***
Летом Долгопупсы тоже становятся счастливыми родителями, и если Алиса еще как-то пытается сидеть дома с ребенком, то Милс почти сразу возвращается к работе. Ее совершенно не устраивает, что кто-то там за нее управляет министерством магии. Это ж она министр. Так что Милс быстренько решает показать, кто тут в доме хозяин, и принимается каждый день ходить на работу. Даже Реджинальд проводит с ребенком времени больше, чем она. Милс ставит ему ультиматум: хотел ребенка? Занимайся. А ей надо мир спасать, видите ли. Она не приходит на крещение, где Юэн, как и обещал, становится крестным. Крестят малявку в сугубо мужицкой компании (малыш Невилл заболел, так что Алиса тоже осталась дома) под руководством Реджинальда, который ничего в этом деле не понимает, но очень пытается — он забыл какую-то там крестильную рубашку, которую срочно приходится заменить трансфигурированной футболкой Фабиана. Зато все проходит весело и с пивом. Милс не видит и первые шаги своего ребенка. Это случается в середине декабря, Реджинальд на работу прямо-таки прилетает и рассказывает о такой невиданной радости первым делом Юэну и Фрэнку, а только потом — неохотно — жене. Реджинальд, конечно, держит на нее обиду. Но Милс целиком и полностью отдает себя работе, буквально сливается с ней, получив свободу действий. Больше никто не может ею управлять: ни Дамблдор, ни Крауч. Милс прислушивается к советам, особенно к Дамблдору, принимает во внимание все рекомендации, но заставить ее что-то делать против воли и личного мнения? Покушения на жизнь сначала становятся регулярными, а потом заметно сокращаются. Охрана у новоявленного министра превосходная, так что Пожиратели быстро понимают, как жалки их потуги. Юэн уверен: они выжидают и готовят что-то куда более страшное, чем яд в тыквенном соке. Как-то незаметно пролетает почти целый год. Юэн тоже получает больше «свободы». Теперь он не просто патрулирует улицы и ходит с Аберфортом на задержания, а сам занимается расследованиями: проверяет доносы и показания, общается со свидетелями, устраивает слежку. А потом уже ловит преступников. И это даже не всегда Пожиратели смерти — мудаков в мире хватает во все времена. Профессор Стебль наконец возвращается в Хогвартс, так что Юэн снова живет один. Он пытается поддерживать в квартире порядок и справляется, в принципе, неплохо. Юэн пообещал, что не будет больше пить всякие запрещенные зелья, так что возвращается к настойкам, виски и собственноручно приготовленному абсенту. Кошмары не прекращаются. Хоть Юэн и привык делать вид, что с ним все в порядке, старые невидимые (а некоторые очень даже заметные) раны дают о себе знать каждый божий день. Иногда становится так страшно, что нечем дышать, а инстинкт самосохранения все чаще заставляет отправлять во врагов непростительные заклинания. Чтобы наверняка. Юэн придерживается мысли, что лучше убить, если не получается задержать. К счастью, работает он не один, так что обычно обходится без лишних жертв. Юэн убил всего-то двоих за время работы с Аберфортом. Казалось бы, мелочь, хотя с каждой смертью приступы паники и страха только усиливаются, а чувство вины становится удушающим. Голос разума говорит: какая нахрен мелочь? Это были живые люди! И любой из них мог оказаться его другом или на худой конец школьным приятелем. Один раз это уже случилось, разве мало? Когда Юэн убивает в третий раз, он понимает, что с рук ему это просто так не сойдет.***
