***
Армин сидел в тени большого дерева, уронив книгу себе на колени, и без интереса смотрел на происходящее: его лучший друг, с неприкрытым рвением в глазах, делает резкий выпад, бросается на противника в страстном желании одержать победу, но одним лёгким движением Энни уворачивается от него, как от надоедливого ребёнка, хватает и перебрасывает соперника, выбивая из лёгких парня воздух, отчего тот лежит несколько секунд, пялясь в небо... И встаёт снова с огнём в глазах, пуще прежнего. Энни остаётся невозмутимой. Единственный вопрос, который вертится в голове Армина, как, черт возьми, Эрену удалось уговорить Леонхарт учить его рукопашному бою в неофициальное время? Девушка и на занятиях то выглядела ужасно скучающей, а тут вдруг согласилась преподать несколько уроков, методично избивая Йегера, который, кажется, так и не усвоил абсолютно никакой информации, только с каждым очередным падением рвался в заранее проигранный бой с новым азартом. - Завтра он это почувствует, - констатирует Армин, когда его друга снова грубо опрокидывают на землю, что, кажется, даже слышен хруст костей. Блондин ежится от неприятного звука, бегут мурашки, словно это его сейчас силой припечатали к земле, вздрагивает и снова хватается за давно забытую книгу. Микаса хмурится, губы сжаты в тонкую полоску, она больше не думает вмешиваться, но не может отвести взгляд от происходящего. Движения Энни отточены до безупречности, движется легко, даже со скукой, не прилагая особых усилий, будто порой и вовсе не обращает внимания на своего соперника, и все же каждый раз оказывается на шаг впереди него. Ленивое отступление назад, уворачивается, делает выпад, перехватывает удар - резкий маневр и Эрен снова почти хнычет, ударяясь копчиком. Аккерман выдыхает вместе с ним, словно сама ощущает боль, но смотрит не на валяющегося в клубах пыли парня, а на неё. На эту до одури раздражающую зазнавшуюся блондинку со стеклянным взглядом. Леонхарт стоит прямо над валяющимся Эреном, что пытается вновь найти у себя способность сделать вдох, и выглядит она сейчас как чертова королева (к ней вообще можно применить такой образ?), с неестественно ровной спиной, пустым взглядом едва ли голубых глаз, будто кто-то пожалел добавить в них яркости, и при этом она совершенно небрежна - простым движением руки поправляет волосы, лезущие в глаза, делает шаг назад, останавливается, обе руки кладёт себе на талию, будто что-то обдумывает. А затем поворачивается к парню спиной. Микаса не понимает, да и не хочет разбираться, что именно вызывает в ней сейчас бушующий огонь из жалящих чувств. Эта хрупкая на вид девчонка, чуть ли не меньше всех ростом, и не превосходящая многих по телосложению (хотя Микаса знает наверняка, что под одеждой этого не видно, но Энни далеко не просто тощая девчонка - у неё определённо хорошо проработано все тело, они как-то пересекались в душевой раздевалке, и Аккерман украдкой успела оценить конкурентку, в целях быть на шаг впереди, конечно), при всем этом, светловолосая уделывала любого своего соперника, и глазом не моргнув. Это раздражало. Нет, бесило то, как Энни выглядит, как преподносит себя, словно она непобедима, будто равных ей нет. Или бесило то, что она не видела этого в самой Микасе. И в сердце до сих пор не разжались давящие тиски от вида скорчившегося на земле Эрена, а ещё через секунду сердце пропустило удар, когда Леонхарт так легкомысленно повернулась к Йегеру спиной. Это же обучение - никогда, никогда не поворачивайся к сопернику спиной. Она так самоуверенна в себе или так сильно недооценивает Эрена? Нет, конечно, Эрен ей сейчас точно неровня и опасности не представляет... Это не имеет особого значения, ведь Энни, зазнавшись в своем безоговорочном превосходстве, не станет выкидывать такую глупость во время настоящего боя? В груди разливается тоскливое чувство чего-то неизбежного, чего-то страшного. Нет, Энни так не поступит, ведь она далеко не глупа. - Как думаешь, надолго у неё терпения хватит? - врывается в размышления подруги Армин, не давая той додумать до конца, да ей и не особо хотелось, вдруг мысли привели бы к тому, что она боится за Леонхарт, если та поведёт себя также при реальной схватке. Нет. И вообще она стоит здесь и чувствует непонятные нахлынувшие эмоции только потому.. - И почему Эрен не попросил тебя научить его? Как удар под ребра. Да, чёртов Эрен попросил не её, а эту хренову блондинку с вечно каменным лицом. - Я не знаю, - отмахивается Микаса, наблюдая за ещё одной попыткой Йегера одержать верх над Энни. Одержать верх над Леонхарт - мысль об этом посылает приятное тепло по всему телу, обволакивающее, завораживающее, - это ощущение заставляет застыть на месте, не обращая внимания на продолжающего что-то говорить Армина. Безупречная белая рубашка Энни натягивается (Микаса не помнит, видела ли она до этого на ней что-то, помимо толстовки), когда она делает усилие, приподнимается, оголяя тонкую полоску кожи между ремнем брюк и краем этой самой рубашки, обхватывающей тело девушки особенно чётко и выражено, пока все это не пропадает в следующую же секунду - излюбленный финт - удар ногой. И, непонятно, как такими тонкими ногами, не без рельефа мышц, который проявляется под плотно прилегающими белыми брюками, Энни удаётся быть сокрушительной. Микаса продолжает смотреть на закрепленные ремни, обхватывающие бедра девушки, когда та вновь делает шаг назад и встаёт в позицию готовности. Ремни, плотно охватывающие бедра, - в голове Аккерман застревает образ, воздух будто стал горячим, и ещё эта притягательная мысль, что взять над Энни верх, - лучшая из фантазий. Аккерман никогда не пыталась ни с кем соревноваться, никогда не старалась доказать, что она лучше кого-то, ей всегда было плевать на пальму первенства и все такое, но Энни... Она бы с удовольствием выбила из неё гребаную уверенность в себе. - Хватит с тебя на сегодня, - безразлично констатирует блондинка, когда Эрен вновь встаёт и из его рассеченной губы течёт кровь. - Бездарь, ты совсем не учишься. Если так хотел, чтобы тебя просто избили, попросил бы Микасу. Аккерман сжимает челюсти, - она что, считает, что Микаса не способна кого-то обучать или это снова зазнайство блондинки в своих неотразимых способностях? - Он просил тебя научить, а не бездумно избивать его, - вставляет Аккерман, буравя девушку выжидающим взглядом. Обернись, посмотри на меня. Но та не смотрит, лишь стряхивает пыль с рукава. - Я учу в условиях, приближенных к реальности. Соперник не станет ждать твоего выпада, - сухо отзывается Леонхарт и заходящее солнце играет в её светлых волосах, смягчая грозный образ. - Приближенных к реальности, да? - Микаса старается казаться такой же незаинтересованной и отстраненной, как собеседница, но, все же позволяет себе легкую ухмылку, когда Энни смотрит прямо ей в глаза, ожидая продолжения фразы. Микаса делает несколько шагов по направлению к девушке, останавливаясь так, что можно сказать, личное пространство каждой из них стало общим. - К сопернику не следует поворачиваться спиной. Никогда нельзя терять бдительность. Аккерман еле сдерживается, чтобы не начать улыбаться шире. Где-то глубоко внутри она ощущает, что этим выпадом заполнила нечто недостающее. Одержать верх над Леонхарт, хоть самую малость, чтобы почувствовать удовлетворение. Она делает так уже далеко не первый раз, в тайне надеясь, что Энни сорвется, что сама предложит схватку, дабы навсегда выяснить, кто из них сильнее. Леонхарт не ведется на выпады, никогда. - Да, - соглашается блондинка, чуть наклоняя голову, рассматривая сапоги Микасы. Поднимает взгляд, останавливаясь где-то выше груди. - Ты права, - разворачивается, вынуждая Микасу теперь смотреть себе в спину. - К сопернику я никогда не повернусь спиной. Аккерман сжимает кулаки, Армин провожает Энни восхищенным взглядом. Эрен молча наблюдает, все также сидя под деревом после изматывающей тренировки.***
