***
Ветер обдувает волосы, прохладой лаская бледную кожу. Моросящий дождь накрапывал. Будто слезами оплакивал еще одну потерю. Незаменимую. Боль. Вода впитывалась в одежду, чёрные как смоль волосы намокли, спадая поблекшим прядями. Здесь собрались все: Сенджу, Учиха, Узумаки... Все. ....Курама, Сарутоби, Инудзука.... Их взгляд устремлен в одну точку. Могильная плита, холодом вымораживала все кости. Потрескавшийся камень и высокий постамент. Свежие цветы, размокшие и потускневшие от дождя. И чёткий иероглиф чужого имени. Ненавистного имени. До скрежета в зубах, до сбитых в кровь костяшек, до болезненной бледности. До желчи на языке. "Тобирама Сенджу" — гласила серая надпись, выведенная на безликом камне. А в груди осталась лишь пустота. Бездонная и необъятная. Смерть приходит внезапно. Да, нии-сан? Надеюсь тебе хорошо в Чистом мире, мире Шинигами. Мире без воин, мире без распрей и ненависти. Мире без боли...мире, в который когда-нибудь попадёт и она. Ониксовые глаза переводят внимание на массивную фигуру, которая несмотря на свой рост выглядела изможденной. Изнуренной. Плечи сникли и сгорбились под невыносимой тяжестью, горечью потери, отчаяния, каштановые волосы померкли от впитавшейся воды. Вечный загар будто ушел, побледнел и посерел, а улыбка сменилась отстранённостью. Глаза лесного ореха, насыщенного и тёмного потухли, те глаза, которые так пылали огнём, которые убедили тебя, брат. Заставили верить. Которые светились какой-то детской наивностью, приковывая взгляд, обволакивали аурой, одним своим присутствием прогоняя в душе самое тёмное. Самое тревожное и душащее, безвозмездно отдавая своё тепло. Свою радость и лёгкость. Свою Волю Огня. Этот человек медленно умирал, поглощая самого себя, расходясь трещинами, ломался, осыпаясь острыми осколками, которые впивались в нервы. Поглощенный утратой, потеряв самое дорогое. Бесценное. Свою опору в жизни. Потерял все как и она когда-то. И сейчас в этой потухшей фигуре, жалкой и сгорбленной, Учиха узнавала в ней себя. Такую же безвольную и бесформенную. Когда весь мир в черно белых тонах, а серость вгоняла в уныние, и ничто не способно прервать и оторвать от размышлений. Вернуть в мир реальный. Ничто. Боль внезапно кольнула сердце. ...нии-сан... Она ТА-КА-Я ЖЕ.***
Глава Сенджу ушёл в запой. Глава Сенджу заперся в поместье. Глава Сенджу никого не впускает к себе и отказывается принимать пищу. Такие слухи разносились по всей Скрытой Деревне. Время, когда промедление стоит жизней сотни людей. Когда стоит начать масштабные реформы. Усилить подготовку, просчитать потери, накопить силы, разработать план и зайти с другого угла. Встать и бороться, защищая свой дом, он... Злость волной прокатилась по телу, а зубы скрипнули. Как он смеет. То, за что умер брат. Тот, кому доверился, пытается похерить все к биджу. ЭТОТ ЧЁРТОВ СЕНДЖУ. .... У входа стоят караульные, которые вмиг напряглись, стоило издалека её хрупкую фигуру. У них в глазах настороженность и опаска. — Вам нельзя дальше, Учиха-доно, — они встали, загораживая проход, показательно хватаясь за оружие. — Я собираюсь навестить Главу Клана Сенджу. Стражник замер, а на его висках выступил холодный пот. — На данный момент это невозможно. Чёрные глаза окрасились в алый, стражник дернулся, но было уже поздно. Два тела падают к её ногам. Шаг-шаг-шаг. Она направляется в поместье. Главный вход. Резкое движение и она перехватывает удар. Гендзюцу. Ещё одно тело сползает на траву. Шаг-шаг-шаг. В ушах бьют барабаны, отбивая единый ритм. Шаг-шаг-шаг. Седзи резко раскрываются, ударяясь о стенку. Шаг-шаг-шаг. Служанка пытается остановить, но, узнав, лишь испуганно шарахается в сторону. А из горла выходит тихое рычание. — Где он... Та вздрагивает, пытаясь слиться со стеной. — К-кто... Учиха резко схватила ту за горло, заставляя смотреть прямо в глаза, не обращая внимание на попытки сопротивления и погружает в Иллюзию. Нашла... Два