Последним убитым оказывается Говард Нотт. В этот раз подозреваемого даже проверить толком не получилось: в центре Лондона началась заварушка, куда Юэн и Аберфорт поспешили прибыть. Среди Пожирателей смерти было много чистокровных волшебников, но все же в процентном соотношении обычных было больше, так что настолько крупно Юэн еще не попадал. Хоть Крауч и легализовал убийство Пожирателей смерти, это же член одной из особенно богатых и древних аристократических семей, так что геморрой теперь предстоит тоже очень и очень знатный. Глава семейства точно будет требовать разбирательства, а может даже и наказания, придумает какую-нибудь отмазку, дескать сыночек под Империусом был, а вы тут без суда и следствия убиваете. Влияния у этой семьи немало. Юэн успевает только вернуться в Министерство после случившегося, а к нему уже летит голубенький конверт с «кричалкой». Вот так, жил себе, радовался в школьные годы, что отец магл и такими штуками пользоваться не может, а теперь… Волшебники отвлекаются от своей работы, парочка даже с уровня выше выглядывает, держась за опору, чтобы посмотреть, кому это там так не повезло. — Юэн Форни, — начинает конверт, сложившись в нечто напоминающее женский рот. — Немедленно явитесь в кабинет министра магии. После чего драматично сгорает в языках черного пламени. Ошметки пеплом еще оседают на пол, а Юэн уже нервно вызывает лифт, чтобы добраться на первый уровень и сбежать от любопытных глаз. Что ж, спасибо, хоть при всех не наорала. Минут через пять Юэн уже сидит в кресле напротив Милс, которая буравит его тяжелым взглядом. Охрана только снаружи, рядом никого больше нет, но все равно неловко как-то и стыдно. В министерстве никому не привыкать к постоянным выговорам от Милс, она умеет и суровых мракоборцев на место поставить: Юэн до сих пор помнит, как она, распалившись, отчитала самого Грюма за курение и мусор в здании министерства. Когда Милс отвернулась, Грюм поспешил скорчить рожу и показать неприличный жест, но курить после этого действительно перестал и теперь с особенной яростью каждый вечер собирал всякие пустые склянки и бутылки у себя в кабинете. — Нотт-старший рвет и мечет, — наконец, говорит Милс. — Они приходили сюда всей семьей, даже младенца прихватили. Мне потребовался целый час, чтобы их успокоить. Нотт потрясен, он, черт возьми, плакал, стоя сейчас там, где ты сидишь. Юэн сглатывает слюну и опускает голову. — Плакал и кричал, чтобы я вернула ему сына. — Сам виноват. Надо было лучше смотреть за своим отпрыском, — зло говорит Юэн, но в то же время в груди у него все сжимается. — Да и какая разница. Может, он думает, что в Азкабане его сыну было бы лучше? — В Азкабане он был бы жив. А так Нотт планирует доказать, что его сын находился под Империусом. Ну, как и ожидалось. Они все так делают. Этот чертов Нотт-старший и сам наверняка Пожиратель смерти или как минимум сотрудничает с ними. — Да он в меня убивающим заклинанием кинул, этого разве мало?! — Юэн, — Милс говорит спокойно, из себя не выходит, и Юэн сразу осекается. — Я все понимаю, правда. Но это не может больше продолжаться. Все, ты прошел точку невозврата. Неужели она серьезно? По закону им разрешено убивать, если преступник оказывает сопротивление и угрожает жизни мракоборца или гражданских. Да, это неправильно, аморально, это просто нахер очень плохо, но… — Не увольняй меня, давай я им какой-нибудь штраф выплачу? — Штраф? Тебе жизни не хватит, чтобы выплатить им штраф, — Милс скрещивает руки под грудью и скептически изгибает брови. — И сына им это не вернет. Юэн избегает ее взгляда и лихорадочно ищет, на что бы отвлечься. В кабинете с приходом Милс к власти все совсем не так, как при мистере Минчуме. Сюда даже перекочевал тот самый портрет Эльфриды Кригг, который рисовал Юэн. Эльфрида ехидненько улыбается и подмигивает. — И что? Ты вот так просто уволишь меня? — Да, Юэн. И я планирую в скором времени отменить этот варварский