В миг перед забвением

— Ты… ты сделала это! — шепчет Латрис тихо-тихо, почти что срывающимся голосом. — Вставай. Вставай и вдохни в себя свободу! Нет. Свободы не существует, глупый-глупый Латрис. Существует лишь иллюзия, порождающаяся в умах мышеголовых эгоистов, как ты. Да и что есть свобода? Мирное рабство до конца дней своих? Мимолётное счастье не умеющего выживать в этих дебрях глупца? Я не знаю и сама, Латрис. Когда-то мне всё казалось таким же простым, как и тебе. Но теперь я увидела истину. И отныне я знаю, что упорядоченный хаос, сохраняющий спокойный мир, — это та свобода, к которой я стремлюсь. — Почему ты не встаёшь? — шипит Латрис, пытаясь скрыть страх. — Ты же дышишь? Дыши! Нет-нет! Вставай, прошу тебя! Откуда мне знать о чувствах этого раба? Почему я ощущаю присутствие остальных предводителей, хотя перед моими глазами расстилается тьма? Меня не волнует. Мне кажется, что всё идёт именно так, как надо. Латрис ложится около меня, щекоча шерстью моё израненное тело. Больно, но я не издаю ни звука. Его горячее дыхание касается моего уха: — Мы победили. А ты — наш герой. Ты должна проснуться хотя бы ради славы, если не ради меня. — Нет. Ты проиграл. И все вы проиграли. Этот голос, глубокий и древний, вырывается из моего горла. Я не произношу этих слов, но я всё равно думаю, что они принадлежат мне. Это мои мысли. И они верные. Остальное волновать меня боле не должно. Какая-то сила, еле-еле теплящаяся внутри меня, вдруг растекается в крови сладким ядом, заглушая и боль, и мои настоящие чувства. Имя становится неважным. Эмоции становятся прихотью раба. Главное — сохранить Сумрачный Лес от бунтовщиков. Это мой смысл жизни. Латрис отшатывается, точно его ударили с невероятной силой. — Мы не проиграли, — говорит он. — Ты одолела Верховное Существо. И ты жива. Помнишь? — Меня невозможно одолеть, Латрис! — Неведомая мощь наполняет моё тело, и я открываю глаза. — Ты слишком наивен, чтобы это понять! Возвращайтесь на свои места немедленно, пока я не решила проучить вас. Латрис прижимает уши к затылку, невольно обнажив когти. Но из его горла, несмотря на напыщенность, вырывается только дрожащий голос: — Ты не могла… — Тебя удивляет моя доброта? — Звонкий смех заполняет пещеру, пока я поднимаюсь с земли. — Просто вы меня сегодня позабавили. Четыре раба, столько времени грызшиеся меж собой, объединились из-за смертного. — Её зовут Окрыление! — Её звали Окрыление. В глазах Латриса мелькает столько боли и отчаяния, что мне кажется, будто внутри меня что-то обрывается. Я слышу протяжный вой, но понимаю: никто не нарушает тяжёлого молчания в моей пещере. Неужели это мой крик? Я не успеваю ничего толком понять, как прежняя сила захлёстывает меня, заглушая все сомнения и душераздирающий вопль. «Не имеет боле смысла твоя прежняя жизнь! — гремит голос Верховного Существа. — Долг важнее. Исполни его». Верно. Только это и имеет значение. Несколько долгих мгновений Латрис мнётся. Его блестящие глаза судорожно бегают, на миг остановившись на предводителях. Однако те прижимаются к своду пещеры, как напуганные шавки, и дико смотрят на меня. Они всё понимают. Латрис только не хочет — отгораживается от правды. Он напоминает мне котёнка, впервые вкусившего кровь. Она кажется кислой и противной, однако инстинкты пробуждаются. И это уже не маленький комочек меха, а хищник. Латрис испробовал свободы. И он будет биться до конца, как глупый котёнок. — Хорошо, — неестественно спокойно говорит он. — Ладно. Я понимаю. Я удивлённо наклоняю голову. Понимание? У каждого существа оно разное и бесконечно многогранное. Я не успеваю ответить, как в следующий же миг Латрис кидается на меня, вскидывая когтистую лапу. Я взвизгиваю, однако сила, окутавшая моё тело, заставляет меня ловко отпрыгнуть в сторону. Не знаю как, но я оказываюсь за спиной Латриса и уже заношу лапу для беспощадного удара. В мыслях проносится эта будоражащая меня картина: бунтовщик лежит, истекая кровью, и пытается тщетно подняться, а я царапаю его горло. И он не в силах как-то мне помешать. Так оно и происходит. Всё моё видение, что я увидела в сражении, становится поразительно точным. Латрис лежит возле моих лап, как настоящий раб, и, тяжело дыша, пытается встать. — И так будет