***
Он так и приехал в бордель, прижимая к разбитой стороне лица пакет замороженной стручковой фасоли. Дэйл проводил его до медпункта. В парадное уже высыпали свободные от работы "мальчики". Они расселись по мягким пуфикам вдоль стен, будто равнодушные, но на самом деле ожидая интересной истории. Альбиноса побили! Вот это новость! Грэй караулил у двери медпункта, дожидаясь друга. Позвали администратора – высокого и острого человека, словно его составили из прямоугольных треугольников. Ему дали прозвище Архангел. Не только в честь самого заведения, но и потому, что он появлялся лишь изредка и нёс с собой либо освобождение, либо страшную кару. Архангел вошел в медпункт и по его требованию туда то входили, то выходили оттуда Дэйл, Стив и Связист. Опросив свидетелей, низвергнув злостного нарушителя спокойствия в ад чёрного списка клиентуры и одарив великомученика благословленным отпуском сроком до полного выздоровления, Архангел вознёсся обратно в свой кабинет на последнем третьем этаже. Рэндал выполз, прижимая к уже опухшему, с одной стороны, красному лицу пакет со льдом вместо мороженной фасоли, слабо кивнул Грэю, и они вместе побрели в комнату. — Это кто тебя так отделал, альбинос? — Итан с нетерпением ждал момента, чтобы как-нибудь, да ткнуть Рэндала. И вот этот момент: противник ослаблен болью и унижением. — Шел бы ты отсюда, Итан, — вмешался Грэй. — Давно не мыл туалеты? Итан, конечно, проиграв тот глупый спор, который сам и затеял, не выполнил его условий, заставив за себя отдуваться кого-то из новичков. Но слух был посеян и уже пышно цвёл, посаженный в такую богатую навозом почву. Одно упоминание – эхо насмешливого шепота по коридору. — А тебе слова не давали, крысеныш, — Итан осклабился. — Ну что, альбинос? Бросил тебя твой папик? — А у тебя клиентура вообще не меняется, я смотрю, — Рэндал ухмыльнулся через боль. — Меня только неделю, но любили, а тебя всю жизнь трахают. Рыжий бесёнок раскрыл было рот, но Связист оборвал шоу, вызвав неодобрительное ворчание в коридоре. — Ну-ка, петушки, — толстяк встал между ними и ткнул пальцем в Итана. — Ты завязывай. Тебе хвост уже обдёргали. Сиди тихо и отращивай. Для Рэнала у него тоже было заготовлено поучительное высказывание, но они с Грэем уже утянулись вдоль стеночки к лестнице. — Прямо-таки ферма, — шепотом ругался Рэн. — Крысы, петушки. А всем заправляет жирная свинья.***
Шёл дождь. Снова. Как же Рэндал ненавидел дождь. В эти часы, а то и дни, когда небо застилали чёрные тучи, ему казалось, что жизнь его такая же чёрная и холодная. И куда бы ты ни прятался, ветер ударами мокрой плети достаёт тебя и бьёт прямо по лицу. Рэндал был согласен на любую кровать, только бы она была не пустой, чтобы переждать, перетерпеть эту дрянную погоду. Но он был один в своей конуре, и разбитое лицо ужасно болело. Постучали. Он сразу узнал этот стук. — Я могу войти, Рэн? — Можешь. Только подай мне сигареты из ящика. — И эту твою псевдопепельницу из разбитой бутылки? О неё же порезаться можно. — Это эстетика. Ты не понимаешь. Кудряшки проплыли по комнате и смешно подпрыгнули на красивой голове, когда парень плюхнулся на кровать возле альбиноса, протягивая ему пачку тонких сигарет, зажигалку и пепельницу из отбитого дна бутылки. Рэн с трудом поднял с подушки чугунную голову, закурил. Постепенно тиски на висках стали слабеть. — Что произошло? — Да просто прописал мне пару раз… — Он душил тебя…? — Кудряш осторожно отогнул ворот рубашки. — Господи, Рэн… — Тебе самому доставалось. Чего так переживаешь? — Рэн плечом прижал воротник обратно к шее. — Потому и переживаю. Мне будто самому больно от твоего вида. — Не