Цири никогда не переставала удивляться быстрому наступлению весны. Она вспомнила — в Цинтре, всего через несколько дней после того, как окна переставали обмерзать по ночам, появлялись первые весенние цветы, чьи нежные, маленькие головки поднимались от согретой земли. В Цинтре выпадало очень мало снега, но зачастую легкой пороши оказывалось достаточно, чтобы полностью парализовать столицу. Цири удивляло, что ведьмаки занимались повседневными делами даже в разгар сильнейших метелей в последние дни зимы. Но сейчас, когда пришла весна, она увидела, что долина Каэр Морхен оказалась более похожей на ее прежний дом. Дикие цветы, усыпавшие землю вокруг стен крепости, распустились, припорошив свежую траву пестрыми вспышками. В главном дворе раскинулась широкая, травянистая лужайка, затененная несколькими деревьями, и Цири питала надежды посадить здесь полевые цветы, чтобы слегка оживить это место. Чужой взгляд незримо присутствовал всюду, не исчезая, но Цири надеялась, что добавив красок Каэр Морхену, можно помочь упокоиться призракам ведьмаков, убитых при разорении крепости. Эскель рассказывал, как здесь было красиво до нападения. Что с того времени, когда замок служил эльфийской заставой, оставались витражи и цветы. Он рассказывал с легкой улыбкой, заставлявшей сердце Цири сжиматься. Любуясь красотой крепости, в глубине души она чувствовала возрастающее стремление принести покой убитым при разграблении крепости. И обеспечить мир тем, кто уцелел. После всего пережитого при разрушении собственного дома, ей хотелось сосредоточиться на мелочах, напоминавших прежнюю жизнь. Она не могла представить постоянного существования на руинах прошлой жизни, рядом с напоминаниями из разрушенных окон и стен, на костях тех, кого она любила. Итак, нужно немного красок, и стремление вернуть красоту в это пустынное место. Цири грязной рукой стерла пот с лица и продолжила копаться в земле, выкорчевывая траву под цветочные клумбы. Предстояло проделать много работы, чтобы образ двора, полного диких цветов, стал реальностью.
Прошло четыре дня с тех пор, как они с Геральтом въехали в ворота крепости после роковой охотничьей поездки. Она почти все время проводила рядом с ним, исключая полчаса, за которые быстро помылась и забрала несколько книг из библиотеки. Первые несколько дней Геральт находился в слишком плохом самочувствии, чтобы замечать ее присутствие — обстоятельство, которое Цири сильно радовало, но и огорчало, поскольку оно указывало на его тяжелое состояние. Но теперь, придя в себя, он быстро заметил, что она не покидает комнату уже несколько дней. Этим утром, когда она со стоном встала и потерла мышцы ног, болевшие из-за неудобного положения на кровати Геральта или в кресле рядом, он приподнял бровь и нахмурился.
— Когда последний раз ты видела солнце? — спросил он, поморщившись после зевоты, глубокие вздохи по-прежнему причиняли немалую боль.
— Вижу его в окне каждое утро, — энергично заявила Цири, тут же испытав в ответ всю силу взгляда Геральта. Она отвернулась, позволив солнцу, изливавшемуся сквозь открытое окно, омыть лицо.
— Выйди ненадолго. Поищи какое-нибудь занятие. Возьми Аэрру прокатиться, или побегай по Пути. Мы с Весемиром тратили время на твои тренировки не для того, чтобы ты потеряла достигнутый прогресс, когда никто из нас уже не занимается с тобой.
На самом деле, что-то в Цири целыми днями ныло, требуя выбраться наружу, почувствовать горячее солнце на спине во время бега между деревьями, или ощутить стекающий по спине пот после долгой поездки на Аэрре. По возвращении в крепость Весемир освободил ее от тренировок на неделю, указав на необходимость разобраться в случившемся. Хотя он выразился менее любезно, заявив, что занятия с мечом, когда мысли неспокойны, приведут только к самоубийству. Впрочем, Цири согласилась. Она была слишком поглощена попытками понять произошедшее и привыкнуть к новообретенной отеческой связи с Геральтом, чтобы сосредоточиться на тренировке.
— Ты будешь в порядке? Если я уйду?
— Я достаточно поправился, Цири. Теперь просто жду, когда восстановятся кости. Мне не нужно чье-то постоянное присутствие.
Цири понимала, что Геральт имеет ввиду, но слова неприятно кольнули. Иногда она слишком сильно хотела помочь, оказываясь там, где была не слишком желанна. Бабушка всегда говорила — у нее доброе сердце. И оно не позволяло ей сидеть сложа руки, требуя исправить содеянное. Даже после прощения.
К тому времени Геральт уже сам приподнимался на здоровом локте и, придерживая ребра, откидывался на спинку кровати. Он бросил на девочку выразительный взгляд, словно доказывая, что более чем способен присмотреть за собой, пока она будет кататься. Его взор указал на читаемую им книге, лежащую сейчас вне досягаемости на прикроватном столике, и Цири подала ее без замечаний, вскинув брови в контраргументе.
— Эскель сказал, тебе все еще нужно много отдыхать, твое тело восстанавливается после жара и долгого пребывания в холоде. Я бы не хотела найти тебя по возвращении спящим над книгой.
