L'Affaire de Famille

1971 год       В том, как ежегодно с наступлением осени природа начинала медленно увядать, была некая странная, грустная красота. Пронизывающий до костей ветер подхватывал красные, оранжевые и золотистые листья с ослабевших ветвей и кружил их в беспорядочном, странно чарующем хороводе, навевавшим мысли о «Пляске смерти», которую однажды прославил в музыке Сен-Санс. И всё же, казалось, лето всё ещё дышало в спину — яркое утреннее солнце пряталось, то выглядывая, то исчезая, среди неспешно проплывавших перистых облаков; голубое небо лишь у самого горизонта светлело, становясь блеклым, белёсым. Где-то там ещё можно было увидеть размытую дымку тумана, теперь уже почти исчезнувшую.       Даже за полтора часа до полудня Лондон всё ещё бурлил, словно разворошённый муравейник. Шум стоявших в пробках машин, перемежаемый громкими гудками, сливался с тем гулом, который неизменно сопровождает спешащих по своим делам прохожих, коих на улицах было по-прежнему много, хотя утренний час-пик уже давно миновал; дыхание их блестело серебристым паром в холодном после прошедшей ночи воздухе, который так не подходил тёплым солнечным лучам, сверкавшими в окнах домов, переливавшихся на боках автомобилей, ярко блестевшим в наручных часах и оправах очков. Создавалось впечатление, будто кто-то смешал два противоречащих друг другу времени года — но такова была осень, пора перемен и контрастов.       На вокзале Кингс-Кросс — в огромном здании из стекла и камня, — народу, казалось, было ещё больше, чем на улицах; толпы людей сновали туда-сюда, торопясь успеть на свои поезда. Станционные смотрители, при всей их небольшой численности, умудрялись управлять людскими потоками даже посреди такого хаоса, стремясь не допускать давок, пробок и очередей. Шум стоял невообразимый — постоянно кто-то с кем-то переговаривался, время от времени слышались какие-то выкрики, грохот тележек и чемоданов, объявления по громкой связи о прибывающих или отбывающих рейсах… Для того, чтобы расслышать хоть что-то посреди подобного гвалта приходилось едва ли не кричать, что, естественно, лишь ухудшало общую слышимость.       Словом, не было ничего особенно удивительного в том, что практически никто не обращал внимания на небольшую семью из трёх человек, которая неспешно шла вдоль посадочных платформ, каким-то непостижимым образом преодолевая скопления спешащих прохожих. На первый взгляд, в этих людях не было ничего необычного; ребёнок, мальчик лет одиннадцати, катил перед собой тележку, на которой лежал обитый железом чемодан, а за ним следовали мужчина и женщина — очевидно, его родители. Внимательный человек, однако, обратил бы внимание, что, разговаривая друг с другом, члены семьи не повышали голос, словно окружающий шум вовсе их не беспокоил — однако, по какой-то причине, ни на супружескую чету, ни на их сына никто не обращал внимания, как будто их и вовсе не было на вокзале.       Отец мальчика, уже немолодой мужчина с врезавшимися в кожу морщинами, застарелым взглядом в тёмно-синих глазах и сединой, пробивавшейся сквозь его чёрные, непослушные волосы и пышные усы, напоминал ушедшего в отставку военного — несмотря на возраст, он казался человеком, привыкшим, чтобы его уважали, а с мнением — считались, и даже в степенных движениях его и в том, как он держал свою трость, чувствовалась ощутимая сила; внешний вид говорил о состоятельности — тёмно-серый костюм тройка с чёрной рубашкой и серебристым галстуком, дорогие на вид туфли, на носу — прямоугольные очки в бронзовой оправе, сверкавшие на солнце всякий раз, когда мужчина слегка поворачивал голову, внимательно осматриваясь по сторонам.       Мать, державшая мужа под руку, была женщиной совершенной иной категории — казавшаяся ровесницей супругу, она производила впечатление состарившейся «роковой женщины»; на её лице, бывшее, несмотря на морщины, воплощением аристократического благородства, царило слегка надменное выражение, волнистые, тронутые сединой волосы медного цвета были завязаны в пучок на затылке. Длинное, почти в пол, сиреневое платье с белым жакетом поверх, туфли по последней моде и глянцевая кожаная сумка свидетельствовали о строгих, почти консервативных взглядах не меньше, чем строгий взгляд тёплых, но невероятно цепких карих глаз, который она периодически бросала на сына, если ей казалось, что он в очередной раз начинал вести себя на публике неподобающе.       