Питерской ночью

— Марго, там уже встало солнце? Прохладный ветер играл узелками шнурков, отчего они качались из стороны в сторону, иногда соприкасаясь пластиковыми кончиками. Когда так случалось, Сергею казалось, что он слышал перезвон колокольчиков. Странная ассоциация, невесть откуда взявшаяся в голове, никак не желала уходить прочь. Тихо, спокойно. Когда в последний раз он мог сидеть, не опасаясь услышать голос из глубины сознания? Голос, что непреодолимой волной покрывал мерную воду рутинных мыслей, смешивая их, обрушиваясь сверху волной, затягивая всё глубже в белую пену, лишая кислорода. Сергей сжал кончиками пальцев край толстовки, переключая внимание на мягкую ткань. — Утро наступит через час тридцать минут. Он кивает то ли голосовому помощнику, то ли своим собственным мыслям, отчего пару прядей выбиваются из-под капюшона и падают на глаза. Бледными пальцами заправляет их обратно, стукает мысками кед, запуская маятник шнурков в новый цикл вращений. — Сергей, — голос помощника звучит чуть тише и острее пронзает тишину, подражая виноватой интонации людей — вы отключили все уведомления более трёх часов назад. Не пора ли ответить на звонки? Один полукруг. Второй. Колокольчиков не слышно. — Предупреждай пожалуйста, мне там будет легче тебя найти. Острые края губ Сергея на мгновение трогает улыбка. Затем он плотнее устраивает руки в карманах, слушая чужое дыхание. — Найти меня для тебя никогда не составляло труда. Олег едва слышно хмыкает и садится рядом, бросив внимательный взгляд на собеседника. И на обрывающийся в нескольких метрах скат крыши. — Мог просто позвать с собой. — Это вышло...спонтанно. С металлическим щелчком огонёк зажигалки коснулся сигареты, к серым тучам вьющейся лентой поднялось облачко табачного дыма. Крышка захлопнулась и аура исчезла, оставляя единственным источником света серебряный диск луны, изредка появляющейся сквозь прорези хмурого неба. Олег знал, что это неправда. Как только Сергей покинул башню, Марго согласно протоколу сообщила об этом ему. Разумовский не предупреждал, что собирался куда-то этой ночью, как и не оставлял распоряжений голосовому помощнику отключить доступ Олега к геолокации. Тут и голову ломать не нужно. Звонки сбрасывает, но продолжает идти по спящему городу, улица за улицей, миную узкие переулки старых районов. Следуй за мной. И Олег следовал, бросив машину возле закрытой пекарни, понимая, что ногами будет быстрее. Синяя точка на экране смартфона привела его к пятиэтажному зданию, в подсказки Марго — вверх по ухоженной лестничной клетке к низкой деревянной двери на последнем этаже, ведущей на крышу. Двери судя по кованой ручке, столько же лет сколько и самому дому. Что-то подсказывало Олегу, что у него долгая история, сотканная из судеб десятков людей, когда либо живших здесь. Почему Разумовского принесло именно, сюда Волков не знал. Должно быть, какой-то памятник архитектуры конца какого-то века. И вот Олег сидел теперь рядом на вентиляционной решетки, искоса наблюдая за сгорбленной фигурой. Капюшон низко опущен, руки в карманах. Олег представил, как сжимаются тонкие пальцы, кисти касаются запястий. Разумовский вздыхает и чуть вздрагивает, когда ветер внезапно вынырнул откуда-то сзади, от подсвеченной яркими фонарями земли. На плечи опускается неясная тяжесть, Сергей поднимает глаза от ботинок и глубже укутывается в чужое пальто. — Спасибо. — Так соскучился, что решил полюбоваться со стороны? Разумовский непонимающе хмурится. Олег кивает вперёд. Рвано вздохнув, он наконец осмеливается посмотреть туда. Громадная башня глядит прямо на них, пытающихся спрятаться на соприкасающихся крышах стареньких домов центральных кварталов. Два пальца задорно подняты к чернильному неба. Осколки стекла рассекают кожу на скулах, затылок пульсирует тупой болью. И чужие пальцы капканом сжимают ноги, вонзаясь в тело между пластинами брони. Ветер, пронизывающий и замораживающий самую душу. Он не дарит облегчения, не окутывает прохладой. Воспоминания Птицы тянут ко дну непреодолимым течением. А он всё чувствует. И всё понимает. Только вот сделать ничего не может. Поверх пальто ладони Олега возвращают в реальность, массируют плечи, помогая сфокусировать внимание на ощущениях. Здесь и сейчас. Нет больше разбитых окон, залитого водой пола и стеклянного крошева под ногами. Он не один. Больше нет. — Серёж, не молчи. Дрожь постепенно отпускает. — Я иногда теряюсь, Олег. — Голос хрипит, он кашляет. — Не всегда легко убедить себя, что я не разговариваю сам с собой. Олег мерно проводит ладонью по спине, второй рукой подносит сигарету к губам и выдыхает дым. — А я каждое утро боюсь вновь проснуться под пение минарета. Слышал когда-нибудь? Сергей качает головой. Как-то не приходилось, хоть он и много читал об этом. Он заметил однажды вечером, как Олег, зашедший напомнить про поздний час, остановился напротив покрытой узорной росписью масляной лампы. Новый экземпляр, подаренный кем-то из деловых партнёров, знавших крупицы информации об интересах хозяина башни. Стоял долго, глядя сквозь неё. У Сергея не получалось прочитать мысли друга, как было до Сирии. Он подошёл к нему, плечом коснувшись постамента, лишь тогда Олег обратил на него внимание. Покачал головой, коснулся руки они вышли прочь из комнаты. На постаменте теперь стоит фигурка римского воина. Сергей хмыкает: — Бороду так и не сбреишь? — Не дождёшься. Тлеет огонёк в руке, а ветер не кажется больше таким страшным. Забирает тепло, но не замораживает, не парализует, не превращает в статую. Так, природное явление. — Согрелся? — Да, нормально. Олег руки не убирает. Сергею приятно ощущать эту тяжесть на плече. Она не придавливает к месту, лишая возможности сопротивляться, а лишь удерживает. Не даёт упасть, улететь с порывом ветра. Голос Марго напоминает о заданном несколько мгновений (часов?) назад вопросе. — Наступает рассвет. В Венеции утро, Сергей. Разумовский кивает, проводя щекой по чужому плечу. Вдыхает едва уловимый запах лосьона для бритья, оставшийся в складках шарфа. — Пойдём домой, Олеж. — Пойдём.