— Я знаю свои пределы, Цири. Дашь мне кружку с водой, прежде чем уйдешь?
Цири выполнила просьбу, налив побольше воды. Руки Геральта по-прежнему оставались неловкими, хотя он изо всех сил скрывал это. Она переступила с ноги на ногу, чувствуя легкую растерянность и не зная, что сказать. Наконец, Геральт поднял взгляд от книги с раздраженным, но теплым, вздохом.
— Цири, я никуда не денусь. Иди.
Он махнул рукой в сторону двери. Цири ушла, прихватив с кухни немного хлеба, а потом оказалась во внутреннем дворе. Она мгновение постояла, раздумывая, стоит ли кататься с Аэррой. Все же она оставалась глубоко раненой случившимся в охотничьей поездке. Не говоря уже о ногах, по-прежнему ноющих от неудобной посадки на обратном пути к Каэр Морхену. Нет, следовало отложит поездку на другое время, когда схлынет физическое и эмоциональное напряжение от произошедшего. Таким образом, Цири оказалась во внутреннем дворе, вооружившись лопаткой и копая клумбы. Несомненно, ее бабушка переворачивалась в своей могиле. Цири тряхнула головой, стараясь подавить мысли, немедленно всплывшие в сознании. Она никогда не задумывалась, что произошло с телом Калантэ. Однако подобные мысли, давившие, как тяжелый воздух перед штормом, не давали до конца освободиться от прошлого. Она едва заметно вздрогнула, несмотря на тепло весеннего дня, и вернулась к рытью. Не стоит задаваться вопросами. Что бы ни случилось, сейчас это не заслуживало внимания.
Прошло несколько часов, прежде чем Цири подняла взгляд и заметила, что сидит посреди большого прямоугольного участка, очищенного от травы и полного перепаханной землей. Она удовлетворенно улыбнулась. В Цинтре она сразу бы занялась садоводством. Это занятие являлось единственным подходящим дворянке, при котором признавалось допустимым испачкаться. У Цири хранилось много увлекательных воспоминаний о возвращении в замок с грязными руками и перепачканным лицом, к ужасу нянек и бабушки. Хотя здесь некому было делать выговор за грязные руки с чернотой под ногтями. В ее волосах засохла земля, а когда-то кремовые штаны стали серо-коричневыми.
Звук шагов по плитам двора заставил очнуться от приятных размышлений. Цири подняла взгляд и увидела Ламберта, идущего к ней через лужайку. Его вид явно предвещал грозу.
— Чем ты, черт возьми, занята?
— Озеленением.
— Ты перекопала половину двора.
— Это для посадки полевых цветов. Из-за стены. Можешь помочь, если хочешь, — Цири бросила на Ламберта вызывающий взгляд. Она не видела его с самого возвращения в Каэр Морхен, и ей хотелось знать, не избегает ли он ее. Все-таки он предупреждал о странных созданиях населяющих глушь, особенно долину, куда они направлялись. Цири казалось странным, что он не допрашивал ее о случившемся. Хотя Эскель и Весемир наверняка посвятили его в детали. Все равно она немного удивилась, что он не пользуется столь прекрасной возможностью высмеять ее глупость.
К ее изумлению, Ламберт пожал плечами и опустился на траву.
— Вся крепость в суматохе после вашего возвращения. Мне не с кем тренироваться, и последнюю неделю я либо охочусь, либо ремонтирую стены, где только можно. Теперь все занятия кончились.
Цири на мгновение отвернулась, а потом бросила Ламберту совок.
— Можешь выровнять края? Они плохо выглядят. Я ненадолго уйду — нужно принести кое-что из кухни.
Ламберт пару минут внимательно изучал ложе будущей клумбы.
— По мне так все в порядке.
— Если не хочешь помочь, проваливай и поищи другое занятие, — скрытые мотивы желания украсить крепость делали Цири чуть более вспыльчивой, чем обычно. Если Ламберт узнает, что ее неожиданное садоводческое вдохновение подразумевает подарок ведьмакам крепости, живым и мертвым, он будет вечно издеваться над ней. Однако если бы несколько дней назад ее спросили, станет ли Ламберт добровольно помогать с такой грязной работой как копание цветочной клумбы, она бы точно ответила отрицательно. Времена менялись.
Ламберт встал на колени и начал выравнивать края, а Цири побежала на кухню. К счастью, здесь оказалось пусто, впрочем, соблазнительный запах подсказал, что кто-то ушел совсем недавно. В воздухе витал слабый аромат корицы. Она держала ухо в остро, не желая, чтобы кто-нибудь неожиданно появился, пока она ищет в отходах остатки овощей и яичной скорлупы, складывая найденное в деревянное ведро. Даже Эскель станет задавать вопросы, если войдя в кухню, обнаружит Цири, копающуюся в мусоре, а у нее сейчас не было настроения объяснять причины. Выбрав все нужное, она с особым вниманием рассмотрела отходы, убирая лишнее. Цири часто задавалась вопросом, не стало ли внимание единственной причиной, по которой она все еще оставалась жива. Безусловно, оно хорошо помогало во время бегства от Нильфгаарда. Цири надеялась, что также хорошо оно поможет сделать Каэр Морхен более ярким, более похожим на дом.