закон. Мы — не Пожиратели Смерти. Мы не должны убивать людей. И ладно бы это было в первый раз. Но шестой! — Как будто бы Грюм убил меньше. — Представь себе — Грюм убил четверых. Для него все-таки в приоритете доставить преступника живым и предать справедливому суду. Ага. Четверых. Это ты знаешь о четверых, а благодаря Грюму в Великобритании сто процентов появилась уйма «пропавших без вести». — Я не хотел, — но Юэн не говорит ничего о Грюме, вместо этого он ловит ртом воздух и чувствует, как снова становится тяжело дышать. — Это… — Юэн, я повторю — я понимаю. И… Я не представляю, что ты пережил, — поникшая Милс и сама выглядит раскаивающейся. — Но долг есть долг. Я могу предложить тебе только один вариант. — Какой? — Честно говоря, Юэн согласен на все, лишь бы остаться в Министерстве. — Ты вернешься в команду к Фрэнку — ко мне в охрану. Окажешься под моим личным протекторатом и получишь неприкосновенность, — Милс фыркает и с легким раздражением отводит взгляд. Вряд ли она сама в восторге от такой идеи, а уж если вспомнить ее характер… После прошлого отказа Юэна то, что она заставляет себя предложить сейчас, это прям настоящий удар по гордости. — Но на самом деле будешь у меня дома присматривать за Айлин. Реджинальд сейчас много работает, а я домой зачастую возвращаюсь ночью или вообще через день, — и Милс, и Юэн одновременно бросают короткий взгляд на новенький диван у стены. Она тут еще и ночует, да. — Я не хочу, чтобы Айлин постоянно жила с моей мамой, мне бы хотелось хотя бы по вечерам видеть ее, когда получается вырваться. Вот шантажистка. Опять хочет упечь его туда, еще и за ребенком заставить присматривать. Да Юэн пеленки два раза в жизни видел как меняют: один на крещении, второй на Рождество. Куда ему, блин?! В то же время, во-первых, лучшего выбора Юэну не предлагается, во-вторых, Милс выглядит слишком печальной, когда говорит о дочери. Все думают, что ей нет особого дела до Айлин, но, наверное, Милс на самом деле очень тоскует, как и любая нормальная мать, и корит себя за то, что не может проводить с ней достаточно времени. Юэн знает, что девочка сейчас в основном живет с бабушкой — только вечером после работы Реджинальд в сопровождении Бруствера забирает ее. — Это неплохой вариант, — продолжает Милс. — Там сад совсем запущен, скоро весна, ты найдешь себе дело. Хотя бы до лета, пока Нотты не успокоятся. А потом вернешься к работе, когда я пойму, что ты готов. Почему-то Юэну кажется, что инцидент с Ноттами это лишь повод. Милс, может, и невыносима во многих вопросах, но она достаточно проницательна и всегда пытается помочь. Это ее «когда пойму, что ты готов» звучит как «когда пойму, что ты здоров». И сейчас Юэн действительно нездоров. А вот слова про сад вызывают что-то очень приятное внутри. Предвкушение. Работа там намного интереснее боев и сражений, она умиротворяет и дарит душе чувство настоящей радости. Покой. Цветы ведь лучше заклинаний. — Ладно. Деваться мне все равно некуда.***
Через пару дней Юэн, прихватив кое-какие вещи, возвращается в дом Багнолдов. Реджинальд вручает ключи, перечисляет кучу всяких предупреждений о ребенке: когда чем кормить, как что менять, когда укладывать спать и так далее. Юэн слушает, а сам себе думает: да иди ты уже, разберусь как-нибудь! Реджинальд его памяти и способности разобраться мало доверяет, так что на всякий случай вручает свиток с заметками и распорядком дня Айлин. Снег почти сошел, оголив дорожки и прошлогоднюю палую листву, Юэн, дождавшись, когда Реджинальд исчезнет, обходит дом вокруг, чтобы проверить посаженные давно луковицы подснежников на территории, которую он так и не придумал, чем занять. Там довольно темное