Брошь с аметистом

— Очень красиво, Вики. Белая — моя любимая. Поставьте в вазу, Абигейл. И да, мой чемодан, вы ведь его уже разобрали? Мисс Транси? — женщина охнула, обернувшись. — Вот незадача. Надеюсь, вы не сильно голодны? Если бы я знала, что вы встанете так рано, то распорядилась бы насчёт завтрака скорее. Как вам спалось? — Доброе утро. Всё в порядке, — неровно улыбнулась Эмили, — даже не знаю, что бы делала вчера, если бы мы не встретились. — Что вы, не могла же я вас оставить на улице. Садитесь с нами, выпейте пока чаю. Абигейл, я сама, ты лучше беги узнай на кухне, когда всё будет готово. Эмили послушно села, миссис Хантли принялась разливать чай по чашкам. Окно было открыто, и ноздри щекотал сладковатый запах белой сирени. — Вам не дует, девочки? Обе покачали головой почти одновременно, и миссис Хантли звонко рассмеялась. — Кстати говоря, Вики мне все уши успела прожужжать вчера о вашем платье и согласилась замолчать, только если я узнаю имя вашей модистки. Виктория, с ещё по-детски пухлыми щёчками, вспыхнула. Волосы и брови у неё были чуть темнее, чем у самой Эмили, и куда гуще, да и в целом через год-два она обещала стать настоящей красавицей — определённо в мать. — Моя модистка? Бернар Габен. Вернее, модист. — Француз? — поражённо выдохнула Вики, не проронившая до этого ни слова. — Где вы его нашли? — Мой брат его нашёл, и мы... оба им очень довольны. — Вот как? — переспросила миссис Хантли, не заметив паузы. — Так редко можно встретить кого-то, кто шил бы и для девушек, и для юношей. У нас в Шотландии все портные жуткие снобы, а портнихи, увы, и того хуже: требуют в три раза больше, чем здесь, в Лондоне. Теперь пришёл черёд Эмили удивляться. — Вы шотландка? Никогда бы не подумала. — Надо полагать, — она снова засмеялась, и смеялась до тех пор, пока не смахнула слезинку с ресниц. — Мой муж после того, как я сказала «да», признался, что сделал мне предложение именно потому что я, по его словам, совсем не похожа на шотландских женщин. Как вам это нравится? Если бы я узнала раньше, что это была единственная причина, то отказала бы. Но что поделать, я была ужасно влюблена, — она задумалась. — Хотя, если признаться, с тех пор мало что изменилось. Сколько, вы говорите, вам лет, дорогая? — Недавно исполнилось семнадцать. — В самом деле? Вы выглядите куда младше, я то же самое сказала миссис Лоусон, когда вас увидела. Я обручилась как раз в вашем возрасте и через два года дождалась Вики. Дверь открылась, и вошла служанка. — Надо же, Абигейл, вы нас будто поджидали с подносом. Благодарю. Когда стол уже был накрыт, миссис Хантли откусила от пышной горячей булочки так, что даже оставшаяся над губой капелька заварного крема нисколько не умалила её элегантности. В принципе, женщина всё равно поспешила воспользоваться салфеткой. Эмили разрезала маленькую жареную помидорку на четыре части и принялась за яичницу. — Милая, попробуйте этот чёрный пудинг. Я клялась, что никогда не отправлю в рот и кусочка, а теперь не представляю завтрака без него. Говорят, он ещё и страшно полезный: из-за овсяной крупы. Моя кухарка никогда её не жалеет. Эмили была рада всем этим милым банальностям, о которых говорила миссис Хантли, умолкающая разве что на несколько секунд, чтобы прожевать и проглотить очередную порцию чего-нибудь. Так, с разговором, редко требующим ответа, можно было держаться на плаву и не уходить в пенящиеся, как волны, мысли. И всё же краешком сознания Эмили понимала, что совсем скоро нужно будет попрощаться — хотя ей совсем этого не хотелось. Здесь не приходилось быть открытой, вежливость миссис Хантли грела, а самое главное — она и её дочь не были знакомы с Алоисом. Одно это уже вселяло уверенность. Ледяная скованность, что так часто сжимала до боли рёбра… сейчас почти исчезла. Эмили позволила себе облокотиться на спинку стула и взглянуть в окно. Пушистые гроздья молочно-белых цветков сирени почти касались рамы, а выше, между ветками, мягко светилось небо — лазурное, словно одно из её платьев. Солнца не было: оно скрылось за облаками, и всё утро пропиталось какой-то зыбкой прозрачной нежностью. Такой, что только хотелось