Брошь с аметистом

Ковров на третьем этаже не было, а потому совершенно ничего не скрадывало чёткий и размеренный звук шагов. Послеобеденный зной просачивался сквозь стены и не спешил опадать. Коридор свернул влево, показались двери; все закрыты — кроме одной. Помощник принёс кувшин воды и два стакана и положил поднос на стол, за которым уже давно сидел Дегре — плотного телосложения следователь, вытиравший платком пот с лица. — Ну, сейчас, даст Бог, дело лучше пойдёт, — проворчал он, сделал несколько жадных, шумных глотков и пододвинул второй стакан к собеседнику. — Пейте, жара на улице страшная. Помощник вернулся за свой стол и перелистал отброшенные ветром страницы тетради. За всё это время свидетель не сказал ничего нового, и начальник, принявший поначалу добродушный вид, скоро грозился выйти из себя. Он долго смотрел в глаза Костову (а последним в тот день свидетелем был именно он), но тот держался всё так же холодно и отчуждённо, несмотря на усталость, а выглаженный с утра коричневый костюм смялся. Видя, что игра в гляделки ни к чему не приведёт, Дегре, вздохнув, откинулся на спинку стула. — Ладно. Молчите, бог с вами. То, что вы сказали нам ранее, легко проверить, давайте теперь поговорим о другом. О вас, например. — Не считаю нужным, — отрезал тот. — Очень жаль. По мне, так вы довольно интересный человек, господин Костов. Не каждый может похвастаться тем, что большую часть своей молодости и даже зрелых лет входил в состав революционного комитета. Костов дёрнул плечом, и это не укрылось от глаз следователя. Видя, что попал в цель, он продолжил: — Да, почему бы нам не поговорить о вашей стране? Слава богу, на отсутствие сведений жаловаться не приходится. Итак, если меня не подводит память, кульминацией деятельности вашего комитета становится апрельское восстание 1876 года, закончившееся тысячами жертв. То есть… тринадцать лет назад. Вы должны были быть в самом расцвете сил в то время. Наверняка молодым и горячным. — Недостаточно горячным, чтобы слепо следовать идеалам, не перепробовав все остальные способы перед этим, — От жары, усталости и голода во рту стояла горечь, но не задумываясь Костов продолжил: не смог промолчать. — И что вы имеете в виду под кульминацией? Хотите сказать, что люди, поднявшие народ к сопротивлению, виноваты в том, что это сопротивление было жестоко погашено захватчиками? — А разве нет? О взгляд, брошенный в ответ, можно было порезаться. Даже клерк, наблюдавший за всем со стороны, оторвался от своей тетради, но молчание продолжилось не больше нескольких секунд. — У нас с вами очевидно разные точки зрения, — только и сказал мужчина. — Какое отношение моё прошлое имеет к убийству честного человека? Почему вас это интересует? — Потому что ни один человек с реваншистскими настроениями хорошо не кончал. Просто пытаемся понять, есть ли в этом описании что-то от вас, Костов. Дегре замолчал, достал портсигар. Курил он долго, как будто забыв, что хотел закончить с этим делом пораньше. Когда от сигареты остался маленький окурок, он наклонился и, выдвинув ящичек стола, достал какую-то жёлтую тряпку. Костов отвернулся и сглотнул вязкую слюну: он знал, что это такое. Неужели они уже успели устроить обыск в его коттедже? По какому праву? Следователь развернул ткань: истершийся жёлтый флаг со львом, вставшим на дыбы. — Свобода или смерть, — с иронией, которую даже не постарался скрыть, процитировал он. — Это и есть лозунг ваших революционеров? — Да, — сжал зубы Костов. — Я от вас, как от представителя свободной республики, и не ожидаю понимания призывов угнетённых. — Были ли в самом деле согласны ваши угнетенные на смерть? — Да, были! — он не удержался и стукнул кулаком о стол. Следователь едва успел поймать дрогнувший стакан с водой. — Люди, как вы, чья свобода уже много десятилетий не подвергалась сомнению, даже не помнят, сколько крови за неё было пролито. И не вам