напоминай, пожалуйста. Кудряш вздохнул. Говорят, чтобы змея не бросилась на тебя, следует действовать медленно, без резких движений. Так же медленно он обнял Рэндала за плечи. — Давай я попрошу для тебя обезболивающее? Ты иначе не сможешь даже поспать. — Да, давай. Но не сейчас. Пожалуйста… посиди со мной. — Конечно, Рэн, — Кудряш положил голову ему на плечо, — Конечно. Чем ближе подбирался огонёк сигареты к фильтру, тем слабее была головная боль. И в освободившемся от неё месте начинали роиться мысли. — Знаешь, Тони… Кудряш встрепенулся. Его очень редко кто звал по имени. — Да, Рэн? — Уже три дня прошло. Ну… — Я понимаю. — А мы… В смысле, я… Я не признавал, но мне было хорошо и спокойно. И я подумал… — Рэндал хотел было сжать лицо, как обычно делал это, когда не мог выдавить из себя слова, но одно только прикосновение отдалось болью, и он чертыхнулся. — Ты хочешь сказать, вы переспали? — мягко спросил Кудряш, теперь увереннее обнимая Рэна. — Да. Я сам этого хотел, понимаешь? Я думал, я не захочу никогда… — И он исчез сразу после этого? — Да. — Вот скотина, — зашипел Кудряш, но потом вдруг мягко заговорил: — Может у него что-то случилось? — Да у них у всех что-то случается… — Да, но… Рэн. Он слишком странно вёл себя, чтобы быть таким банальным в итоге. Рэндал затушил окурок, рассыпая крошечные искры по полупрозрачному стеклу. — Да ерунда. Просто вы с Грэем вокруг ходите: да он такой, да не такой. — Ну, да, конечно, это из-за нас, — Кудряш тихо рассмеялся. — Нет, я верю в судьбу, Рэн. А ещё я знаю тебя. Тебя бы не вышло обмануть лживыми эмоциями. Ты сам обманешь, кого хочешь. Это твоё поле. Рэндал пожал плечами. Кудряш бодро заговорил о своём переезде в комнату к Грэю, заглушая добродушно-весёлым голосом стоны ветра и бой дождя.***
Благодаря вовремя приложенному холодному компрессу уже через двое суток от случившегося лицо у Рэна выглядело сносно. Он всё равно не принял бы ни одного заказа с такой рожей, но хотя бы боль поутихла, почти не мешала есть, если жевать медленно и не разевать рот слишком сильно. Спать можно было только на одном боку, что страшно досаждало: левая, ныне разбитая, сторона была у Рэндала любимой для сна. Рэндал все эти дни провёл в своей комнатке, выбираясь только пожевать. К нему пару раз заглядывали Грэй и Кудряш, но большую часть времени он находился в одиночестве. И чем дольше он был один, тем медленнее тянулось время, тем более навязчивыми становились мысли и воспоминания. Кто в этом заведении не переживал ложных надежд и предательских влюблённостей? Наверное, только кто-то такой же, как Итан. Эти мужчины, особенно при виде таких невинных наивных мальчиков, как Кудряш, которые, столкнувшись с равнодушным насилием, бесчувственным сексом и жгучим презрением, готовы были вручить свою поруганную душу любому, хоть сколько-нибудь ласковому и внимательному паршивцу, с огромным наслаждением разыгрывали любовь. Рэндал помнил эту скотину лучше всех остальных. Он регулярно бывал у него целый месяц. Нежные слова, похвала, море внимания и обещания после каждого секса "я обязательно заберу тебя из этого ада". Это "обязательно" откладывалось до следующей встречи, а потом до следующей, и снова "обещаю, на той неделе ты будешь свободен". Рэн был готов верить во что угодно, пока ему застилала глаза нежность и обходительность ублюдка. Разве Оскар похож на это? Телефонный звонок. Рэндал вздрогнул. По личному телефону ему могли позвонить только Грэй, Кудряш или Связист, и первые двое однозначно не подходили. — Мистер Колл? — Рэн мягко уронил вопрос в трубку. — Узнал, мой мальчик, — ему в ответ скинули улыбку, как собаке кость с обеденного стола. — Уж