То, что греет сердце

      В какой-то момент Чу Ин ловит себя на том, что ему нравится смотреть, как Ши Гуан смеется. Сначала он думает, что это вполне естественно: они столь много времени провели вместе, делили на двоих победы и поражения, радости и горести. Древний мастер буквально вложил все свои силы в этого ребенка, всю свою веру, всю свою душу. Разумеется, они стали родными друг другу: тысячи часов разговоров обо всем на свете, учебы, шуток, горячих споров, добродушных подколок… Так много всего было сказано за гобаном и вне его.       Конечно же, Ши Гуан стал ему очень дорог. Не было ничего удивительного в том, что древнему призраку нравилось видеть его счастливым. Нравилось слышать его смех.       В какой-то момент Чу Ин ловит себя на том, что хочет быть для Ши Гуана важнее всех на свете. Он понимает, что это довольно эгоистично, но ничего не может с собой поделать. Они и так всегда вместе, неделимы, как человек и его тень, но у древнего призрака по-прежнему нет на него никакого права. Он может только бесшумно и неосязаемо следовать за своим юным другом, при случае подсказывать, направлять или ободрять. Ши Гуан всегда рядом, и всегда так далеко. В мире, куда Чу Ину больше нет хода. Древний мастер часто со счастливой улыбкой вспоминает его слова («Я уже давно воспринимаю тебя как часть себя. Как еще одну руку, ногу, аппендикс…»), и понимает, что на самом деле Ши Гуан уже достаточно силен, чтобы справиться со всеми испытаниями и жизненными перипетиями без него.       Чу Ин знает, что важен для Ши Гуана, но не так как ему бы того хотелось. Временами от этого невольно щемит в сердце.       В какой-то момент Чу Ин ловит себя на том, что хочет защитить своего подопечного от всего мира. Стоит кому-либо сказать в сторону Ши Гуана неосторожное слово, и все внутри древнего мастера мгновенно вспыхивает. Его ученик — это его гордость, и никто не имеет права оскорблять его. Ши Гуан за последние годы сильно повзрослел и больше не даст себя в обиду, но Чу Ин все равно иррационально хочет загородить его собой, надежно укрыть от злых языков и косых взглядов. Во что бы то ни стало он хочет сберечь это чуткое, доброе сердце, что служило ему домом столько лет.       Он знает, что Ши Гуан очень ценит его старания. Его благодарная улыбка всякий раз греет древнему мастеру душу.       В какой-то момент Чу Ин ловит себя на том, что хочет прикоснуться к нему. Поправить торчащий волос, скрепить обещание как положено — переплетенными мизинцами, дать пять, коснувшись ладони ладонью. Положить руку ему на плечо, чтобы приободрить; обнять, когда ему радостно или грустно; аккуратно накрыть одеялом, когда он уснет. Чу Ин жаждет прикоснуться к Ши Гуану так же сильно, как к камню для игры в го. А может и больше. Ему все еще сложно осознать, почему это так, но чем ближе подходит к концу его время, тем отчаяннее ему хочется быть рядом.       Тихими безмолвными ночами Чу Ин позволяет себе представить, что может это сделать. Он протягивает свою призрачную руку к голове Ши Гуана и касается невесомо ладонью растрепанных темных волос. Смотрит пристально в безмятежно спящее лицо, такое знакомое и родное, и знает, что его юный друг точно ничего не почувствует и не проснется.       Он бережно хранит в памяти все эти маленькие иллюзорные мгновенья.       И в какой-то момент Чу Ин ловит себя на том, что больше всего на свете сейчас хочет остаться. Ему невыносимо горько от того, что он слишком поздно понял, что в его жизни на самом деле было самым важным. И в тот самый момент как у Ши Гуана есть все время этого мира, самому Чу Ину остаются считанные дни, часы, минуты… Он почти чувствует, как они непрерывно утекают в вечность, приближая к концу его существование. Он не хочет уходить. Он готов отдать все, что угодно, лишь бы продолжать следовать за Ши Гуаном всю его жизнь. Пусть даже так, пусть даже в таком призрачном состоянии, не имея надежды ни на что. Он был бы счастлив просто быть рядом…       Ши Гуан определенно что-то замечает. Чувствует. Не раз и не два пытается втянуть его в разговор, чтобы выяснить правду, но Чу Ин только беспечно отмахивается. В свои последние дни он хочет видеть Ши Гуана счастливым, хочет слышать его смех. И не желает думать о том, что будет «после».       