судить, на какие крайности могут пойти люди, принадлежащие к приниженной, бесправной нации. Да, я тоже часть этой нации и не стыжусь этого. Если бы Британия и Франция не аннулировала освобождение целой страны положениями паршивого Берлинского конгресса, возможно, нам и не пришлось бы сейчас это обсуждать. — Вы очень рьяно об этом судите, — усмехнулся Дегре, довольный его вспышкой. — И после таких речей вы хотите уверить меня, что не имеете никакого отношения к статье, порочащей честь её величества королевы? — Какого дьявола! То, что я с ней согласен, не делает меня её автором. Уж вы-то должны быть в курсе, что британские газеты, как и французские, не публикуют творения иностранцев. — Иностранцев — нет, но ведь и подписи у статьи нет. А по нашим сведениям у вас достаточно средств, чтобы позволить себе подкупить редактора… Какая дерзость. Повесить на него дело, над которым он сам ломает голову! Но как… когда всё успело принять такой оборот? Костов вытер холодный пот со лба. «Этого он и добивается. Того, чтобы своим поведением я признался в том, чего не совершал». Он сделал глубокий вдох и спокойнее ответил: — Почему бы вам не спросить редактора лично? — Этим занимаются наши коллеги в Англии, не переживайте. Кроме всего прочего, у нас есть информация, что вы на протяжении нескольких лет, под чужим именем, задёшево скупали партии табака у турков и переправляли их за границу. — Вы и это хотите сюда приплести? С каких пор торговля противозаконна? — Она законна. Но, возможно, найдутся люди, которых это заинтересует. И не исключаю вероятность того, что эти люди не нашей веры… Костов криво усмехнулся. Так он и думал. Угроза не испугала его настолько, насколько Дегре рассчитывал. — Говорите прямо, господин инспектор. Если я не сознаюсь здесь и сейчас в написании статьи, которая унижает английскую королеву, вы бросите меня на растерзание кирджалийскимразбойникам: разумеется, не забыв напомнить им о моём участии в Апрельском восстании и о том, что моими стараниями они лишились пары сотен османских лир. Жаль. Перед этим мне бы хотелось узнать, кому тут я так помешал. — Что вы, что вы, не нужно горячиться. Всё, о чём я прошу, это содействие следствию. Оставим эту тему, раз она вам неприятна. Почему бы вам вместо этого не рассказать о своём юном английском друге? *** Сиэль ждал возле липы, опершись спиной о шершавый ствол, и молча смотрел на опавшие лепестки. Жёлтые, они почти совсем терялись в песчаной пыли и вид представляли собой унылый. Глаз, не скрытый повязкой, казался стеклянным, настолько отрешённым стал его взгляд. Эмили могла поклясться, что он задавался тем же вопросом, что тревожил её: почему на допрос вызвали Костова? День выдался жарким, душным, несмотря на ветер, и воздух сушил горло. Эмили глубоко вздохнула, но зря: ни свежести, ни прохлады, одно горячее марево. Будь это обычным ограблением, закончившимся кровью, как все думали, никто бы не стал его расследовать. А Костов… Костов уж точно не имеет никакого отношения к случившемуся, его там даже не было! О чём его могут спрашивать? Уильям рассказал свою часть первым, потому что помнил гораздо больше неё, и уехал проводить брата на поезд, саму Эмили быстро отпустили, по крайней мере в полиции, ибо Фантомхайв потом допросил её сполна. Она не могла отделаться от ощущения, что он в чём-то её подозревает, и потому в ту самую секунду, как юный лорд-следователь попадал в поле зрения, Эмили начинала чувствовать себя неуютно. «Как будто мне есть что скрывать…» Под его пристальным взглядом всегда казалось, что есть. «В любом случае, всё, что связано со мной, его не касается», — убеждала она себя, но тот каждый раз доказывал обратное, а отношения между ними продолжали держаться на взаимной неприязни, прикрытой вежливостью и равнодушием. И всё же, несмотря на неприязнь, Эмили понимала, что он единственный человек, у которого могут быть ответы, просто