прости, что беспокою, но не смею решать за тебя. — Что такое? — Рэн напряженно сел на кровати, стискивая трубку. — Один человечек позвонил. С Клифтон-роуд. Не знаком тебе? — и, не позволяя Рэндалу ответить, продолжил, — Требует именно тебя и предлагает заплатить вдвое больше, если мы тебя ему предоставим. Уже успел пригрозить мне, чтобы я не подсовывал ему никаких рыжих. Может быть, ты выйдешь? Рэндал оцепенел. Что он увидит, когда приедет? — Рэндал? Откажись, если ты ещё болен… — Нет-нет, мистер Колл. Простите, что заставил ждать. На всю ночь, да? Я еду. — Уверен? Запомни, это твоё решение. "Боится, — подумал Рэндал, — гнева Архангела, что мой больничный нарушил. Ничего, не бойся. Сегодня тебе повезло." — Да, абсолютно уверен. — Ну, хорошо, мой мальчик. Клифтон-роуд семнадцать, квартира тридцать шесть. Обычная ночная смена. — Понял вас, спасибо. Рэндал положил трубку и глянул на себя в большое зеркало напротив, улавливающее тусклый свет с улицы, несколько облегчая воздух в комнате. Страшно глядеть на такую морду. Вот пусть полюбуется, сволочь. Явился. Соскучился. Видимо, не так уж он и равнодушен к плотским радостям, как хотел это показать.***
Оскара нельзя было винить. Ещё постель не успела остыть после ухода милого Рэна, Оскара, державшего руку на том месте, где лежал альбинос, сознающего, что он однозначно и бесповоротно влюблен, вырвал из размышлений телефонный звонок. "С вашей матушкой плохо" — взволнованно сообщала горничная. Одна эта фраза – Оскар, забыв обо всём, включая большую часть вещей в квартире, бросился к машине и уже через три часа, вместо обычных четырёх, выжимая педаль газа, был дома. Беда, которую успел вообразить Оскар, оказалась в полтора, а то и во все два раза меньше, и его дорогая мама была, в общем и целом, в порядке. Его возвращение домой всё равно было необходимо, но не с такой скоростью и не такими жертвами. Как только это выяснилось, позволяя мозгу перейти в штатный режим работы, Оскар вспомнил и о вещах, и о Рэндале. Но он уже не мог вернуться. — Сволочь! — Рэндал размахнулся, вкладывая все свои силы, и прописал Оскару пощечину. Оскар не то, что не пытался защититься, он потерял способность двигаться ещё на пол пути к двери, увидев разбитое с одной стороны, словно зрелая виноградина под восковым белёсым налётом, лицо и горевшую в глазах обиду. Он вздрогнул и поморщился от удара, снова возвращая контроль над телом. — Рэн, — Оскар было протянул к нему руки, но Рэндал ударил и по ним, отталкивая их от себя. — Хороший сюрприз, Оскар! Удивил так удивил! — но тут он спохватился, схватил руки, которые только что отпихнул от себя, и сунул себе под одежду, — Бери! За этим же вернулся! Оскар почти рванулся, как в тот раз, но переборол порыв, лишь высвободив руки из-под пёстрой рубашки, и обнял Рэндала. — Прости меня… — Отпусти! — Рэндал задёргался, упираясь в сильные плечи, стараясь отдалиться, вырваться. — Тварь! Отпусти! — Прости меня, Рэн. Я не хотел уезжать. Это было необходимо. — Отпусти! Оскар не отпустил, и Рэндал, сделав ещё пару неудачных попыток, довольно больно пнув Оскара в голень, наконец сдался, вцепился в его рубашку, ткань которой слегка хрустнула под голубыми в нежную оранжевую крапинку ногтями, и разрыдался, окутываемый ароматом восточных пряностей с нотками рома. — Я клянусь, Рэн, я не хотел уезжать, — Оскар медленно опустился вместе с Рэндалом на пол, чувствуя, как он слабеет в его руках, — но мне позвонили из дома, я должен был срочно вернуться. Прости, Рэн. Я звонил. Звонил в ваше заведение. Но тебе, видимо, ничего не передали? — Звонил…? — сипло от слёз переспросил Рэндал. — Да. Но по голосу того