Когда она бегом вернулась во внутренний двор, Ламберт прервал работу и посмотрел на нее тяжелым взглядом.
— Только расскажи кому-нибудь о том, что я помогал в этом, княжна, и тебе конец.
Цири сладко улыбнулась.
— И не планировала. Хотя, надеюсь, ты примешь мою вечную благодарность?
Она насмешливо вытянула руку, словно перед крестьянином, преклонившим колени с намерением поцеловать ее. Ламберт скривился и вернулся к работе. Цири обнадеживал его вид. Когда они впервые встретились, не было никакой надежды, что она примирится с его вечно угрюмой манерой поведения. Вместе с тем, в последние недели Ламберт слегка смягчился, предложив помощь и совет, когда посчитал необходимым. Ее интересовало, связано ли это с его визитом в крипты. Безусловно, он стал лучше относиться к ней с того дня. Возможно, внизу он столкнулся с прошлым, напомнившим, что значит быть человеком.
Они некоторое время работали в молчании: Цири добавляла в землю яичную скорлупу и другие отходы, обнаруженные в кухне, пока Ламберт продолжал выравнивать края клумбы. Время от времени он чертыхался, допуская оплошность, а Цири вскидывала глаза и едва слышно хихикала. Он смотрел на нее, но за взглядом уже не таилось настоящего гнева. Так прошел день. Солнце в наивысшей точке небес изливало пламя, а затем умерило поток света, скрываясь за скалистые горные вершины. Несколько раз Цири останавливалась и поднимала голову, вдыхая прохладный горный воздух, и впервые со времени падения Цинтры ощущала счастье. Не просто слабый всплеск радости, но счастье, заставлявшее задыхаться, словно ее подхватило и несло ветром, оставив все заботы и тревоги далеко внизу, на земле. Возможно, впервые в жизни, Цири чувствовала себя окруженной людьми, которым могла доверять. Ощущение казалось странным. Почти чуждым, после многих лет слежки и предательства, характерных для королевского двора Цинтры.
Наконец, солнце истаяло до уголька в небе, разливая по долине длинные оранжевые тени. Ламберт встал и потянулся, Цири вздрогнула, услышав, как хрустнули его суставы.
— Надеюсь, ты счастлива, — ухмыльнулся он, но в словах опять не слышалось привычного яда.
— Очень даже. Спасибо за помощь… если повезет, я принесу завтра немного цветов для посадки в клумбу. Будет красиво, как думаешь?
На самом деле Цири не ожидала ответа. Она просто пыталась понять, что разные ведьмаки подразумевали под красотой. Для Геральта, казалось, это набор хорошо отполированных и утилитарных клинков. Для Эскеля — удовлетворение от завершенной работы, от удачной охоты. Но Ламберт со своими переменами настроения и странным восприятием мира и людей оставался загадкой. К тому же он никогда не сближался с Цири настолько, чтобы узнать обстоятельства, сделавшие его таким. Но сейчас он отступил назад и серьезным выражением рассматривал их работу. Когда Ламберт обернулся и встретился с ней взглядом, Цири почувствовала растерянность, не в силах понять эмоции на его лице.
— Выглядит… по-эльфски, — решил он, наконец, сосредоточенно сведя брови. — Как до нашего пришествия сюда.
Цири задалась вопросом, осталось ли что-то недосказанным. Она отчаянно надеялась, но это являлось ее недостатком — всегда искать большее в словах, где единственное значение — буквальное.
Она шумно отряхнула руки, преднамеренно разрушая тяжелую, зачарованную тишину.
— Обед?
Ламберт кивнул и отправился вперед, задавая быстрый темп Цири, вспомнившей о голоде. Она надеялась, что Геральт провел день хорошо; и немного чувствовала вину за увлеченность работой, заставившей почти забыть о нем. Хотя предполагала, что это могло входить в его намерения.
В кухне Эскель ел бутерброды с кусочками мяса. Он кивнул Цири, поскольку рот оказался слишком полон для должного приветствия. Она нашла похожий обед для остальных обитателей крепости, старательно разложенный на поверхности выступа, служившего плоскостью для приготовления пищи. Она поблагодарила Эскеля и скользнула на лавку, отметив, что Ламберт забрал обед и исчез.
— Куда он пошел? — спросила она с набитым ртом. Эскель проглотил еду и бросил на Цири порицающий взгляд, на который она не обратила внимания. Он пожал плечами.
— Скорее всего, на стены. Зимой слишком холодно, но летом и весной мы обычно едим по отдельности. Весеннее время, как правило, уходит на восстановление замка. Когда наступает обед, терпение, чаще всего, кончается. И у Ламберта просто сложилась привычка.
Цири не стала упоминать, что он явно переступил через свои привычки, помогая сегодня во дворе. Эскель, вероятнее всего, учуял свежую землю на нем и увидел темные линии под ногтями.
— А тебя беспокоит, что я ем с тобой?
— У тебя свои обычаи. У нас — свои. Ведьмаки — рабы привычки, и большинство почти не помнят, когда последний раз в крепости появлялся новый обитатель. Это хорошо — новый взгляд на вещи. Напоминает, что наш образ жизни не единственный из возможных.