должны быть. Пыльца от цветов щекотала нос. Эмили едва сдержалась, чтобы не чихнуть, и украдкой взглянула на юношу. Наверно, он тоже не привык бывать на солнце, потому что матово-бледная кожа чуть заметно покраснела, а тёмные волосы прилипли к вискам; правая ладонь сжимала трость куда крепче необходимого. Его напряжение было столь осязаемо, что, казалось, его можно потрогать. Эмили саму начинало подташнивать от волнения и духоты, но руки оставались холодными, словно лёд. Когда она задела ногой камешек, валявшийся в песке, Фантомхайв машинально обернулся на звук, как будто только сейчас вспомнил, что не один. — Его нет уже полчаса, — сказала девушка, воспользовавшись моментным вниманием, и, хотя Сиэль молчал, она знала, что он её расслышал. — Если это простая формальность, почему его нет так долго? Она и сама не знала, почему была уверена, что такой человек, как он, должен всё знать, хоть они и целое утро и почти весь день провели вместе, здесь, во дворе полиции, и он никуда не отлучался, чтобы разузнать подробности. Видеть самого Сиэля в недоумении… — О чём его могут спрашивать? — повторила Эмили. Хотел Сиэль этого или нет, его голос прозвучал так же сухо и трескуче, как галька под ногами. — Костов хорошо знал убитого. Собирался с ним встретиться. По-вашему, у них нет причин интересоваться этим? Эмили опешила. «Хорошо знал убитого»? Костов и тот человек с чёрным шейным платком? Видимо, в её глазах отразилось непонимание, потому что Сиэль вздохнул и заговорил уже ровнее, что стоило ему немалых усилий. — Мы вместе собирались с ним встретиться. Так было нужно. Чего я не понимаю, так это того — откуда об этом узнала полиция. — Если им известно, что вы оба… что вы должны были… разве вас не должны были тоже вызвать? Сиэль раздражённо пожал плечами, показывая, что и у него нет ответа на этот вопрос, и Эмили не стала настаивать. В тени качались маленькие пятнышки света — ветер вяло шевелил кроны деревьев. Платье липло к спине, хотя несмотря на то, что воздух вокруг буквально плавился от жары, внутри разрастался стягивающий жилы холод. «Костов хорошо знал убитого… собирался встретиться с ним. И Сиэль тоже. Зачем?» Она знала, что это неправильный вопрос, что он ничего ей не даст, но правильный никак не приходил в голову. Ноги ныли от усталости: никто из них не садился с самого утра, за исключением тех двадцати минут, когда её расспрашивали о случившемся. Скамейка виднелась ближе к подъездной аллее. Эмили обернулась. Вряд ли Сиэль обратит внимание на её отсутствие, вряд ли даже заметит. Он крепче сжал губы в подтверждение каким-то своим мыслям, и Эмили пожала плечами. Гравий и песок скрипели под туфлями. Шаг — шурх, шаг — шурш. Мягкий золотистый свет путался в волосах. Если Сиэль и Костов виделись с тем мужчиной… как его фамилия? Будто бы шотландская, но сейчас никак не вспомнить. И если об их встрече узнала полиция, значит… Она села, почти упала на деревянную скамью, и в ту же секунду вспыхнула догадка: кто-то другой знал, знал и рассказал следователю. Ясно как день! Эмили повернула голову, вглядываясь в тонкий невысокий силуэт под деревом. Он ведь сразу это понял, не мог не понять. На её памяти это уже второй раз, когда Сиэль оказывался втянутым в самую странную историю: тогда, с безумной женой фотографа, и сейчас, с убийством, замаскированным под самое обычное ограбление. Почему этим занимается он — юноша ненамного старше её? И кто вообще такой Сиэль Фантомхайв, на самом деле? С реки потянуло долгожданной прохладой, едва ощутимой, но всё лучше, чем ничего. Сиэль Фантомхайв… словно клей, звено цепочки, связывающее всех вместе: Костова, Уильяма, её и… Алоиса. Верно, это ведь Алоис впервые произнёс его имя, давным-давно. Алоис, Алоис, Алоис. Эмили повторяла знакомое имя, ставшее чужим, пробовала на вкус. Пыталась понять, что чувствует, когда думает о нём, но не понимала ничего: он был так