поворота, третья комната. Пальцы разжались, а тело грохнулось на пол, судорожно хватая ртом воздух. Шаг-шаг-шаг. Поворот. — Стой... Сенджу становилось все больше, закрывая путь. Поворот. Шаг-шаг-шаг. Ступни отбивали единый ритм, не останавливаясь ни на миг, идя напролом. Третья комната. И знакомая чакра маячит на сенсорном восприятии. Она сшибает дверь с ноги, вихрем врываясь внутрь, взглядом осматривая помещение. Обычная комната, но слишком аккуратная для Хаширамы. Небольшой столик, на котором возвышались аккуратные стопки бумаг, которые разлетелись при её появлении, оказываясь на полу. Точно не Хаширамы. Тогда его брата. А в глазах встаёт картина ее самой, которая давится от поступающихся рыданий, беззвучно, царапая запястья, вдыхает родной запах синей одежды с моном на спине и хочет умереть... ...последовать в иной мир... ...Мадара-нии... Губы искривляются. Она ТА-КА-Я ЖЕ. Прошелестел внутренний голос в голове. Она перевела красные глаза на сидящую в центре комнаты фигуру, рядом с которой на полу лежал до боли знакомый белый меховой воротник и головная железка с символом листа на лбу. Бледный. Синяки под глазами от бессонницы. Полная неспособность сомкнуть глаза. Его взгляд полон узнавания, чуть удивлённый и не понимающий, но глубокая апатия почти поглотила даже эти скудные эмоции. Ему было все равно. На бесцеремонно ворвавшуюся Учиху. На преследующих её соклановцев, которые отчаянно пытались задержать это стихийное бедствие. Глаза потухли. А в её груди в противовес начинался разгораться пожар. Адский. — Хаширама-сан, — чуть поцарапанный воин, настороженно встает позади, держась за оружие. Но на него никто не обратил внимание. Тишина. Они смотрели друг другу в глаза... ...высматривая что-то свое... ...общаясь мысленно... ...без слов... — Оставь нас... — этот хриплый голос, до боли безэмоциональный, но странные нотки все таки улавливались. ...не все потеряно... — Хаширама-сан... — И передай мой приказ никому не входить. Тот несколько мгновений поколебался, но повиновался, с опаской кинув взгляд на черноволосую, но поднял выломанную седзе, прислонив обратно, чинить все равно придётся, но хоть как-то, оставляя их наедине. Молчание повисло в воздухе и только мерное дыхание разбивало тишину. Пылинки зависли в воздухе. И только прохладный ветерок пробивался через щели, криво приставленной седзи. — Он мёртв... — холодный мелодичный голос разорвал устоявшуюся паузу. Разбивая на осколки. Безжалостно уничтожая пути отхода. Констатировала факт, как нечто незыблемое и нерушимое. Фигура вздрогнула, а тёмные глаза лесного ореха заглянули в её чёрные и бездонные. Будто ищя что-то. Отчаянно нуждаясь в чем-то. — Я знаю... — глухо и безжизненно шевеля пересохшими губами, до отвращения бледными и потрескавшимися. А в груди сердце билось от боли... ...будто видит дежавю... ...видит себя... ...в нем... Она ТА-КА-Я ЖЕ. Была такой. Но не сейчас. Шаг-шаг-шаг. Подол кимоно вздымается от резкого движения. Хлесткий удар, отдаётся в руке ноющей болью. Его голова мотнулась в сторону, закрывая волосами лицо. Сенджу не сопротивлялся, будто уже не мог ничего. Не есть, не пить, не дышать. Не мог жить. Но шершавые пальцы все же прикоснулись к горящей щеке, с замешательством глядя на нее, будто не осознавая чужих действий. — Вставай... — приказ, холодно и безкомпромиссно. Игнор. Тот уставился на свои руки будто впервые их увидел. Сжал пальцы и медленно разжал. Учиха уже хотела повторить приказ. Но её перебил тихий шёпот на грани слышимости. — Зачем... И этот вопрос поднял изнутри адскую бурю, заставляя вспыхнуть внутреннее пламя, которое магмой растекалось по жилам. А голос прозвучал на удивление твёрдо и уверенно, до безумия убеждённо в своей правоте, будто это неопровержимая истина и ничто не может её оспорить. — Чтобы защитить то, во что верил нии-сан... Чтобы не похерить все к чертям. — Чтобы ЕГО смерть не была напрасна... — Чтобы закончить начатое ИМИ дело... Сенджу вздрогнул, до побеления сжав кулаки. И замолчал. Брови необычно нахмурены. Закусил губу, а глаза будто накрыли пеленой. — Как....