шептать про себя: «Остаться бы на немного. Совсем на чуть-чуть». — Мисс Транси! Я говорю, что после завтрака сразу же пошлю кого-нибудь отправить письмо вам домой. — Письмо? — уголки губ опустились. «И правда, чуть-чуть». — Да, чтобы за вами приехали. К сожалению, мой экипаж в ужасном состоянии, а вчера миссис Лоусон была так добра, что одолжила свой. Видите, не стоит благодарности, у нас вышел такой маленький круговорот любезностей. О чём это я? Не ехать же вам в дилижансе совсем одной. Куда надёжнее будет подождать кого-то из ваших слуг. — Конечно. Всё именно так. Она назвала адрес, думая, может ли на самом деле теперь называть его домом. А могла ли вообще? Нет, не стоит начинать снова: портить утро не хотелось. Никаких мыслей об Алоисе — пока возможно. Успокаивающая ложь — ну и пускай. Она лгала самой себе десятки раз, разом больше — разом меньше. Улыбнулась как можно искреннее. — Спасибо за чудесный завтрак. Мне всё очень понравилось. У вас, кажется, очень красивый сад. — Милая? — переспросила миссис Хантли, и медово-карие её глаза заблестели. — Знаете что? Вы любите стихи? Нет-нет, молчите, конечно, любите. Как закончите с завтраком, сразу же проходите в библиотеку: она точно напротив столовой, а я пока поищу кое-что. Вики, ты не забыла? Через двадцать минут у тебя занятия музыкой. Думаю, тебе пора переодеться. — Да, мама. Виктория живо встала из-за стола, задвинула за собой стул и кивнула Эмили — одновременно весело и смущённо. «Настоящая красавица», — снова подумала Эмили. В библиотеке было полутемно, пахло старыми книгами и снова сиренью. Миссис Хантли, обнаружившаяся между рядами высоких шкафов, негромко чихнула. — Надеюсь, вы терпите книжную пыль. Что тут поделаешь, я ужасно привязана к старым изданиям, — сказала она, махнув рукой в сторону выцветших томиков. — Вот эти, на верхней полке, все достались мне от моей бабушки. Идите сюда. Было что-то в этом месте такое, что заставляло ступать тихо, почти неслышно. Эмили медленно приблизилась и сама не заметила, как женщина вручила ей что-то тяжёлое и шершавое; только ухватила покрепче. — Для Вордсворта я сделала исключение. Её издали относительно недавно. Эмили осторожно провела пальцем по позолоченным цветам на синей обложке. — Вы читали Вордсворта, не так ли? — спросила миссис Хантли. — Нет, если признаться. — Как, совсем ничего? — Ничего. — Тогда я вам завидую: прекрасно помню своё волнение, когда открыла его стихи в первый раз. Вот, думала я, вот, я же чувствую то же самое! Только описать не могу. А какая природа! Ну да что я, не хочу портить вам удовольствие первооткрывателя. Садитесь вот здесь, а если захотите почитать что-то ещё, берите не стесняйтесь. Не хочу, чтобы вы у нас скучали. Сверху послышалось пианино. Отрывистые, как крупные капли дождя, ноты совсем скоро смешались в один чистый поток. Эмили подняла взгляд: сердце её сжалось от непонятной нежности и в то же время тоски. — Если бы… — тихо произнесла она. — Если бы я могла отблагодарить вас как-нибудь. — О чём вы, дорогая? — Вы так добры ко мне. На самом деле. Не просто так, а будто… «Будто я что-то значу». Но она не продолжила. Сморгнула только-только выступившие слёзы и глубоко вздохнула, чтобы прийти в себя. — Извините. Я совсем расчувствовалась из-за фортепиано. У меня с ним всегда так. — Что вы. Очень вас понимаю, — сочувственно улыбнулась миссис Хантли, будто прочитав её мысли. — Что это за музыка? Женщина раскрыла рот, чтобы ответить, но голос был не её. — Прелюдия ми минор номер четыре. Шопен. Эмили порывисто обернулась. Не поверила своим глазам. Как такое возможно… Уильям держал в руках невысокий чёрный цилиндр. И, кажется, удивлён был не меньше её. Хотя нет, пожалуй, всё же меньше. Эмили посмотрела на миссис Хантли с немым вопросом, но та только широко улыбнулась вошедшему, и сеточка мелких милых морщинок — единственный след возраста — собралась в уголках её глаз. — Неужели. Неужели, — она радостно зашагала к Уильяму, но в последний момент будто бы вспомнила о сдержанности и только нежно похлопала его по плечу, как старого знакомого. — Кажется, кто-то обещал зайти ещё позавчера. — Очень виноват. Я