далеко, существовал так давно, что не получалось поймать себя на каком-то конкретном ощущении. Она закатала рукав платья. На бледной коже розоватый рубец, вот и всё. Рубец, верно. Всё, что осталось. А если бы он был сейчас здесь, знал обо всём, что бы изменилось? Объяснил бы ей, что происходит, или просто отмахнулся? Эмили догадывалась, что кроме убийства есть что-то ещё, что мучило и Сиэля, и Костова, причём ни один из них не собирался посвящать её ни в какие обстоятельства, один — потому что явно считал ниже своего достоинства, другой — потому что берёг от лишних переживаний. Рассказал ли бы ей Алоис? Она улыбнулась от того, что ей пришёл в голову такой вопрос. Разве она забыла, какой он? Разве он объяснил что-нибудь в тот раз, когда поспешно вызвал в Лондон, не сказав зачем? «Но он бы хотя бы был у меня… точнее, был бы просто рядом», — быстро исправилась Эмили, словно кто-то мог прочесть её мысли. Она вздохнула, поправила платье. Солнце медленно, лениво клонилось к закату, блестело в отражении окон. От скуки она принялась считать их: три, шесть, девять… в одиннадцатом кто-то был. Бледное лицо, тёмная макушка, определённо мужчина, виден чётко, словно картина в раме. Один из полицейских? Следователь? Но не тот, который расспрашивал их, тот был низкий и полный. Она бы скользнула по нему взглядом и стала считать дальше, если бы тот прошёл дальше по коридору или исчез за одной из дверей, но мужчина задержался: стоял и смотрел вниз. Эмили, ощущая, как по спине бегут мурашки (отчего, просто потому что она не ожидала никого увидеть или потому что даже с такого расстояние в жёстком лице читалась какая-то вольность, насмешка?) проследила за его взглядом. Сиэль стоял на том же самом месте, куда смотрел незнакомец, только обернулся в другую сторону: к нему как раз подходил дворецкий. Себастьян что-то разузнал. Насчёт чего — может, насчёт Костова, а может, насчёт человека, который следил за ними и доложил о несостоявшейся встрече полиции. Эмили торопливо встала, чтобы подойти и узнать наверняка, а когда опять подняла взгляд, человека в окне уже не было. Сиэль становился всё мрачнее после каждого слова дворецкого. С такого расстояния она мало что могла расслышать, говорили слишком тихо, но выражение лица молодого графа и его взгляд не оставляли сомнений: новости плохие. — Что-то случилось? — сразу же спросила она, когда приблизилась. Если дело касалось Костова, она имела право знать. Сиэль устало и разочарованно, словно догадка, на которую он надеялся, рухнула, взглянул в её сторону, но всё же ответил: — Костова спровоцировали на гнев, и теперь он под стражей. Это самый спокойный человек из всех, кого я знаю, но Болгария… Только его страна могла возбудить в нём такую злость. Я предупреждал его, чтобы он был осторожнее. Кто-то знал это, и расставил ловушку. Сердце у Эмили упало. — Под стражей? Что это значит? Он ведь ничего не сделал. Голос изменил ей и звучал тонко и неуверенно — слишком неуверенно для грозившего исчерпать себя терпения Фантомхайва. Острый ответный взгляд окатил холодной водой и заставил остудить тревогу. — Это мы с вами знаем, что он ничего не сделал, мисс Транси. Именно поэтому здесь нахожусь я и пытаюсь, как видите безуспешно, всё выяснить. Но я выясню, даже если на это уйдёт много времени. Что касается вас, если вам нечего больше сказать, прошу, идите домой, вы свободны. Она опешила от неприкрытой грубости, такой непривычной для вежливого, хоть и не всегда деликатного юноши, но после взяла себя в руки и кивнула. Прощаться с тем, кто только что буквально выпроводил её, было уж слишком, и Эмили молча отвернулась и со вспыхнувшими щеками зашагала вдоль подъездной аллеи к воротам. «Что даёт ему право обращаться со мной так? Нет, в самом деле — что?» Колкие, маленькие травинки мялись под подошвами жёлтых атласных туфель. Она была так занята мыслями об этой грубости, что не расслышала за спиной