— Попробуй сказать это Геральту.
— Он согласится. Думаю, ты уже видишь, что произошло. Кроме того, я более чем уверен, что его отпугнет твое шумное чавканье.
Цири захотелось бросить что-нибудь в Эскеля, но она решила, что такой поступок покажется сейчас слишком ребяческим. Вместо этого она послала пристальный взгляд. Он слегка усмехнулся, улыбка искривилась, натянутая шрамами.
— Они болят? — осторожно спросила Цири, хорошо понимая, что вторгается в опасную область, но осмелев после дня, проведенного с Ламбертом. — Они выглядят болезненно, когда ты улыбаешься, как сейчас.
Эскель коснулся лица, будто совсем забыл о шрамах, и рассеянно проследил их линии, размышляя.
— Нет, не болят. Ну, полагаю, только иногда, в холода, или когда поворачиваю голову слишком быстро. Но это скорее боль растяжения, а не разрыва. Кожа привыкла к ограничениям. Но когда я пытаюсь усердствовать, шрамы напоминают о себе.
— И в самом деле, рабы привычек.
— В самом деле.
Остаток обеда они провели в молчании, Цири вдруг остро осознала свое чавканье. Когда она закончила, Эскель вымыл тарелку и передал ей обратно для вытирания. А затем положил на блюдо еще кусок хлеба и поставил кружку с водой, чтобы отнести все это наверх.
— Геральт сегодня в порядке? — спросила Цири, идя рядом с ним через извилистый лабиринт одинаковых коридоров и винтовых лестниц.
— Устал. Лодыжка беспокоит его, но он никогда не признается в этом. И только рассердится, если я скажу что-нибудь. Ну, примерно этого и следовало ожидать. Он хотел встать и проехаться верхом. Я предложил ему посидеть завтра в кресле у камина, если захочется. Немного движения не повредит легким, наоборот будет полезным. Чтобы внутри не задерживалась жидкость.
Цири кивнула, слегка поморщившись при мысли, что Геральт желает ездить на Плотве в нынешнем состоянии. Для того, чья профессия требовала гармонии с телом, он казался ужасно несведущим.
Приблизившись к комнате Геральта, Эскель тихо постучал, но ответа не последовало. Цири снова почувствовала некоторое расстройство. Обычно малейший звук мгновенно будил Геральта. Сон при стуке в дверь служил явным подтверждением плохого самочувствия.
Эскель тихо открыл дверь, и Цири улыбнулась, увидев Геральта, заснувшего во время чтения. Открытая книга лежала на груди, здоровая рука в почти драматичном жесте покоилась на лбу. Все же он немного дрожал, и Цири поспешила накрыть его одеялами и затворить окна. Несмотря на все возражения, холод гор плохо влиял на него. Она задавалась вопросом, восстановит ли он когда-нибудь способность регулировать температуру тела так же действенно, как прежде, и при этой мысли сердце пронзила вина.
Геральт пошевелился, когда Цири натянула на него одеяла, но не проснулся. Даже когда Эскель осторожно вернул его лодыжку на груду подушек, с которых она сползла, он не пробудился. Цири бросила на Эскеля обеспокоенный взгляд, но тот просто пожал плечами.
— Некоторые люди, чье тело прошло через подобные испытания, сейчас были бы уже мертвы. Потребуется несколько дней, прежде чем он придет в себя, даже с его возможностями исцеления.
Цири кивнула, хотя все еще чувствовала глубокую озабоченность, видя Геральта в таком состоянии. Во сне он потянул одеяло выше, заворачиваясь плотнее, и случайно схватился за больную руку. Цири успокоительно погладила его лоб, когда нахмурился, и Геральт приоткрыл глаза.
— Шшш. Спи. Это всего лишь Эскель и я. Не нужно вставать.
Геральт несколько раз моргнул, явно сильно растерянный и почти спящий.
— Ммм… плечо болит, — сонно пробормотал он, прежде чем отвернуться и снова закрыть глаза. Цири опять взглянула на Эскеля.
— Ты уверен, что он в порядке? — прошептала она, сердце забилось быстрее. — Он, кажется, не в себе. Утром было намного лучше.
Эскель кивнул.
— Геральт провел большую часть дня в сознании, читая. Целый день без сна. Неудивительно, что он дезориентирован, и наверняка измучен.
Объяснение казалось разумным, но Цири, всегда ожидавшая наихудшего сценария, продолжала нервничать. Она прижала руку тыльной стороной ко лбу Геральта и почувствовала невероятное облегчение, не обнаружив жар. Он просто был истощен, и даже желая, чтобы он проснулся и поел, Цири не могла упрекнуть его за отдых. Дни оказались сложными для всех.
Отойдя от спокойно уснувшего Геральта, она стащила с кресла покрывало и свернулась перед огнем. Солнце давно село, и она тоже сильно устала. Эскель смешивал какие-то травы на столе, готовя отвар для на момент пробуждения раненого. На заднем фоне потрескивал огонь, ставший привычным за последние несколько дней, когда Геральт постоянно мерз. Слушая уютный звук, Цири сонно прикрыла глаза. Сердцебиение успокоилось, и она чувствовала себя бесконечно счастливой, впервые за долгие годы. Все было хорошо.
