Нет...

      Если бы щёки Джима не залились румянцем, Ливси бы подумал, что юноше безразлично, сам он помоется или его помоют. Осторожно закатав рукава собственной рубашки доктор проверил ладонью температуру воды, сочтя ее теплой, принялся за пациента. Причины смущения Джима были три: Первое, его будут мыть. Второе, перед ним кто-то оголяется, немного. Третье, он в одной сорочке, фактически голый. Четвертое, оно же основное, это делает его друг– доктор Дэвид Ливси, он же судья этого округа. В голове юноши до этого события был вакум, и вспомнить, не то, что воспроизвести, какую-то мысль не выйдет, но теперь, она гудела от потока бессвязных мыслей. Джим сидел на той маленькой табуретке со спинкой совсем потерянный. Доктор что-то говорил, но все что услышал Джим, было: — Ладно, тогда я сам, раз ты не возражаешь. Хоть Джим был уверен, что ему не очень хорошо, он заблуждался ведь могло оказываесться стать еще хуже, после ему стало просто дурно. Доктор наклонился чуть ближе, встав на одно колено к своему пациенту, после чего принялся расстегивать немногочисленные пуговицы ночной сорочки. При всем этом Джиму показалость что лицо доктора было слишком близко, почти интимно близко. Первая пуговица была у самой шеи, вторая, у ключиц, третья, у груди. Ливси коснулся пальцами в районе кадыка, затем последовали касания у ключиц, неотрываясь от кожи, доктор соскрльзнул руками к груди, расстегнул пуговицу. После чего руки переместились ниже, к бедрам, а затем, подцепив рубашку, поднялись к плечам. — Подними руки. Вот тут стало очень, нет не так, черезвычайно стыдно. Стыдно и холодно, в комнате было не тепло, пол был кафельным. На фоне общей, всепоглащающей грусти, новая яркая вспышка смущения, общий коэфициент тревожности накалился до предела, в глазах стало влажно. — Джим? Джим что с тобой? Ну, ты чего расстрогался? Джимми, — доктор опустился на колени, острожно полодил руки на плечи пациента, желая заглянуть под челку, за очки, в глаза Хокинсу. — Джимми? Я тебя напугал? Сначала он закивал отрицательно, затем положительно, потом опять отрицательно. Вздох сверху. Прикосновение к волосам. Нажим. Лбом Хокинс упирался в плечо старшего. Рука с волос не ушла, осталась приласкать. — Все будет хорошо, обязательно будет. Так бывает, дай себе время. Они некоторое время так сидели, Джим вздрогнул от прохлады в комнате. — Хех, давай все-таки тебя помоем, пока ты не простудился, ладно? Мочалка была смочена. Ливси начал с шеи, аккуратно оттирал намыленным предметом кожу юноши, вода была горячей по сравнению с холодной кожей, от контраста по телу просыпались муражки, вызвав у врача улыбку, несколько грустную, но улыбку. — Если реагирует на внешние раздражители не все потерянно. Оправиться, должен оправиться– подумал мужчина.– Не все потеряно. Спереди торс был намылен. Доктор взял Хокинса за запястье, немного приподнял… Плечо было намыленно. Далее возникла сложность, Джим расцарапал предплечье. Царапины не глубокие, не смертельно. Ливси на пробу пртжал мочалку к царапинам, Джим почти неотреагировал. Не лучший показатель. Со второй рукой было проще. Дальше была спина, пересев, к спине Хокинса, принялся отмывать пыльные разводы. Ребра выпирали, их можно совершенно спокойно пересчетать. Нет, врач конечно знал, что Хокинс сильно похудел, но не настолько же… — Откормим, отпоим, оправиться– все будет хорошо.– повторял про себя доктор как мантру. Когда корпус был заботливо намылен, пришло время смыть пену горячей водой, что успела подостыть. Сделано это было, конечно, не из-за эфективности, а по прчине, что Джим замер и хотелось его отогреть. А Джим только рад. Пусть в чем мать родила, пусть, некоторые незажившие ранки жглись, он казалось необращает на это никакого внимания. Прямо сейчас его поливают теплой водой, гладят не менее теплыми руками… Уже весь сырой и повторно оттертый, он сам того не замечая стал наклоняться назад, на доктора. — Джиим, — Ливси не смог сдержать улыбки–ты ведь сырой! Ну… Ну ладно, теперь сырой и я буду. По итогу Хокинс уместил свой затылок на врачебном плече, а доктор осторожно оттирал верхную часть бедер. Когда мочалка, коснулась паха Джим как очнулся. — Я сам! Реакция хоть и предсказуемая, но удивила доктора. — Как скажешь.– он передал, вновь очищенную мочалку. Юноша в полу-сонном состоянии хорошо справлялся с задачей, его требовалось лишь поддерживать, чтоб не потерял равновесие, нужна была опора. — Не поможите? Доктору хватило, чтобы понять прозьбу, он перевернул юношу на живот и продолжал поддерживать сонное, но вновь смушенное тело. — Закончил? — Угу. — Отлично– Ливси встав с табуретки, отошел за бинтами, они ледали неподалеку на стареньком комоде, куда их принесла служанка. Затем врач вернулся к пациенту. — Ложись головой на мою табуретку. Так. Остроржно не упади! — капли воды попали на бинты, Джим зашипел– Больно? Придется потерпеть, мой мальчик, нужно сменить бинты, эти совсем загрязнились. Держи, — доктор протянул аккуратно скрученную, белую тряпочку– а то еще язык откусишь. Хокинс послушался. Правая нога. В некоторых местах промокшие бинты доставляют дискомфот, прилипают к коже. Джиму больно, он жмуриться и болезненно стонет. Дойдя до места, на котором недавно появившиеся корочки решили опять отойти, Джим заерзал на табуретке. — Шшш, тише, тише почти все, дыши. Давай, вдох, выдох. Спокойнее Джимми ещё чуть-чуть. Бинт снят. Сильного кровотичения нет. Доктор обработал ранки дезенфицтрующим средством, что находилось как и остальное на комоде, аккуратно нанес обезбаливающе-зажевляющую мазь. — Хм, отек начал спадать, прекрасно.– озвучил просебя врач. Вторую ногу Хокинс мужественно терпел, сжав до побеления костяшки. — Всё! — Ливси встал.– Можешь одеваться, сегодня больше мучать не буду! Доктор протянул чистую сорочку. Когда ее принесли, Джим не запомнил. Все что отлажилось в его памяти, доктор, его руки, плечи, сосредоточенное выражение лица, ободряющие поглаживания по бедрам и табуретку, на которой приходилось сидеть в полу -лежа. –Пойдем обратно. Через пару минут уже одетый, чистый и сытый пациент сидел в своей постели.