шёпот. — Мисс Транси, одну минуту! Одну минуту вашего времени, — уже громче окликнул её Михаэлис. Первым порывом было не оборачиваться, но позволить себе самой быть невежливой она не могла. Хотелось думать — от воспитания, накрепко вбитого Алоисом, но на деле оттого, что к дворецкому Сиэля она испытывала какой-то глубоко сидящий и совершенно иррациональный страх, тот же самый, что появлялся, когда она встречала Клода в коридорах поместья. Бог знает почему: ни один из них не опускался до того, чтобы каким-то образом оскорбить её, но сверхъестественная отрешённость одного и насмешливое спокойствие другого всегда выбивали из колеи. А ещё её до смерти раздражал Сиэль, ровно столько, сколько она его. Когда Эмили всё-таки обернулась, Себастьян, приложив руку к груди, хотя даже так было понятно, что любые его извинения неискренны, заговорил снова. — Прошу простить. Я уверен, вы достаточно добры, чтобы понять, как нынешние обстоятельства влияют на всех нас. Если позволите, прежде чем вы вернётесь к спокойствию вашего дома, мой господин хотел бы задать последний вопрос — не так ли, милорд? — он обернулся к хозяину, сдержанно кивая, но ей показалось, будто в кивке был знак, понятный им обоим, но не ей. Опять неизвестность! Опять вопрос! Ещё один? — Мне казалось, мне больше нечего сказать. Разве вы сами не дали мне это понять минуту назад? — не сдержалась Эмили. — Дал, и прошу за мою резкость прощения, — серьёзно ответил Сиэль. Сейчас она удивилась, наверно, больше, чем когда он так недвусмысленно отослал её. Просит прощения, такой человек, перед ней? Должно быть, вопрос, который он хочет задать, в самом деле важный. Что наговорил ему Себастьян, чтобы граф так быстро изменил своё мнение? И всё же Эмили не желала сдаваться так скоро, просто из упрямства. — Я устала, граф Фантомхайв, и думаю, выскажу общее мнение, если скажу, что на сегодня было слишком много вопросов. Может ли ваш подождать до завтра? — Нет, не может, если только вы не хотите иметь удовольствие видеть меня и завтра. Тон его вернулся к прежнему. Она натянуто улыбнулась: нет, видеться снова желания не возникало. Сиэлю, руку можно дать на отсечение, меньше всего на свете хотелось того же. — Пожалуйста, задавайте, если это не терпит отлагательств. — Себастьян только что допросил служанку убитого. Она вынуждена была признаться в том, чего не сказала в первый раз: несколько недель назад, три или четыре, к ней обратился мужчина, по его собственным словам давний друг Мак-Гахана, действовавший только в его интересах. Хозяину она об этом ничего не доложила: «Я скажу сам, когда придёт время», так он обещал. Даже вы видите, какая это глупость и непредусмотрительность с её стороны, прекрасно. Но девице по крайней мере хватило ума признаться в этом нам, хоть и слишком поздно. Она его описала, не угодно ли послушать? Эмили пожала плечами. Никакого конкретного образа, пока он говорил, у неё не сложилось. Чёрные волосы, светлые глаза, высокий, прилично одетый. На вид лет двадцать семь, но может, старше. Мало ли сколько людей подходило под это описание, почему Сиэль решил спросить именно её? Только лишь потому, что ему не к кому больше обратиться и он проверяет всех, кого знает? Тогда его предположения зашли совсем в тупик. — Нет, я не могу вам ничего сказать. В Париже полно людей с чёрными волосами и светлыми глазами, в Лондоне тоже, это ни о чём не говорит. Эмили не знала, почему ей пришло в голову добавить про Лондон, но Сиэль, как ни странно, зацепился за последние слова. — Да, в Лондоне тоже, вы правы. Скорее всего, этот человек англичанин, во всяком случае служанка заметила, что он говорил на английском и притом без акцента. Эмили удивилась, что попала пальцем в небо, но не более того. — Вы решили, что я его знаю, только потому что он англичанин? — Не только. Пояснять граф не стал, а она слишком устала, чтобы думать ещё и об этом, и безразлично