как ты с этим справилась... Голос сиплый, хриплый, но было в нем желание, отчаянное желание узнать и найти лекарство. Лекарство от разрывающей душу боли и всепоглощающего отчаяния, от горечи потери и от душащих воспоминаний. От самого себя. Он лечил многих, спасал как чужие жизни, так и сломленные души. Спасал. Он. Но себе помочь уже не мог. — Никак... И чуть ожившие глаза мгновенно потускнели, вернувшись в изначальное состояние. Он наклонил голову в сторону лежащего белого меха, да так и застыл. И Учиха интуитивно догадалась, что зашла не с той стороны. Так ничего не выйдет. Из-за лёгкого, местами наивного характера многие на него давили, указывали и приказывали. Долг, честь, бремя, одиночество. Тяжкая ноша....местами непосильная. И стоит ли ей — Учихе — взять на себя часть. Стоит ли взвалить на себя проблемы чертового Сенджу. Врага. Забравшего славу и власть нии-сана, отобравшего любовь брата, предназначенную ей, заставившего того погибнуть за идею, за свою мечту. Стоит ли? Идя сюда, она уже знала ответ. Он не шевелился, когда тонкие девичьи руки приобняли за широкие плечи, делясь своим внутренним пламенем. Согревая расколовшееся сердце. Учиха опустилась на колени, чтобы быть на одном уровне, и притянула несопротивляющееся тело к себе. Она не умеет успокаивать людей, не умеет пробуждать в них что-то радостное и тёплое, не умеет обещать тем счастливое будущее. Не умеет. Но может быть рядом, оказывая молчаливую поддержку. Учихи не бездушные чудовища. Они чувствуют. Знают. И Хаширама это понимает. Он понимал брата, понимал его чувства и верил в него. Исполнил его мечту. Теперь её очередь. Девичьи пальцы залезли в растрепавшиеся тусклые каштановые волосы, но которые все равно были куда более гладкими, чем у неё. Мягко перебирая пряди. Тот глубоко дышал, уткнувшись ей в ключицу. И замер, не шевелясь, только плечи вздымались и опадали. — Я уже терял братьев... Она знает. — Их звали Итама и Каварама... Каштановые волосы на удивление мягкие на ощупь. Шелковистые. Блестящие. — Мы много играли вместе, как бы давно это не было, я помню их... — Их лица, их улыбки, эти голоса... Под конец его голос дрожал, обрываясь на полуслове, и сиплый выдох кожа почувствовала даже через ткань. Ее голос звучал глухо и тихо. — К потерям невозможно привыкнуть... Слишком больно говорить об этом и слишком больно вспоминать. Слишком больно. Её обхватили мужские руки, сжимая в сильных объятиях, стискивая до хруста рёбер, грозясь их сломать. Как утопающий цеплялся за последнюю соломинку и подрагивал. Сначала почти незаметно, но дрожь становилась только сильнее. В нос ударил запах сырости. Тело стало съезжать, а каштановая голова уткнулась в живот, широкие плечи подрагивали. Послышался тихий всхлип, а сжатые ребра захрустели. Дышать стало тяжелее, но тонкие изящные пальцы легко тормошили макушку, настойчиво поглаживая по широкой спине, отчего становилось только хуже. Глава Клана Сенджу содрогался в конвульсиях, выплескивая все что накопилось, все от чего так старался скрыться, всю горечь, всю боль, все горе, все одиночество, которое он познал только сейчас, когда понял, что остался полностью один. Его колотило и выворачивало. Сотрясало. Часы тикали, а день подходил к вечеру, и время шло, время успокаивало. Время лечило, собирая разбитую мозаику, складывая пазл за пазлом, восстанавливая разбитый рисунок. И Сенджу постепенно затихал, но железная хватка никуда не делась. Изящные пальцы мягко перебирали пряди волос, заставляя млеть под легкими прикосновениями и лишь изредка вздрагивать, крепче сжимая. Синяя юката пропиталась слезами и соплями, вызывая только внутреннее отвращение. Ноги затекли от сидения в одном положении, но Учиха не сказала ни слова, молчаливо ожидая конца, прикасаясь плавно и размеренно, пока Сенджу не стих окончательно. Он полусидел полулежал неподвижно, выравнивая дыхание. Наконец рёбрами стало легче, а тяжесть с живота ушла, потому что Сенджу чуть приподнял голову. Все те же синяки под глазами, которые стали даже больше, все та же непривычно бледная кожа и покраснения после слез. Но глаза. Тот же темно карий, тот же потухший взгляд, но где-то в глубине ещё горела искра, где-то там...