Микаса возвращается в так называемую казарму девочек, влажное полотенце висит на плечах, она смотрит в пол и на автомате доходит до своей койки. Саша бурно рассказывает свой восхитительный полет мысли о том, что все гиганты уничтожены и, они, выжившие люди, засеяли все поля, - еды так много, что мысль о еде уже даже вызывает тошноту. Да, хмыкает, Микаса, в этой сказке есть что-то цепляющее, как и доля правды. Ее тошнит от Энни Леонхарт. Блондинки стало слишком много. Леонхарт стоит возле своей койки в коротких шортах, совсем не обращая внимания на вошедшую, и не слушая разгоряченную своей фантазией Сашу, ковыряется в прикроватной тумбочке. Аккерман делает усилие, чтобы не обращать на нее внимания, и не знает, почему это вдруг стало такой сложной задачей. Доходит до своей кровати, чтобы тут же столкнуться с оживленной рассказами Саши Кристой. - Микаса! - Криста радостно и, как обычно, очень эмоционально разводит руками в стороны. - Ты сегодня припозднилась. Мы тут рассуждаем, сможем ли мы когда-нибудь уничтожить мир от всех титанов? Аккерман совсем не чувствует себя готовой к дружескому диалогу, который она и так слишком редко поддерживает, если это не диалог с Эреном и Армином. Садится на постель, опуская взгляд в пол. Она устала. Хочется провалиться в глубокий сон, чтобы перестать помнить, как Энни повернулась к ней спиной. - Да, ведь для этого мы все еще сражаемся, - бросает она без энтузиазма, украдкой поглядывая на Энни, которая, наконец, закрыла ящик прикроватной тумбочки, выпрямилась и теперь с особым увлечением занималась своими волосами, готовясь ко сну. Микаса никогда не видела их распущенными. - Мы отвоюем все земли, чтобы засадить их картошкой! - радостно издает Саша, падая на кровать, раскидывает руки в стороны и безумно улыбается. Криста также мечтательно смотрит в потолок. И это безумно странно, Микаса никогда не возвращалась в общую спальню, когда здесь еще хоть кто-либо не спал. Она приходила поздно, во тьме, на ощупь, находила кровать и падала без сил. Сейчас же их всего четверо - она, Саша, Криста и Энни. Энни, которая, как всегда отворачивается ото всех (это она точно знает, так как видела не раз подобное в душевой раздевалке), чтобы переодеться. Криста, к примеру, могла ходить по раздевалке хоть полностью голой и никто не обращал никакого внимания, разве что Имир, но вряд ли кто-то пытался сделать им замечание, все равно бесполезно. Саша, все также рассказывая о полях, засеянных будущей едой, спокойно переодевалась, готовясь ко сну. И Энни... отворачивается ото всех, стягивает с себя белую рубашку. Ее спина напряжена и отчетливо проступают ямочки внизу на этой самой спине, куда Микаса смотрит, забыв обо всем. Забыв даже одернуть себя, не подумав, почему она вообще, черт возьми, смотрит? Леонхарт слишком худая на ее вкус, как ей удается из всей этой груды костей сохранять хоть какие-то намеки на мышцы? И Аккерман на долю секунды считает, что это и является причиной, почему она смотрит. Смотрит, не стыдясь, пока Энни не делает того, что не делала никогда, - оборачивается. И ее холодный блёкло-голубой взгляд тут же пересекается со взглядом Микасы, будто та знала, куда смотреть, точно также, как она всегда знает, как перехватить противника, опередить, переиграть, поймать и опрокинуть. Застигнуть врасплох. Она смотрит в упор, ее плечи расслаблены, сильно выраженные ключицы привлекают внимание, Леонхарт дышит ровно, также как и смотрит, - ровно, - никаких эмоций. Ловит взгляд Аккерман, они пересекаются. - Когда мы победим, а мы обязательно победим, - мечтательно подхватывает Криста. - Закатим такую тусовку, какой еще не было, - она садится на своей постели и встречается взглядом с такой же восторженной Сашей. - И наедимся до отвала, а еще напьемся. Да, мы обязательно напьемся так, что потеряем бдительность! - и они обе переводят свои взгляды на двух присутствующих в комнате, помимо них, желая послушать комментарии, хоть и ни одна из девушек не является хорошей собеседницей для них. Микаса хочет отвести взгляд, перестать смотреть, - и она делает это. И получается еще хуже. Она больше не смотрит Энни в глаза, опускает взгляд ниже, рассматривает шею, ключицы, плоский живот с четким намеком на пресс, тормозит где-то возле колен, вспоминая, как на этих бедрах смотрелись ремни, жадно обхватывающие ноги Энни поверх светлых брюк. И возвращает взгляд. Глаза в глаза. Ремни не выходят из головы. Леонхарт, все также безразлично, стоит и сжимает в руках свою снятую белую рубашку, изучает Микасу холодными глазами, но все же маленький интерес там присутствует. Маленький интерес уже в том, что девушка просто обернулась, пока переодевалась. Микаса не придает этому значения. Внутри горит пожар. Гребаные ремни. Чертова Энни. - Эй, девчонки, у Вас что-то произошло? - спрашивает Криста, стреляя глазами с одной на другую. - Просто день был долгий, - заключает Микаса, немного разочарованная тем, что они в комнате не одни. Почему она этим разочарована, думать не хочется. Отворачивается, садится на кровати, тянет за низ своей рубашки и стягивает с себя, оставаясь в спортивном топе, который не сковывает движений при тренировках. Не сдерживается и поднимает глаза, - Энни уже не смотрит. Энни уткнулась в подушку, отвернувшись к стене. И почему это так, словно в разгоревшийся пожар плеснули ледяной водой?***
Это произошло пару дней назад. Когда Энни снова уделывает Эрена, Жана, Райнера и еще кучку кадетов, даже не запыхавшись. Микаса подходит к ней сразу после очередного поражения Эрена. Хватит. Если Энни не хочет признать в ней соперницу, Микаса покажет сама. - Может и меня научишь своим приемам? - она держится поотдаль, чувствуя как все вокруг сразу же замолкают, пялясь на них. Да, кажется, они все ждали этого боя, обсуждали, спорили о том, кто одержит победу, и никогда не приходили к единогласному выбору. Ей плевать, что подумают. Пусть она защищает друга, пусть другие распустят слух, что она попросила своеобразной помощи у Леонхарт. Она то сама знает, что все совсем не так. На самом деле, она ничерта не знает. Бить Леонхарт за Эрена - это желание ушло, когда Эрен сам несколько часов убалтывал блондинку избивать его несколько раз в неделю на поляне перед огромным деревом. Врезать Энни за ее способности, за то, что равных ей нет? Или за то, что она не признает в Микасе соперника? Аккерман всегда было плевать, кто и что думал, признавал ее или нет, не имело значения. Ей просто хочется одержать верх над Леонхарт, неизвестно зачем. Энни смотрит также незаинтересованно, словно Микаса серая масса, кто не представляет угрозы. Тогда впервые вспыхивает разъедающий огонь. Блондинка встает напротив, небрежно, но при этом с долей аккуратности, закатывает рукава, встает в позицию. Они не помнят, сколько это продолжалось? Бесконечные удары, блокирования, перехваты, жажда задеть друг друга больнее, задеть так, чтобы одержать верх. Вопреки тому, как Энни выглядит, она все таки живая, - теплая на ощупь, от нее исходит еле уловимый запах банного мыла, а сквозь светлые волосы виден яркий свет ослепляющего солнца, играющего в волосах. И спирает дыхание, когда кулак бьет точно в цель. Микаса все равно не сгибается, нападает, чувствуя Леонхарт слишком близко, ее дыхание, ровное, но такое обжигающее, посылающее импульсы по всему телу. Разум будто отключился, она не видит столпившихся кадетов, кажется, те даже изредка выкрикивают их имена, будто болея. Надо же, Энни, за тебя тоже кто-то держит кулачки. Инструктор разнимает их. И все наблюдающие кадеты разочарованно вздыхают, кажется, они делали ставки на свой ужин. Идиоты. Часом позже позже Микаса сталкивается с Энни в коридоре. Леонхарт идет из душа, Микаса направляется именно туда. Они обе застывают на безопасном расстоянии друг от друга, но когда Энни делает шаг, Микаса преграждает путь. Шаг в другую сторону - Микаса не отстает, мешая пройти. И Энни с понимающим выражением на лице, ухмыляется, кладет свои вещи вместе с полотенцем на подоконник, и принимает излюбленную позу, готовая к бою. Аккерман делает выпад. Рьяно. Быстро. С остервенением. С жестким желанием победить, пусть здесь