Цири собиралась лишь на мгновение прикрыть глаза, наслаждаясь тихими звуками напева Эскеля и хриплого дыхания Геральта над потрескиванием огня, но проспала до самого утра.
***
Геральт сонно моргнул, просыпаясь из-за солнца, потоком лившегося в комнату и попадавшего прямо на лицо. С некоторым расстройством он заметил, что опять понадобилось некоторое время на прояснение взгляда. Определенно, тело еще не полностью восстановилось. Он по-прежнему очень слаб.
Вздохнув, он повернулся и скрипнул зубами, когда недавно зажившие кости с левой стороны сместились. Он безуспешно старался подавить стон. Кто-то зашевелился, и Геральт мысленно выругался, узнав по характерному дыханию Цири. По направлению солнечного потока, льющегося в окно, он понял, что стоял еще ранний, даже для обитателей Каэр Морхена, час. Он задержал дыхание, надеясь, что Цири снова уснет, но услышал, как ее сердце набирает темп во время зевоты, а затем она повернулась и села. Геральт проклял себя и свою неуклюжесть. Он должен был предугадать, чем обернется попытка повернуться в нынешнем состоянии. Левая сторона все еще была черно-синей и зеленой.
Он увидел Цири, осматривающуюся вокруг ошеломленным, сонным взглядом. Она яростно почесала затылок, оставив волосы торчать на затылке спутанным гнездом. Геральт едва заметно улыбнулся — ее вид был настолько далек от образа княжны, насколько вообще можно представить. Через некоторое время Цири, казалось, испугалась чего-то и обернулась к нему, неловко лежащему почти на боку. Она немедленно нахмурилась, и все следы сонливости, кроме спутанных гнездом волос и красных полос на лице, исчезли.
— Ты в порядке?
Геральт скривился и заставил себя открыть глаза полностью, его острое восприятие сильно исказилось при взгляде на нее таким образом.
— В полном.
Цири собрала несколько подушек и с трудом подложила Геральту под плечи, прежде чем он снова упал. Так было лучше, его руки все еще дрожали. Во время еды болели ребра, и от этого тошнило, но отсутствие пищи не помогало избавиться от слабости. Он откинулся назад и моргнул, задаваясь вопросом, почему проснулся так рано. Видимо, действие снотворного, наконец, закончилось. Он надеялся, что тело перестанет погружаться в дрему в середине дня. Это причиняло страшное неудобство.
Когда вспышки звезд перед глазами, наконец, угасли, Геральт повернулся к Цири, снова сонно потиравшей лицо.
— Поспи, — проворчал он хриплым от сна и повреждений легких голосом. — Скорее всего, я тоже усну.
— Я встала. Нет смысла пытаться снова заснуть. Это никогда не работает.
Геральт постарался не воспринимать слова как укор, потому что знал, Цири не имела в виду ничего подобного. И все же он не мог не чувствовать ответственность за ее пробуждение. Разум скользил от одной мысли к другой, с трудом пытаясь разобраться в ощущениях. Он всегда боролся с подобным. Будто был способен испытывать сильные чувства, но не рассчитывал на них или не понимал, почему и как они возникают. Когда он пришел к выводу, что следует извиниться перед Цири, она встала и плеснула воды на лицо из тазика на комоде. Он расстроено сглотнул. Разум неизменно подводил его при самой острой необходимости.
— Будешь завтракать? — Цири стояла у двери, вытирая лицо полотенцем. Ее волосы все еще представляли один огромный клок на затылке. Она провела рукой по гриве в тщетной попытке пригладить ее, но пальцы только путались и дергали кожу головы. Цири выругалась и попыталась освободить руку.
— Верхний ящик.
— Что? — рука Цири замерла.
— Расческа, в верхнем ящике комода. Это лучше, чем руки, навечно привязанные к волосам.
Цири кинула на него ядовитый взгляд и достала расческу. Очень красивую, подарок от Лютика. Геральт редко использовал ее, поскольку предполагал причину, по которой Лютик дал ему в первую очередь именно расческу. Что-то вроде «расчесывай волосы хотя бы изредка». Хотя, как правило, Геральт прибегал к тактике, только что неудачно примененной Цири. Обычно он сталкивался со схожим результатом, и много раз собирался обрезать волосы. Правда, до этого никогда не доходило из-за какой-то привязанности к ним. Они служили видимым признаком вторых Испытаний. Выделяли его среди ведьмаков, хотя он никогда бы не зашел так далеко, чтобы гордиться ими. Определяли как Белого Волка. А также обременяли прошлым, объединенным с его именем. По крайней мере, Геральт считал, что заслужил нести всю тяжесть содеянного, хорошего и плохого.
Цири продиралась расческой сквозь волосы с яростью, которую, казалось, приберегала для крайне мерзких монстров, или армии Нильфгаарда. Она неистово выругалась, и Геральт не смог удержаться от гримасы при нескольких особенно неприятных словах. Узел волос остался неизменным.
— Иди сюда.
Цири вскинула глаза, лицо пылало злостью. Геральт сделал легкий жест здоровой рукой. Она подошла ближе, шлепнулась на край кровати, лицом к стене, и передала расческу.