место, но подснежники сильны и неприхотливы, на них вся надежда. Февраль выдался теплый, так что уже вполне могут показаться ростки. Редко Юэн ходил по этому саду после того, как ушел из охраны Милс. В гостях он чаще всего находился дома вместе с остальными, один только раз летом они собрались в беседке. Юэн помнит, как они с Фрэнком делали ее, чего, к сожалению, не сказать о Фрэнке: каждый раз от тех воспоминаний тоска дерет душу, будто он потерял еще одного друга. Нет, Фрэнк, конечно, как был другом, так и остался, ничего не изменилось. Просто чего-то не хватает. Ухаживать за всем тут теперь некому, так что клумбы с однолетниками пустуют с прошлой весны, даже самосевом ничего не взошло. Что ж, надо выбрать что-то более неприхотливое на сей раз. Хоть рассаду космеи подготовить. Следит Милс только за розами. Юэн проходит мимо кустов, которые заботливо окучены и укрыты еловым лапником. Посаженные в день смерти ее отца, они по-прежнему остаются тоненькой связующей нитью с ним. У Юэна дома в Фортингалле остался такой же каштан — связывающий с отцом. Впрочем, тут каштан теперь тоже есть. Саженец окреп и заметно подрос за полтора года, стоит высокой голой палкой на углу дома. У Айлин, получается, тоже есть свое особое дерево — каштан ведь по сути посажен к ее э-э-э… Зарождению как раз. Ладно, в такие подробности точно не стоит вдаваться. Когда подрастет, можно будет подвести, показать и сказать — вот, малявка, твой каштан. Мы его в честь тебя посадили. Наверное, это будет здорово… Но пока что малявке еще надо подрасти. Юэн отправляется в дом, убедившись, что подснежники живы — из земли кое-где торчат будто солдатики крохотные ростки (и, кажется, их стало намного больше, чем когда-то сажал Юэн). Теперь надо собраться с мыслями и срочно посмотреть, что там с ребенком. Вроде все тихо, но Айлин, насколько он знает, никогда особо и не шумит: ей уже одиннадцать месяцев, но она по-прежнему не говорит ни одного словечка. Реджинальд винит в этом Милс, мол, та не занимается с дочкой совсем. «Говорит» Айлин только что-нибудь типа «Ы!». Или «У!». Иногда «А!». Грозно причем так. Вот и сейчас она, завидев гостя, поднимается в своей кроватке и, схватившись ручонками за поручни, издает только короткое громкое: — Ы! Есть в ней что-то от австралопитеков. Не хватает только копья и мамонта, за которым можно гнаться. — Ну, привет, — улыбается Юэн. С крестницей он видится достаточно часто, так что Айлин без проблем его узнает и нетерпеливо топчется на месте, прежде чем плюхнуться на пятую точку и с непониманием уставиться на кроватку и свои ноги. Весь ее вид говорит: это что вообще сейчас было? Такая забавная. Соображает сама себе что-то, смотрит всегда на всех чуть настороженно и изучающе. Пучок рыжих волос торчит вверх будто огонь на конце факела. Ручки свои маленькие снова тянет к Юэну. Что поделать, приходятся взять. Айлин улыбается и молчит, принимаясь щупать ладонями его щеки и нос. Непривычно быть в этом доме одному с маленьким ребенком. Никто на мозги не капает, тишь да благодать. Но в то же время как-то тревожненько. — Ну, что? Есть хочешь? — Ы, — многозначительно отвечает Айлин. Юэн понимает, что пора внимательно почитать оставленный Реджинальдом список.***