сейчас нет ни одного зрителя и все ставки сделаны напрасно, она не хочет доказать кому-то... она не знает, хочет ли победить. Энни блокирует удар. Перехватывает, прогибает полубога под себя, на ее лице нет и капли радости от победы в моменте. Ей безразлично. Микаса находит в себе переполняющее раздражение, бьет наотмашь, не видя, с четким желанием достигнуть цели. Блондинка отшатывается, вытирает кровь с рассеченной губы, улыбается. Бесит, до одури бесит. Еще один выпад, - и Микаса оказывается прижатой спиной к стене. Она знает, что нужно сделать, абсолютно уверена, что это сыграло бы ей на руку против соперницы, но она этого не делает. Внезапно на нее обрушивается происходящее под другим углом, ее не интересует, что Энни вжимает ее в стену, ее захватывает мысль, что если опустить ладони вниз к ногам Энни, туда, где еще недавно находились ремни, прикоснуться... Леонхарт из душа, на ней нет привычной формы, нет толстовки, белых брюк, ремней, - на ней белая простая футболка и черные шорты далеко выше колен. Лицо Энни прямо напротив ее собственного, дыхание становится единым, горячим, терпким. Разум более не работает, не властен над ней. Аккерман не может ответить, почему она словно расслабляется в этот момент, обмякает, хотя знает жесткие замашки Леонхарт, если соперник не учится, ему следует объяснить и дальше все силой. Вжать в стену до одуряющей боли в спине, прижать ногой, вывернуть руки, схватить за шею, заставить соперника думать, уворачиваться, хвататься за желание жить, сделать хоть что-то против нее. Аккерман не делает ничего, просто смотрит в полупустые бледно-голубые глаза, не понимая, почему она вообще решила ввязаться в схватку? И может быть Энни действительно недооценивает ее или просто и правда так уверена в своем превосходстве даже над ней, что не замечает замешательства, вдавливает в стену до боли, хватает рукой за шею, перекрывая доступ к кислороду. Микаса не хочет побеждать, ей вдруг очень нравится сам процесс, ведь на самом деле плевать, если Энни действительно круче нее в технике рукопашного боя, она вдруг находит себя полностью растерянной, непонимающей, зачем они сейчас это делают? И улыбается, чем вгоняет Леонхарт в короткий ступор. Короткий, но такой значимый, одно движение, - и она укладывает Энни на лопатки прямо посреди коридора. Беззастенчиво седлает ее бедра, устраиваясь сверху, хватает обе руки за запястья и прижимает к полу. Глаза в глаза. Вот значит как тебя можно победить, Энни? Ты все-таки не ко всему готова? Ради этого замешательства в бледно-голубых глазах и стоило все это начать. Ее прошибает далеко не огнем, словно молния проходит сквозь все тело. Блондинка остается спокойной, не признает собственное поражение, считает что с легкостью может исправить положение? Почему ее глаза все время такие незаинтересованные, холодные, безразличные? Разве Микаса только что не уделала ее? Разве она недостойна получить от Энни в ответ хоть какую-то эмоцию? Она уверена, что у Энни много эмоций, есть чувства, как и у любого живого существа, есть только одно отличие, - та никогда не покажет реальности. Никогда или не покажет их Микасе? Почему Микасе так хочется, чтобы Энни показала реальную себя ей? Покажет, обязательно покажет, если не захочет - придется получить силой. - Сдайся, Энни, - и собственный голос кажется ей гребаным предателем. Что за слащавость? Она втискивает колено между ног Энни, окончательно припечатываю ту к полу, без шансов выбраться, как кажется ей самой. Леонхарт не такая уж непобедимая, не такая сильная и ловкая, как казалось со стороны, ее тело податливо, как пластилин, и ее тело такое теплое, что прижимать ту к полу - истинное удовольствие. Удовлетворение победы, конечно. Дыхание одно на двоих. Белая футболка Леонхарт задралась, Микаса делает усилие, чтобы не посмотреть вниз, старается не забивать голову - почему вообще хочет посмотреть. - Сними свой раздражающий шарф, и я признаю поражение, - спокойный ответ. Ответ, совсем ни к чему. Каким боком здесь вообще затесался шарф? Все, что Микаса успевает почувствовать, - ноги, полуголые ноги, обхватывающие крепко ее талию, - а затем ослепляющая боль в копчике, и вот уже она сама оказывается под Энни, прижата к полу, мысли бегают туда-сюда, в надежде найти выход. В надежде одержать верх над заносчивой блондинкой, ухмыляющейся ей почти прямо в губы. Жарко. Леонхарт не была бы собой, если бы не продолжила давить побежденного соперника. Либо ты учишься в процессе, либо тебе не место на поле битвы. Она давит на шею, дышать становится нечем, ее ноги настолько крепко обхватают бедра Микасы, что та не находит вариантов двинутся, чтобы перехватить первенство. И это ее ни капли не пугает, не имеет значения, что на уме у Энни, Микаса уверена, что та не причинит большего вреда, чем необходимо в данной ситуации. Она пытается вырваться, пусть и хватка кажется стальной, ерзает по полу, не придавая значения, каким огнем раздаются по всему телу ее собственные манипуляции, когда она старается освободиться из под Энни, соприкасаясь с ее телом, почти трется. Леонхарт не показывает ни единой эмоции, когда Микасе удается (кажется, что даже с какой-то странной легкостью) отнять ее руки от собственно шеи, схватив за запястья. Почувствовав хоть немного свободы, Микаса приподнимается, заставляя девушку отклонится назад, сидя на ней. И вот тогда она видит в голубых глазах проскочившую искру, маленькую заинтересованность, будто только сейчас Энни заметила в ней противника. Будто только в этот короткий миг Энни стала казаться живым человеком, как и хотелось Аккерман, а не каменным изваянием. И это и есть предпосылкой к победе. И тогда она делает то, что, как сама считает, полностью обезоружит соперника (все средства хороши), а ведь это почти основная особенность каждого бойца - поймать момент, переломить его в сторону своей безоговорочной победы. Микаса с особой жестокостью стискивает запястья Энни в своих руках, ощущая их хрупкость, тянется вперед и целует сухие плотно сжатые губы напротив. Огонь сжирает изнутри. Поглощает пламенем, унося реальность куда-то далеко за грань сознания. Близость с Энни кажется естественной, разъедающее желание взять над ней верх, наконец, ликует, потому что Леонхарт в явной растерянности. Микаса остро ощущает, как девушка, пусть и находящаяся над ней, словно одержавшая победу, теряет хватку. Обмякает прямо над ней, в ее сопротивляющихся руках гаснет сила, сухие губы сталкиваются с ее, замирая, блондинка столбенеет, не двигается и, кажется, даже не дышит, и это возносит Аккерман далеко на небеса. Она отпускает запястья Энни, давая ей относительную свободу, бездумно обхватывает ладонями тонкую талию, прижимает ближе к себе, желая почувствовать этот внутренний стержень характера Энни более явно, еще выраженнее, так, чтобы сгореть, наконец, изнутри. Она остро ощущает, как Энни оценивает свое положение, рвано выдыхает в чужие губы, пытаясь отстраниться, но Микаса не дает той такого шанса, хватает за затылок, тянет, держит крепко, другой рукой скользит по телу, чувствуя проступающие ребра под пальцами, ощущая чужое тепло, чужую жизнь, что кажется такой хрупкой, легко разрушимой, но она не желает причинять боль. И не хочет думать, что она вообще сейчас желает. Она знает, что Энни может сделать очень многое, когда отпускает ее руки. Она так и не отвечает на поцелуй, отчего Микаса испытывает укол разочарования и будто бы собственное поражение. Ей казалось, что Энни примет любой вызов. И когда руки Энни оказываются свободными, она делает так, как Микасе совсем не хотелось, - запускает правую руку в ее волосы, хватает до боли, тянет назад, заставляя отстраниться от так и неотвеченного поцелуя. Аккерман дышит ровно, или ей так кажется, смотрит на тонкие губы, к которым прикасалась секунду назад, пока вдруг Энни не начинает смеяться. Это первый раз, когда Микаса слышит ее смех. До сих пор, она даже правдоподобно подозревала, что вечно хмурая блондинка не умеет смеяться. Дышать вновь становится не