Вышеупомянутый же сын изо всех сил старался держать на своём лице маску спокойствия, как у его родителей, но сквозь неё нет-нет, а пробивались совершенно непритворные энтузиазм, волнение, предвкушение… Он явно боялся потеряться в толпе и упустить родителей из виду, но кипевшее в нём нетерпение побуждало мальчика периодически забегать слишком далеко вперёд, после чего останавливаться и ждать, пока взрослые нагонят его. Волосы он унаследовал от отца, а глаза — от матери, и буквально всё в его внешности — от новых, с иголочки, туфель и чёрных брюк до белой рубашки с надетым поверх джемпером в клетку, — кричало о том, что о нём заботятся, что его любят и носят на руках. На носу у него, как и у его отца, были очки, которые были ему слегка великоваты, из-за чего мальчику приходилось постоянно их поправлять.       Наконец, никем не замеченный и не привлёкший к себе ненужного внимания, маленький Джеймс Поттер — а этим мальчиком был именно он, — вместе со своими родителями подошёл к знаменитому барьеру между платформами 9 и 10, сквозь который нужно было пройти, дабы попасть из магловской части вокзала в магическую; сразу за ним располагалась платформа 9 ¾, с которой «Хогвартс-экспресс» каждое первое сентября отвозил в школу чародейства и волшебства новое поколение юных ведьм и волшебников. Посмотрев на высившуюся перед ним каменную стену, мальчик, тем не менее, занервничал, поскольку она казалась очень и очень прочной, однако подошедшая мать мягко обняла его за плечо и, наклонившись, сказала:       — Вперёд, Джейми. Помни — не бояться и не оглядываться. Хочешь пойти вместе?       В любых других обстоятельствах маленький Джеймс принялся бы настаивать на том, что он, разумеется, не нуждался в компании родителей — ведь он уже такой взрослый и конечно же мог сделать всё сам! Но, подумав, мальчик решил (пока что) махнуть на это рукой — только сегодня, когда до Хогвартса оставалось всего ничего, он понял, что не увидит своих родителей аж до самого Йоля, так что не было ничего слишком постыдного в желании провести с ними ещё немного времени; в конце концов, у него будет ещё шесть лет путешествий через заколдованный барьер для того, чтобы доказать и себе, и другим саму самостоятельность. Так что Джеймс лишь нетерпеливо кивнул, крепко сжав маленькими кулачками рукоятку тележки. Мать слегка подтолкнула его, и они, сопровождаемые отцом, двинулись вперёд, постепенно ускоряя шаг, пока, в конечном итоге, не прошли прямо сквозь кирпичную кладку; к счастью, вокруг барьера имелись мощные маглоотталкивающие чары, так что окружающие люди ничего не заметили — да и они, скорее всего, были слишком заняты своими делами, чтобы вообще обращать внимание на то, что три человека внезапно исчезли прямо посреди шумной толпы.       А Джеймс, тем временем, восхищённо смотрел на алый паровоз, сверкавший на солнце кованым железом. Надпись на табло гласила: «Платформа №9 ¾. Хогвартс-экспресс. 11.00». Пар и дым, выходившие из трубы локомотива, клубились белыми облаками, погружая платформу в туман, впрочем, рассеивавшийся достаточно быстро под холодными порывами ветра. Здесь было едва ли не так же шумно, как и по другую сторону барьера; школьники, некоторые из которых уже переоделись в форму, грузили чемоданы на поезд, приветствуя друг друга радостными возгласами после долгой разлуки, кошки мяукали на руках владельцев, совы в клетках били крыльями и уханьем приветствовали друг друга, а порой то тут, то там слышались хлопки и вспыхивали разноцветные искры волшебных хлопушек. Оказавшись посреди этого гвалта, Джеймс неожиданно для себя осмелел и, не дожидаясь родителей, двинулся вперёд, словно кого-то искал, и в скором времени его поиски увенчались успехом — широко улыбнувшись и забыв о багаже, он бросился вперёд, закричав на всю платформу:       — Сириус!       