внутри. Сенджу не пытался отвернуться. Не пытался закрыться. Не стыдился своих эмоций и не сожалел... Гибкие девичьи пальцы сжали чужое лицо с двух сторон щек, приближая к себе. Учиха прикоснулась своим лбом к его, чувствуя жар. Глядя твёрдо. — Я не смогу стать заменой твоему брату, — мелодичный тихий голос разорвал тишину, заставляя прислушаться. — Но я стану твоей опорой.....поддержкой..... Агатовые глаза смотрят прямо, твёрдо, до мурашек. — Тенью за твоей спиной, которая всегда будет следовать по твоим следам... — Которая умрёт только после тебя... Шепчет она. Темно карие глаза смотрят пронзительно, до холодка по спине проникающе. Взгляд странный, нечитаемый. Пугающий. Теплые ладони греют щеку, словно обезболивающее, нанесенное на содранную до крови кожу, даруя наконец-таки долгожданную прохладу. Сенджу разомкнул объятия, прикасаясь шершавой ладонью к белой кисти руки, отстраняя от лица. А второй запустил в черную шевелюру, мягко надавливая вперед. Легко притрагиваясь тёплыми потрескавшимися губами к её. Целуя мягко и нежно. Бережно. Вызывая у Учихи ступор. Шок, который читался в чуть округлившихся глазах. Чёрных и бездонно глубоких, полных боли, адской и всепоглощающей. ТА-КО-Й ЖЕ как и у него. Они похожи. До безумия. Он потерял младшего брата, а Учиха лишилась старшего. И теперь они пытаются найти замену друг в друге. Заполнить пустые элементы. Заменить сломанные детали. Заглушить свои чувства и утолить эту жажду, эту потребность в чужом тепле. Искреннем и необходимом. Когда ты попросишь о помощи и тебя поддержат. Безвозмездно. Когда холодным вечером прижмешься к чужой спине. Когда чужая улыбка откликнется в сердце, делая мгновение незабываемым. Учиха не отталкивает, сама не понимая почему не ударила, не влепила локтем со всей силы по этой физиономии. Почему позволяет себя обнимать. Она ещё не поняла почему здесь, не осознала этот выверт родного подсознания. Не поняла подоплеку своих импульсивных действий, в то время как Сенджу чувствовал все изначально... Что даже когда Учиха догадается, то ничего не сможет с этим сделать. Как и он. Сети оплели конечности, крепко сковывая по рукам и ногам, заставляя барахтаться в трясине, погружаясь все глубже в вязкий ил. Хаширама нуждался в родственной душе, в этой атмосфере, в этом понимании, в чужом скудном сочувствии, в этих ониксовых глазах. Теплые губы сминали её. Но когда перестало хватать кислорода Сенджу оторвался, притягивая до абсурда хрупкую в его руках фигуру ближе... Опаляя горячим дыханием ухо. — Спасибо... Та вздрогнула. И замерла, слушая чужое биение сердца. Два поломанных создания тянулись друг к другу, стараясь залечить свои трещины.***
Мадара и Хаширама совершенно разные. Две разделённые половинки одного понятия, как свет и тьма. Нии-сан был для неё солнцем. Темным, закатным, раскаленным до предела, обжигающе горячим. Адское пламя, уничтожавшее все на своём пути. Неукротимое, но родное. Хаширама не такой. Мягкий и светлый, теплый лучик, озаряющий землю, распускающий весенние почки. Лёгкое и радушное, наивное. Всепрощающее. У Хаширамы нет чёрных волос, торчащих в сторону иголками, нет типично учиховской-бледной кожи. У Сенджу загар, на котором плохо видны красные отметины. У Сенджу темно карие глаза, почти чёрные, в которых отражается все тепло и старые шрамы, сшитые новыми нитками, соломинками. У Сенджу мощное телосложение, как у нии-сана, в чьих объятиях так приятно находиться, нежась в теплых лучах. И, словно кошка, тихо мурлыча. Тобирама и Изуна, словно отображение старших братьев. Вечные тени следующие за их спинами. Они похожи больше. Будто две половинки Луны. Тобирама — освещенная сторона. Изуна — теневая. У Учихи чёрные волосы как смоль тёмные. А Тоби — альбинос. Вот только у Изуны кожа белая, бледная, на которой ярко расцветают засосы. А чёрные глаза могут стать алыми.....