просто. И эта картина - как Леонхарт, полностью теперь расслабленная, восседает на ее ногах, запрокинув голову, смеется, чуть краснея, что румянец на ее щеках кажется таким притягательным, она забывает с чего вообще они оказались в данной ситуации. Разве можно ударить Энни? Интересно, кто-нибудь еще видел Энни такой? Она общается с очень узким кругом лиц, но все же друзья у нее есть. Энни, которая сейчас даже с какой-то нежностью, гладит ее по волосам, в которые секунду назад цеплялась до боли мертвой хваткой, второй рукой приподнимая лицо за подбородок, проводит большим пальцем по скуле, останавливаясь где-то у начала очертания губ. Как отреагирует Энни, если Микаса скажет ей, что мокрая? О, это наверняка поможет ей ввести девушку в замешательство для очередного выпада в свою пользу. Энни бесподобна в своем превосходстве. Микаса завороженно смотрит, как Леонхарт даже с какой-о гордостью сидит на ней, не отводя пристального взгляда. - Знаешь, - звучит непривычно хриплый голос, - Микаса, - Энни кладет обе ладони на ее напряженные плечи, давит, и вот Микаса снова безоговорочно прижата к полу. Полностью во власти чужого тела. Ей это нравится и не нравится одновременно в равной степени. Лицо Энни так близко, и с него будто слетела маска вечной безразличности, Леонхарт определенно расслаблена в какой-то степени, хоть и готовая к любому подвоху, это остро ощущается. Она размещает свои ладони по обе стороны от лица Микасы, упирая их в твердую поверхность, давая сопернице право вырваться, предпринять хоть что-то, но Аккерман не двигается, напряженно наблюдая, как Энни опасно приближается к ее собственным губам, дыхание вновь перехватывает, если бы она ответила на ее поцелуй. Этот огонь изнутри убил бы ее, она бы потеряла рассудок? Как хочется узнать, что бы было, если... - Как видно, ты готова на все, чтобы победить меня, - и эта заносчивая хладнокровная чертовка, какой хочет казаться, ухмыляется так, что все внутренности сжимаются, и лучше бы ее пережевал и выплюнул какой-нибудь самый обычный титан, чем видеть, самодовольное лицо напротив, да, это было бы лучше, чем ощущать приятную тяжесть тела, когда Энни наклоняется ближе, будто специально делая это с большим усилием, елозит на бедрах Аккерман, склоняется к ее уху, горячим дыханием опаляя нежную кожу. - Ты можешь победить меня в любой момент, раз так хочешь, - шепчет эта несносная победительница всех рукопашных боев, небрежно убирая черные - как смоль - волосы подальше от шеи, оттягивает тонкими пальцами красный, видевший многое, шарф, наклоняется, опаляя дыханием, которое отзывается внизу живота Аккерман острым спазмом. Это уже слишком. И впивается губами в бледную шею, Микаса чувствует острые зубы, Энни прикусывает нежную кожу, тут же зализывая побежденное место горячим языком, и это так хорошо, что слов у Аккерман совсем не находится, хоть и хочется высказаться, хочется сказать, как ее бесит эта вечно-типа-непобедимая-королева-рукопашного, есть жуткое желание врезать в солнечное сплетение, чтобы Леонхарт корчилась от боли, потеряв свое превосходство над ней. Но вместо этого, Микаса забывает цель всего происходящего, тянет ее за светлые волосы, прижимает ближе к собственной шее, в жадном порыве не потерять контакт, даже если бы прикосновения губ Энни к шее было бы смертельным, она бы предпочла остаться жить в этом моменте, но, конечно, никому об этом не признавшись. Леонхарт колеблется, губы замирают на бледной шее, в висках стучит. Она не знает, что делает, но, когда Леонхарт замирает, Микаса обхватывает ту за шею, поглаживая пальцами участок между затылком и спиной. На ее радость, Энни подчиняется, впивается в шею настойчивым поцелуем, кажется даже понимая положение девушки под собой, ее возможности и выбор, - и она выбрала оказаться лежащей под Энни, не оказывать сопротивления, а наоборот, призывать к действиям. Из реальности пропадает весь мир, есть только Энни, сидящая на ней, и, черт с ним, что это она над ней, а не наоборот, пусть так будет всегда, если момент не прервется. Леонхарт в яростном порыве, опьяненная властью, задирает ее рубашку, оголенной кожи касается холодный воздух, по спине бегут мурашки, конечно же от холода, далеко не от теплых рук Энни, скользящих под ткань, ладони кажутся такими обжигающими на открытом участке кожи, что Микаса почти задыхается. Ей отчаянно хочется прижаться ближе, Энни кажется так далеко, что Аккерман хватается за чужие плечи, изгибается на полу, впечатывая собственные бедра в бедра напротив, словно электрический разряд отзывается в теле и рассудок совсем отказывается соображать. Особенно когда Энни реагирует на ее действие, полустон-полувдох раздается рядом с ухом Микасы, куда сразу же следует еще один мокрый поцелуй, и от такой ответной реакции Аккерман, почти не стыдно признать, как горячо становится между ног. Поворачивает голову, тянет Энни за волосы ближе к себе, будто во тьме пытаясь найти ее губы. Энни выворачивается. Садится на ее бедрах, полностью выпрямляясь, и на ее лице такое безразличие, будто в этом безумном эпизоде участвовала только сама Микаса. - Будем считать, что ничья, - выдыхает Энни, поправляя растрепанные рукой Микасы светлые волосы. - Но, если ты хочешь похвастаться своей победой надо мной, будет достаточно просто перестать носить этот жуткий шарф, - и она встает. Вот так просто - просто собирается уйти? Аккерман не находит, что сказать, когда потерянное тепло, отдается чем-то разочаровывающем глубоко внутри, в этом гребаном коридоре всегда было так холодно? - И я признаю свое поражение перед всеми, - добавляет она, оставляя Микасу все также растерянно лежать на полу. И Микаса даже не знает, почему чувствует такое опустошение, почему ей отчаянно хочется схватить удаляющуюся Энни за руку, заставить ту остаться, почему шарф давит, словно удавка на шее?***
Энни на нее уже не смотрит, когда Микаса раздевается, готовясь ко сну, и это жутко бесит. Да что она вообще о себе возомнила? Сначала выкидывает такие неопределенные вещи (и плевать, что Микаса первая дала всему толчок), затем и вовсе не обращает на нее, Микасу, никакого внимания. На учениях Эрена, Микаса уже не чувствует желания вступиться за него, то ли потому что его противник - Леонхарт, то ли... Нет, она не хочет вступать в бой с Энни, хотя бы на глазах у кого-то постороннего. Она не уверена, что сможет отвечать за свои действия. Точно также, как она до сих пор не может понять, что между ними тогда произошло. И какое значение имеет шарф? Она не может заснуть этой ночью, слушая, как слегка похрапывает Имир, как Саша бормочет что-то про хлеб, находясь в глубоком сне, как Криста ворочается, постоянно переворачиваясь с боку на бок, и как размеренно дышит Энни, - интересно, ей вообще снятся сны? Она пытается не думать об Энни, но все же засыпает, глядя как та спит.***