урода я так и понял, что тебя не предупредят. А больше я не мог ничего сделать. Я уехал домой тем же утром. У меня не было времени. Мне очень жаль, что так вышло. Я вернулся сразу же, как только смог. Я позвонил туда. Я ругался с этим упрямым придурком на телефоне, наверное, все тридцать минут, и когда он мне сказал: "Подождите, мистер Соло, я перезвоню вам", я уже собрался ехать к вам лично. Оскар распылялся с каждой фразой, вспоминая голос хорошо знакомого нам Связиста. — Я уже был одет, когда он наконец-то перезвонил и сообщил, что ты будешь, таким мерзейшим голосом, что я был готов всё равно приехать, чтобы только задушить его. Оскар сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, остывая, снова нежно поглаживая хрупкого, ставшего таким дорогим ему, человека. Рэндал усмехнулся и отстранился, вытирая глаза, действуя медленно, опасаясь задеть опухшую скулу. — Ну, что ж, я нарушил и последнее правило… — О чем ты…? — Я не должен заводить с кем-нибудь из клиентов особенные отношения, — он нервно рассмеялся, — а тебе хватило ума звонить и просить Связиста мне что-то передать… Как меня только не уволили… В прочем, меня, конечно, ни за что не уволят. Но могли лишить денег… — Рэндал, — Оскар с трепетом коснулся здоровой щеки, — почему бы тебе не уволиться? — Чтобы наняться куда-нибудь ещё? Ха! Я на элитном месте и… — Чтобы больше никогда не работать, Рэн, — перебил его Оскар. — Кто-то избил тебя. Понятия не имею кто, но я бы с удовольствием оторвал ему голову. Почему ты терпишь это? — Ему хорошо досталось, — Рэндал вдруг понял, куда клонил Оскар, — и это не твоя забота. Его черты тут же заострились, и будто опухоль спала, обнажая острые осколки стекла, из которых он был составлен. — Рэн, послушай… — Хватит с меня сюрпризов, — Рэндал вырвался, поднимаясь на ноги. — Я устал от этого. Бери то, зачем я здесь, и оставь меня. — Рэндал, — сокрушенно выдохнул Оскар, так и оставаясь на полу, — я же объяснил. — Солгал, не так ли? — Не так, Рэн, — Оскар покачал головой, — не так. Мне кажется, у тебя достаточный опыт в лжецах. Разве я похож на одного из них? Рэндал опустился на салатового цвета пуфик, закрыл лицо руками и зажмурился так сильно, что цветные пятна запрыгали и замерцали на внутренней стороне века. Кудряш сказал то же самое. И Рэндал минуту назад был готов с ним согласиться, но это заявление об увольнении. Каким многократным эхом разных голосов отдалось оно в голове. Что делать? Что чувствовать? Открыв глаза, Рэндал увидел перед собой Оскара на полу, потребовал встать, он не послушал, и Рэн медленно сполз на пол сам, словно желе. Нет, он не может сидеть, пока Оскар стоит на коленях. Почему? Какое это имеет значение, Рэн? — Рэндал, — Оскар снова приблизился к нему, дотронулся кончиками пальцев до его плеча и получил удар всех 220 вольт напряжения. — Не надо… И… Ты обещал мне. Мы судим по действиям. Помнишь? — Помню, — покорно согласился Оскар. — Я вернулся. Ты простишь меня? — Не требуй от меня, Оскар, — Рэн сгорбился, втягивая голову в плечи, словно замёрз, хотя внутри чувствовал пышущую жаром печь, где за чугунной крышкой горели эмоции, — Я не знаю. Я уже ничего не знаю. — Хочешь есть, Рэнди? — Хочу…***