спросила: — Он сказал служанке что-то ещё? Может, имя. Я понимаю, что настоящим он представляться бы не стал, но хоть каким-то должен был назваться. Или о том, где она сможет его найти? Сиэль покачал головой. Он сам уже должен был понять, что затея оказалась бесполезной. За него ответил дворецкий. — Нет, он убедил её, что сам будет приходить и, чтобы служанка была посговорчивее, подарил пару серёжек. Имени тоже не назвал, просто велел называть его милорд. Эмили вскинула голову. Запутанные улицы Лондона, палящее солнце почти как сейчас и церковь за оградой, густо увитой плющом. Словно это было вчера. Жемчужные серёжки, сунутые мужской ладонью в карман — и эти же ладони, стягивающие с плеч паутинку шали. Она вздрогнула всем телом: слишком уж реальны были эти воспоминания. Говорите «милорд», точно не прогадаете. Тот же человек или нет? Нет, нет, конечно. Эмили сжала ладони и незаметно впилась ногтями одной руки в мякоть, влажную от пота, другой. Не может быть, чтобы это оказался тот самый мужчина. — Что с вами? Она подняла глаза, поймала пристальный, хоть и утомлённый взгляд Сиэля. Снова эта настороженность. — Ничего, — выпалила она, не задумываясь, насколько достоверной выглядит её ложь. — В самом деле? — Да, в самом деле. Какое право он имеет спрашивать? Это её прошлое, её воспоминание. Её дело, в конце концов. Мельком, краем глаза, и то, потому что решила повернуться, чтобы не встречаться взглядом с Сиэлем снова, Эмили заметила, как от здания полиции отделился человек в белом. Разглядеть его как следует ей не дали. Сиэль решил идти до конца. — Вы ведь кого-то вспомнили, не так ли? — Нет. Допросный тон, от которого нельзя сбежать. Вместе со смятением вернулась прежняя злость — за его настойчивость, вечную к ней подозрительность, и за ту самую неприязнь, которую оба теперь не сильно старались скрывать. — Чего вы от меня хотите? Вы спрашиваете, спрашиваете и спрашиваете, как будто ждёте, что в какой-то момент мне надоест и я вам всё расскажу. Что я должна рассказать? Человек в белом шёл по лужайке, энергичным, бодрым шагом — шёл к ним. Но он был слишком далеко, чтобы Эмили прикусила язык. Сначала Сиэль спроваживает её, а потом как ни в чём не бывало возвращает, чтобы задать свой глупый вопрос. Как будто она собачка, которую можно подозвать, когда ему того хочется. Губы подрагивали. — Миледи, давайте не будем давать волю… — Нет, постойте. Я хочу спросить, — в голове плыл горячий туман, и Эмили стоило больших усилий продолжить, и притом спокойнее, чем она говорила до этого. «Если я стану вести себя будто истеричка, он никогда мне не ответит». — На этот раз я хочу спросить. Хорошо, каждый раз, когда мы с вами встречаемся, случается что-то из ряда вон выходящее. Я знаю, я согласна. Я признаю это. Тогда, в апреле и… — её взгляд скосился вправо: незнакомец приближался. — В чём вы меня подозреваете? — вопрос сорвался с языка сам собой, слетел прежде, чем она была готова его озвучить, как будто боялась не успеть. Солнце пекло затылок. — Ни в чём. С чего вы это взяли? «О, ему хватает наглости притворяться!» Внутри клокотало возмущение. Она запустила пальцы в волосы и всей ладонью отвела их с вспотевшего лба назад, к макушке, отлепила влажные пряди от шеи. — Ни с чего. Совершенно ни с чего! Ведь вы вовсе не смотрите на меня так, словно готовы вплести меня в любую свою историю в качестве подозреваемой. «Пускай ответит, пускай». — Если ваши предположения основаны на том, как я… — Да, основаны! А на чём основаны ваши? На том, что я сестра Алоиса? Она сама не ожидала, что скажет это, и порывисто втянула воздух сквозь приоткрытые губы. «Что это с ним, я попала в точку?» — Прошу прощения, что прерываю сцену, — совершенно не извиняющимся тоном сказал кто-то. Эмили мысленно взвыла и повернулась к источнику звука. Теперь Сиэль никогда не ответит, никогда не вернётся к этому разговору, если только она не