решил, что вы с Викторией слишком устанете после дороги. Доброго дня, мисс Транси. Эмили покачнулась. Сон? Неужели вчера ещё не кончилось, и это всё один долгий сон? — Доброго дня, маркиз, — запоздало ответила она, не узнав свой голос. — Так вы знакомы? — изумилась миссис Хантли. — Дорогая! Вы словно привидение увидели. Уилл, взгляни, какая она бледная! Дорогая, вам снова дурно? Она взяла девушку под локоть и, не слушая возражений, усадила на подушку на широком подоконнике. Уильям, тот самый Уильям, переменился в лице и подошёл; смотрел обеспокоенно, как вчера вечером, и Эмили вдруг стало больно, совсем по-настоящему. Воспоминание ударило тупым лезвием ножа. — Скажи Абигейл, чтобы принесла воды, — женщина повернулась и мягко погладила её по руке. — Не волнуйтесь, сейчас всё пройдёт. Здесь и правда душно, я открою окно. Уилл, ну же. Не сон. Это был не сон. Ни сейчас, ни тогда. Эмили с трудом сглотнула, будто ей было тяжело переварить эту мысль, но теперь всё кончилось, «и правда прошло». К моменту, когда Уильям вернулся со стаканом воды и взволнованной служанкой позади, Эмили чувствовала себя почти хорошо, не считая похолодевших ладоней и внезапно накатившей усталости. — Я в порядке. Простите, что напугала вас. «И выставила себя чувствительной дурочкой, которая то и дело грозит свалиться в обморок». Она даже разозлилась на себя, что так отреагировала — и на что? На появление человека, с которым вела переписку. Для него это наверняка была одна из многих ничем не примечательных вежливых бесед. Вспомнился вечер, безрассудный побег на балкон в дождь, и Эмили только опустила голову, чтобы ни с кем не встречаться взглядом. Если бы она считала все разы, что называла себя глупой, к этому дню счёт наверняка бы перевалил за сотню. — Послушайте меня, — шепнула миссис Хантли и снова взяла её за руку — жест, который заставил всё же поднять глаза. — Не переживайте так, случается со всеми. Я вам говорила, дни моей юности редко обходились без ужасного самочувствия. Такова наша женская натура. Вам нужен свежий воздух, так что идите в сад, пока снова не полил дождь. Абигейл, проводите её, пожалуйста. Уильям, милый, если тебе… — Разумеется, — коротко кивнул он. — Чудно. Я распоряжусь насчёт чая и присоединюсь к вам. Ты не голоден? — Чая вполне достаточно, — улыбнулся он. Та вернула ему почти зеркальную улыбку, и Эмили только сейчас пришло в голову, что они, должно быть, родственники. В небольшом, но густо цветущем саду её догадка подтвердилась. — Знал, что тётя умеет удивлять, но не мог подумать, что в этот раз сюрпризом окажетесь вы. Вы ещё бледны. Вам ведь лучше? — Конечно. Нет причин беспокоиться. Ещё раз прошу прощения. — Не стоит. Он поправил манжеты рубашки, Эмили смущённо убрала прядь волос за ухо. Теперь, наедине, она понятия не имела, о чём завести разговор. Все банальные фразы для светской беседы вылетели из головы. Уильям прочистил горло. — Мне почему-то казалось, что граф забрал вас домой. Разве он не должен был? — Мы разминулись, — пожала плечами Эмили и села на скамейку. — Точнее… Я пошла искать кузена, а Алоис, наверно, потерял меня из виду и решил, что я с ним. Глупо вышло, правда? Они замолчали. Налетел ветер, и ничего, кроме шелеста листьев, не было слышно. Очень скоро стало прохладно, но Эмили не возражала: холод всегда возвращал её в чувства. А теперь всё было куда реальнее, чем когда-либо ещё: деревья в белой дымке цветов, шершавый камень скамьи и Уильям в двух шагах от неё, в коричневом жилете и с живыми карими глазами — такой тёплый на фоне пепельно-голубого неба. Впервые она заметила, что у него немного вьются волосы. Снова зазвучала музыка, даже тоньше и красивее предыдущей, пусть и с едва заметными паузами между нотами. — А эта? — хрипло спросила Эмили и поспешила тихо прокашляться. Уильям мягко улыбнулся. — Тоже Шопен. Виктория играет его с детства. Не могу сказать наверняка тональность, но это точно ноктюрн. — Вот как. Она ужасно хотела спросить его о чём-то, но понятия не имела о чём. Столько думать об этой встрече и… особенно теперь, когда время утекало сквозь пальцы. Пускай вчера всё вышло как нельзя более глупо и