Сейчас внимательность Оскара, его забота, то, с какой готовностью он вскакивал, стоило Рэндалу что-то попросить – всё это отдавалось только болью, только сильнее запутывало, размывало реальность, словно художник, недовольный своей работой, теперь заливал её водой, смешивая все цвета на холсте воедино. Лица, предметы, тени сливались, чернели. Чернели и в конце концов оставалась только тьма, пустота и больше ничего. Он все эти убежавшие в небытие дни заставлял себя возненавидеть Оскара, уничтожить зародившееся тёплое чувство, называемое доверием. И что? Зря? Или, может быть, не зря, и он просто совершает ту же ошибку, что совершал много раз до этого? Те же самые это грабли или, черт возьми, хотя бы другого цвета? — Рэн, — Оскар протянул руку через вновь державший между ними дистанцию стол, и, пытаясь побороть его, взял Рэндала за руку. Тот вздрогнул. — Рэн, я ведь приготовил сюрприз. Я всё испортил, я знаю, но… Позволишь показать? Рэндал глубоко вздохнул. Сделал над собой усилие, напряг мышцы, но так и не двинулся, оставляя свою ладонь в холодных пальцах. Будь что будет. Невозможно жить и ни на что не надеяться. Невозможно жить и не мечтать, не рисковать, не пытаться, отказывая себе день ото дня, год за годом. — Покажи. Оскара проглотила неосвещённая спальня. Его не было пару минут, но Рэндалу показалось, что он оттуда никогда больше не вынырнет, и Рэну придётся уходить одному, навсегда остаться одному, даже без ненависти в напарниках. — Вот, посмотри, — Оскар присел на корточки возле ног Рэндала, но не успел даже показать что-либо, как Рэндал вскочил. — Да перестань так делать! — Ох, господи, хорошо. Я просто не понимаю, в чем дело, но хорошо. Сядь пожалуйста. Рэн сел. Оскар взял стул и сел рядом, победно покосившись на треклятый стол. И протянул, наконец, Рэндалу бархатный узкий футляр, держа его на кончиках пальцев, как держал бы Австралийского "Геркулеса" – бабочку изумительной величины. — Открывай. — Я могу взять это в руки? — Э… Да, конечно. Конечно можешь. Он твой. Крышечка щелкнула и покорно откинулась. Рэндал взвесил в руке браслет из скреплённых между собой тонких, узких пластинок. — Надеюсь, ты купил его в отделе "Всё за доллар". Скажи, что ты так и сделал. — Это белое золото, Рэн. Я подумал, что тебе этот металл подойдёт больше всего, так что… — Забери! — Рэндал почти бросил украшение в Оскара, но тут же сам себя одернул. Хватит нервничать, хватит нервничать, хватит нервничать. Вдох. Выдох. Теперь спокойнее. Говори спокойно. Ты умеешь это. Ты всё умеешь. — Оскар, это очень мило. Но я не могу принять это. Если ты хочешь, я могу носить его, когда буду находиться здесь. С радостью. Хочешь? — Почему? — Оскар готовился ловить почти брошенное украшение, и теперь они сидели друг напротив друга, держа друг друга за руки, зажав между пальцами благородный металл. — Я не могу выносить из дома клиента хоть что-то. Будь это безделушка – ладно, на это им плевать. Но такое… Они посчитают, что я украл. Ты лишишь меня денег. Меня изобьют, как Итана. Изобьют уже свои. Воровство – худшее, что можно совершить. — Но ведь… — Кто мне поверит? И я не должен принимать это во что бы то ни стало. — Будь проклято это место, — выдохнул Оскар, сжимая переносицу, — хотя чего я хотел, если у вас забрали документы… Может вы и дышите по расписанию? — Если Архангел захочет – будем. — Архангел? — изумился Оскар. — Мы так называем администратора. — А, ты ещё упоминал связиста. Это вы так того человека на телефоне зовёте? — Молодец, — грустно усмехнулся Рэн, — догадливый. — А этот ваш Архангел… Он всем заправляет? — Можно сказать, что да. Там есть ещё кто-то над ним… Иронично. Наверное, Бог. Ну, в общем, наши дела решает он. — Понял, — кивнул Оскар и слегка улыбнулся. Такой улыбки Рэндал на нём ещё не наблюдал. Эта улыбка, направленная будто не наружу, как все прочие, а внутрь себя, вызывала подозрения. Что-то он решил для себя. Страшно подумать что. Какой дурак, все эмоции наружу. Читать его мысли не составит труда, не имея при том никакого дара телепатии. Открытая книга. Смешной. Странный. Непонятный. Наверное, и непонятый. Находясь в обществе, страдает от одиночества и болеет обилием неразделённых чувств, глубоких, как море, в которые никто не готов, да вовсе не способен нырнуть. Нужно уметь обращаться с глубиной, чтобы она тебя не раздавила. — Я прощаю… — шепотом произнёс Рэн. Невозможно жить и ни на что не надеяться.***
