Дальний путь к мечтанию

- Ой, ой-ой-ой. – дед-сказитель сокрушенно покачал грязно-седой головой, кинув мутный взгляд вслед удаляющимся от опустевшей лавки прекрасным девам, разносящим страждущим простым смертным нектар богов – свежее пиво, прихватившим на сей раз опорожненные посудины, и пожалевшим для него еще хоть бы кружечку. Ибо помалкивать про свое мнение надо было, сказительское дело сказки сказывать, а не комментировать. Но теперь-то что, да и не слышит никто ничего уже. – Дуца фон Пак им понравилась. Зачем Ютта, какая Эленча, на кой их таких? То ли дело Дуца, в штанах и с копьем наперевес. Сказал бы я… Хотя и так все куда как без слов понятнее. Как бы вам, милые девушки, понравилось, воткни вам Дуца свое любимое копьецо в глаз али в брюхо, восхитились бы вы ею тогда, сомлели от взгляда ее безумного, жестокого, нечеловечьего? Сомневаюсь я шибко в том. То ли дело на месте Дуци воображать себя, чтоб творить хрень любую безнаказанно, и чтобы роковой колдун-брюнет в полюбовничках был – это понятно, что всякой захочется. Хе-хе, я вам ее и рассказал затем во всей инфернальной красе на любителя. - Иди-ка ты домой, дедуль. – неприязненно бросила протирающая стол замызганной тряпкой девица, что-то все-таки уловившая из бормотания в темном углу. Совет мог быть недурен, кабы не становилось ясным с первого взгляда, что никакого даже подобия дома у старика в помине нет. - Кому сдался добрый и хороший герой этой истории, когда такой чертовски соблазнительный гад ему в противовес имеется? Эх, Рейневан, Рейневан. Не медикам в белых халатах с ассасинами в черных плащах тягаться за девичьи сердечки. – затряслась еще сильнее седая голова, с осуждением ли, спьяну или от смеха, не разберешь. - А ну давай кыш отседова! – махнула на далекого от благообразия старца тряпкой одна из милых девушек, тут же, счастливо для того, переключившая все внимание на новоприбывшего трактирного гостя, по всему видать припозднившегося в пути купчишку с тугой мошной. Сказитель саги о Рейневане, которую с удовольствием слушали повсюду, сколь бы далеко и все дальше он не отходил от мест недавних трагических событий, незаметно поправил малость отклеившуюся из-за пивца бороду, и забился в самый угол, где, понадеялся, что его не обнаружат до самого утра. Шарлею приходилось соблюдать предельную осторожность, чтобы живым и более-менее невредимым добраться до Константинополя, путь куда был мало, что ох как не близок, так и пролегал к тому ж, до сих пор, сплошь по истерзанным гуситскими войнами краям, где слишком многие помнили его в лицо, ладно б знали только по имени. Безопасней всего было направляться в город детской мечты, потому что больше идти все равно некуда и совсем не к кому, под видом нищего, у которого нечего взять, сколько не проверяй, добывающего себе хлеб с пивком насущным развлеканием постояльцев в харчевнях. Поговорить демерит всегда любил, представать в разных личинах – бывало у него в жизни и такое. Так что ничего тут не было сложного. Трудно было другое – удержать язык за зубами и не рассказать под видом вымысла то, что ему так хотелось поведать хоть единственной во всем свете живой душе! Облегчая тем свою собственную.