завоеватель себе Трон — не только огнём и мечом, но ещё мудростью и любовью. Ничто не заставит её отказаться от короны и её семьи. Пускай тяжесть этого бремени иногда давит сильнее, чем она бы хотела. Утомленно проворочавшись ещё около получаса, Висенья всё-таки смогла уснуть рваным сном. Кусачую тревогу нельзя было унять сновидениями, и все пару часов до часа, когда солнце не начало лениво подниматься на своё место на небосводе, она вздрагивала, нащупывая сквозь сон меч, способный спасти её от Неведомого. А может от источающей любовь Девы? Ненавистной и такой любимой. С каскадом серебряных волос, со смехом-колокольчиками, с тёплым крепким телом, предназначенным для рождения сыновей. Что-то в ней определенно угадывалось. И это что-то всё равно вызывало у спящей Висеньи желание схватиться за меч и прогнать красивое наваждение из её сокровенных снов. В привычный для себя час служанка тихо зашла в покои своей королевы, словно тень, и принялась готовить комнату к новому дню. Проверила, истлели ли угольки в камине, поворошив обугленные деревяшки кочергой, вынула из мягкой щётки серебряные нитки волос, которые Висенья норовила выдернуть, если те не слушались. Бросила опасливый взгляд на смятые простыни, где на краю спала королева — у неё всегда был беспокойный сон. «Что, неужели это лунная кровь?», — попыталась вглядеться в спутанные шелка служанка, а в её душе начала расти жалость. «Бедная королева Висенья. Пусть Семеро дадут ей этим утром силу». Служанка знала, что королева сочла бы её жалость и молитвы унизительными. Как сочла бы унизительным то, что она видела сегодня кровь. Символ её слабости. Символ того, что она не справилась с одной из своих задач — родить королю и Семи Королевствам наследника. А строившееся на крови государство нуждалась в том, чтобы у него было крепкое и стабильное будущее: большой земле требовалась династия, дети которой с колыбели готовились бы к правлению, впитывая мудрость венценосных родителей с молоком, а не королева, способная только на разрушение. Рассвело. Эйгонфорт пробудился от сладкой пелены ночи, вступив в новый день стремительно. Коридоры дрожали от снующих туда-сюда слуг, вечно достраивающиеся подсобные помещения гудели от радостных разговоров и домыслов. Висенья оказалась не права — Эйгон настрого запретил выносить добрую весть за пределы замка и поклялся лично наказать того, кто не сумеет сдержать язык за зубами. И то, даже в пределах Эйгонфорта эта новость могла быть опасной: среди меняющийся каждые пару недель прислуги вполне мог затесаться смельчак и безумец, желающий Таргариенам зла. Не были ещё забыты кровь и пепел завоевания, не высохли ещё слёзы по убитым сынам и мужьям. К королевским покоям была приставлена удвоенная охрана, но каждый знал, что смысла в этом не было — король Эйгон сам может защитить и себя, и своих жён. Загоревшееся вчера пламя первозданной ярости так и не погасло за ночь, а горечь сказанных вчера слов не стало мёдом. Висенья еле открыла отяжелевшие веки, почувствовав тупую боль внизу живота. «Конечно, — вмиг поняла она природу этой боли, поглядев на запачканный шёлк, — конечно». Она вдруг почувствовала себя невыносимо уставшей, осознала, как неукротимая ярость внутри остывает. А может, это было смирением? Здесь, за закрытыми дверьми, Висенья могла быть честна с собой. Не было брата с сестрой, не было служанок с внимательными глазками, похожих на пёстрых птиц. «Боги решили посмеяться надо мной», — мелькнуло у неё в голове, и она засмеялась тем густым смехом, который бывает после долгой печали. Она смеялась и смеялась, пока покинувшая её тьма вновь не нашла дорогу к своей хозяйке. Она смеялась, пока в груди что-то не оборвалась, пока Дева из её сна не перестала мелькать перед глазами, рискуя нарваться на острие Тёмной Сестры. Висенья встала на нетвердых ногах, нащупала в прикроватной тумбочке заветный спасительный пузырёк, оглянула свои покои так, будто не была здесь много лун. «Весь Эйгонфорт меня ждёт. И особенно ждут брат с сестрой». Впервые за долгое время королева Висенья присоединилась к завтраку в обеденной зале, где помимо королевской семьи часто присутствовали первые лица молодого государства. Джон Мутон переговаривался о чём-то с Орисом Баратеоном, в стороне от них оживленно беседовали молодые лорды и леди, имена которых Висенья не знала. Это был их новый двор, но особой симпатии она к нему не питала — этим занималась обычно Рейнис, гордо восседающая сейчас рядом с Эйгоном. Он был просто одет, как и всегда: расшитая алыми нитями рубашка, подчеркивающая его могучие плечи, брюки, удобные как и для драконьих полетов, так и для сражений, а серебряную голову венчал обруч из валирийской