Scars

У Минхо разбитые костяшки. Его руки постоянно содраны в кровь и разбиты от ударов об стену в их комнате в общежитии. Об этом знают все, и все об этом молчат, оставляя эту проблему там, где она должна быть. За закрытой дверью комнаты Минхо и Джисона. Когда снова и снова старые удары на костяшках вновь превращаются в красные, кровавые следы, фанаты переживают, расспрашивают о том, что случилось и все ли в порядке. Минхо молча улыбается на камеру, меняя тему разговора, и притягивает Джисона к себе. Тот смотрит с такой любовью и нежностью, кладя свою руку поверх изуродованной старшего, что проблема будто исчезает. Исчезает и весь мир вокруг. Минхо ревнивый. Джисон принадлежит ему и только ему, и это знает каждый, кто видел их вместе хотя бы раз. Это знает и сам Джисон. Он не против, он тает в тёплых руках Ли каждый раз все больше и больше, он ластится, ищет тепла и смотрит завороженно, так, будто Минхо самый важный человек на планете. И Минхо именно так себя и чувствует рядом с ним. Пожалуй, он и сам знает на сколько с ним может быть тяжело, Хан не должен терпеть кого-то на столько ревнивого; он не должен думать о том, как старший отреагирует на его объятья с другими мемберами или на то, что он улыбается кому-то кроме него. Хан не должен ждать его из душа, падая от усталости; он не должен потакать его прихотям и приказам, не должен понимать его с полуслова и знать наизусть каждый его взгляд. Джисон не должен, но он все это делает. Джисон обнимает сзади и улыбается ярко-ярко; он лезет на руки и сам ищет касаний Минхо, его объятий, его взглядов. Джисон сам исполняет невысказанные просьбы, сам трогает, сам потакает и ищет защиты. Джисон сам ждёт его до поздней ночи, только чтобы забраться на чужое тело сверху и обнимать под одеялом. Долго, столько, сколько нужно, сколько хочется, потому что, наконец-то, никто не видит. Он сам запускает горячие руки под футболку, ища ещё больше тепла, и успокаивается только когда вот так — тело к телу. Хан дышит глубоко, вязко и громко, уткнувшись в шею старшему, а тот гладит спину, трогает везде, где только достают руки, очерчивает плечи и спину, спускаясь на бёдра и упругие ягодицы, снова возвращаясь наверх. Потому что можно. Потому что никак не насытиться, потому что Хану тоже нужно. Минхо сносит крышу каждый раз от того, насколько Джисон податливый, насколько трепетный с ним и спокойный. Минхо бьёт стену снова и снова, раздалбливая кулак в мясо до тех пор, пока любимое лицо не появляется между ним и проклятой стеной. Ли злиться. Не на Джисона, на себя; за то, что ревнивый; за то, что невыносимый собственник; за то, что уверен, что Джисон откажется от него такого, когда-нибудь точно откажется… Он делает только хуже: он не даёт ему дышать, жить, заниматься тем, чем хочется, быть собой. Он ненавидит себя за это каждый раз все больше и больше. Джисон обнимает крепко. Целует щёки и нос и шепчет что-то только ему известное. Но Минхо отпускает. Он перестаёт сжимать кулаки так сильно и обнимает младшего, тяжело дыша. — Я не уйду… я никуда не уйду, Хён… — говорит Хан, перебирая тёмные пряди волос меж пальцев, обнимая старшего. — Я только твой, мне никто другой не нужен… — и Минхо прорывает. Он плачет как ребёнок, падая на пол вместе с Ханом и утыкаясь тому в грудь. Младший забирается на его колени, сидя лицом к лицу, и даёт выплакаться. Он позволяет Минхо быть собой, позволяет отпустить всё, что накопилось. Он держит крепко, не отпускает, потому что Минхо всегда рядом; он никогда не бросит, Джисону с ним спокойно, он чувствует уверенно. Хан знает, что оступись он, Ли будет сзади, чтобы поймать. Всегда. Когда плач становится тише, а хватка на его теле слабее, Джисон смотрит в глаза старшего, улыбаясь с любовью. Он молчит, когда наклоняется к влажным щекам, стирая солёные капли с кожи своими губами. А затем он наконец целует. В первый раз. По-настоящему. Медленно и нежно, не отстраняясь и не заходя дальше, одними губами. Так аккуратно, как будто Минхо самое ценное, что он когда-либо держал в своих руках. Когда они вновь смотрят в глаза друг другу, Джисон улыбается. Ли выглядит растерянным и выбитым из колеи. Его волосы растрёпаны, глаза припухшие от плача, губы влажные, а щеки раскрасневшиеся от растерянности. Такого Минхо видит только Джисон, только ему дозволено быть рядом в такие секунды. Хан тихо смеётся. — Что ты так смотришь будто удивлён? — отшутился младший. — Я же сказал тебе, что я только твой, — он улыбается снова, также ярко, как и всегда, и гладит волосы старшего. — Я знаю тебя, Хён. Если ты думаешь что можешь разочаровать меня, это не так; ты мне нравишься именно таким… — Хан ожидает ответа, но Минхо молча притягивает его снова к себе, целуя уже уверенней, на этот раз ведя. У Минхо разбиты костяшки. Потому что всё происходит не сразу. Потому что они оба учатся. Учатся, как правильно понимать друг друга, как слушать и как любить так, как им обоим это нужно. И, пожалуй, это для них важнее всего.