О персиках и цветах, вплетённых в волосы

Руки Пушкина обхватывают сашино горло: - Поцелуй так сладко, как только умеешь, и папочка сделает всё, что ты захочешь. Пока Малой проматывает в голове список необходимых покупок (Константин у нас не только ментор, но и спонсор, а вы не знали?), мужчина чуть ослабляет хватку, пробегаясь пальцами по шее парня, как по грифу контрабаса. Саша тянется к обожаемым губам, прикрыв глаза, пока Костя в предвкушении проходится влажным языком по своим - чтобы через несколько мгновений прильнуть к его рту, следя за движениями Малого, и мягко, но методично перехватывая инициативу. На Пушкине сейчас невероятно приятный наощупь халат глубокого изумрудного оттенка, который он не торопится снимать. А товарищ Раковских надел кирпично-бордовый, тонкий - ну как тут устоять? И старший гладит, гладит его, пытаясь впитать эти крышесносные ощущения в память ладоней, в то время как длинноволосый сидит сверху, почти не ёрзая, и в тот момент, когда неуклюже пытается обхватить Костину спину ногами, сильно прижимается к нему животом. Мужчина понимает, что у Саши под одеждой нет ровным счётом ничего (если только он не прячет там водяной пистолет). - Папочка купит тебе чулки, - шепчет Пушкин, возбуждённо ведя рукой по ноге. Молчит, слушает стон в ответ и чмокает в губы. - Папочка купит тебе персиковый бальзам для губ, - продолжает, вспоминая, как трескалась на морозе нежная кожа. К тому же, Малой любит персики. Да он сам персик - вплоть до оттенка щёк и скул, который они приобретают, когда Костя гладит его лицо большими пальцами. От длинноволосого прилетает ответный поцелуй. - Папочка вплетёт в твои волосы цветы, - он ласково проходится ладонью по всей длине локонов, от чего парень довольно щурится. И мужчина вспоминает, как младший сидел, оперевшись на бортик ванной, а он сам, опустившись на коврик, расчёсывал непослушные пряди. И это был один из самых первых их интимных моментов. В сашину же подкорку наглухо впечаталась та ночь, когда Пушкин лежал с ним рядом на боку и дышал в макушку, от чего волосы вздымались. Костя тогда ещё практически потерял голову от аромата шампуня Малого, и с тех пор он у них один на двоих. Старший приспускает кирпично-бордовый халат, оголяя плечи и поочерёдно прикасается губами сначала к левому, а затем к правому и тыкается носом в выступающую ключицу. Саша наклоняется, отчего прекрасные пляжные локоны ниспадают на обнажённое тело и высвобождается из одежды. - Санечка, ляг на живот, - просит Пушкин, и тот слушается, чувствуя, как прохладный ветерок обнимает нежные бёдра, а шёлковая простынь, стоящая, как три зарплаты Миши Кострецова приятно трёт пах. - А что у папочки есть для тебя? - изумлённо интересуется Костя, соблазнительно шурша пакетом. Да, любовь к дуделкам не прошла бесследно. Саша честно испытывает желание пофантазировать и попредставлять, но этот бархатный голос и холодок, сковавший конечности...Ну, вы понимаете. Мужчина извлекает из целлофана вибратор - миниатюрный, изящный. Пальчиковый. И опускается на кровать рядом. - Да, посмотри, прикоснись к нему, - шепчет он, видя, как блестят сашины глаза. Длинноволосый проводит по ребристой головке, и Костя сильнее сжимает в своей ладони основание, томно закатывая глаза, будто Малой дотронулся до части его самого. После того, как старший смазывает инородный предмет фиолетово-серебристого цвета душистым лубрикантом, он становится ещё более блестящим. Саша приподнимается на локтях и прогибается, тут же ощущая прикосновение к копчику тёплой костиной ладони. - Ты мой маленький, - Пушкин массирует его свободной рукой, втирая в чувствительную кожу смазку, которую они иногда использовали вместо массажного масла - Санечке нравится холодящий эффект больше разогревающего. А эти игры со льдом...Бесподобно. Костя водит наконечником между ягодиц, отчего они призывно раскрываются. Старший внимательно смотрит, как чресла поддаются нажиму, будто это сияющее чудо техники живёт своей жизнью, а Пушкин совсем не управляет процессом. Вибратор растягивает внутренние стенки почти без усилий и свободно скользит в разгорячённом сашином теле. С его члена сочится смазка, окропляя постель, пока ведомая костиной рукой искусственная головка надавливает на простату. Каждый новый толчок отзывается мошнейщей волной возбуждения, которая прокатывается по всему телу. А ведь Пушкин ещё даже не нажал на кнопку! - Кто хороший мальчик? А ну-ка скажи мне... - Костя склоняется над его ухом, шумно дыша. - Я... - давит из себя Саша, поддатливые мышцы которого уже плотно обхватывают пластиковый ствол. - Да-а-а-а, - удовлетворённо тянет тот в ответ, поглаживая края сжимающегося входа, обволакивающего вибратор. Палец касается кнопки, и Малой уже сам насаживается бёдрами, колотясь и всхлипывая, а Костя заводится, невероятно заводится от той мысли, что каждая клеточка сашиного существа сейчас просто ликует от удовольствия. Парень обмякает под твёрдостью хитрого предмета, заводит назад правую руку, обхватывая основание, направляя и встречаясь с кистью Пушкина. - Нравится игрушка? - Костя крепко сжимает источник наслаждения. Исступлённый Малой пытается совершить нечто, отдалённо похожее на кивок, чувствуя животом собственную эрекцию. Пушкин давит на островок ощущений внутри него всё увереннее, заставляя вибратор то погружаться глубже, то наполовину выскальзывать. Аккуратные, но непоколебимые толчки пробуждают в Саше что-то такое, что нельзя выразить самыми красноречивыми словами. - Тщщщщ, - Костя деликатно осаживает парня, который даёт волю дрожащим коленкам и елозит на кровати. Рука заботливо растирает округлые бёдра, и Саша вспоминает, как Костя одним только массажем вылечил его от травмы. Жужащий шум вибратора расслабляет, и распаляет одновременно, а мужчина уже шаловливо треплет намокшие волосы любовника, убирая пряди со лба, на котором от напряжения проступают вены. Видя, как сильно парня трясёт на подступах к приятной неге, Костя аккуратно вынимает игрушку, пробегаясь пальцами по пулсьирующему отверстию, оглаживая сокращающееся колечко. Саша со счастливым вздохом кончает, орошая себя и простынь жемчужными брызгами и слыша напоследок: - Папочка любит тебя... Тело Малого окончательно наполняется упоительной слабостью.