Мы понимаем

Пальцы едва шевелятся. Покрасневшие костяшки и застывшая корочка крови. Любое движение приносит лёгкую боль, губы растягиваются в подобие ухмылки, из-за чего на лопнувшей губе снова выступает капелька крови. Раскрытое окно не хочется закрывать. Мидория медленно поднимает руку к своим волосам. Те, как обычно, в полном беспорядке. Оттягивает несколько прядей, чтобы выйти из некого транса. Изуку спрыгивает с подоконника, в глазах темнеет. — Чёрт, — стук в дверь испугал, — Не думаю, что в состоянии разговаривать с кем-то. Аккуратные шаги к двери. Не успевает дотронуться до ручки — дверь уже распахивают, пихнув Мидорию в бок. –Ты, — красные глаза оглядывают парня с презрением. — Ты даже не в состоянии обработать раны. Неудачник. В руках Бакуго маленькая аптечка, сам он уже давно перебинтован и обклеен пластырями. Катсуки невозмутимо садится на кровать, шлепнув рукой куда-то рядом с собой. Зелёные глаза отразили неяркий свет лампы, и Мидория вдруг воспрял духом. Коротко рассмеявшись, он закрыл дверь и присел рядом с Бакуго. — Навевает воспоминания, — Мидория вновь расплывается в родной и широкой улыбке. — Заткнись, придурок. — Я так рад, что мы поняли друг друга. — Если не заткнешься, я закончу то, что начал ты, — сказано было с осуждением, будто бы Мидория должен быть инициатором драк, он ведь хороший парень. — Эй, это был единственный вариант, в котором мы бы идеально поняли друг друга. — Я мог убить тебя. Звенящая тишина пронзила комнату. Руки блондина замерли, и перевязка руки прекратилась. — Но. Всегда было это но. Ты не убил меня в детстве, не убил в средней школе, да и что таить, не убил сейчас, — Катсуки не мог оторвать глаз от бинтов и посмотреть в измрудные очи прожигающие его затылок. Вся смелость, с которой пришёл Катсуки рассыпалась, как пепел. Руки непроизвольно сжали бинты. — Вопрос ни в том, «когда», а «почему»? Этому должно быть объяснение. Здоровой рукой Мидория дотронулся до подбородка Катсуки, резко поднимая его вверх. Мидория дёрнулся, увидев животный страх, плескавшийся в красных глазах. Это картина и завораживала, и наводила на новые мысли. — С какой целью ты мне это говоришь? — подбородок не отдергивает, сам впивается серьёзным взглядом в Изуку. Знал бы Мидория, давно бы уже объяснил это и Бакуго, и себе. Но это игра между ними, начавшиеся после первой драки, в которой Бакуго, наконец, открылся Мидории, нравилась ему до чёртиков. Каждый раз, прощупывая почву и читая эмоции по глазам, Изуку погружался во что-то тягучее и приятное. Это чувство сводило мышцы, при этом вызывая эйфорию. И заставляла так крутиться шестерёнки, что голова отказывалась думать. — Каччан, между нами ничего нет. Фраза короткая. Казалось бы на первый взгляд неприятная, но в ней гораздо больше смысла для этих двоих. Бакуго будто расслабляется и смотрит спокойно. В глазах же Мидории триумф и счастье. — Верно, придурок. Просто мы принципиальные дебилы. Смех хриплый, но приятный ушам. Взгляд ловит каждое движение, каждый вдох. Связь. Это то, что оплетает их с ног до головы, узлом обвивая сердце, и готовится сжать его, даруя смерть. И эта смерть являлась проигрышем, победил тот, кто выжил. Но Изуку любит удивлять, поэтому Катсуки планирует умереть всего на мгновение раньше. Даже, если они и так это знают. Связь продолжит связывать их жизни до момента, пока кто-нибудь не выдержит и не «умрет». Ведь не всегда молчание — способ продления мучительной пытки. А крик — освобождение, что спасёт тебя. Хотя оно не спасёт, не примет, не продолжит, но не остановит, и лишь будет наблюдать, ожидая чего-то интересного.