В следующие три дня тренировок Эрена - не происходит ровным счетом ничего. Энни никогда не смотрит на нее без особой надобности, лишь изредка цепляясь незаинтересованным взглядом, точно также как и с Армином. Затем, также как обычно неожиданно, заканчивает урок, разворачивается и уходит прочь. И не то чтобы Микаса пыталась найти ее после, случайно задерживаясь в коридоре у душевой или бродя по коридорам в желании натолкнуться на нее, - не сталкивалась. Энни будто полностью исчезала из мира до самого отбоя. И тогда Микаса делает это - приходит на поляну без шарфа, и уговаривает себя, что это просто потому, что на улице безветренно. Она вовсе не жаждет привлечь внимание Энни. Армин смотрит на нее как на приведение, будто хочет что-то сказать, но вместо этого утыкается в книгу с особым увлечением, абсолютно не наблюдая за тем, как Эрен вновь и вновь оказывается лежащим на земле. А потом вдруг Армин начинает хвалить Энни. За каждый выпад, за каждый удушающий удар, применяемый против Эрена, и в его словах столько неприкрытого восхищения, что Микаса сжимает челюсти. Она с интересом следит за каждым ее движением, уверяя саму себя, что это только в познавательных целях, если у блондинки такие способности к рукопашному бою, ей следует извлечь хоть какой-то урок, всегда пригодится. Но вместо того, чтобы ее внимание обратилось на технику, она смотрит на саму Энни. И в определенный момент, ей кажется, что Армин смотрит за боем точно также, - не в целом, а именно на Энни. Почему это вызывает такое раздражение? - Достаточно на сегодня, - как обычно изрекает Энни, когда у нее заканчивается терпение или может быть время, которое она хочет потратить на что-то более полезное. И это что-то более полезное, грубо врезается Микасе под ребра. У Энни есть время, которое она хочет тратить на... на что? Что-то, где не существует Микасы поблизости? Опять же, какая слащавость, но она ничего не может с собой поделать. - Эрен, не обижайся, но Энни сегодня была особенно крута, - хвалит Армин, гладя на блондинку каким-то щенячим взглядом, что вызывает у Аккерман раздражение. - Да, - подтверждает Эрен, - когда-нибудь я смогу хотя бы приблизиться к ее технике, - он садится под деревом рядом с другом, в упор смотрит на Энни. - Правда ведь, я не так безнадежен? Энни смотрит на Микасу нечитаемым взглядом, опускает взгляд в траву, что неестественно для нее: - Да, ты когда-нибудь справишься, - заключает она. Парни синхронно открывают рты от удивления. - Ты однажды может быть победишь меня, как Микаса. В воздухе повисает напряженное молчание. - Что? - Эрен подскакивает, переводя взгляд с одной на другую. - Микаса победила тебя? - Вы сражались наедине? - пытается внести ясность Армин. - Я... Микаса, ты отлично сражаешься, и я не знаю, кто из вас двоих мог бы одержать победу, но... Если Энни признает поражение, то это было очень эпично, - и почему это все равно звучит так, словно он делает Энни комплимент? И сам Армин немного краснеет, пытаясь поймать реакцию Энни на его слова, но та не смотрит, и это немного успокаивает саму Микасу. - Я не победила, - вставляет Микаса, глядя в глаза Эрену. Считай, что ты выбрал лучший вариант, когда выбрал учителя по рукопашному бою. - Это она так считает, - вмешивается Энни. - Как всегда, не уверена в себе, - Армин смотрит на девушку с еще большим восхищением, будто та, признав свое поражение, стала еще более красивой. И Микаса не может с ним в этом спорить, почему Энни вообще говорит о таком, почему доказывает то, чего на самом деле не было? Но ее все-таки цепляет фраза о том, что она, Микаса, якобы не уверена в себе. - Но на самом деле, я признаю перед ней свое поражение. - Энни учтиво склоняет голову перед Аккерман, которая старается сохранять непринужденное спокойствие, будто если ее друзья начнут расспрашивать о бое в подробностях, то Леонхарт не скажет им всю суть. Ну, знаете ли, она меня неожиданно поцеловала и я растерялась в действиях. Конечно, нет. Она такого не скажет. Да и вообще, была же ведь ничья? Хотя... разве это можно было назвать дракой? И она видит, как горят глаза Армина и Эрена, глядя на нее в этот момент, ох, сейчас начнутся расспросы. Ей приходится уделить им минут сорок, как минимум, на ходу придумывая, как проходил бой, а затем врать или почти врать - мол, Энни, кажется, поддалась ей. И ее, Микасу, это не устраивает, поэтому она сейчас пойдет, найдет эту несносную занозу в заднице и скажет ей все, что думает. Они, конечно, с ней не пойдут, зрители не нужны. Аккерман почти бегом обходит все возможные места, где может быть Энни, порывается даже спросить у Бертольда, не видел ли он свою подругу, но одергивает себя. Это было бы странно. Но почему-то такая мысль не приходит в ее голову, когда оказавшись в спальне девушек, она натыкается там на Имир и Кристу в компрометирующей позе. - Энни не появлялась? - А? - удивленно таращится на нее Имир, высунув голову из одеяла, будто впервые слышит имя Энни от Микасы. - Энни, - твердо повторяет Микаса. - В душ пошла, - пищит Криста, отталкивая от себя Имир хотя бы ради приличия, та сопротивляется. - Поспеши, - лыбится брюнетка. - Может еще успеешь к ней присоединиться, - она многозначительно играет бровями, Кристу прошибает в холодный пот от уничтожающего взгляда Аккерман. Ох, божечки, шутить можно над всеми, но только не над Аккерман. Да и над Леонхарт нежелательно... Она затыкает подруге рот ладонью, нервно посмеивается. - Да, она хотела сказать, что... - Спасибо, - бросает Микаса, больше не обращая на них внимания, и открывает дверь, спешно удаляясь. - А? - удивляется Имир. - Она меня не убила. - Да, - кивает Криста, у которой ладошки вспотели. - Сегодня празднуем твой второй День Рождения! Микаса оказывается в нужном коридоре прямо тогда, когда Энни в конце этого самого коридора, сворачивает вправо, к лестнице, чтобы подняться наверх. Аккерман ускоряет шаг, почти переходя на бег, догоняет ее уже на лестнице. - Почему ты сказала, что я победила тебя? - Аккерман не хочет присуждать себе заслугу, которой не было. Она до сих пор не знает, смогла бы она победить Энни в честном бою? Поэтому, как только Энни появляется в поле зрения, она выкрикивает свой мучавший ее вопрос с особенностью яростью. - Я же сказала, сними шарф - и я признаю поражение, - вот так легко изрекает Энни, продолжая подниматься по лестнице. Тогда Микаса бросается вперед, тут же обгоняя девушку, хочет сделать что-нибудь, что обезоружит Энни, но спокойное лицо той, выбивает всю решительность, а потом. - Почему ты все же сняла шарф? Я никогда не видела тебя без него. И она не знает, что ответить. Пропускает Энни вперед, плетется за ней. - Какая разница? Ты солгала, я не хочу такой победы, - Микаса преграждает ей путь и ногой открывает самую ближнюю дверь в кабинет, где проходят занятия. Там давно уже никого нет, свет выключен, но тьма не кромешная, в окнах на улице еще не совсем стемнело. - Придется разобраться еще раз. Энни качает головой. - Неугомонная, - безразлично заключает девушка, продолжая идти вперед по коридору. - Ты же ведь получила, что хотела, теперь отвали. - Я хотела привлечь твое внимание, - Аккерман сама не ожидала, что скажет это. Слова вырвались сами, желая добиться только одного, чтобы Энни остановилась. И она останавливается, оборачивается. - А ты собираешься просто уйти? Леонхарт выглядит немного заинтересованной, возвращается обратно к замершей на месте Микасе, смотрит снизу вверх, но все равно с превосходством. Бесит. - Что ж. Вот я. Здесь, - пожимает плечами Энни. - Что теперь? - Я хочу одержать над тобой верх, - заявляет Микаса, вдруг перестав колебаться, став полностью серьезной, словно нашла то, что давно искала. Какой-то ответ на вопрос, мучивший ее долгое время. Она вновь чувствует подступающий огонь, который вот-вот снова начнет пожирать изнутри, от одной мысли, что она сейчас собирается сделать. - Я же сказала, мне неинтересно драться с тобой снова, - она пытается развернуться, чтобы уйти, но Аккерман хватает ее за запястье, тянет назад, ближе к себе, затем толкает к стене, надежно припечатывая худую бесячую девчонку собственным телом, прижимаясь сразу полностью, плотно, чтобы без легких шансов на побег. - А не надо драться... - шепчет Микаса, вдруг осознавая, что она сейчас сказала. Что она предложила Энни, в чем она призналась только что: теперь Леонхарт знает, чего Микаса хочет на самом деле. Она ощущает, как лицо охватывает яркой краской, черт, наверняка она вся покраснела от стыда, разве таким образом ей удастся заполучить верх над Леонхарт, если она будет стоять тут перед ней и мямлить что-то себе под нос? Она прижимается к Энни так, словно та может оказать ей моральную поддержку в данный момент, забавно. Соберись, Аккерман. Нужно взять себя в руки и показать блондинке, что даже если та бесспорный победитель всех рукопашных боев, перед ней, перед Микасой, она проиграет. Проиграет особенным образом. И Микаса находит в себе немного уверенности, приободряя себя тем, что ей не показалось, в прошлый раз Энни могла отвечать на ее действия, как на такой же выпад, как на борьбу... но ей так не кажется. В ушах все еще стоит низкий тихий стон в ухо, когда Микаса двинула бедрами, желая