Мальчик, к которому он обратился, выглядел как настоящий аристократ, несмотря на то, что был одет в простые чёрные брюки, чёрный жилет и белую рубашку с завязанным под воротом чёрным галстуком; лицо его, всё ещё по-детски округлое, уже демонстрировало черты зарождающейся небрежной красоты, только подчёркиваемой глубокими серыми глазами. Волосы его были чёрными, но, в отличие от Джеймса, плавными и послушными, длинными волнами спускаясь до самых плеч. Услышав, что его зовут, он обернулся как раз вовремя, потому что в следующую же секунду Джеймс сграбастал его в объятия, не обращая внимания на то, что на него смотрела куча людей; Сириус, впрочем, ответил тем же. Лишь недовольное и весьма громкое цоканье, раздавшееся рядом, заставило мальчиков оторваться друг от друга и представиться как подобает.       — Счастливой встречи, тётя Уолли и дядя Орион, — поздоровался Джеймс с наследником Блэков и его супругой, выпрямив спину и нацепив на лицо маску вежливости; он не понаслышке знал, с какой дотошностью мать Сириуса относилась к манерам и предпочитал не раздражать её лишний раз. — Привет, Рег, — кивнул он тихому мальчику на год младше Сириуса, выглядевшего, учитывая, что они были в одинаковой одежде, почти неотличимым от брата, за исключением коротких волос и чёрных глаз; он жался к Сириусу, выглядя очень неуверенно, а когда услышал, что с ним здороваются — рассеянно пробормотал приветствие, как будто считал, что обращаются вообще не к нему.       — Счастливой встречи, Джеймс, — в голосе тёти Уолли сквозила неприкрытая прохлада, а взгляд её резанул не хуже ножа, когда она, наконец, посмотрела на него. Впрочем, Джеймс знал её достаточно хорошо, чтобы понять, что женщина была раздражена с самого утра, а его «неподобающее» поведение просто послужило для неё красной тряпкой.       Недовольство тёти Уолли, однако, испарилось довольно быстро, поскольку в это время к ним подоспели родители Джеймса, привезя с собой брошенный им багаж; женщина тепло улыбнулась матери мальчика, с которой она состояла в родстве, и гораздо менее тепло — его отцу, который, однако, не обратил на это никакого внимания, ответив вежливой улыбкой. Взрослые начали разговаривать, и Джеймс, воспользовавшись тем, что на них никто больше не обращал внимания, вернулся к разговору с двоюродным племянником.       — Рад тебя видеть, Сири, — ухмыльнулся мальчику Джеймс, слегка стукнув его кулаком по плечу.       — Взаимно, Джейми, — фыркнул Сириус. — Добрался нормально? Честно говоря, я ожидал, что вы будете позже.       — Да нет, проблем не было, — пожал плечами Джеймс. — У маглов такой галдёж там, что, наверное, и дракона бы не приметили.       — Вас-то трое всего, — вздохнул Сириус, который выглядел сильно не выспавшимся. — А мы всё никак не могли решить, ждать нам кузин или нет, так что мороки было на всё утро, — он покосился в сторону тёти Уолли, которая о чём-то разговаривала с мамой Джеймса, выглядя при этом не сильно довольной. — Мама всю дорогу возмущалась, что Министерство до сих пор отказывается устанавливать на платформе общественный камин — «традиция», видите ли, через барьер всем пробегать.       — То-то она такая недовольная, — пробормотал Джеймс, тоже косясь на тётю, — то есть, ещё более недовольная, чем обычно.       Родственников со стороны матери у Джеймса было значительно больше, чем со стороны отца, и, как и любой уважающий себя чистокровный наследник, он был обязан знать их всех, включая тех, кто принадлежал другим семьям, так или иначе породнившихся с его собственной. Вальбурга Блэк, которую Джеймс с детства привык называть «тётей Уолли», была бледной и худой женщиной с острыми чертами лица, вьющимися чёрными волосами, затянутыми в тугой пучок, и холодными серыми глазами, которые унаследовали оба её сына. Она приходилась Джеймсу кузиной, несмотря на колоссальную разницу в возрасте, а её муж Орион — мужчина с зализанными назад тёмными волосами, усами на французский манер, впалыми щеками и карими глазами слегка навыкате, — был одновременно его двоюродным зятем и троюродным братом, о чём Джеймс, изучая родословное древо, старался лишний раз не задумываться. Оба они были одеты в старомодные магловские платье и костюм-тройку соответственно, причём одной цветовой гаммы — чёрно-зелёно-серебряной.       