— Делай что хочешь. Даже мои няньки в Цинтре не могли справиться, когда они становились такими. Я всегда просила обрезать их, но они бы никогда так не сделали. Вечно ныли про их красоту. Как по мне, полное дерьмо.
— Не ругайся. Дай воды.
Цири подала Геральту с прикроватного столика кружку, со сдержанным любопытством наблюдая, как он обрызгивает ее волосы и осторожно распутывает расческой верхний слой колтуна. Ослабленные пряди разделялись легко. Он занялся ими, иногда прося подержать волосы у корней, чтобы не тянуть, и совсем скоро узел превратился в весьма пушистую шевелюру. Геральт положил расческу рядом, и Цири изумленно провела руками по волосам.
— Где ты этому научился? Боги, даже не больно.
— Ты удивишься, но подобная необходимость возникает после трех дней скитаний по болотам при охоте на утопцев. Как правило, вся хитрость в воде.
Геральт мог поклясться, что видел, как на мгновение дрогнула нижняя губа Цири, берущей расческу.
— Спасибо. Я… я не знала, что ты можешь, ну… — она неловко затихла, явно передумав продолжать. Геральт прекрасно понимал, о чем она, но решил оставить разговор. Мир полнился слухами о ведьмаках, и среди них мало какие были хорошими. Он ожидал, что Цири сталкивалась с историями, повествующими о неспособности ведьмаков любить или проявлять ласку. На самом деле, Геральт удивился, как много прошло времени прежде чем зашла такая тема. Однако Цири явно замолчала, осознав, что собиралась сказать глупость, поэтому Геральт оставил этот вопрос. Она выглядела очень довольной, пропуская освобожденные волосы сквозь пальцы и слегка улыбаясь.
— Я собираюсь пойти завтракать. Постарайся снова заснуть, пока меня не будет, тебе нужен отдых. Принести что-нибудь поесть?
Геральт сглотнул при мысли о еде, но понимал, если и дальше отказываться от пищи, тело прекратит восстанавливаться. Он снова почувствовал себя больным и уставшим. И вздохнул. Так всегда бывало с особо тяжелыми ранами. Он знал, что борьба с болезнью лучше всего протекает при нормальном питании.
— Немного хлеба.
Цири с улыбкой кивнула, вероятно, обрадовавшись, что Геральт снова ест. Она вылетела в дверь, оставив его наедине с мыслями. Он откинулся на подушки, уже не чувствуя необходимости скрывать, что каждый удар сердца вызывает болезненные ощущения во всей левой стороне. Было намного удобнее, когда голову поддерживала спинка кровати.
Хотя он устал, был слаб и вообще не мог сосредоточиться, Геральт заметил хорошее настроение Цири этим утром. Вопреки ее протестам, он радовался ее вчерашнему уходу. Вернувшись, она принесла запах почвы, солнца и тяжелой работы, и Геральт ощутил зависть. Даже запах земли стал чем-то удивительным после целой недели в кровати. Особенно весной, когда почва оттаивала и источала бодрящий аромат, с которым Геральт никогда не сталкивался в другое время. Он слышал мир, пробуждающийся за стенами крепости, и хотел увидеть его. Хотел путешествовать по Континенту, проводить время в лагере, разбитом на природе, рядом с животными, с которыми он чувствовал себя лучше, чем в четырех стенах Каэр Морхена. В условной безопасности замка было что-то, заставлявшее ощущать духоту и отрыв от мира. Он не мог избавиться от мысли, что потребовалось бы меньше времени на восстановление, будь он предоставлен самому себе. Во всяком случае, он предпочел бы охотничьи угодья, знакомое место. Однако, по словам Эскеля, Цири спасла ему жизнь. Наверное, он мог бы взять ее с собой, в то желанное место. Особенно, после ее новообретенной жизнерадостности.
Цири постучалась и вошла в комнату, когда Геральт уже начал засыпать, потерявшись в собственных мыслях. Он слегка вздрогнул, и отметил ее спокойный вид, наблюдая, как она ставит поднос и закрывает за собой дверь. Ему послышалось проклятие, произнесенное ею себе под нос.
— …в порядке. Я не сплю.
Цири подняла голову, глаза слегка расширились — она явно считала его дремлющим. Хотя быстро оживилась, подвинула поднос, на котором лежало, по оценкам Геральта, не менее половины каравая хлеба, наряду с маслом, вареньем и кружкой чая. Она выжидательно взглянула на него, заставляя своим видом вспомнить, насколько юной была. Обстоятельство, слишком часто упускаемое Геральтом перед лицом жестокостей, которым она стала свидетелем.
— Я оценил твое воодушевление, — заявил он сухо, пытаясь игнорировать боль в желудке, который решительно завязался в узел еще до контакта с едой. Цири опустила взгляд, бледные щеки покраснели.
— Слишком много?
— Не страшно. Это избавит тебя от лишней беготни по лестнице.
Цири кивнула и, явно поникшая, села в кресло с миской, прижатой к груди. Геральт смотрел, как она ест овсянку, залитую медом, и старался набраться смелости, чтобы взять кусок подсушенного хлеба. Она явно оголодала, и ее громкое чавканье ничуть не помогало избавиться от тошноты. В конце концов, Цири подняла взгляд.
— Все в порядке?