Он провёл счастливую ночь в объятиях, которые ничего не требовали, но готовы были отдать всё, в объятиях, о которых мечтал всю жизнь, и, раз ощутив их, теперь не мог забыть о них. Рэндал впервые проснулся раньше Оскара, обернулся на него и встретился с выражением беззаботного счастливого сна, какое бывает у детей, когда ничто не тяготит душу, и весь мир кажется большой площадкой для игр, переполненной весёлыми приключениями, яркими фантазиями и искренней любовью ко всему живому вокруг. Рэн не был уверен, способен ли он теперь на лёгкую, искрящуюся влюблённость или грузную, но тёплую, бархатную любовь, и сможет ли он отплатить хоть чем-то этому человеку из другого мира дорогих костюмов, изысканных вин, вечеров в залах с хрустальными люстрами и множеством зеркал, преумножавших собравшуюся великосветскую толпу. Но он чувствовал необъяснимую будто беспричинную нежность, основанную на глубокой искренней благодарности за то, что здесь Рэндал мог быть человеком, личностью, мог быть на равных, за то, что хотели видеть его, а не его тело. Такой безмятежный сон рука не поднималась прерывать. Рэн выскользнул из кровати, сменил одежду, вернулся и замер, уперев взгляд в растрёпанные тёмные волосы на белой подушке, не торопясь расстёгивая подаренный браслет. Они вчера мечтали вместе, глядя в окно на сияющий в ночи город. Веки тяжелели и в какой-то момент сомкнулись, мир погас, чтобы разгореться по утру новыми красками. Рэндал нагнулся, коснулся его губ своими, цвет которых носил изящное название "розовая паутина". Он узнал это случайно, выбирая из разнообразия оттенков лаков для ногтей. Розовая паутина – губы, центр, а сам он обычная паутина, почти прозрачная, когда её мало, и белая в больших количествах, напоминающих о запустении, увядании, гибели. Лёгкое движение – Рэн почувствовал ответ на своё прикосновение, подался вперёд, чтобы снова ощутить эти объятия. — Уже уходишь? — Я должен был уйти пять минут назад. — Я буду скучать. Оба грустно улыбнулись.***
Больничный никто не отменял, и Рэндал пользовался этим, весь день провалявшись в кровати, то засыпая, то листая журналы, то складывая бумажных журавликов, а потом снова засыпал. Но к четырём часам он начал беспокоиться, а к шести – паниковать. Заказа не было. Оскара не было. Ему отказал Связист? Он снова куда-то уехал? Предал или снова вынужден? Он лгал в первый раз или лжет сейчас? Эти размышления более невозможно было заблокировать, отстраниться от них и заверить себя, что они мимолётны, как изящные перистые облака в высоком летнем небе – подует ветер и исчезнут. Не исчезнут. Он доверился. — Рэндал Ходжез? — звонок был неожиданным, но ещё более неожиданным оказался голос, раздавшийся из динамика. — Это Адам Диккерсон беспокоит. Вы не могли бы подойти в мой кабинет? Рэндал задохнулся. Если Архангел вызывал тебя наверх, то только чтобы сбросить с высоты Небес на самое дно Марианской впадины. — Д-да, конечно. Сейчас? — Желательно сейчас. — Хорошо. — Жду вас. Никто не знал, есть ли в этом человеке хоть что-то ещё, кроме холодной равнодушной расчетливости. Он всегда был степенен, серьёзен и сосредоточен. Помнил имя каждого "мальчика", хотя зачастую "мальчики" даже не знали кто такой угольный проплывает по коридору, ловя каждое движение их даже самой крошечной мимической мышцы цепкими тусклого серого