Впрочем, хотя его и раздражали бесконечные попытки запомнить, кем ему приходились все эти люди, со многими из которых он даже ни разу не разговаривал, кое о чём он был рад узнать — например о том, что его друг детства Сириус, вместе с которым они практически выросли, и которого он считал своим братом во всём, кроме крови, на самом деле являлся его родственником — конкретно, двоюродным племянником, как и его младший брат Регулус. Впрочем, это была лишь малая часть весьма обширного рода Блэк; был ещё младший брат Вальбурги, Сигнус — мужчина с лисьим лицом и короткой бородой, — и его жена Друэлла — царственная дама со светло-русыми волосами, уложенными в сложную причёску. И это даже не говоря о трёх их дочерях, которые, кстати говоря, именно в этот момент явились на платформу вместе со своими родителями под бормотание Сириуса «Легки на помине…».       Джеймс довольно редко общался с дядей Сигнусом и тётей Эллой, против чего они, к счастью, не слишком возражали. Зато трёх своих двоюродных племянниц Джеймс знал хорошо — две из них до сих пор училась в Хогвартсе; младшая, Цисси, была бледной, голубоглазой блондинкой с постоянным выражением вежливого равнодушия на лице, из-за чего порою походила ожившую мраморную статую. Кажется, в этом году она должна была поступать на пятый курс. Среднюю племянницу, Дромеду, Джеймс любил больше всех — с каштановыми волосами и лицом в форме сердца, она была дружелюбной и лёгкой в общении. Падкому на любое веселье Джеймсу было только в радость проводить с ней время, так что его несколько расстраивало, что в этом году учёба Дромеды в Хогвартсе заканчивалась. Наконец, самая старшая, Белла, была, по общему мнению, образцовой дочерью рода Блэк — густая копна чёрных вьющихся волос спадала практически до плеч, тёмные глаза с высокомерным холодом взирали на мир из-под тяжёлых век, а в бледных чертах её лица порою проступало нечто безудержное, почти безумное. Она никогда не лезла за словом в карман и не стеснялась прибегать к волшебной палочке по любому поводу, поэтому Джеймс, откровенно говоря, немного её побаивался.       — Поверить не могу, что вы уже уезжаете, — вдруг произнёс молчавший до этого Регулус, наблюдая, как сёстры прощаются друг с другом, а их родители присоединились к разговору между Поттерами и остальными Блэками. — И Цисси вот-вот закончит Хогвартс…       — … А потом сразу замуж? — поинтересовался Джеймс. Он не понаслышке знал, насколько респектабельным и уважаемым был род Блэков, а потому не было ничего удивительного в том, что с ними стремилась породниться едва ли не каждая чистокровная семья.       — Не знаю, — пожал плечами Сириус. — За ней наследник Малфоев ухаживает, да и она вроде на него засматривается… Дромеда, я слышал, карьеристка, и замуж ей не хочется. А Белла… Ну, ты знаешь, какая она. Принуждать её к замужеству — себе дороже. Слышал, что мама рассказывала о том, что она сделала с тем парнем, который однажды решил потрогать её там, где женщин трогать не надо?       Джеймс кивнул, поморщившись; по словам тёти Уолли, смельчак провалялся в больничном крыле несколько недель — Белла ударила его каким-то особо заковыристым проклятием прямо в… словом, были велики шансы, что бедняга больше никогда не сможет иметь детей.       — То-то и оно, — мрачно усмехнулся Сириус. — Я слышал, теперь около неё какой-то из Лестрейнджей отирается — и то наверняка потому, что он единственный, у кого хватает храбрости подбивать к ней клинья.       — Фее… — скривился Джеймс. — Кто вообще захочет проводить время с девочками? Они же такие скучные… Тем более с такими, как Белла. Хотя те, что на министерских балах, не лучше — похожи на расфуфыренных кукол в платьицах и всегда ходят стайками, пока тебя не заставляют с ними танцевать…       Сириус в этот момент, несмотря на отчаянные попытки остаться спокойным, не смог удержаться от смеха, и даже тихий Рег слегка улыбнулся краешками губ. Вскоре после этого разговор перешёл на отвлечённые темы — Джеймс и Регулус устроили жаркую дискуссию по поводу квиддича, и младший брат Сириуса неожиданно огорошил обоих мальчиков заявлением о своём желании стать ловцом в команде своего факультета. Народу на платформе, между тем, всё больше прибывало, и троица тут же придумала игру — каждый пытался угадать, к каким семьям принадлежали проходившие мимо них люди. Большинство из них, конечно, было из старых волшебных родов, с которыми мальчики были знакомы лично — некоторые приходили к ним в манор со светскими визитами, но чаще всего именно Поттеров приглашали на те или иные светские рауты; как бы они, порою, ни были скучны, родители Джеймса были правы — для молодых наследников это была великолепная возможность познакомиться и завести выгодную (а может, и не очень) дружбу.       Первым они встретили Фрэнка Лонгботтома — мальчика на год старше их, с которым они достаточно тепло общались, хоть друзьями их назвать было и нельзя; им удалось перекинуться с ним парой слов и даже обменяться последними новостями, прежде чем его мать — внушительного вида леди в тёмно-зелёном платье, шляпе с чучелом грифа и с массивной красной сумочкой в руках, — не повела его к поезду. Вскоре подоспел и Люциус Малфой — холёный, нарочито благородного вида шестикурсник, с блестевшим значком старосты Слизерина на груди. Он приходился крестником отцу Джеймса — и, соответственно, крестным братом ему самому, — однако общение их ограничивалось в основном светскими разговорами, как в силу разницы в возрасте, так и из-за того, что покровительственная манера Люциуса раздражала Поттера. Он тепло поприветствовал папу Джеймса, после чего, заметив ребят, коротко им кивнул и, перебросившись с ними дежурными словами, поспешил к Цисси, губы которой, при виде его, изогнулись в лёгкой улыбке.       Узнаваемых лиц постепенно становилось всё больше — Пруэтты, Шэклболты, Турпины, Гэмпы… Сириус, естественно, всякий раз угадывал быстрее Джеймса; в конце концов, Блэки всегда вращались во влиятельных кругах высшего общества, чего нельзя было сказать о Поттерах, довольствовавшихся, несмотря на чистокровность, крепким и комфортным существованием в глуши. Однако даже несмотря на это, мальчики неплохо повеселились, хотя со многими из этих семей, особенно с теми, которые традиционно относились к «светлым», они встречались разве что на министерских балах. И дело тут было не только в затворническом образе жизни, но и в том, что к «нейтралам» (к которым относились и Поттеры) «светлые» семьи с давних пор относились с изрядной подозрительностью — ведь никогда нельзя было сказать, чью сторону они примут в очередном конфликте. «Серые» на то и были «серыми», что заботились прежде всего о собственной выгоде, а не о каких-то политических или идеологических идеалах.       Вскорости, впрочем, внимание молодых наследников на себя обратила ещё одна семья, несмотря на то, что была им совершенно незнакома; обратила прежде всего полным отсутствием манер и знаний каких-либо элементарных норм приличия, если судить о поведении двух девочек, младшая из которых, судя по виду, была ровесницей Джеймса и Сириуса. Очевидно они спорили уже какое-то время, но старшая из девочек, блондинка с некрасивым лицом и чересчур длинной шеей, разозлилась настолько, что совершенно забыла о том, как следует вести себя на публике, заголосив так, что слышала вся платформа.       — Думаешь, я хочу стать уродкой?!       Другая девочка, услышав это, ахнула и отшатнулась, глаза её наполнились слезами. Джеймс невольно засмотрелся на неё, позабыв собственные слова о том, что девочки были неинтересными — с блондинкой её, очевидно, младшая сестра не имела ничего общего. Волосы у неё были густые, тёмно-рыжие, спадавшие на плечи и спину плавными волнами, да и внешне она была красивой и казалась куда милее оскорбившей её грубиянки. По какой-то причине Джеймсу не понравилось то, что она была расстроена — он бы предпочёл, чтобы девочка вместо этого улыбалась, а не дрожала с ног до головы от обиды и злости.       — Я не уродка! — воскликнула она. — Это ужасное слово!       Блондинка, обрадовавшись, что задела больное место, чуть ли не раздулась от самодовольства, и с наслаждением продолжала подначивать сестру.       — Туда-то ты и едешь, — голос её сочился злобой. — В спецшколу для уродов! Ты и этот снейповский мальчишка… вы оба натуральные уроды! Хорошо, что вас будут держать отдельно от нормальных людей. Это делается для нашей безопасности.       Она даже не думала понизить голос, словно не замечая, как практически все окружающие их люди неодобрительно косились на них, а некоторые так вообще смотрели с откровенным осуждением, даже не пытаясь скрыть своего недовольства. В числе таких были и родственники Джеймса; отец с удивлённым видом покачал головой, нахмурившаяся мать поджала губы, дядя Орион презрительно скривился, а тётя Уолли сквозь зубы процедила «маглы», как будто одно это слово могло служить объяснением всему происходящему. В частном порядке Джеймс думал, что некоторая истина в её словах вполне могла быть — эта сцена в очередной раз напомнила ему, почему вообще существует Международный статут о секретности. Конечно, и у него в детстве были друзья-маглы, но это было в Годриковой Впадине — деревне, в которой волшебники дружно делали вид, будто волшебниками они не являлись, а маглы точно так же делали вид, что не замечают никаких волшебников прямо у себя под носом. Такое соседство продолжалось веками, и это всех устраивало.       Другое дело — эта грубая девочка; её обидные слова почти наверняка предназначались лишь для младшей сестры, виновной только в том, что она владела даром Магии, тогда как блондинка — нет. И всё же, слыша это, Джеймс не мог не вспомнить истории о временах куда более далёких, когда маглы, волоча волшебников на костры, выкрикивали те же самые слова; разве что вместо «уродов» называли их «исчадиями ада», «одержимыми демонами» или «слугами дьявола». Он знал, что в современном политическом климате, призывавшем к миролюбию и терпимости, о таких вещах говорить было не принято, и к массовым сожжениям ведьм теперь относились едва ли не как к шутке или недоразумению; но старые чистокровные семьи продолжали помнить цену, которую их предкам однажды пришлось заплатить за свой дар. Просто Джеймс не ожидал, что однажды действительно повстречается с маглом, который на полном серьёзе, совершенно искренне ненавидел магию — и пусть это была всего лишь обиженная девочка, он не мог не почувствовать смутную тревогу, смотря на неё.       Контраст между ней и её родителями был ещё одной вещью, весьма удивившей Джеймса. Конечно, сам он стремился всячески доказать своим родителям, что он взрослый и многое уже мог делать сам, не нуждаясь в той гиперопеке, к которой привык сызмальства. Однако и сейчас мать с отцом были для него авторитетом, и многое из того, что они говорили, он принимал на веру. Джеймс не знал, так это у других семей или нет — не то чтобы у него было так уж много знакомых, — но он предполагал, что и все прочие дети, в целом, имеют то же мнение о различных вещах, что и их родители. В случае же этой закатившей прилюдный скандал семьи между дочерью, буквально источавшей злобу и отвращение ко всему, что её окружало, и родителями, оглядывавшимися вокруг с выражением такого неподдельного восхищения, словно они попали в ожившую сказку, не было, казалось, ничего общего. Равнодушие их к происходящему тоже поражало мальчика — если бы он вздумал кричать на всю платформу, мать с отцом угомонили бы его быстрее, чем он успел бы закончить предложение (а дома бы его ждала весьма неслабая взбучка); родителям девочек же, кажется, не было особенного дела ни до ссорящихся детей, ни до того, что большинство людей на платформе смотрели на них с неприязнью.       Джеймс подумывал спросить у Сириуса, что он думал об этой семейке, но у наследника Блэков, кажется, нашлась другая тема для обсуждения.       — Ты слышал, что она сказала? «Снейповский мальчишка»! Где ты в последний раз слышал фамилию Снейп?       — Мордред и Моргана, — прошептал Джеймс. — Бастард рода Принц? Об этом вроде писали в «Пророке» — такой скандал был…       — Точно, — хмурый взгляд Сириуса осматривал толпу. — Мама говорила, что наследницу Принцев отлучили от Рода за то, что она сбежала из дома и вышла замуж за какого-то магла. А теперь этот «наполовину Принц» будет учиться в Хогвартсе вместе с нами…       Джеймс довольно быстро нашёл их в толпе — худую, бледную женщину с кислым выражением лица, а рядом, слегка сутулясь, стоял очень похожий на неё мальчик. Выглядели они оба, прямо скажем, неважно — на женщине было старое, изношенное платье с несколькими заплатами, а на её сыне — странная смесь магловской и волшебной одежды: чересчур короткие джинсы, рубашка с жабо и потрёпанная куртка, более подходящая взрослому мужчине.       Оба они старались держаться поодаль, не привлекая к себе внимания, но младший Снейп периодически бросал взгляды на девочек, которые теперь обсуждали какое-то письмо — судя по немногим долетавшим до мальчиков крикам, блондинка-магла попросилась в Хогвартс вместе с сестрой, на что ей предсказуемо дали от ворот поворот, и что Снейп был как-то замешан в том, что её сестра обо всём узнала.       — Н-да, дела… — присвистнул Регулус, до этого молча наблюдавший за событиями. — А он, кажется, знает этих крикливых дамочек.       — Ему же хуже, — пробормотал Сириус, выглядя недовольным. — После того, как крики блондинки услышала вся платформа, её сестре в Хогвартсе придётся несладко, и бастард, если он будет общаться с ней, потеряет то немногое, что от его репутации ещё осталось.       Джеймс с этим был согласен, и, по-хорошему, он, как ещё не запятнавший себя скандалами наследник чистокровного Рода, должен был держаться подальше и от этого недо-Принца, и от рыжей новокровки. Проблема была в том, что девочке он искренне сочувствовал — как-никак, она тоже была волшебницей, и уж даже если ему было неприятно слушать, как её стервозная сестра оскорбляла Магию, то ей, наверное, и подавно. Подумав ненадолго о том, как ему поступить, Джеймс решился положиться на волю случая, а пока что ничего не предпринимать.       За всем произошедшим они совершенно забыли о времени; без пятнадцати одиннадцать паровоз задымил сильнее, издав протяжный гудок, призывающий пассажиров, наконец, занять места в вагонах. Это означало, что мальчикам пора было прощаться, и Джеймс вдруг ощутил совершенно неожиданную, острую боль потери родителей, которую не чувствовал с тех пор, как в далёком детстве порой терялся в огромном родовом мэноре; только теперь всё было куда хуже, куда сильнее, и хотя разум его говорил мальчику, что мать и отец никуда не денутся и он увидит их уже через полгода, сердцу его было на это глубоко наплевать. Джеймс чувствовал, что ещё немного — и из его глаз потекут слёзы, поэтому он чудовищным, как ему казалось, усилием воли взял себя в руки. Краем глаза он видел, как Сириус прощался со своими родителями и младшим братом — Регулус, в отличие от старших мальчиков, сдерживаться не стал и в самом деле расплакался, крепко обнимая наследника Блэков, словно только сейчас понял, что не увидит Сириуса ещё полгода и теперь очень не хотел его отпускать.       — Эй, не плачь, Рег, — донёсся до ушей Джеймса успокаивающий голос его двоюродного племянника. — Я же приеду на каникулы. Может быть, даже у Джейми их проведём — махнём вместе в Поттер-мэнор, всё веселее, чем торчать у нас дома.       — На Йоль ты никуда не «махнёшь», — строго сказала тётя Уолли. — В такой день весь Род должен быть вместе, особенно во время ритуалов.       — Знаю-знаю, — проворчал Сириус, — но потом-то можно? Каникулы ведь две недели!       — Потом можете ехать куда хотите, — ответила женщина уже куда мягче. — Только звонить по камину не забывайте, чтобы я хоть знала, не сравняли ли вы мэнор с землёй.       Сириус тут же стал притворно возмущаться, заявляя всем своим родственникам, что он само воплощение невинности, которое сейчас жестоко оскорбили. Джеймс, всегда забавлявшийся выходками своего друга детства и практически брата, как-то пропустил момент, когда к нему подошли его собственные родители. Лишь когда нежная женская рука легла ему на плечо, он вздрогнул и обратил, наконец, взгляд на маму и папу. Чета Поттеров присела перед ним на колени, так, чтобы их лица находились на одном уровне с лицом сына, и сердце Джеймса дрогнуло, когда он увидел на них почти неприкрытую печаль, смешанную с гордостью.       — Что ж, Джеймс, я желаю тебе удачи, — начал его отец таким тоном, когда хотел кратко передать ему очень важную информацию. — Мы с твоей мамой, конечно, повторяли тебе это много раз, но скажу напоследок снова: никогда не забывай, кто ты есть — наследник рода Поттеров, — так что веди себя соответствующе. Помни о своей репутации и о том, что всё, что ты делаешь, отражается не только на тебе, но и на нас, и о том, что о нашей семье думают другие.       — Следи за Комплектом Наследника, — продолжила мать, — его сила велика настолько, насколько большой мощности артефакты разрешено проносить в замок согласно уставу Хогвартса. Конечно, защита его из-за этого не слишком хороша, но она, по крайней мере, предупредит тебя, если кто-то попытается причинить тебе вред. А чтобы не отсвечивало… — тут она достала палочку и постучала по бронзовому перстню с тёмно-красным камнем, надетом на безымянный палец правой руки Джеймса; перстень тут же исчез, словно его и не было — вместе с ним исчезла бронзовая запонка на одном из рукавов белой рубашки и какой-то кулон на бронзовой цепочке, спрятанный под свитером. — Вот так. Если артефакты начнут сигналить — немедленно пиши нам.       — Не забывай наблюдать за окружающими, — вновь подал голос отец. — Помни, что многие могут захотеть примазаться к твоим деньгам или твоему положению, и это нормально. Помни, что у власть имущих мира сего могут быть планы на тебя или интересы, в которых ты можешь играть нужную им роль; следи за такими людьми и тщательно фильтруй своё окружение. Так… Вроде бы всё важное сказали? — он вопросительно посмотрел на жену, и та, подумав, кивнула; отец моментально расслабился, и лицо его озарила лукавая улыбка. — Тогда ещё одно напутствие тебе лично от меня — не забывай как следует развлекаться, сынок! Ты ещё молод, целая жизнь впереди, так что веселись в меру, иначе школьная жизнь покажется тебе слишком занудной!       — Но и учиться тоже не забывай, — строго сказала мать, бросив на отца предупреждающий взгляд; из них двоих она, будучи выходцем из семьи Блэк, была куда более строгим родителем, ценившим правила и манеры. — Хорошее образование тоже важно получить — даже если я более чем уверена, что школьная программа сдала назад за последние пару лет… Помни, что магия — не просто сила, это дар, и твоя обязанность — развивать его. И, как сказал твой отец, пиши нам как можно чаще. Мы будем скучать по тебе, и очень сильно ждать тебя к Йолю.       Она наклонилась вперёд, крепко обняв Джеймса, и мальчик обнял её в ответ, уткнувшись в плечо и крепко обхватив маленькими ручками шею, ощущая, как его отец тоже присоединился к объятиям. И если в эти несколько секунд по его щекам скатилась пара слезинок — что ж, всё равно этого никто не видел, а значит можно было притвориться, что этого не было. Лишь когда раздался второй гудок, родители, наконец, отпустили его, и мать, поцеловав его в лоб, прошептала:       — Счастливой разлуки, Джейми, и хорошей учёбы тебе.       — Счастливой разлуки, мама и папа, — улыбнулся в ответ мальчик и, обернувшись к уже звавшему его Сириусу, двинулся к вагону вместе с другими учениками. Затащив чемоданы внутрь (что было довольно легко, поскольку на них были наложены чары облегчения веса), они нашли ближайшее свободное купе, после чего, закинув багаж на верхние полки с помощью заклинания левитации, прильнули к окну, наблюдая, как их родители (и младший брат Сириуса, всё ещё утиравший слёзы) машут им на прощание.       Раздался третий, последний гудок, и поезд медленно начал отъезжать, всё быстрее и быстрее набирая скорость. Мальчики буквально прижались носами к стеклу, махая изо всех сил, пока, в конце концов, платформа 9 и ¾ не исчезла из виду. Скрытый от взора маглов, ярко-алый паровоз «Хогвартс-экспресса» начинал свой путь в Хогвартс — школу чародейства и волшебства.