но оттенок темнее чем у Тоби, от них невозможно оторвать взгляд. Вечно ледяное выражение лица, но с Хаширамой она становится гораздо мягче и гораздо свободнее. И это так естественно. Учиха тянется к свету, желая погреться в его лучах. Сенджу тянется к тени, желая окунуться в холод и прохладу. Свечи горят, освещая его личную комнату. Полумрак обволакивает, путая мысли. Сенджу притягивает к себе хрупкую фигуру, прося наклониться. В тёмных словно бездна глазах отзеркаливает пламя свечи. Алые губы чуть искривились в усмешке. Волосы крыла ворона спадали на лежащую на чужих коленях голову, щекоча лицо. Сенджу приподнялся, опираясь на руку. Аккуратно приспустил ткань синего традиционного боевого кимоно с хрупкого плеча, оголяя участок тела.. Кожа у Учихи бархатная, гладкая и на удивление нежная. К ней прикасаются тёплые губы, покрывая поверхность мурашками. Она запускает тонкие пальцы в шёлковые волосы, зарываясь в каштановую макушку. Хаширама выпрямился, садясь более или менее ровно, дунул на мочку уха и аккуратно прикусил. Бережно. Пульс черноволосой участился. Он спустил край кимоно ещё ниже, до сгиба локтя, оголяя ключицы и перебинтованную грудь. Запустил широкие ладони за спину, развязывая жесткие бинты, и припал к груди чуть прикусывая... Даруя своеобразную ласку. Вызывая глубокое дыхание черноволосой. Пока шершавые пальцы развязывали пояс, скидывая с плеч одежду. Широкие ладони исследовали бока, щекоча бледную кожу, покрывая ту мурашками. Чувствовать себя во власти этих рук...было необычно. Странно. Но при этом в какой-то степени приятно. Руки Сенджу действовали аккуратно и нежно. Осторожно. Но настойчиво. Выцеловывая каждый миллиметр. Прикасаясь везде, куда только дотягивались пальцы, доводя до умопомрачения. Сводя с ума. Заставляя задыхаться от жара, судорожно глотать воздух, плавясь от чужих прикосновений. Впитывая чужое тепло. Учиха уже лежала на футоне. Волосы разметались по белой простыне, ярко контрастируя с белой тканью. Изящные руки за шею притягивали к себе мощное тело ближе. В нос ударил запах древесной коры и свежей листвы. Сенджу уткнулся в остро выпирающую ключицу. И плавно вошёл, проникая во внутрь, заставляя ту прогнуться в позвоночнике. И выдохнуть сквозь сжатые зубы прямо в чужое ухо, а длинные ногти впиться в широкую спину, оставляя глубокие отметины. Сенджу замер, давая привыкнуть. И кажется искренне переживал о чужом состоянии. Стараясь не причинить ни грамма боли или неприятных ощущений. Слишком мягкий, что иногда это до невозможности бесит. До скрипа в зубах раздражает. И она кусает его в плечо, сильно впиваясь зубами, призывая не сдерживаться. Тот немного дёрнулся, но продолжил. Сначала слишком аккуратно, максимально осторожно, бережно, а после появившихся глубоких царапин на спине перестал сдерживаться. Лёгкая грубость и напористость разбавленная нежностью просто сводила с ума. Заставляя кусать губы до крови. И сдерживать слишком сильные вдохи. Изящные ноги охватили его за спину, сцепляя и углубляя проникновение. Черноволосая откинула голову, подставляя шею под пламенные поцелуи. Личное солнце опаляло своими лучами. Согревая. Разгоняло тьму, заполняя пустоту в черствой душе. Они — осколки. Сломленные и израненные. Одинокие. Отчаянно тянулись друг к другу, стараясь заполнить внутреннюю пустоту. Окунались друг в друга... ...дышали... ...нуждались... ...хватались друг за друга как утопающие... ...за последнюю соломинку... ...и нашли свое успокоение, создав свой островок... ...в этом безумном... ...жестоком и несправедливом... ...мире...