Без жалости к актерам

В пышном саду, что раскинулся за старым домом семьи Касаитами, восьмилетняя Кагаяку нашла себе убежище за старой беседкой, поросшей лозой и виноградом. Отсюда девочка могла наблюдать за облаками, проплывавшими в просвете черных веток, и за птицами. Здесь ее никто, кроме брата, не мог найти, по крайней мере, она так думала. Идеальное место, чтобы поплакать и посмотреть на кирпичную ограду, пытаясь отвлечься, рассматривая ее трещинки, неровности, поросли и жучков. Вот и в тот день Кагаяку, получив наказание за украденное и съеденное печенье, ловко сбежала через заднюю дверь и добралась до своего местечка, где упала на холодную землю с низкой, жесткой травой, и разревелась, глотая слезы и сопли. Она же просто взяла пять штук этих сладких-пресладких печенюшек, побаловать себя, зачем так сильно и больно наказывать?! В голове девочки пронеслась мысль о том, что она бы пожелала своему отцу смерти. И вдруг из-за беседки выскочил Шидори, с веселой улыбкой, но совсем не насмешливой; он, в отличие от Оуджи, никогда не смеялся над болью сестры и причинами ее наказания. Мальчик вальяжно сел рядом с ней, приобнял. — Скажи мне честно… Ты его ненавидишь? Кагаяку вздрогнула и убрала руки от красного лица, опухшего от слез, округленными глазками посмотрела на брат: тот с ухмылочкой глядел на небо, затянутое тучами. Точнее глядел на птиц, что летели клином над их домом. Да, свободные птицы… Брат с сестрой часто лежали на земле, глядя на этих чудесных созданий, что могут полететь куда угодно, и никто им не запретит. «Хочу быть на их месте,» — говорил не раз Шидори, а сестра кивком разделяла его мнение. — Чт-то? Нет! Я его все равно люблю, он же мой папа! — Как ты мило обманываешь… — Шидори повернулся к ней и легонько дернул за ухо. — У тебя уши красные. Ничего не ответив, девочка стыдливо покраснела и отвела взгляд, но после положила разболевшуюся голову на плечо брата, ногу и руку закинула на него. Шидори никак на это не отреагировал. — Пойдем, я там кое-что нашел, — резко сообщил мальчик спустя несколько минут отдыха. Он не стал ждать ответа сестры и сразу вскочил на ноги и быстрым шагом пошел вдоль стены, держа Кагаяку за локоть. Вскоре мальчик резко остановился и присел на корточки — сестра вслед за ним. И она в ужасе ахнула и потеряла равновесие, увидев то, что определенно не ожидала: мертвую птицу с вывернутым крылом, раскрытым клювом и окровавленными перьями на животе. Шидори с усмешкой глянул на сестру и помог ей присесть. На лбу девочки выступил пот, казалось, она забыла, как дышать и двигаться. Вдруг птица дрогнула — она еще была жива?! — Летела, а на нее напали птицы покрупнее… Надо прекратить ее страдания. — С этими словами мальчик взял птицу в одну руку, а второй начал медленно отрывать вывихнутое крыло. Девочка, сама того не желая, не могла свести взгляда с этого ужасного зрелища, в ушах звенело, сердце стучало так сильно, что будто собиралось выпрыгнуть из груди. В голове метался один вопрос: что, что ее любимый братик вытворяет?! Он же всегда был таким милым и добрым, хоть и мог пошутить так, как в культурном обществе не шутят, но в то, что наблюдала Кагаяку сейчас, она не могла поверить. Что, если он всегда был таким, просто раньше она его не видела за этим?.. Тем временем Шидори уже оторвал крыло и положил его себе в карман, голову свернул на сто восемьдесят градусов, и начал осматривать нижнюю половину птицы. Та больше не пищала. — Что ты творишь?! — Девочка схватилась за голову. — Ей же больно! Ты-ы-ы!.. — Договорить она не смогла, так как брат стал выщипывать перья из хвоста. — Мне это просто нравится… И она бы все равно умерла. Девочке хотелось убежать подальше и забыть об увиденном, как о страшном сне, но ноги сковало непониманием, смешанным с животным страхом. Это не ее брат! Закончив, Шидори посмотрел на сестренку, ожидая какой-то реакции, похвалы, но та, почти плача, смотрела в никуда, ее взгляд был полон ужаса. — Эй! — Он щелкнул пальцами перед девочкой, его ехидная улыбочка не пропала. И тут Кагаяку со всей силы оттолкнула брата от себя, вскочила и, часто спотыкаясь, понеслась домой. Чуть ли не сбив с ног дворецкого, мистера Себастьяна, девочка взбежала на лестницу. На ее середине, поставив ступню на самый край ступеньки, она почувствовала, что теряет землю из-под ног. Успела только тихонько вскрикнуть, прежде чем упасть телом вперед, ударившись подбородком и рукой, и покатиться вниз. Провал в памяти. На следующее утро Кагаяку проснулась с забинтованной рукой. Подбородок ныл, и девочка с трудом нашла свое розовенькое зеркальце с блестками и посмотрела на себя: там был широкий шрам. Девочка попыталась вспомнить, что произошло вчера, но только мутные образы, далекие голоса всплывали в памяти. Споткнулась на лестнице, заработав два шрама и напугав маму, она вспомнила, как она что-то торопливо говорила, пыталась пробудить ее. Но почему Кагаяку так неслась, будто убегала от разъяренных собак? — Шидори… — сама себе пролепетала она, — Что он делал?.. Что-то страшное… Нет, это был не Шидори. Все хорошо. Это был не Шидори.