Духи

      — Доброе утро, спящая красавица, мы приехали, — я чувствую на своём плече руку Джеймса, который толкает меня изо всех сил. Сегодня я делю с ним свою комнату в отеле. Он, конечно, отличный парень — весёлый, неглупый, порой придурковатый, но всё такой же классный. Но только когда не спит. Во сне Джеймс совершенно другой человек; его кошмары, кажется, действуют не только на него, но и на весь отель, в частности на человека, который с ним делит комнату в этот вечер… и я даже не подозревал, почему никто из ребят не хотел делить с ним койку, пока однажды мне не пришлось спать в комнате с ним. Когда Джеймс спит, он может... завыть, будто его пытают, может закричать, о самое, на мой взгляд, тревожное, что может произойти — он начнёт плакать. Джеймс рыдает, чуть ли не каждую ночь. Очень громко. При этом всём его практически невозможно разбудить, потому что перед сном он выдувает ящик пива и просто от природы крепко спит. Что значит — я никогда не высыпаюсь, если делю с ним номер. Так что я стараюсь выспаться в автобусе, если узнаю́, что сегодня мой черёд делить с ним комнату. Я видел, как Кирк тоже старался спать в автобусе, а Ларс обычно просто выпивал снотворных. Самое странное то, что мы никогда это не обсуждали между собой или с Джеймсом. Я предполагаю, что его кошмары начались из-за Клиффа. Вообще, сама группа и есть Клифф. Я пробыл в ней уже шесть месяцев, и я стал понимать, что Металлика без Бёртона как армия без генерала -- они всегда тянулись за ним, смотрели на него, когда нужно было принимать решения, доверяли его мнению и следовали его планам. А теперь, когда его не стало, они совершенно не знают, что им делать. Джеймс и Кирк бесперебойно пьют, а Ларс вечно стоит у телефона и названивает отцу. Я бездействую. Мне всего двадцать три, что я знаю о том, как справляться с горем? Я даже представить себе не могу, какого это — потерять своего лучшего друга, своего брата, прямо на глазах. Поэтому мне их очень жаль, и я стараюсь быть как можно добрее, больше помогать им. Мне приходится переступать через свои страхи и сомнения и выходить каждый вечер на сцену, играя риффы Клиффа, словно священную молитву. Вечером я смотрю телевизор, медленно потягивая пиво, пока Джеймс стоит в душе. По этой старой коробке не идёт ничего интересного, одни новости: что-то про Перестройку, что-то про революцию на Филиппинах, в общем, одна скукотища. Джеймс выходит из душа в своих спортивных штанах, вытирая волосы белым гостиничным полотенцем. Я открываю бутылку пива, одну из самых холодных, специально оставленных, и ставлю её на тумбочку, рядом с кроватью.       — Спасибо, — отвечает он, слабо улыбаясь. Моё сердце замирает. Чёрт, если пиво сейчас не поднимет ему настроение, то когда он заснёт — начнётся сущий ад. Я киваю и встаю, направляясь к ванной комнате. Я стою под душем очень долго, и когда я выхожу, Джеймс уже спит, ворочаясь и сминая простыни. Он хнычет, словно ребёнок, в которого случайно запустили мячом во время игры, его рука пытается что-то нащупать, сжимая одеяло. Он плачет так подавленно и так отчаянно, что это просто заставляет моё сердце сжаться, и я ничем не могу помочь при этом… Я подхожу к кровати и присаживаюсь, протягивая свою руку, чтобы коснуться его ладони кончиками своих пальцев.       — Джеймс, — осторожно шепчу я, — Джеймс, дружище, всё в порядке. Ты в безопасности, Джеймс. Я тут, — если я разбужу его, это не поможет. Он откроет глаза на секунду, увидит меня, пошлёт куда подальше и продолжит свой сон, заново проходя через все кошмары. Боже, я надеюсь, что его сознание сможет принять мои слова сквозь сон. Джеймс сжимает мою руку, будучи всё ещё спящим. Он переплетает свои пальцы сквозь мои. Сначала он тихо фыркает, а затем с его стороны и вовсе не доносится звуков. Я слышу его спокойное дыхание. Каждый вдох. Его лицо расслабленно, и он молчит. Я улыбаюсь ему в темноте. Наконец Джеймс отдохнёт. Мы лежим так около получаса. Поскольку я выспался в автобусе, я просто лежу, протянув ему руку, развлекая себя случайными мыслями. В один момент он переворачивается, всё ещё не отпуская мою руку. Он почти стаскивает меня с кровати, прежде чем я сам не встаю сам, чтобы не упасть. Я осторожно забираю свою руку из его плена, иначе он бы просто забрал её под себя, и я оказался бы в ловушке. Я уверен, что Джеймс не хотел бы знать, что держал меня всю ночь за руку, ведь это почти признание в собственной слабости, а великий и храбрый Хэтфилд ни за что бы не допустил этого. Он не просыпается, ни малейшего намёка на то, что кошмары снова достают его. Он мирно сопит всю оставшуюся ночь. Отлично! Можно считать, что я сотворил небольшое чудо. На следующий день он ведёт себя почти так же, разве что шутит чуть больше и грубит меньше. Я рад за него. Может, ужасы прошлого его оставили, навсегда? Вечерний концерт проходит без сучка и без задоринки. Мы радуемся нашему успеху и решаем отпраздновать за кулисами, на площадке, с большим количеством фанатов. И наши роуди почему-то решили, что все, кто носит футболку с лого Металлики, могут сюда зайти. Поэтому все, кто ждал нас у выхода со сцены, чтобы получить автограф, присоединяются к вечеринке. Похоже, это тоже часть нашей работы, и мы должны это делать…       Или не должны. Ларс отводит меня в сторону от толпы, — Джейс, друган, я тут… классную девочку подцепил, не мог бы ты отдать мне свою комнату? Скажем, на пару часов. Пожа-алуйста…       С одной стороны — мы во Флориде, так что я мог бы и поспать в автобусе, без проблем, правда, мне бы на утро пришлось бы вернуться в отель, чтобы принять душ, в номере, который я по плану должен был делить сегодня с Ульрихом. С другой — мягкая удобная кровать всяко лучше, чем жёсткая койка в автобусе. Ладно, чего я вру, Ларс — мой друг, а эта девчонка и вправду хороша, — давай так, ты мне находишь пару косяков, а я тебе отдаю комнату, окей? Ларсу нужно всего десять минут — и мой заветный косяк уже у меня. К счастью, я смог найти небольшую компанию, которая разделяла мои интересы, а ещё они живут в том же отеле, что и мы с группой, поэтому я решил поехать с ними. Один из них оказался басистом, который всю дорогу расспрашивал меня об альбоме Флотсэма энд Джетсэма, травка уже успела вдарить по моей голове и развязать мне язык, так что мы болтали с ним всю поездку. Всему хорошему, рано или поздно, приходит конец, так что мы с ним прощаемся, и я отправляюсь бродить по коридорам отеля. Мне всегда нравятся подобные здания, особенно когда я под кайфом: они имеют какой-то сюрреализм. Залы кажутся бесконечно длинными, а высокие двери словно ведут в другой мир, и мне нравится представлять, что за ними. Может, в этом номере тот, кто скрывает работника ЦРУ с важной миссией по спасению страны? А у людей за этой дверью — роман…. Может, тут живет лихорадочный и безумный писатель, который работает над завершением первых набросков следующего бестселлера Ню Йорк Таймс, вдали от дома, от семейных хлопот? Я поднимаюсь на лифте на самый верхний этаж, а затем спускаюсь с каждого этажа по лестнице. Очень живописно