— Ммм… просто расстройство желудка.
Цири, казалось, догадалась и поставила тарелку на камин, а потом вернулась на место.
— Я поем позже, когда ты уснешь. Почитать немного, чтобы отвлечь тебя от мыслей? Меня обычно тошнит сильнее, если я думаю о своей тошноте.
Геральт скривил губы в улыбке. Если бы все оказалось так просто. После недели на воде и бульоне, он отдал бы все за возможность избежать расстройства, которое наверняка наступит.
— Цири?
— Хмм? — она открыла книгу и читала про себя, беззвучно проговаривая слова и ожидая разрешения Геральта, чтобы приступить к чтению вслух.
— Завтра. Я хотел бы выйти во двор. С тобой. И нет, не говори Эскелю. Он, скорее всего, свяжет меня.
— Он поступил бы мудро, — проницательно оценила Цири, и по выражению ее лица Геральт понял, что все еще выглядит бледным и слабым. Он и чувствовал себя так же.
— Только кости нуждаются в исцелении. Если поможешь на ступенях, я смогу выйти. Ведьмаки выздоравливают быстрее людей, Цири. Лодыжка почти зажила. Эскель мой брат. Он обязан беспокоиться больше необходимого.
— А я — нет?
— Не делай такое лицо, Цири. Тебе не идет. Я думаю, ты достаточно знаешь о лечении, чтобы объективно отнестись к ситуации.
Цири закатила глаза. Геральт предполагал, что прошло много времени с тех пор, как с ней говорили подобным образом. Разумеется, цинтрийские крестьяне не обладали широкими познаниями во всеобщем языке. Она поморщилась и задумалась.
— Хорошо. Но если тебе станет хуже, мы вернемся. И ты должен съесть это.
— Так и собирался сделать.
— Хочешь, почитаю, пока ты ешь?
— У тебя заболит голова. Я буду в порядке.
Цири пожала плечами и снова уткнулась в книгу, Геральт оценивающе взглянул на гренки и судорожно сглотнул.
— Можешь пойти в библиотеку.
Она мягко улыбнулась, не отрываясь от чтения.
— Я останусь. На прикроватном столе горшок, если тебе нужно.
Геральт нахмурился. Ее интуиция казалась сверхъестественной. Он часто задавался вопросом, унаследовала ли она какие-нибудь магические способности, включая телепатию. Подавив рвотный позыв, Геральт взял кусок хлеба и осторожно откусил. Было приятно ощутить его на языке, как самое вкусное из всего съеденного со времени их с Цири отъезда. Он разрешил куску задержаться во рту на секунду, надеясь, что желудок не взбунтуется, и сглотнул, позволив еде пройти дальше. Желудок скрутился, но подавил тошноту. Цири подняла взгляд.
— Нормально?
Геральт кивнул и откусил следующий кусок. В этот раз — слишком большой, и он подавился. Цири мгновенно оказалась рядом, растирая спину и здоровое плечо. Измучившись, Геральт сдался и оперся на нее, вздрагивая и являя скудное содержимое желудка. Цири неожиданно сильной рукой обхватила его плечи, избегая ран, и держала, пока все не кончилось. Если бы Геральт не чувствовал себя так плохо, его бы расстроило тихое успокаивающее шипение, издаваемое ею. Теперь же он был истощен, и звуки слились в уютный фон. Цири опустила голову на его макушку, растирая спину.
— Лучше?
— Едва ли, — Геральт кашлянул и сплюнул, поморщившись от движения, заставившего ребра заныть сильнее прежнего. Цири вернула горшок на стол и осторожно помогла ему лечь обратно. Он снова удивился силе ее рук. В Соддене от нее остались только кожа да кости. Хотя тренировки в свое время сделали сильнее и его самого, вспомнил он.
Пока Геральт ложился, тяжело дыша, он слышал движения Цири рядом. Вероятно, она избавлялась от горшка. Почувствовав, что она села обратно, Геральт открыл глаза и вновь схватил оскорбивший его кусок хлеба.
— Ты же не всерьез?
— Как только первоначальная тошнота проходит, желудок обычно успокаивается. Я далеко не в первый раз сталкиваюсь с такими трудностями.
Цири нахмурилась, и Геральт задумался, когда последний раз кто-то, кроме его братьев, выказывал столь искреннее беспокойство за него. Пожалуй, Лютик. Бард всегда переживал, следуя за ним на охоте, а потом зашивая его раны. Боги, Геральту страшно не хватало этого. Он решил разыскать Лютика, когда снова покинет крепость. Он откусил хлеб и вздохнул с облегчением — желудок оставался спокоен. Медленно, чуть морщась, Геральт разбирался с оставшейся едой. Горло саднило, во рту оставался ужасный вкус. Цири протянула кружку с чаем, и он благодарно принял ее. Она, должно быть, добавила туда мед — першение в горле утихло, как только напиток попал в рот.