Ладить с ребенком и ухаживать за ребенком очень разные понятия. Юэн ужасно боялся всяких этих пеленок, но по правде поменять пеленки и искупать маленькую засранку делом оказывается куда менее хлопотным, чем заставить ее поесть. Кашу Айлин ненавидит всеми фибрами души, фруктовое пюре ненавидит почему-то еще больше. Единственное, пожалуй, что ей нравится — куриное пюре и фрикадельки. Вот это она хомячит за обе щеки. — Что ж, разделяю, — вздохнув, говорит Юэн. Но как же там всякое сбалансированное питание? Нельзя ее одной перетертой курицей кормить! К счастью, Айлин еще получается уговорить выпить детскую смесь, но в остальном… К концу первого дня Юэн твердо решает, что в ближайшие лет пять детей заводить точно не будет. А когда Реджинальд приходит домой, Юэн проникается к нему таким сочувствием, какого не испытывал еще никогда прежде. — А младенцам можно корицу? — Юэн уже на грани, а миска яблочного пюре наверняка успела стать несъедобно соленой от его слез. Айлин вопит при виде пюре как сирена. — Черт… я не знаю, — неуверенно качает головой Реджинальд. — Давай лучше не надо. — Но так вкуснее. Реджинальд опасливо отодвигается, когда Юэн нависает над ним с этим чертовым пюре, будто собирается затолкать всю порцию вместе с тарелкой в незадачливого отца. Вместе они кое-как (чуть ли не с танцами) уговаривают Айлин съесть очередное пюре — но на сей раз овощное, — а потом Реджинальд укладывает ее спать, пока Юэн вооружается бутылкой холодного пива. Это просто караул. И теперь такое предстоит каждый божий день! Зато Юэн ни разу за день не вспомнил о своих проблемах. Несмотря на тревожность, с Айлин он испытывает совершенно другие страхи. От них не перекрывает доступ к кислороду, они не вызывают дрожь в пальцах и приступы, когда хочется то ли забиться в угол, то ли взорвать все к чертовой бабушке. Юэн переживает о каких-то мелочах: что Милс заметит разрисованный вечными чернилами кусок стены за диваном — вывести магией эту «наскальную живопись» при всем желании не вышло; или что Айлин каким-то чудесным образом запомнит и воспроизведет когда-нибудь его «бля!», сказанное в сердцах, когда Юэн получил порцию детской рвоты на новую мантию. Айлин хоть пока и не говорит, но когда-то же точно начнет. Юэн болтает с ней целыми днями, рассказывает что-нибудь о работе, потом выбирает в прикупленном на днях каталоге семена петунии, показывая пестрые красочные картинки. Может быть, Айлин ничего и не понимает, но Юэн решает заказать те сорта, на которые она реагирует с особенной радостью и нетерпеливым «У!». Понравились ведь, точно. Так летят дни. Все чаще Юэн остается на ночь у Багнолдов — поскольку теперь он больше не хранитель тайны, войти-выйти из дома проблематично. Надо либо лететь к ним на заре, чтобы успеть до ухода Реджинальда на работу, либо спокойно спать в своей прежней комнате. Один из самых чудесных плюсов Айлин то, что поспать утром она любит не меньше Юэна — видимо, отдыхает после ночных концертов, которые исправно устраивает родителям. Юэн довольно быстро понимает, почему Милс так часто ночует в министерстве. Ему крики со второго этажа особо не мешают, а вот ей… Быть министром магии в разгар войны и спать пару часов в день под сатанинские вопли — это уже проблема. Зато теперь большую часть утра Юэн, в отличие от нее, спокойно может спать, перенеся кроватку Айлин к себе или устроившись на диване рядом. Потом он встает, кормит Айлин, занимается рассадой, которая медленно, но верно растет, поднимаясь над деревянным ящиком. Со временем кормить получается все лучше, особенно, когда Юэн идет на хитрость и принимается смешивать две ненавистные Айлин вещи в одну — кашу, приправленную грушевым пюре, этот маленький гурман ест с большей охотой. Когда становится теплее, они начинают все чаще выходить на улицу. Несмотря на то, что Милс в один из своих немногочисленных выходных отчитывает его за слишком долгую прогулку и красный нос у дочки, Юэн придерживается мысли, что ребенка надо закалять, а не кутать в сто пятьдесят одежек и беречь от любого сквознячка, как это делала мать Милс и сама Милс. «Твою бы заботу да в другое