усилить контакт. Краска спадает с ее лица, она поднимает взгляд, сталкиваясь с ледяными осколками в глазах Леонхарт. - О, так ты хочешь, отдаться мне? - спокойный, но такой уже знакомый голос с хрипотцой. Несомненно, ей тоже интересно. - Что? - задыхается Микаса от наглости. - Нет! - она хватает ее за шиворот толстовки, которую, видимо, Энни надела обратно, выходя из душа, забыв схватить сменную одежду. Тянет на себя в диком порыве что-то доказать. - Это ты отдашься мне, - она почти рычит ей в губы, когда уверенность вдруг рушится, - ее отрывают от пола, Энни, пусть и кажется слабее ее на вид, легко подхватывает девушку на руки, заставив ту обнять чужую талию ногами, просто из соображений безопасности, чтобы не упасть. Аккерман нравится это ощущение, нравится находится в руках Леонхарт, поэтому она не сопротивляется, когда Энни несет ее в злосчастный кабинет, в который девушка приглашала ее буквально пару минут назад. Микаса не сдерживается, когда мысль о том, чтобы хорошенько облапать Леонхарт посещает ее светлую голову и, пока Энни пытается попасть в дверной проем, держа на руках все еще красную и незнающую этого Микасу, Аккерман запускает ладони под ее толстовку, прижимается горячими губами к шее, сдерживая яростный порыв сделать это более быстро, жадно, грубо, - вместо этого она слышит свой собственный рваный выдох, когда ощущает под ладонями напряженный пресс Энни, кажется та тоже пропустила вздох и почти запнулась об порог. Микасе плевать, если они упадут, если будет больно, - главное, это упасть на Энни Леонхарт и одержать над ней верх. Она останавливает руку у края шорт Энни, проводит вдоль резинки, пока в голове стучит вскипевшая кровь, и мысль о том, что она могла бы прямо сейчас оттянуть эти шорты и скользнуть рукой... Руки Энни безапелляционно хватают Микасу под задницу, что она напрочь забывает, о чем думала секунду назад. Она бы каждому надавала по шапке, кто осмелился бы прикоснуться к ней подобным образом, да и она не раз видела, как парни засматриваются на нее, пуская слюну, но прикасаться к ней никто не решался. Энни решается, неужели думает, что Микаса не врежет ей хорошенько за такую вольность? Леонхарт дышит часто, Микаса ощущает это под своими ладонями, и ее дыхание также сбито. Она тянет верх, будто желая снять толстовку с тела девушки, но в данной ситуации это невозможно, ведь Энни держит ее на руках, устроив свои собственные руки на пятой точке Микасы как-то даже слишком по-хозяйски. Ну уж нет, все должно быть не так. Аккерман удерживает себя руками о встречный шкаф, сползает с Энни, отталкивая ту подальше от себя, чувствует нарастающую уверенность в своих действиях, когда оказывается стоящей на твердом полу. Все еще чувствует тепло и запах Энни, и отчаянно хочется вернуть положение назад, но нет. Это она должна быть под Микасой, не наоборот. - Напомни мне позже, хорошенько тебя отделать за твою своевольность, - Микаса гордо вскидывает голову, подходит к Энни, прижимая ту к парте, совсем не замечая, что в этом действии ей позволяют вести. Темные глаза горят огнем, Микаса не видит ничего вокруг, но когда Энни ухмыляется, явно забавляясь ситуацией, у нее снова появляется желание врезать той по лицу, стирая это самодовольное выражение, но она успевает только упереться руками в плечи Леонхарт, когда та в одно движение притягивает к себе девушку, безошибочно находя чужие губы своими. Все звуки пропадают, мир исчезает, Микаса чувствует только необъятное тепло внутри, которое так приятно, что если оно вдруг прекратится, это будет почти невыносимо. У Леонхарт в этот раз совсем не сухие губы и, черт, она целует ее. Сама целует, с напором, не так, чтобы жадно, не так, что не дает шансов вырваться, - дает, просто в ней ощущается сила и уверенность в своих собственных желаниях. Она хочет Микасу. И эта догадка отзывается приятной окутывающей волной внизу живота. Микаса больше не хочет врезать Энни, когда руки той снова сжимают ее ягодицы, брюнетка наоборот жмется ближе, повторяет губами движения губ Энни, надеясь, что у нее не так ужасно выходит целоваться. Она ведь ни с кем этого не делала, прошлый раз не считается - Энни не ответила, - но признаваться в этом не собирается. Микаса снова наощупь находит край толстовки, не желая прерывать поцелуй, который, как она считает уже сейчас, будет прокручивать у себя в голове целую чертову жизнь и наслаждаться. Также находит руки Энни, отлепляя их от своего тела, и пытается стянуть с нее предмет одежды, который совсем не хочет поддаваться, а девушка явно не собирается ей помогать. Аккерман отрывается от поцелуя, когда Леонхарт одним легким движением расстегивает ее ремень на брюках, и одной рукой ей как-то влегкую удается также быстро ослабить пуговицу. Микаса ощущает, как штаны с нее почти спадают, внезапно делая реальность четче, Энни же не собирается прямо сейчас... Она перехватывает ее запястья у своего ремня. Сглатывает. - Стоило сразу понять, что на большее ты не способна, - фыркает Микаса, пока сердце стучит так громко, грозясь разнести грудную клетку. Черт, не это она хотела сказать, дыхание спирает, когда она понимает, что явно разозлит этим Леонхарт. Злая Леонхарт может сделать все, что придет на ум. Аккерман вовсе не хотела ее останавливать, да, может это было быстро, но ей не хотелось, чтобы Энни сейчас почувствовала, как возбуждена Микаса. Они ведь только начали, да и не стоит показывать этой выскочке, как сильно она жаждет ее внимания. И было кое-что еще, в чем признаваться не хотелось, - смущение. Нужно оттянуть момент. И Аккерман совсем-совсем не против поиграть с кадеткой чуть дольше. И к ее ужасу Леонхарт заканчивает все действия, садится на парте, оперевшись руками о поверхность, пристально смотрит на Микасу. - Энни, я... - начинает было Аккерман, когда Энни встает с парты, глядя на нее немигающим взглядом. Нет, только не говори, что собираешься уходить, Микаса совсем не готова умолять. Слова застревают в горле. Энни снимает с себя толстовку, откидывая в сторону, остается стоять в спортивном топе, но не надолго, пока Аккерман бегло оглядывает все ее тело, не зная, где задержать взгляд подольше и при этом боясь упустить хоть что-нибудь, Леонхарт снимает свои ботинки, а затем вгоняет Микасу в сильную краску, когда легко стаскивает с себя шорты, оставаясь в одних... Микаса не может дышать. Она правда только что сделала это? Она раздевается перед Микасой и кажется даже не краснеет. Боже мой, Бертольд сдох мы на месте от зависти. Эта мысль подстегивает девушку к действиям, а может напряжение и желание достигли своего пика, что полностью уничтожили ее разум, но она настроена решительно: Энни, снявшая ботинки, кажется еще меньше, меньше ростом, но не запалом - они сталкиваются, как в прошлый раз в коридоре, и все несется в каком-то диком отчаянном порыве, Аккерман позволяет раздевать с себя, в перерывах между жаркими поцелуями. Леонхарт сейчас не кажется зазнавшейся самодовольной и вечно раздражающей блондинкой, она очень даже податлива, прислушивается к чужому телу, если Микаса тянется навстречу, жмется, - держит крепче, действует решительнее, смелее, что у Аккерман каждый раз пропадает дыхание. И когда она, не ожидав даже от самой себя, издает короткий, но такой отчетливый стон, обещая себе, что обязательно заставит Леонхарт пожалеть о довольной улыбочке, снова краснеет, потому что Энни добилась этого звука губами где-то между шеей и ключицами, оставляя за собой мокрую дорожку. А потом Энни просто задирает ее спортивный топ, Микаса закрывает глаза, не желая встречаться взглядом с холодным взглядом Леонхарт, это добьет ее. Она не двигается и не открывает глаза, ожидая действий от Энни, пока румянец на собственных щеках проявляется более отчетливо, когда прохладный воздух скользит по обнаженной груди, моментально делая соски твердыми. Ей кажется, что она слышит, как тяжело сглатывает Энни, что у самой подкашиваются ноги. Она ожидает, что Энни будет действовать также, как минуту назад, - решительно, сминая ее