Идея отпраздновать день рождения приходит ему в голову спонтанно, но Чу Ин не жалеет о ней, даже ощутив легкий укол совести за свой маленький обман. Он малодушно думает, что ему простительно. Чу Ин хочет, чтобы этот день был особенным, чтобы он принадлежал только им. Потому что древний мастер подозревает, что другого у него уже не будет и это рвет ему душу. Но все это происходит глубоко у него внутри и он не позволяет горечи прорваться наружу, не позволяет своей тайне омрачить праздник. Ши Гуан подходит к их небольшому путешествию со всей ответственностью и старанием. Он так воодушевлен и в нем столько энтузиазма, что Чу Ину больно смотреть. Но он смотрит, впитывает в себя жадно, ведь все это для него.       День постепенно клонится к вечеру. Древний мастер чувствует, как с каждой секундой истончается его призрачная сущность.       Ему жаль.       Перед ним стоит торт со свечками. Ши Гуан поет ему поздравительную песню и Чу Ин думает о том, что лучшего дня рождения у него не было. Желание, что вертится у него в голове, такое простое и обыденное, но при этом такое недосягаемое… Невыполнимое. И все же он с особенным трепетом произносит его про себя, потому что в глубине своего сердца не может перестать надеяться.       Хочу остаться с тобой...       — У нас еще есть немного времени… Хочешь сделать еще что-нибудь?       Ши Гуан выглядит уставшим. У него слипаются глаза, он периодически трет их и подавляет рвущийся наружу короткий зевок. Усилием воли ему все же удается прогнать дрему, и он продолжает смотреть благодушно, слегка склонив голову набок. В этот момент он похож на трогательно нахохлившегося воробушка. Чу Ин не может отвести взгляда и ответить тоже не может, потому что в горле стоит ком. Он боится, что голос где-то дрогнет и выдаст его с головой. Боится своего невесть откуда взявшегося чувства, боится того, что у него в голове и в сердце.       Душу терзают на части противоречия. Времени бояться у него нет.       — Сяо Гуан, — нерешительно начинает древний призрак и голос его не громче шепота. Он опасается все испортить, но отступать уже некуда. Ши Гуан так близко, что не воспользоваться подвернувшимся моментом сродни преступлению. Если завтра для него не наступит, сейчас ему хотелось только одного. — Сяо Гуан, закрой глаза. Пожалуйста.       Во взгляде Ши Гуана мелькает немой вопрос, но он так и не произносит ничего вслух. Возможно, он слишком устал, чтобы думать, возможно, ему действительно очень сильно хотелось спать. Он подчинился сразу же, практически не раздумывая. Чу Ин мягко улыбнулся ему и протянул руку, чтобы позволить наконец слабости взять верх, позволить себе хоть раз побыть честным и с собой, и с Ши Гуаном. Чтобы хоть мгновение провести с ним, не таясь: единственным в мире человеком, кто значил для него больше, чем го.       Чу Ин затаил дыхание, когда призрачная рука невесомо коснулась дорогого лица, невинно провела пальцами по скулам. В оглушительно звенящей тишине древнему призраку казалось, что его сердце билось до неприличия громко. Так громко, что нельзя было не услышать. Не в силах устоять, он обхватил лицо Ши Гуана призрачными ладонями и, закрыв глаза, прислонился своим лбом к его. Так близко, как только мог. Он едва-едва улавливал его спокойное размеренное дыхание и думал о том, что если бы имел сейчас возможность променять свою тысячу с лишним лет на один короткий миг в настоящем живом теле, он бы сделал это, не раздумывая.       — Сяо Гуан, — прошептал он, не смея говорить громче, чтобы не разрушить хрупкий момент, — спасибо тебе. Я очень счастлив.       — Правда?..       Сорвавшийся с губ Ши Гуана вопрос был таким неуверенным и робким, что Чу Ин едва ли не рассмеялся в голос. Как он вообще мог сомневаться?..       — Правда.       И не важно, что будет «после». Пока они вместе здесь и сейчас, только это имело значение.