русло», — думает Юэн, в очередной раз ковыряясь в саду, пока Айлин ползает по деревянным паллетам и радостно себе что-то там лепечет. Когда подснежники распускаются, Юэн ведет Айлин к ним и, Мерлин, надо видеть, с каким интересом и любопытством она ползает среди скоплений цветов. Наблюдать за ней почему-то очень приятно и весело. Приходится, конечно, учить, что топтать и рвать цветочки — нехорошо, но, к счастью, Айлин оказывается достаточно смышленым ребенком. Он срывает ей цветы сам, и тогда Айлин играет с ними: перекладывает, сортирует, нюхает. Парочку даже съедает — Юэн потом долго носится с ней как курица с яйцом, не зная, что делать, и молится, чтоб пронесло. В общем, за месяц такой жизни Юэн неожиданно понимает, что чувствует себя очень даже неплохо. Да, он в некотором смысле изолировался от войны и реальной ситуации в стране, но здесь, в доме Багнолдов, островок безопасности, тепла и уюта, так что Юэн позволяет себе на месяцок-другой снова забыть обо всех бедах. Чтобы справляться с капризами Айлин, Юэн принимается готовить ей что-нибудь поинтереснее. Приучать к более сложной пище надо постепенно, начинает он с кусочков фруктов в каше, а потом переходит к сырникам, потому что обычный творог Айлин изрыгает как дракон пламя. А вот сырники ей приходятся по душе. В один из дней, когда Юэн планирует их готовить, в гости — еще до ухода Реджинальда — заходят Гидеон и Фабиан. — Семья снова воссоединилась, — смахивает воображаемую слезу Гидеон. Они, оказывается, недавно тоже вернулись в команду к Фрэнку, поскольку Грюм, как и Крауч, считал, что столь перспективные мракоборцы должны беречь министра магии, а заодно и себя, вместо того, чтобы носиться по всей Великобритании и отлавливать преступников. Что ж, кажется, они и правда «воссоединились». Фрэнк, Алиса, близнецы, Юэн… Не хватает только Роя, но мыслей о нем Юэн усиленно старается избегать. Он улыбается друзьям и, оставив Айлин под их присмотром, принимается за готовку. Сидят близнецы прямо на кухне — идти в гостинную смысла нет, а тут тоже очень даже удобно. — УЫН! — гаркает Айлин. — Боже, звучит зловеще, — шепчет Фабиан Гидеону. — УЫН! УЫН! УЫН! — А Айлин все не унимается и вертит головой. С недавних пор ее лексикон пополнился первым «словом». Обычно дети начинают с чего-нибудь типа гугу, агу, мама в конце концов, а тут такое. Ну, точно аборигенное дитя. Впрочем, Юэн радовался не меньше, чем Реджинальд и Милс — уже какие-то подвижки. А еще он втайне надеялся, что это так помогает его бесконечная болтовня. — Интересно, чего она хочет? Вот было бы здорово, если бы кто-нибудь придумал какое-нибудь зелье или заклинание, чтобы можно было понимать язык младенцев… — размышляет Гидеон. — Я закончил! — Юэн быстренько собирает сырники на тарелку и ставит ту на стол. Как минимум он уже усвоил одно: когда Айлин это говорит, она абсолютно точно что-то просит. — УЫН! — Айлин аж начинает подскакивать на месте и тянет ручки то к Юэну, то к тарелке. — Может, это переводится как сырники? — задумчиво заключает Фабиан. — Да не, бред какой-то. Слушай, Юэн, а пиво-то где? — В пабе, — Юэн ставит перед ними на стол кувшин с тыквенным соком. Хоть он и сам не прочь выпить сейчас с ребятами, Юэн все же старается ограждать себя от спиртного. А сок и Айлин можно. Они немного обсуждают работу: Гидеон и Фабиан рассказывают, что на Милс за последние два месяца не было ни одного покушения и это прям очень подозрительно. Обычно хоть мелочи какие-то, но случались, а тут ничего. Охрана в министерстве усилена, однако нужно постоянно быть начеку. — А как там Морган? — Да шифруется все, они вроде потихоньку готовят облаву на Бёрка, — пожимает плечами Фабиан. — Но чего-то