тело под собой, заставляя прогибаться (и она не может сказать, что ей это не нравилось), - но ее прижимают к себе, близко, почти с нежностью, Микаса вздрагивает, ощущая голым телом почти такое же голое тело. Ее успокаивающее целуют куда-то за ухом, дрожащие от желания руки гладят по спине, словно обещая не делать того, что она не захочет. И тогда Аккерман решается открыть глаза, чтобы столкнуться с неожиданно теплым голубым взглядом Энни, в котором нет привычного отчуждения, там есть беспокойство, - будто она боится, что сделала сейчас что-то не так, - и еще незнакомая эмоция, которая заставляет Микасу найти в себе смелость отдаться порыву. Она льнет к такому притягательному телу напротив, словно только сейчас осознавая, почему так жадно следила за движениями девушки на уроках для Эрена. Сама берет руки Энни, задавая им направление, показывая, что готова. Леонхарт быстро перехватывает инициативу, словно мучительно ждала, когда Микаса привыкнет к своим ощущениям. Еще один поцелуй, более глубокий, Микаса не знает, что следует делать и как отвечать, когда Энни проскальзывает языком в ее рот, но действие отдается новой волной приятного возбуждения, и она просто позволяет девушке продолжать, вновь краснея, когда чувствует горячие руки на своей груди. Она одобрительно стонет и теперь даже не скрывает этого, тянется к волосам Энни, нащупывая тугую резинку... волосы рассыпаются по плечам, Микаса убеждает себя, что еще успеет посмотреть, чуть позже, не сейчас, сейчас ей нравится ощущать легкий ступор Леонхарт, когда Аккерман, словно перестав витать в облаках, отвечает на поцелуй с еще большим нажимом и может быть она когда-нибудь зароется лицом в подушку, если кто-нибудь решит сказать ей, как она беззастенчиво перехватила инициативу поцелуя, но пока она собирается сойти с ума прямо здесь. И свести с ума Леонхарт. Одержать верх. У нее обжигающие прикосновения, и пусть их стало больше, они стали более раскованными, дерзкими, но их все равно кажется безумно мало. Микаса больше не смущается, жмется к Энни, почти молчаливо прося девушку продолжать, и кусает ее за нижнюю губу, когда эта самодовольная девчонка решает улыбнуться от проявления ее реакции. Кусает и тут же зализывает, стонет в чужие губы, теперь ни капли не находя это унизительным или смущающим, наоборот, она готова делать так раз за разом, если Энни все время будет так сносить крышу от звуков, которые она издает. Что-то с грохотом падает с парты, которую они нащупывают впопыхах, Микаса пытается оказаться сверху, но Энни быстрее - Аккерман почти хнычет, когда ее укладывают спиной на прохладную парту. Черт, они вообще закрыли за собой дверь? Энни нависает сверху, накрывает горячим ртом призывно открытую грудь, втягивая напряженный сосок, Микаса цепляется в ее теперь уже распущенные волосы, пропуская мягкие пряди между пальцев, и со свистом глубоко втягивает воздух. Энни издает звук, похожий на одобрительное удовлетворение, и все же, Микаса не сдерживается, слегка заехав той коленом по напряженному прессу. - Перестань издеваться и продолжай уже, - Микаса откидывается на парте, уставившись в потолок вообще без единой мысли. Слишком много всего одолевает сразу, так много эмоций и ощущений, которые она не может переварить. Между ног пульсирует, мокро, хочется схватить Энни ближе и почти проскулить той в ухо что-нибудь жутко пошлое, чтобы и не умолять, и заставить ее саму сорваться. Хотя, разве она уже не попросила продолжать? Микаса где-то далеко на грани понимания реальности, вспоминает, что все должно быть наоборот, по ее плану, но тело отказывается слушаться, она будто растаяла под настойчивыми руками Энни, позволяя той делать все, что вздумается. - Сними, - голос у Микасы охрип, вдыхаемый воздух ощущается горячим, почти раскаленным, она тянет за светлый топ Энни, но та укладывает ее обратно на лопатки. Аккерман не желает с таким мириться, применяет силу, она ведь полубог и при чертовом желании способна оттолкнуть Энни на достаточное расстояние, чтобы сесть и попытаться лишить ту одежды. Энни слушается, как бы удивительно это не было, помогает себя раздеть, ее руки также трясутся, в глазах желание, она смотрит на Аккерман со странным обожанием, что заставляет вторую почти плавиться на месте. Она делает также, как Энни, повторяет за ее движениями, когда наклоняется губами к наконец-то обнаженной груди, и чувствует, как чужое тело мелко дрожит, а дыхание становится более частым, что еще сильнее разжигает Микасу. Не такая ты уж и холодная, правда, Энни? Микаса ухмыляется. И в глазах Энни читается тоже самое, что сама Микаса испытывала пару минут назад. Стереть улыбку с лица. Аккерман почти виснет на девушке, обхватив ее шею одной рукой, когда рука Энни находит горячую чувствительную точку, отводит в сторону мокрую ткань, Микаса больше не ухмыляется, она задыхается, и пусть она ждала этого, считала, что покраснеет, что может быть постарается свести ноги, отведет глаза от голубых глаз, но вместо этого она утягивает Энни в еще один почти животный поцелуй, насаживаясь на ее руку, стараясь создать более тесный контакт, и знает, что сама Энни сейчас почти задыхается от возбуждения с ее реакции. И она несказанно довольна собой. Пальцы проходятся по чувствительному месту, легко, почти невесомо, резко прижимаются, давят, чтобы снова отстраниться. Бедра Микасы дергаются навстречу, не находя желанного прикосновения, она вцепляется в тонкие плечи напротив себя, впивается ногтями, желая показать свое неудовлетворение. - Я согласилась обучать Эрена, - хрипит Энни, голос у нее такой возбуждающий, что Микасе плевать, о чем та вдруг решила невовремя поговорить, пусть говорит. Хотя нет, только не об Эрене, не сейчас, она не хочет слышать это имя сейчас, когда извивается под Энни, находит ее руку, тянет ближе к себе, показывая, что хочет большего. Беззастенчиво пытается насадиться на пальцы сама. - Только для того, чтобы видеть тебя, - шепчет Энни, и Микаса больше не может отвечать за свои действия, к черту весь этот гребаный мир, раздвигает ноги шире, чтобы Энни было удобнее и почти ругается, когда Леонхарт неожиданно останавливается. Микаса собирается приподнять голову, чтобы высказать Леонхарт все, что думает о ее неспешности, но ее тянут под колена, заставляют открыться и горячий язык лишает Микасу дара речи на долгое время. Хотя это слишком большой промежуток времени, на самом деле Аккерман не сдерживает себя, даже не пытается, и Леонхарт вообщем-то даже нравится, что та оказывается весьма громкой.***
Они возвращаются в свои кровати с разницей в пятнадцать минут, чтобы не вызывать никаких подозрений и вопросов, ибо когда они вообще возвращались в одно время? Микаса падает без сил, ноги все еще не держат, она опустошена и ее желание взять верх над Леонхарт теперь не такое сильное, далекое, приятное, с отголосками воспоминаний. Воспоминаний, где она без сил лежит, обнимая Энни ногами, перебирает руками ее светлые распущенные волосы, даже если Леонхарт не слишком настроена на нежность и пытается делать вид, что ей такое не нравится. Тут же получает в лоб и, к удивлению самой Микасы, больше не сопротивляется, наоборот, рассеянно гладит ее по спине в ответ. Среди ночи ее будят громкие перешептывания, в комнату уже закрался рассвет. - Да нет же, говорю тебе, это засос, - доказывает Саша, активно жестикулируя, но Микаса этого не видит, не желая показывать, что проснулась. - Засос, откуда тебе знать, как выглядит засос, картофельная? - фыркает Имир. - Ты еду то без разбора всю сразу в рот суешь, а тут синяк вдруг способна от засоса отличить? - Имир, не груби! - раздается легкий подзатыльник. Микаса улыбается, тут же вспоминая, как пару часов назад дала в лоб самой Леонхарт и осталась живой. Даже довольной. - Саша, она не хотела обижать тебя... - Господииии, - вздыхает Саша. - Вы вообще понимаете, к чему я это все? К Энни приблизился какой-то парень и вычислить мы его сможем утром по оторванной ноге или громадному фингалу... - Ага, с таким засосом, думаешь, она была против? - Подождите, - ахает Криста. - Значит какой-то парень заполучил грозу всея кадетского корпуса? - Бертольд! Он давно ходит за ней, как собачка, то и дело слюни пускает, - высказывает Имир. Микаса сжимает кулаки под одеялом, все же крайне довольная тем, что оставила на теле Энни пару видимых отметин. - Бертольд? Этот недотепа никогда бы не решился. - А еще... - шепот становится едва различим. - Вчера ее искала Микаса. А потом они не вернулись спать к положенному времени. И еще мы с Кристой не спали какое-то время, а они так и не... - Что ты имеешь ввиду? - округляет глаза Саша. - Микаса никогда не посмотрит в другую сторону от Эрена. - А вдруг? - О, это было бы горячо? Как думаете, кто из них первее уложил бы другую на лопатки? - Микаса начинает ерзать, делая вид, что ее вот-вот разбудят, укладывается поудобнее, слушая, как горе-соседки всполошились, тут же пытаясь оперативно улечься по своим местам, потому что если Микаса слышала хоть что-нибудь, она их убьет. Остаток утра проходит в тишине.***