цвета глазами. Только опытные со временем посвящали новичков в тайну хранителя сего заведения. Обычно те, кого по какой-то причине Архангел вызвал к себе в кабинет, больше не появлялись ни в самых коридорах с извращенными картинами, ни в собственных комнатах, а клиентам вежливо отвечали "простите, но таких у нас нет" и предлагали замену. Но, постучавшись, заглядывая в просторный светлый кабинет, Рэндал случайно заметил короткое выражение озадаченности на треугольном лице. Оно в мгновение ока сменилось на классическую спокойную серьёзность, но Рэн успел углядеть его и даже насладиться им, пока лицо не пришло в исходное положение. Он, всё-таки, тоже просто человек. — Возьмите, вот ваши документы, — Архангел выложил на стол файл с паспортом и парой каких-то бумаг, — а вот ваша зарплата за этот неполный месяц. — Мистер Диккерсон, я… — Собирайтесь, — невозмутимо, игнорируя ужас Рэна, и его лицо, без того белое, превратившееся теперь в подлинный мел, продолжал администратор, — поторопитесь. На улице вас ждёт машина. — Какая машина? — Быстрее. Диккерсон придвинул файл и стопку купюр. Рэндал взял их трясущимися руками, ударился о кресло, размещённое напротив стола, пробормотал какую-то благодарность и вышел за дверь, рассыпав все деньги у порога. Он присел, монотонно собирая, не видя то, что собирает, почти вслепую нащупывая хрусткую бумагу. Какая машина? Чья? За что? Зачем? Вдруг мысль, как молния: продали. Кому-то куда-то продали. Продали, как раба, как мебель, как игрушку. Добравшись до своей комнаты, Рэн сидел, глядя в пространство, пока к нему не постучал Дэйл. — Мне сказали, поторопить тебя, Рэн. Тебя какой-то солидный мужик ждёт внизу. Ты собрал вещи? Рэндал поднялся, положил в файл с документами полученные и некоторые скопленные деньги, завернул его неторопливо в уродливый рождественский свитер, который привёз ещё из дома, который ненавидел и бережно хранил, и подошел к единственному на всё это проклятое место человеку, который, почему-то, не родился с куском битой бутылки вискаря вместо сердца. — Мне больше нечего брать. — Ты уверен? Ну тогда пойдём. Заходящее солнце слепило глаза. Удивительно, что именно сегодня оно решило выглянуть. Видимо, полюбоваться на гибель несчастного альбиноса, которому и без того оставалось жить не так много. Он уже прожил свои лучшие годы. И на что они ушли? — Рэндал! Он вздрогнул и резко поднял голову, жмурясь от яркого света после полутёмных к вечеру коридоров. — Рэн! Ну скорее! Рэндал почти сверзился со ступенек, просто забыв, что они существуют, оступаясь о воздух. Дэйл, шедший рядом, схватил его за шкирку и заботливо поставил обратно, но Рэндал снова бросился вперёд, без задней мысли, не зная зачем. Просто. — Оскар! Он почти выронил свой свёрток, но Оскар обнял его как раз в ту секунду, когда скомканный свитер полетел бы на землю. — Раз ты не захотел увольняться, то я уволил тебя сам, — он весело рассмеялся, слегка отстраняясь, чтобы посмотреть Рэну в лицо. — Что ты сделал? — Выкупил тебя. Теперь ты свободен! Ты счастлив? — Оскар… — Но я предлагаю тебе поехать со мной. Поехали. Садись в машину. Если ты потом захочешь жить один, я не против. Я обещаю тебе, я буду помогать. Но… — Оскар. — Но, — Оскар не слышал и не слушал, сам слишком взволнованный почти спонтанным решением, не представляя, что будет чувствовать к нему Рэн, продолжая тараторить, — если ты решишь остаться со мной, если тебе будет хорошо, и ты будешь счастлив, то я тоже… Рэндал рванул его за галстук вниз, прижался своими губами к его, жмурясь то ли от бившего в глаза солнца, наблюдавшего его освобождение, то ли пытаясь сдержать набегавшие слёзы.