у них никак не получается. — Грюм говорит, что Морган слишком сильно в роль вошел и это уже становится… опасным. Грюм хоть и тот еще параноик, — продолжает за брата Гидеон, — но доверять сейчас действительно никому нельзя. Юэн без уточнений понимает, что Гидеон намекает на Роя. Когда в отделе узнали, что он стал предателем, это сильно повлияло даже на тех, кто Роя почти не знал. Для всех он был милым, робким и незаметным мальчиком, всегда находившимся в тени Юэна. И вдруг предатель. Юэн бы хотел, чтобы об этом никто никогда не узнал, Рой не заслуживал такой памяти после смерти, но дознаватели, пытавшиеся найти что-нибудь в изрешеченной памяти, не особо церемонились. Пожиратель смерти и точка. — Уын, — Айлин слегка постукивает ладошкой по столу, привлекая к себе внимание. Ей нет еще даже года, но она прекрасно чувствует, как меняется настроение взрослых. — Еще хочешь? — И Юэн старается сразу же переключиться на нее как делает это на протяжение последнего месяца. Потом Пруэтты через какое-то время уходят, и вроде все нормально, но осадок остается. Они все полтора года избегали разговоров о Рое. Смирился ли Юэн за это время? Что-то вроде того. Надо жить ведь, ходить на работу, людей защищать. Он даже убедил себя, что ничего из виденного в кошмарах не происходило на самом деле. И если бы не эта странная паника, которая так часто стала охватывать его в бою, все было бы терпимо. А теперь остается только надеяться, что «отпуск» у Багнолдов исправит и это. Юэн слышал, что с мракоборцами порой происходят такие вещи — все это сопровождается вспышками неконтролируемой агрессии, паникой, потерей чувства реальности. Даже Аберфорт, заметив неладное, рассказал, что когда-то это случилось и с ним — он не вдавался в подробности, но говорил о том, как снова и снова возвращался воспоминаниями в день, когда с ним произошло нечто ужасное. Порой достаточно было увидеть волшебную палочку, чтобы потерять над собой контроль. У Юэна все это проходило несравненно легче, но все же последствия сильно мешали и жизни, и работе. Ему правда требовался отдых. Но, кажется, время отдыхать уже заканчивалось. К тому, что Милс задерживается на работе до ночи, а иногда не приходит и вовсе, Юэн уже привык, однако в эту ночь дела обстояли иначе. Они с Реджинальдом и Айлин на кухне, радио балалакает какие-то песенки. Айлин сидит у счастливого отца на коленях — она наконец-таки научилась говорить «па». Согласные звуки даются ей непросто, Юэн, наверное, за последние дни все эти «п» и «м» на разные лады говорил не менее тысячи раз, пока у нее стало получаться. — Па, — довольно повторяет Айлин. — Па. — Ты же моя умница, — Реджинальд берет ее под подмышки и чуть приподнимает. — Ма? — Она показывает ручкой на Юэна, который хочет было выключить радио, но останавливается. — Не, это не мама. Мама как обычно задерживается, — Реджинальд недовольно вздыхает. Милс должна была вернуться почти час назад, она обещала — порция ужина успела остыть, но все еще стоит на столе. — Юын. Ма, — Айлин дергает Юэна за рукав. — Ну все, похоже теперь ты — мама, — смеется Реджинальд, а до Юэна неожиданно доходит, что значило ее «УЫН». — И смотри-ка, она уже и имя твое выучила. — Надо еще работать над произношением, — с легким притворным возмущением добавляет Юэн. И почти сразу улыбается, чувствуя, как на душе становится очень тепло. Это ведь здорово, когда первое слово у ребенка — твое имя. Пусть искаженное, пусть никто это сразу не может понять, но это так, и есть в этом что-то особенное. — Срочные новости! — Прямо во время песни Селестины Уорлок из радио громыхает грубый незнакомый мужской голос. Музыка прерывается. — На министра магии напали!