Привычные сны

Клаудии не на что жаловаться — почти всю войну он провел в далекой от передовой зоне, а если и попал в передрягу в последнем наступлении, так другим пришлось гораздо хуже. Ну, убивал, ну, видел, как другие умирают, а кто не видел?.. В общем, и говорить-то не о чем. Вот только сны порой приходили один хуже другого. То — как шальная пуля попадает в лицо стоящего рядом канонира, и ошметки крови и мозга разлетаются во все стороны, попадая на ствол пушки. А кто-то уже бежит, чтобы перехватить фитиль, и не смотрит, что именно походя задевает рукой. То — солдатик, которого Клаудия впервые принял на штык. Недоуменное лицо, разинутый в крике рот и острое лезвие, по которому из проткнутой груди течет ярко-алая кровь. То — трупы, которые похоронная команда собирает по всему полю после боя, чтобы свалить в безликую братскую могилу. Воронье уже вовсю каркает над головой, и воздух полон тяжелого давящего смрада гари, копоти и паленого мяса. А иногда снится Гилберт. Неподвижный, с остекленевшим взглядом зеленых когда-то глаз, и черная грязь, мокрая от его крови, пропитывает его темные волосы. Гилберта, к слову, Клаудия мертвым никогда не видел, так что это — просто фантазия. Впрочем, если вспомнить, что друга, скорее всего, завалило при взрыве, стоит быть благодарным, что не снятся ошметки внутренностей, растекающиеся из-под камней. Обычно Гилберт снится ему после расспросов Вайолет. Слушая ее «А как там майор, а чем он занят», Клаудия давит желание спросить, как же Гил умер. Ведь Вайолет была там, она наверняка видела. Вместо этого он улыбается, заверяет Вайолет, что все хорошо, и что майор скоро ей обязательно ответит, а потом долго переводит дыхание, унимая острую боль в груди. Фантомную, потому что за всю войну его так ни разу и не ранили — точно не на что жаловаться. А кошмары… у кого их нет.