с каждым, — говорю я остальным предводителям. Грэйнсэль судорожно дрожит. Я думаю, он бы не напал на меня даже осознавая своё преимущество. Трус. Хотя, надо признать, от него всегда было меньше всего хлопот. Он бы сам никогда в жизни не пошёл на такую авантюру. Бедняжка. Думаю, я могу не трогать его. А вот Финел и Флейнк… Мысли не успевают сформироваться, как я вновь инстинктивно отпрыгиваю — Латрис сделал жалкую попытку нападения. Как глупо. Мне не надо снова его ударять: он обессиленно падает, откашливаясь кровью. Я смотрю на Латриса с нескрываемым любопытством. Он всё равно хочет подняться, несмотря на невыносимую боль, сковывающую его тело. — Это бесполезно, — говорю я, словно рассказываю оруженосцу урок. — Я сильнее всех вас вместе взятых, быстрее и ловчее. Но Латрис словно не слышит меня. В его глазах блестит ненависть и горе одновременно. Что же им движет? Он поднимается, громко зашипев. Я же лениво отпрыгиваю и, когда Латрис промахивается, откидываю его к скале. Приглушённый звук падающего тела доставляет мне удовольствие. — Возвращайтесь на места, — я поворачиваюсь к предводителям. — Иначе вас будет ждать подобная участь. Не волнуйтесь, скоро Латрис присоединится к вам, когда… немного утихомирится. Тихие шаги становятся мне ответом. Что ж, теперь остались только мы вдвоём. Я терпеливо смотрю на Латриса, который с большим трудом приходит в сознание. Как же жалко он выглядит, находясь в лужи собственной крови. И всё равно пытается подняться, когда, к своему ужасу, видит меня. — Зачем? — только и спрашиваю я. — Для чего? Я всё равно сотру тебе воспоминания об этом жалком бунте. Я подхожу к Латрису и ложусь рядом с ним, не боясь какого-нибудь подлого удара. Он едва находил силы, чтобы дышать. Ещё немного — и жизнь покинет его тело, а память навсегда изменится. Я сделаю его совершенно другой личностью. Латрис с сожалением смотрит на меня, даже пытается поднять голову. Он хочет что-то мне сказать, и я решаю немного подождать, пока он наберётся сил. — Ты… — хрипит он, выплёвывая кровь. — Ты не можешь… понять… каково это — когда твоя любовь… становится кем-то другим. Становится… им. — Ты прав, — улыбаюсь я. — Не могу. — Мне легче… извести себя. Но пытаться. Это даёт мне… надежду. Надежда? Что такое надежда? Нечто несуществующее, как и свобода? Чувство, что придумывают глупцы, чтобы оправдать свою слабость? Я смотрю в глаза Латриса, полные боли. Вновь что-то внутри меня завывает и просит освободиться, но моя сила мигом заглушает этот крик. Что это? Моя прошлая жизнь? Почему становится так одиноко, когда я вглядываюсь в глаза Аригни… Латриса? В мгновения слабости мне становится просто невыносимо жить. «Сотри ему память, и это досадное чувство исчезнет», — хрипит сила в моей голове. У меня нет времени ждать. Вернее, я просто не хочу видеть этот несчастный взгляд. Не хочу испытывать разъедающее одиночество. Латрис смотрит на меня напугано. Вновь пытается встать, чтобы убежать подальше от моей силы, но ему не укрыться: я везде его достану. — Нет! — кричит он и тут же задыхается хрипом. — Ты сам виноват, Латрис. Я касаюсь мягкой макушки. Его память переливается в моё сознание, где её разъедает сила Верховного Существа. Латрис замирает, и постепенно его горе сменяется непониманием. В последний миг мы смотрим друг на друга. Прежде чем память навсегда увянет, я вижу себя в воспоминаниях Латриса. Я словно чувствую его тепло, его… чувства ко мне. И сам Аригнис, который казался мне лишь рабом, превращается в совершенно иного кота. Та частичка, что ещё боролась во мне, рыдает от горького осознания, и мне вновь становится нестерпимо горько от несправедливости. Прежде чем память навсегда увянет, Аригнис всматривается в меня, пытается уцепиться за знакомые черты. Он всё равно находит силы вспоминать, но каждый раз всё невозможнее противиться сладкой тьме. Мы смотрим друг на друга в последний миг перед забвением. И в наших глазах — бесконечная боль, смешанная с желанием изменить прошлое. — Прости… — шепчем мы одновременно, прежде чем долгий и мучительный миг проходит. Может, это и называется любовь? Ещё одно несуществующее явление, как и свобода? Уже не имеет смысла. Только Сумрачный Лес сейчас — наша забота, а остальное неважно.