и мило. Все коридоры застыли и молчат. За все семь этажей я встретил только одного человека, он оказался официантом, разносящим вино по номерам. Я киваю ему, он кивает мне, и я иду дальше, сквозь повторяющиеся коридоры, сквозь лестничные колодцы, пока не дохожу до третьего этажа. Это этаж нашей группы. У Ларса самая первая комната, под номером 312. Дальше номер Джеймса и Кирка. Сквозь дверь и тонкие стены я слышу плач Джеймса. Мой живот скручивает. Я ненавижу этот звук. Я как можно тише стучу в дверь, и хвала небесам, мне удаётся разбудить Кирка. Его длинные, тёмные волосы собраны сзади в конский хвост, из-за чего на его бледном лице ярко выделяются темные круги под глазами. Он выглядит таким уставшим, бедняга…       Выйдя в коридор, он медленно качает головой. И он, и я, мы оба знаем, оба понимаем друг друга без слов. — Он всю ночь так?       Кирк безжизненно пожимает плечами. — Я не знаю, у него словно триггер, словно переключатель какой-то, когда его голова касается подушки. Мы с ним хохотали перед тем, как легли спать, а теперь… боже, что мне делать?       — Ммм… Я могу кое-что попробовать, только пообещай не смеяться, — я делаю шаг в темноту, Кирк идёт за мной. Я подхожу к кровати, сажусь на край и беру Джеймса за руку. Он обнимает её и тут же затихает.       Глаза Кирка озадаченно и заинтересованно расширяются в слабом свете луны. — Он больше не будет…? — тихо шепчет брюнет. Я киваю. Ну, по крайней мере, раньше это работало. Кирк облегчённо выдыхает, плюхается в кровать и начинает храпеть. А я теперь даже встать не могу. Джеймс — словно сыр в мышеловке, а я мышь, я попался и мне никак не выбраться теперь. Вообще, мне довольно комфортно, пускай и абсолютно нечем заняться, и мне остаётся только одно — смотреть на него, мирно спящего. Он словно сделан из алебастра и золота, ну, по крайне мере, так кажется в полумраке. Эх, надеюсь, моё присутствие хоть как-то исцеляет его нервное сознание. Следующий концерт, следующий отель. Разговор на стойке регистрации прошел примерно так:       — Кирк, у тебя есть ключ от нашей комнаты?       — Ам-м, ну, вообще… Джейс, не пойми не правильно, но Ларс уже заселился со мной. Дело в том, что, ну, тебе, в общем, с Джеймсом везёт больше, чем нам с Ульрихом. Вот.       — Везёт? Нет, это не совсем так… стой. Вы хотите, чтобы с этого момента я теперь всегда был с ним?       — Скажем так. Это общая идея.       — Нет, погоди, вы не можете… Джеймс наверняка захочет знать, почему это он оказывается со мной каждую ночь!       — О, не переживай насчёт этого, приятель! Я просто скажу ему, что ты влюбился в него. Возможно, мне придётся убить Кирка. Но они правы с Ларсом. Я единственный, кто может успокоить Джеймса, пускай и я сам, честно говоря, не понимаю, почему. Хотя никто не пробовал.       — Слушай, может, вы попробуете? Это не трудно. Просто протяните ему руку, когда услышите, что он снова паникует, и он, вроде как, должен успокоиться, — объясняю я, — вам двоим нужно хотя бы попробовать, прежде чем так полагаться на суперсилы Ньюстеда.       — Ла-адно, попрошу Ларса попробовать этим вечером.       В результате Ларс явился ко мне на следующее утро с синяком под глазом, весь рассерженный и взъерошенный, как чёрт. — Я сделал, как ты говорил, а этот придурок меня ударил!       — Ну, этого я не предвидел. Когда я делал это, всё было хорошо.       — Окей, ну а что ты делал? Я пытался ещё его по волосам гладить, как это делала моя мама в детстве, а он просто оттолкнул меня, так затем ещё и зарядил мне прямо в лицо, — Ульрих демонстративно тычет в синяк на щеке.       — Что я делал? Да ничего особо. Я обычно просто протягиваю ему руку, касаясь его, немного шевелю пальцами, а затем он обхватывает её. И всё. Возможно, тебе не стоило трогать его волосы, я не делал этого, и он меня не бил.       — Ну, узнаем. Точнее Кирк узнает, завтра. А сегодня твоя очередь. Джеймс перешёл на новую стадию: теперь, вместо моей руки, он предпочитает обнимать мою ногу… Когда я сажусь возле него, он чуть ерзает и хватает моё бедро, я смотрю на него, а он улыбается. На этот раз освобождаться из его крепких рук до того, как он проснётся, оказывается чуточку сложнее…. На завтрак у меня три чашки кофе, и это всё равно не мешает мне вырубиться в автобусе.       Менеджер, перед концертом, принимает наши заказы на ужин. Я прошу обычный бургер и картофель фри. Джеймс смотрит на меня, то ли с тревогой, то ли с беспокойством, я не до конца понял, — кто я, конечно, чтобы вставать между мужиком и мясом, но, наверно, тебе не стоит есть мясо… ты слишком много спишь днём для человека, который считает себя здоровым. Ты точно ничем не заболел?       Я прикусываю язык, глядя на Ларса, который улыбается позади Джеймса. — Эээ… возможно ты прав. Можно мне тогда просто салата? Если бы взгляд мог убить, Ларс был бы уже тысячу раз трупом. Он всё ещё стоит позади Джеймса, весь красный, чуть ли не фиолетовый, от смеха. Сначала он забирает у меня сон, заставляя сидеть с нашим вокалистом всю ночь, затем отбирает мою еду… грр! Сегодня ночью я буду спать, а Кирк пусть хоть оглохнет от плача Джеймса. Три часа ночи. Кирк у нашей с Ларсом кровати. Джеймс толкнул его настолько сильно, что тот ударился головой о стол. Мне приходится вставать и идти до номера, где Джеймс обвивает руки вокруг моей талии и начинает бормотать что-то моему бедру. Кажется, он зовёт Клиффа. Вот и всё. С этого момента Ларс с Кирком каждый вечер начинают придумывать какие-то оправдания, почему они собираются остаться в одном номере, а я остаюсь в вечном рабстве у Джеймса. Я быстро свыкся с этим. Просто жду, пока Хэтфилд засыпает, сажусь рядом, позволяю ему делать с моим телом всё, что он захочет, а сам дрыхну до того времени, пока до нашего подъема не остаётся час, чтобы быстренько вылезти и прокрасться до своей кровати, как ни в чём не бывало. Прошло уже много времени с того момента. Джеймс бессознательно спал со мной уже три месяца. Это стало нормой. Он перестал плакать по ночам. Порой я снова пытаюсь заснуть в своей кровати, но всё начинается сначала. Я вынужден сдаться. Ведь я не многим жертвую, всего лишь парой часов сна, ради здоровья Джеймса. Ему нужен отдых не меньше меня, и я позволяю ему спать спокойно. Но что будет с Хэтфилдом, когда тур закончится? Ведь мы должны будем вернуться домой. Он продолжит кричать во сне, и не дай Бог ещё что-нибудь с ним произойдёт. Пусть для меня это привычно, но для него… кто-то должен ему рассказать о том, что с ним происходит во сне. И я не хочу быть этим кем-то. Мне нужно обсудить это с Кирком.       — С ним всё будет хорошо, — брюнет залпом осушает рюмку, со звоном ставя её на стол. — Наверно. Он ужасен только тогда, когда спит, и сам не может с этим совладать. Какой смысл говорить ему об этом и бесить его? Что ты собираешься делать? Сказать ему, что он должен сходить к психотерапевту? Он не станет тебя слушать. Оставь его в покое. Если ему нужна будет помощь — он попросит сам.       — Ты прав, Кирк… но что мне делать тогда?       