начнёт его первой. Один-единственный вопрос, который её волновал, который она наконец решила задать. Она оглядела пришельца, всё ещё дрожа от негодования. От жары он расстегнул белоснежный фрак, под которым была чёрная, отделанная кружевами рубашка. Сейчас она видела, что белые не только брюки и фрак, необычным пепельным оттенком отливали и длинные волосы. Значит, не тот, кто смотрел через окно. Она бы даже сочла его красивым, встреться они в другое время, не перед зданием полиции и не тогда, когда от раздражения и отчаяния кровь кипела в венах. Довольное, улыбающееся лицо (как он смеет улыбаться!) настолько изводило своей неуместностью, что Эмили перевела взгляд на брошь на левой стороне его груди. Золотая булавка скрепляла бант и короткую цепочку, на которой держался миниатюрный портрет. Кто это, королева? «Ещё лучше». Она недоверчиво сделала шаг назад, ожидая реакции Сиэля на появление незнакомца. То, что он оказался удивлён не меньше её, стало очень приятной новостью — самой приятной из всех за последнее время. — Граф Грей… — глухо сказал он. — Граф Фантомхайв. Для Сиэля человек незнакомцем не был. «Как всегда, знает всех и вся. Но королева?» — Этот француз-следователь велел сообщить, что вашего друга задерживают до завтра, хотя, как по мне, вы это уже знаете, — Грей улыбнулся, но назвать искренне доброжелательной эту улыбку Эмили бы не решилась. — Вас снова допросят утром, к девяти часам. Сиэль кивнул, всё ещё в замешательстве. — До тех пор я буду вынужден вас настоятельно попросить не покидать дома, который вы арендуете в Париже. Вы ведь не возражаете, если мы применим маленькие меры предосторожности? — Что это значит? — Это значит, к вам будет приставлен человек, который будет следить, исполните ли вы мою просьбу, — тот равнодушно, как бы случайно коснулся золотой рапиры на перевязи. Он носил бархатные перчатки — чёрные, в тон рубашке. — Этот человек вы? — жёстко спросил Фантомхайв. Грея вопрос открыто рассмешил. — Ну как это могу быть я, вот же я перед вами. Я слишком заметный, чтобы исполнять такую роль. — Он скользнул взглядом по Эмили и, уже тише, посерьёзнев, продолжил, хоть и не счёл её присутствие настолько важным, чтобы отойти в сторону: — Знаете, у королевы сложилось мнение, будто вы саботируете свои обязанности. Эмили быстро перевела взгляд на Сиэля. В кои-то веки растерян, в кои-то веки невозмутимый Сиэль на её месте. — Я думал, что смог доказать обратное, устроив по вашей просьбе банкет для Карла Вудли. — почти спокойно выговорил он. — Выходит, Её Величество в Париже? — Да, конечно. Вы знаете, как она относится к этой либеральной выставке, и потому Её Величество хотела лично проследить за всем, — слово «всем» он выделил так явно, что даже Эмили хватило догадливости понять, что дело не только в выставке. — Неужели вам она об этом не сообщила? — снисходительно спросил Грей, а Фантомхайв стиснул серебряный набалдашник трости, но промолчал. «Какой у него взгляд… как осколок стекла». Следующие слова едва можно было расслышать, но Эмили расслышала. — Королева недовольна, что из-за вашей небрежности пострадал человек, — холодно заметил молодой человек, что так не вязалось с его прежней весёлостью. Сиэль выпрямился. Что-что, а сносить клевету он намерен не был — ровно как и неуважение. — И вы, и Её Величество знакомы со мной достаточно долго, чтобы понять, что небрежность мне свойственна в последнюю очередь. Как ни выводил её из себя Сиэль Фантомхайв, тон, которым он произнёс это безапелляционное заявление, вызвал в Эмили что-то похожее на восхищение. «Гордый», — подумала она, как в первую или вторую их встречу. — И последнее, что я должен вам сказать. Возможно, вас это заинтересует, возможно, нет, — Грей безразлично пожал плечами. — Королева может угрожать выслать вашего друга Костова из страны и лишить его имущества в пользу короны. Если докажет, что статья была написана им.