стали с мерцающими на солнце рубинами. Король пребывал в хорошем настроении и отвлекался то на щебетавшую рядом Рейнис, то на подходящих к нему вельмож. Когда в обеденную залу вошла Висенья, на мгновение воцарилась абсолютная тишина – можно было услышать, как играют холодные волны Черноводной за окном. Висенья слегка склонила голову в знак приветствия, глядя прямо на брата с сестрой — сплоченных одной радостью, влюбленных в друг друга и всё равно державших место для старшей сестры. Ибо того требовал долг. Она прошла до своего места рядом с ними, пока её тяжелые юбки цеплялись за налитые свинцом колени — сегодня королева выбрала длинное тёмно-серое платье с чёрной шнуровкой на спине и соблазнительным вырезом, подчеркивающим и её тонкую талию, и её формы. Появление Висеньи в коридорах Эйгонфорта было подобно грозе: все старались не смотреть, но никто не мог отвести глаз. Она не нуждалась ни в чьи-либо взглядах, ни в чьей-то жалости. Королева Висенья Таргариен была выше этого, и отвечать она будет только перед богами. — Лорды и леди, я попрошу наполнить ваши кубки вином и поднять их за радостную для всех Семи Королевств весть, — король встал и за ним встали все, с шумом отодвигая от столов деревянные стулья, — скоро династия Таргариенов станет крепче. Королева Рейнис ожидает наследника. Вот они, эти слова. Их ждали знатные лорды и леди, ждали и хранители земель, присягнувшие завоевателям на верность — в их интересах была крепость правления новой династии, ради которой им пришлось усмирить свою гордость, а кому-то — потерять не мало своих людей. Эти слова ждали все, от мала до велика, и барды точно сложат стихи о новом драконе — символу того, что костры войны наконец потухли и наступает мирное время как для простых людей, так и для королей. Рейнис была в положении, носила под сердцем надежду для Семи Королевств, носила ребёнка любимого мужчины, сияющего сейчас от радости, как простак. А Висенья, хоть и держала в руках полный мёда кубок, не чувствовала ничего из того, что ей полагалось. — Пламя и кровь! Да здравствует король Эйгон и королевы Рейнис, Висенья! Да здравствует наследник Семи Королевств! — раздались радостные вскрики присутствующих, и шум был такой, будто в зале сейчас стояла целая армия. Слышались стуки кубков, жаркие поздравления, слышалось имя Рейнис, слышалось, как слуги вносили ещё штофы вина, хоть солнце только набирало оборот и всех ждал долгий день. Под громкие вскрики своего двора Эйгон незамеченным подошел к Рейнис и, положив ей руки на плечи, что-то ей горячо шептал: жена моя, моя драконица, любимая… Это было невыносимо. Всё это. Осушенный кубок вина ударил в голову, и на секунду Висенье показалось, что она узнаёт Деву из своего снова в лике сестры. Да. Это определенно была она. И сон был явью. Она подошла к сестре, улучив момент, пока Эйгон переговаривался о чём-то с Орисом. Королеву, носящую в чреве наследника, уже желали обступить с советами и поздравлениями желающие, но оторвать Висенью от Рейнис не осмелился никто. — Поздравляю, сестра, — произнесла она и на красивом лице старшей образовалось подобие улыбки. — Ты выполнила свой долг и подарила Семи Королевствам надежду, – слова давались ей тяжело, но ещё тяжелее было бы промолчать. — Благодарю тебя, Висенья, — пропела Рейнис и Висенья вдруг поняла, какой маленькой, светлой и лёгкой кажется ей сестра. Сейчас она не была похожа на Деву из её сна — ей улыбалась Матерь, ласковая и милосердная к слабым и нуждающимся. — Твоё время ещё настанет. Мы подарим Эйгону много сыновей и наши дети укрепят то, что мы построили вместе. Вместе. Висенья больше не желала оставаться здесь, не желала представлять будущее, в котором ей определенно не было места. Рейнис, бесконечно любимая и всегда желанная Рейнис, скоро подарит Эйгону сына, а она, тёмная тень короля, будет мечом и пламенем оберегать их и качающуюся в детской колыбель. Потому что это велел долг. Потому что такова была её судьба, изменять которой было наивысшей глупостью. Смеющаяся Дева кружилась в танце вместе с Матерью, пока она, Висенья, молча наблюдала за ними, а в её фиолетовых глазах вспыхивал с новой силой огонь. Боги смеялись над ней, а Неведомый подкидывал в огонь трескучую ненависть с хорошо горящей досадой. Неведомый наблюдал за танцем вместе с ней, ожидая, что она предпримет дальше. Тьма внутри неё захлебывалась от криков, взывала к своей хозяйке, взывала к спящему внутри дракону. Но Висенья была сильнее тьмы и её ненависти. Она не будет служить им. Это они будут служить ей, когда придёт время. А пока, продолжая натянуто улыбаться, она взяла тёплую руку сестры в свою холодную руку и сказала: — Вместе, сестра. Вместе.