Хэммет пожал плечами. — Не знаю. Попробуй его уговорить переехать к тебе. Так получается, что менеджмент бронирует нам ещё тур, и поэтому ещё шесть месяцев я могу не беспокоиться о Джеймсе. Вот только начали происходить новые казусы. Несколько раз ему удавалось подцепить какую-нибудь красотку, и они вдвоём шли в наш номер. Эти инциденты заканчивались, как вы думаете, чем? Довольно предсказуемо. Джеймс начинал рыдать, а девушка в панике просыпалась и начинала собирать свои вещи. Одна из них как-то попыталась обнять его за спину, на что Хэтфилд начал кричать и звать Клиффа на помощь. Она посмотрела на меня тогда так, будто это я виноват, и я должен всё исправить. Я пытался. Когда Джеймс привёл девушку в следующий раз, я сделал вид, что мой кошелёк потерялся, и мы договорились с ним, что никто кроме нас в комнате ночью не остается. Если Джеймсу нужно было переспать с кем-то, пожалуйста, я не против, но ей нужно было уйти перед тем, как он уснёт. Правда, те ночи стали ещё более неловкими. Он прогнал однажды группиз и тут же проваливался в сон. Голый. Не прошло много времени, как кошмары начали снова мучить его, поэтому мне пришлось придвинуться к нему, как он моментально обхватил меня и обвил ногами и руками. Спать в те ночи, мне, если честно, не удавалось. Иногда он просто устраивался на мне поудобнее, прижимался ко мне всем телом, носом утыкался в мою шею и начинать тихо вздыхать или хныкать. А иногда шептал и просил, чтобы поскорее Клифф к нему вернулся. Я стал подозревать, что Джеймс был влюблён в него. Это было похоже на правду, если посмотреть на прошлое: Хэтфилд в прямом смысле поклонялся Бёртону. Не было причин переходить в личное обожание. Я очень долго пытался вести себя как Клифф, играть как он, говорить как он, не знаю зачем, но в ответ даже обнимал Джеймса во сне. Но потом он снова изменился. Он всё ещё лип ко мне во сне, как осьминог, вот только теперь он ещё начал… целовать меня. Умеренно, конечно, не в плохом смысле, он аккуратно целовал мою шею, мои плечи, ещё при этом и шептал что-то… нет, Джеймс конечно симпатичный и милый, но… мы ведь друзья. И существуют границы. Я сомневаюсь, что он хотел бы их переступать, причём неосмысленно. Вскоре это пресловутое дерьмо обнаружили и другие люди. Мы были тогда в Фениксе. Я жил здесь ещё очень давно, ещё со времен Флотсэма энд Джетсэма, с ребятами, игравшими со мной, и все мои старые друзья пришли на наш концерт, а так же остались с нами после него, закатив огромную вечеринку. Вернулся в отель я только в пять утра. Тогда было о-очень жарко, кондиционер сломался и я хотел уснуть в одних боксёрах, но нехотя пришлось натянуть шорты. Джеймс опять что-то удручающе бормотал, терзаемый кошмарами. Я даже не стал подходить к своей кровати, просто сел к нему, прошептал ему пару успокаивающих слов, как он тут же схватил меня, вцепился руками в мой торс, в мою спину, и мне пришлось лечь рядом и стать его плюшевым медведем на пару часов. Я был безумно пьян, и чуть ли не терял сознание от алкоголя и опьянения, поэтому не услышал шагов за дверью. Мои друзья тогда не прекратили ещё отрываться, и они решили, что я тоже. Через пару мгновений Келли врывается в мой номер, размахивая руками и крича, что есть сил, — кто ещё хочет пару стаканов, а-а? Просыпайся, я знаю, что ты хочешь ещё, Джейсон! — за ним забегают Кирк, Ларс и остальные парни.       — Ебать… — воскликнул он следом, да так, что разбудил Джеймса. К сожалению. Джеймс всё ещё прижимался и обнимал меня. Разомкнув глаза, первым, что он увидел — была моя перепуганная рожа. Затем ржущих возле нашей кровати парней. Затем пиво в их руках. Его удивление и недопонимание быстро переросло в гнев и злость. — Какого хера вы все тут делаете, уроды? — прорычал он.       — Эээ, вечеринка всё ещё не окончена, чувак, однако, я смотрю, вы тут уже повеселились вдвоём, — Келли старался сдерживать смех, — давайте, вставайте, выпивка ещё не кончилась! Я какого-то чёрта решил, что безопаснее будет продолжить, чем закатить истерику, поэтому я выхватил бутылку, которой размахивал Келли, вставая с кровати и волоча за собой простынь и… так оказалось, что она была невыгодно короткой, и только я сделал два шага — она слетела с Джеймса, демонстрируя, как сильно он любит спать обнажённым. Кирк беспечно бросил ему джинсы, как будто это было пустяком. В конце концов, никто не уснул той ночью. Наутро Джеймс, я уверен, хотел поговорить со мной, но ужасное похмелье не дало ему этого сделать. Я боялся. И вот, после того инцидента прошло три дня. И Джеймс явился ко мне с разговором. Пытаться избегать кого-то, когда ваша работа тесно связана с ним, и вы постоянно находитесь в пределах десяти футов от этого человека, — задача непростая. Ещё труднее избегать кого-то, когда вы находитесь в автобусе. Я не буду заикаться о том, какого избегать человека в отеле, в одном номере. Так что Джеймс застал меня врасплох, в буквальном смысле зажал меня в угол, после того, как мы были на одном из самых скучнейших интервью за всю мою жизнь. Из-за них Хэтфилд очень злится, и достаётся от него окружающим. Что же, выбора у меня не было…       — Что всё это значит, Ньюстед?       — Ты о чём? — невинно спрашиваю я.       — Ты прекрасно знаешь, о чём. Что тогда произошло в Фениксе?       — Я? Ты имеешь в виду то, как я пил на вечеринке с моими друзьями? — я всё ещё пытаюсь избежать этого разговора, умирая со стыда.       — Нет, Ньюстед, я не про то, как ты пил на вечеринке с твоими друзьями, — саркастично повторяет за мной Джеймс, — Я про то, что… какого чёрта ты делал со мной в постели? И что теперь? Могу ли я позволить ему верить в то, что я… я не знаю, приставал к нему? Нет. Я не такой, и не собираюсь притворяться и врать ему, так что пусть думает что хочет.       Я тщательно пытаюсь подобрать нужные слова, — помнишь, ещё когда я только-только присоединился к группе, ты очень часто жаловался, что просыпался чертовски обезвоженным?       — Ну и что?       — Джеймс ты… ты знаешь, что ты делаешь во сне?       — О чём ты говоришь? Я сплю! Что я ещё могу делать?       — Значит, не знаешь. Джеймс, ты… плачешь. Каждую ночь. Ты рыдаешь.       — Что?       — Я не вру. Спроси Кирка или Ларса, или, может, задумайся, почему они не хотят делить с тобой комнату. Джеймс, это правда…       — А чего же ты остаёшься со мной тогда, а?       — По той же причине, что и в Фениксе. И в этом городе. И во всех прошлых. Если я сажусь или ложусь с тобой, ты сразу начинаешь меня обнимать и перестаёшь кричать. Я не знаю почему, но это работает только со мной. Кирка и Ларса ты успел избить за такое, — я выдыхаю, не находя сил смотреть Хэтфилду в глаза, поэтому смотрю в пол. Уверен, он сейчас в шоке.       — Я не верю.       — А ты поверь. Давай, дверь этих двоих слева от нашей. Иди, постучись и спроси их. Я подожду. С лицом, похожим на грозовое облако, Джеймс вышел. Я услышал пару стуков. Хлопок дверью. Через пять минут он вернулся ко мне.       — Хорошо, ладно. Но почему именно ты?       — Джеймс, это должен спросить у тебя я. Он раздражённо вздыхает, присаживаясь на кровать. Его брови медленно поднимаются.       — Эти духи. Ты всегда ими пользовался?       — Понятия не имею. Наверно. Тётя мне подарила их на рождество два года назад, — к чему он ведёт?       — У Клиффа были похожие.       — Оу. Я… мне стоит прекратить ими пользоваться? — в конце концов, они не мои любимые или что-то в этом духе, и моя тётя даже не узнает, если я перестану ими пользоваться.       Он ложится, вытягивая ноги и кладя руки под голову. — Нет. Оставь. Я ничего не говорю. Не знаю, что говорить в таких ситуациях.       — Ненавижу дорогу. Ненавижу туры. Ненавижу быть здесь без друзей, без родных, без своей семьи. Клифф тоже ненавидел. Вся его семья, все его друзья всегда были дома, никуда не уезжали, и он не виделся с ними месяцами, чувствуя себя словно брошенным. Он снова останавливается. Он закончил выражать мысль или думает, как лучше сказать что-то? Я сижу на краю кровати, раздвинув ноги и смотря, как подошвы моих кроссовок соприкасаются.       — У тебя же есть старшие братья, да? Он знает, что есть.       — Ты, должно быть, знаешь, какого это, твой старший брат точно заботился о тебе, когда ты чувствовал, что ты один. Что нет никого, кто бы понял тебя. Но он понимал. Таким же был и Клифф, он заботился обо мне. Джеймс отвернулся и теперь разговаривал со стенкой напротив и с торшером.       — Тот первый европейский тур, ещё давным-давно… однажды ночью мы совсем растосковались по дому, а ещё в тот день нас очень сильно загрузили работой, — его голос сделался тихим, еле слышным, — я очень был напряжён в тот день, кажется потому, что пропустил день рождения моей сестры, и я очень долго не мог смириться с этим. Я горько плакал тогда. Там, вдалеке отсюда, это было для меня большим шоком.       — Угу, — я помнил эту историю. Её мне рассказал Кирк, довольно давно.       — В общем, я чувствовал себя очень плохо. Я пил пиво и плакал. Клифф увидел моё плачевное состояние, укрыл меня и себя одеялом, и… — он сделал паузу. Видно, он пытается собраться с силами. Я чувствую, как он жмурится, — он обнимал меня, пока мы не уснули. В итоге так происходило каждую ночь. Потом мы перестали относиться к этому странно или скрывать, и просто ложились вместе спать, когда делили комнату. Снова пауза.       — Не подумай что-то не то. Клифф меня никогда не целовал. Ни разу. Чёрт, я не могу удержаться от этого вопроса.       — А ты хотел бы?       Джеймс снова переворачивается, только теперь на спину, смотря в потолок. — Не знаю. Может. Это уже не важно. Дело было не в этом.       Ладно, об этом можно забыть, я не об этом хотел спросить его. А вот о чём, — ты бы… Джеймс, только честно, ты бы хотел перестать засыпать со мной?       — Почему ты раньше мне не сказал об этом всём? — хороший вопрос, Джеймс…       — Не хотел, чтобы ты подумал, что мне тебя жалко или ты какой-то слабый. Я хотел тебе помочь. Во сне ты выглядел очень плохо и испуганно, и я терпеть не мог слушать, насколько тебе больно, как громко ты кричишь или рыдаешь, я не выносил этого, Джеймс. И я не хотел, чтобы тебе было больно. Не хотел. Он протягивает мне руку. Я осторожно протягиваю ему свою. Наши ладони встречаются, я чувствую его тепло. Он аккуратно тянет меня на себя, поэтому мне приходится наклониться к нему, а затем и лечь рядом.       — Иди сюда, Ньюстед, — он улыбается, раскрывая руки. Я улыбаюсь ему в ответ, льну к его телу, и он заключает меня в тёплые объятия. Я обвиваю свои руки вокруг его плеч, чувствуя, как он вдыхает запах духов с моей шеи. Надо будет спросить у тёти, где она их брала…