Когда все просыпаются, Аккерман специально не смотрит на Энни - вообще. Она чувствует на себе взгляды половины присутствующих, и пусть они все считают, что они с Леонхарт невозможная пара, но это щекочет их умы. И, конечно, слухи расходятся быстро, по крайней мере слух о том, что у Энни появился парень. Нельзя сказать, что Энни довольна такой популярностью, за завтраком она садится в самый дальний угол, Бертольд смотрит на нее с другого угла весьма увлеченным взглядом, Армин ковыряется ложкой в тарелке, даже не пытаясь начать трапезу. Микаса же наоборот - ест с особым аппетитом - лицо Бертольда, как мазь на больную рану. А еще вчера была очень изматывающая тренировка... - Ты больше не носишь шарф? - замечает Эрен. И в другой момент она бы обрадовалась его вниманию, но сейчас следит за тем, как Имир, настойчиво движется в сторону Энни, пока Криста безуспешно пытается остановить ту на половине пути. Самоубийца, не иначе. - Он уже слишком старый, - отвечает она. - Я его выкинула, - кажется он сильно удивлен. Армин роняет ложку в тарелку и смотрит на нее как-то слишком догадливо. Ну, конечно, он всегда умел сложить один плюс один, даже если это не слишком очевидно. - Эй, Энни, может расскажешь подружкам, как это было, а? - Имир плюхается напротив, Криста почти молится богам, чтобы Леонхарт не пыталась убить слабоумную. К ее удивлению, блондинка никак не реагирует. Тогда к ним присоединяется Саша, а где Саша там и поддакивающий Конни, и вот еще Жан, Райнер, плетется Бертольд, опустив голову... В общем, Имир собирает перед Энни целую толпу, уверяя всех, что под длинным воротником Леонхарт красуется громадный такой засос, и что вчера у нее явно что-то было, все карты сходятся. Энни достаточно только встать из-за стола с грозным видом, как вся эта шайка испаряется, разбегаясь по разным углам и напуская на себя такой скучающий вид, словно их не было возле ее стола минуту назад. Расходятся все, кроме поникшего Бертольда, который кивает на стул и спрашивает, позволит ли она ему присесть. Она позволяет. Микаса перестает завтракать, замирая. Тут же звучат догадки, что все-таки это Бертольд, иначе почему он не нашел самым безопасным отойти от нее подальше? И все вновь замолкают. Не слышно, о чем говорят парень и девушка, хотя в столовой стоит такая гробовая тишина, ибо все хотят уловить хоть часть разговора. В какой-то момент замирает вся столовая - Леонхарт мягко улыбается парню. Микаса почти ломает ложку напополам. Армин весь сжимается от ее вида, а его глаза становятся еще более круглыми. Эрен ничего не замечает. - А вдруг это все-таки Бертольд? - шепчет Конни. - И чего он тогда такой грустный? - недоумевает Райнер. - А ты то сам как думаешь? Она, наверное, трижды сломала ему руку, чем позволила поцеловать себя, - раздаются смешки и обсуждение вновь нарастает, теперь расслышать диалог Бертольда с Энни становится совершенно невозможно. Они говорят еще какое-то время, Энни ощущает себя не в своей тарелке, ей хочется поскорее уйти, оставшись наедине с самой собой. Бертольд пытается остановить ее, но она ясно дает понять, что ему лучше так не делать. Подхватывает свой поднос и идет к мусорке, попутно слушая все обрывки фраз, про то, кто же этот парень, как оно все было, когда они узнают правду, и, вау, что серьезно эта железная леди уделала всех и первая нашла себе пару? Леонхарт старается не слушать их, хотя остро ощущает себя не в своей тарелке, даже в какой-то степени можно сказать, что ее авторитет подорван. Конечно, чуть позже об этом забудут, просто сейчас у них возраст такой, гормоны играют, а подобные темы - самые интересные темы для разговора. И их не остановит даже то, что она может разделаться с ними одной левой. Не бить же сразу всех, верно? Чем они и будут пользоваться. Микаса подхватывает свой поднос и устремляется вслед за Энни, никто не обращает внимания, яростно обсуждая, о чем пытался донести до девушки Бертольд минуту назад. - Ты в порядке? - шепотом спрашивает Микаса, не глядя на Леонхарт. Также спокойно выгребает остатки со своего подноса в мусорку. - Да, - Энни ставит поднос и собирается уйти, Микаса не может этого позволить. Хватает ее уже привычным жестом за запястье, останавливает. Леонхарт смотрит на нее безразлично, хотя Микаса уверена, что та сейчас кипит от эмоций, задаваясь вопросом, какого черта Аккерман вытворяет на глазах у всех. Шум в столовой начинает потихоньку смолкать. - Знаешь, я так хотела одержать над тобой верх, - тихо говорит она, что даже Энни приходится прислушиваться. - Чтобы стереть с тебя это самодовольство... - и, да, можно сказать, что у нее получилось. Леонхарт все равно пытается выглядеть, как раньше, но ее авторитет малость подбит. Конечно, она восстановит его позже, но... - Но ты бесподобна в своей слепой самоуверенности, - Микаса делает шаг ближе, воздух вокруг них наэлектризован. Никто больше не разговаривает. - Давай, покажи им, кто вчера одержал верх. Аккерман подходит близко, сердце стучит, вдруг только сейчас она думает о том, что сорвалась с места в невыносимом желании защитить Энни, в желании утереть всем нос, в особенности всяким Бертольдам, чтоб погасить возникшее чувство ревности. Никто в столовой не дышит и не двигается, наблюдая за их взаимодействием. Имир сжимает кулаки, вот-вот готовая перейти на ультразвук. Только Саша от волнения ест в ускоренном режиме. Армин закрывает глаза рукой, но все же смотрит, раздвинув пальцы. - Ты уверена? - и это уже слышат все. Леонхарт спрашивает, не желая делать так, как ей велят, пока не удостоверится в правильности своих действий. Микаса облегченно выдыхает, кивает, а вот это уже знакомая только ей сторона Энни. Да, она хотела чтобы все было совсем не так, она вообще не хотела с Леонхарт ничего... Нет, она просто ничего не понимала до этого момента. И пусть Леонхарт останется такой же несгибаемой холодной скалой со стороны, даже пуще прежнего, - посмотрите-ка, саму Микасу Аккерман уложила на лопатки, - пусть. Зато она будет ее скалой, никто не посмеет тронуть ту, что принадлежит Аккерман. Никто не посмеет посмотреть на ту, чьей девушкой является Энни Леонхарт. - Но не думай, что ты всегда будешь главной, - добавляет Микаса, Энни смотрит на нее с огнем и обожанием, другим этого не видно. Ее притягивают к себе, крепко и уверено, Микаса чувствует, что Энни слегка улыбается, когда находит ее губы своими. И смачно так засасывает ее у всей столовой на глазах, да так что даже Имир забыла о том, что должна пищать от восторга на ультразвуке, только с открытым ртом завистливо пофыркивала, поглядывая на Кристу многозначительным взглядом. Ох, Криста знала, что добром это не кончится. Армин уронил голову на стол, не желая смотреть. - А? - не понял Конни. - Это и есть парень Энни? - А? - не поняла Саша, кусая картошку. - Микаса - парень? - А? - удивился Кони. - Какая же ты тупая, Саша. Саша кидает ему в лицо картошкой, попадая прямо в нос. - Эй! Ты что, кинула в меня едой? - Кони, ну, какой ты тупой! - А?