досадно, пускай она не знала, что будет дальше. Эмили незаметно сжала пальцы за спиной и шепнула на выдохе: — Вы получили… моё последнее письмо? Уильям повернулся, будто не расслышав, а она была слишком смущена, чтобы повторить. — Конечно, — наконец сказал он, чуть нахмурив брови. — Вы не получили ответа? Эмили замерла на полуслове. Получается, он писал ей. Но почему тогда… Алоис. Как можно было забыть о нём. — Наверно, затерялось по дороге. Как странно, — пробормотала она. — И правда странно. Хотя такое иногда случается. — Что случается? — улыбнулась миссис Хантли, неся изящный круглый поднос с чаем и вазочкой печенья. Уильям поспешно встал и взял поднос из её рук. — Тётя! Почему вы не попросили кого-нибудь помочь вам? — Глупости. Со мной ничего не сделается. Ты ведь останешься на обед, не так ли? Вики не терпится тебя увидеть, но господин Смит не разрешает ей прерывать занятие. — Обязательно. Как она? — Постоянно просит отца привезти ей новые книги и грозится выучить итальянский, если он не найдёт их в переводе. — Кончилась эпоха французских романов? — Боюсь, что так, — выдохнула женщина с преувеличенной скорбью. — Как вы, мисс Транси? Успели прийти в себя? — Да, благодарю вас. — Горничная уже передала посыльному весточку, что вы у нас, так что не волнуйтесь. Уверена, к ужину вы уже будете дома. Эмили только улыбнулась в ответ. Знали ли они, что именно это заставляет её волноваться? — Милый, когда ты уезжаешь? — В конце недели. Эмили обернулась, широко раскрыв глаза — раньше, чем поняла, что не имеет права на удивление. — Артур всё ещё стоит на своём мнении? — Вы знаете отца, — пожал плечами Уильям и понизил голос, явно цитируя: — Королева бойкотирует Всемирную выставку, а значит, ни один верный подданный не уронит своё достоинство настолько, чтобы это проигнорировать. — Он в своём репертуаре. Видимо, пятьсот лет для него явно недостаточно, чтобы понять, что отправиться во Францию — не значит изменить Родине. — Полагаю, что так. Заморосил дождь, холодный и свежий. Они все вместе добежали до крыльца дома и, отряхиваясь, укрылись в неосвещенном холле. Прежде чем куда-то уйти, миссис Хантли окликнула племянника: — Пока не забыла. Если найдёшь в Париже «Обручённые» Мандзони, возьми Вики: она давно о ней мечтает. Только не говори, что я тебе сказала! — Непременно найду. Дождь усилился, крупные капли забарабанили по окну. За стеклом металось от ветра размытое бело-зеленое пятно деревьев. — А вам? — тихо спросил Уильям, так что Эмили даже показалось, что она ослышалась. — Мне? — Вы что-нибудь хотите из Парижа? Щёки вдруг залило румянцем, а голова вновь опустела. — Я… — наконец произнесла она. — Почтовую карточку. Буду очень рада. — Как скажете, — улыбнулся Уильям и поднял голову, прислушиваясь к тяжёлым шагам на лестнице. — Судя по всему, занятия музыки закончились. Я пойду наверх. — Разумеется.

***

— Где? — сипло выдохнул Алоис с пустыми, будто стеклянными глазами. — В Лондоне, если быть точным: Болтон Стрит, 14. Насколько мне известно, по этому адресу проживает Чарльз Гордон, маркиз Хантли, и его жена. Маркиза приходится сестрой отца господина Уи… — Заткнись! — взревел Алоис. — Не смей продолжать. Она… Она, — воздуха не хватило, и он сжал кулаки, прежде чем продолжить едва слышно: — Ты делаешь всё, как тебе велят, верно, Эмили? Хорошо. Ты увидишь, чем это для тебя кончится. Клод. Если только ты однажды вздумаешь… — Вы же знаете, я буду с вами, до тех пор, пока получаю удовольствие от вашей сокровенной души. — Нет! Не говори «до тех пор, пока получаю от вас удовольствие». Не говори «до тех пор», — всхлипнул он и тут же вскинул подбородок. — Ты останешься со мной, пока я не исполню своё желание. И моё желание — уничтожить Сиэля Фантомхайва, которым дорожит тот демон. Чистая душа, что так жаждет Себастьян Михаэлис. Я разорву её на тысячу кусочков и скормлю паукам этого дома. От неё и следа не останется. — Именно так, господин. — И эта мерзкая девчонка. Которая… Посмела сбежать после всего, что я для неё сделал. Посмела уйти к этому замшелому проходимцу. Она пожалеет, что предала меня. Нет, Клод. Она пожалеет, что родилась на свет.