Когда Геральт закончил есть, Цири отодвинула поднос, вероятно, опасаясь, что его желудок снова взбунтует против наличия еды. А затем открыла окна и свернулась в кресле. Снаружи щебетали птицы — шум, который обычно отвлекал Геральта. Он слишком долго боролся со сном, и совершено не желал слушать щебетания перевозбужденного самца малиновки ни свет ни заря. Однако, теперь, на неделю лишенный иного вида, кроме каменных стен своей комнаты, Геральт закрыл глаза и впитывал звук. В обычный год он бы как раз укладывал вещи на Плотву, готовясь отбыть до следующего года. Он на мгновение задумался, когда сможет сделать это снова. Маловероятно, что он покинет Каэр Морхен до конца обучения Цири. Геральт содрогнулся, вопреки желанию. Весемир еще не сообщил подробности своих планов относительно Цири, когда она подготовит свое человеческое тело до возможных пределов, но Геральт решил, что ему не понравятся слова учителя фехтования. Он никогда не позволит Цири пройти Испытания, особенно теперь, когда в крепости не осталось обладающих знаниями магов, что означало необходимость воспользоваться неопытным. Нет, Геральт не отдаст Цири и снова отправится на Путь, как только она всему обучится. Он скорее умрет, чем подвергнет ее Испытанию Травами, или какой-то извращенной разновидности, которую Весемир сможет изобрести теперь, после разграбления крепости.
— Ты в порядке?
Геральт открыл глаза и понял, что дышит тяжелее обычного. Ребра пульсировали, и он поднял руку, неловко обхватывая торс.
— В полном. Просто задумался.
— О чем?
Геральт поморщился. Чертов язык.
— О Пути.
Цири вскинула голову и растерянно посмотрела на него. Она определенно не слышала раньше этого понятия. Геральт удивился. Он редко участвовал в ее тренировках, но теперь задумался, почему Весемир тратил свое время, обучая ее.
— Когда ведьмаки покидают крепость и едут искать контракты в теплое время.
— А. Как думаешь, тебе будет не хватать этого в нынешнем году?
Геральт озадаченно взглянул на нее. Его чувства к Пути и поиску работы оставались, в лучшем случае, неоднозначны. Он не знал, как можно скучать по тому, что всего лишь является его делом. Все равно, что спрашивать солнце, будет ли оно скучать по восходу, если тот прекратится.
— Я… не знаю.
Цири улыбнулась, сдерживая смех, и вернулась к чтению.
— Спи. Твой взгляд забавный и начинает косить, когда ты устаешь и пытаешься скрыть это.
Геральт моргнул, удивляясь, почему никто никогда не упоминал эту особенность прежде. Конечно, Лютик заметил бы, но обычно обращал внимание только на пиво, ускользающее от языка. Вздохнув, он лег на спину, попробовал вращать лодыжкой и обнаружил, что боль немного стихла. Ребра по-прежнему ныли при каждом вдохе, но боль в руке отступила. Возможно, отдыхая, он поправится быстрее, чем ожидал Эскель. Постоянная вялость, ощущение слабости и усталости начинали исчезать. Прошли годы с тех пор, как Геральт лежал так долго, и он почти позабыл, насколько это тяжело. Он испытывал потребность выйти наружу, ощутить ветер на лице.
— Перестань. Я чувствую, как ты думаешь. Ты никогда не поправишься, если будешь все время лежать в размышлениях.
Геральт тяжело вздохнул и постарался расслабиться. Каждая клеточка тела была измучена, мышцы груди болели после сильного озноба. Постепенно звуки слились воедино, иногда возвышаясь один над другим, чтобы шумной нотой внести разлад, и Геральт понял, что уже почти спит. Он был слишком истощен, чтобы нормально уснуть, но его сознание слишком далеко уплыло, чтобы позволить полностью проснуться. В конечном счете, он задремал.
***
В тот момент, когда дыхание Геральта выровнялось в спокойном ритме сна, Цири выдохнула с облегчением. Она удивилась, что он продержался так долго после такого тяжелого утра. Хотя дышал он гораздо свободнее: уже не казалось, будто каждый вздох давался с усилием, да и засыпал он куда легче. Положив книгу на пыльный пол, Цири натянула покрывала на своего спящего отца, на мгновение ласково улыбнувшись и почувствовав себя намного старше. Ей казалось, будто впервые после падения Цинтры и бега от пепелища дома что-то смогло заполнить пустоту потери. И внутри возникло облегчение, словно с плеч пала тяжесть поиска замены всему любимому. Вздохнув, она устроилась на своем месте заново, отвернувшись, когда полуденное солнце коснулось глаз. Снаружи дул легкий ветерок, и Цири удивилась, почему Геральт не удосужился повесить шторы в комнате. Ведьмаки и их чертова практичность, и ни у кого не появилось даже мысли о шторах, защищающих от солнца. Наверное, они просто никогда не проводили столько времени в покоях, чтобы думать о таком. А может, существовали и другие вещи, потерянные после разорения крепости и напоминавшие о невозможности восстановления. Это было странное сохранение памяти умерших братьев. Словно ведьмаки считали, что не заслуживают возвращения потерянного. Зная Геральта, Цири вовсе не удивилась бы такой причине.
Она бросила взгляд на его изможденное лицо, прежде чем вернуться к чтению. Вот и тема для беседы после его выздоровления, подумалось ей. Впервые за долгое время Цири чувствовала, будто у нее столько времени, сколько можно пожелать, для изучения подобных вещей. Она глубоко вздохнула, обретая покой.
