18. Мой ласковый и нежный зверь.
11 мая 2021 г. в 15:23
Следующее утро в Хрустальном началось не с кофе. А с поэзии
Вы оба, средь несчастий всех
Меня дарившие удачей,
Здесь, с труппою моей бродячей,
Какой мне прочите успех? *1)
Именно с такими словами Этери следующим утром ворвалась на рабочее место размахивая коньками и хорошим настроением.
Обращалась к Дудакову, который сидел за столом и Глейхенгаузу, который подъехал с той стороны бортика.
— Этери, что это? — изумился Дудаков
— Не что это, а кто это! Гёте! «Фауст»! Всю ночь перечитывала, — с предельной серьезностью сказала Этери.
«Шутит» — подумал Дудаков
«Не шутит» — подумал Глейхенгауз.
— Она стихами разговаривает еще со вчерашнего вечера. Мам, это лечится вообще? — спросила Диана, которая шла за матерью следом, выходя на лед.
После своих приветственных рифмованных строф Этери посмотрела длинным взглядом в глаза Даниила. Он ей ответил таким же длинным взглядом.
Произошло впервые историческое событие. То, что будет потом происходить за бортиком на прокатах, в общественных местах, везде там, где словами не скажешь, а руками не обнимешь. То, что будут потом снимать и разгадывать. То, по чем их потом вычислят. Их фирменные приглядки и переглядки.
В тот день их глаза впервые встретились.
После нашего мистического разговора на льду я приехала домой. Внутри все бурлило, как в котле.
Не отпускало. Неужели и на мои истории нашелся читатель? Как-то было дрожаще-странно, что впервые тебя кто-то понимает без слов, на твоем привычном языке. Языке следов на льду, жестов, взглядов и атмосферы, смысла.
Я на льду всегда рассказывала истории. А когда мне не дали их рассказывать лично, я стала это делать через других. Ни один прокат не был просто так. Всегда это была история, которую я хотела донести миру. И они всегда были новы и откровенны. То, о чем мир еще не знал.
Но мир не знал моего языка и принимал его за красивый птичий щебет.
Мой язык был извне, его на этой планете не изучали. И так было волнительно-удивительно осознать, что меня такую высадили сюда не одну. Что меня понимают.
И как оказалось, понимают даже более, чем я сама могла понимать в тот момент.
В бурлящий котел мозга полетели страницы — «Фауст», «Мастер...», Пастернак.
Здесь прошёлся загадки таинственный ноготь.
— Поздно, высплюсь чем свет, перечту и пойму. *2)
Перечитывать! Понимать!
Читать вслух! Что он читал на последок?
Это нельзя было читать глазами.
Это надо было пробовать на вкус. Губами.
Все буквы «эр», которые скопились в этом сгустке пастернаковской Маргариты. И как брызги шампанского рассеялись по мне — моей фамилии, имени, отчеству.
Эр главная.
Разрывая кусты на себе, как силок,
Маргаритиных стиснутых губ лиловей,
Горячей, чем глазной Маргаритин белок,
Бился, щелкал, царил и сиял соловей.
Он как запах от трав исходил.
Он как ртуть Очумелых дождей меж черемух висел.
Он кору одурял. Задыхаясь, ко рту Подступал.
Оставался висеть на косе.
И когда, изумленной рукой проводя
По глазам, Маргарита влеклась к серебру,
То казалось, под каской ветвей и дождя
Повалилась без сил амазонка в бору.
И затылок с рукою в руке у него,
А другую назад заломила, где лег,
Где застрял, где повис ее шлем теневой,
Разрывая кусты на себе, как склок. *3)
И так грассируя я ходила в вечерний час по кухне. Пытаясь как в тайну мироздания, проникнуть глубже в смысл этой Маргариты и всех остальных Маргарит и ее свиты. Пытаясь получить после этих глубоких проникновений настоящий поэтический оргазм.
— Мааам, — заглянула обеспокоенно в кухню Диша, — мы с бабушкой волнуемся. Ты обложилась чертячьими книгами, — показывает мне дочь взглядом на открытые лежащие друг на друге издания «Фауста» и «Мастера», — бегаешь растрепанная по кухне и рычишь. Ты что сатану вызываешь?
— И вот поэтому ты пришла?
Шутить у нас в семье заведено на грани фола.
Я успокоила Дишу, обняла и уверила:
— Просто у твоей, Диша, мамы
В голове вырастают программы
Сказала и сама удивилась рифмованности сказанного.
— Господи, ты уже стихами разговариваешь. Мамочка, точно все нормально?
— Да, все как всегда
и бабушке тоже передай мое «да».
Пришло время десерта. Хотя сладкое на ночь нельзя, сегодня особенный день.
Я достала и покрутила в руках флешку.
Из динамика ноутбука полились первые несмелые звуки.
Как наши взгляды в будущем. Потом на кошачьих лапах тревожно вошли арпеджатто фортепиано, чуть позже задублировавшиеся с арфой. Эти два инструмента, по сути одно и то же: арфа оголенная душа, а фортепиано заточенная дека арфовых струн в деревянную броню от окружающего мира. И на эту женскую, мягкую, тревожную, но такую разную суть наложился нежный и ласковый зверь — маскулинный, длинный, твердый кларнет. А потом, когда они слились воедино — всё в музыке закрутилось, понеслось, стремительно ломая все устои и преграды. Зарождался шедевр. Яркий, который у всех вызывал восторг и заставлял смотреть и слушать себя с придыханием.
Так зарождались МЫ.
В голове кружил этот свадебный вальс. А я интуитивно чувствуя, что да, ОНО, продолжала искать: почему, почему? Должны же быть разумные аргументы на мои вопросы.
И…находила их.
Аргументы. Связки. Привязки. Сюжеты. Параллели.
И тяжело дыша, как-будто я оттанцевала весь этот вальс поисков сама, здесь и сейчас — откинулась на стену.
— Что ты за сатана Даниил Глейхенгауз?
Откуда ты все знаешь?
Как ты мог рассказать мне обо мне даже то, что я не знала, как рассказывать?
По наитию это чувствовала, а как рассказывать не знала.
А конкретно по вальсу еще и не могла. Рана свежая. А ты за нее так схватился и содрал так брутально ту верхнюю корочку, которая на ней уже начала появляться.
Как ты это схватил?
Я ставила об этом программы. Но как рассказать сама себе не знала.
А ты взял так просто и рассказал. Словами. Вчера.
Расскажешь и завтра!
Мимо закрытой двери на кухню, где происходила ночная вакханалия с чертями и вальсами прошла Этери Петровна. Она не стала заходить. Чтоб не спугнуть.
«Пусть лучше так, чем плачет каждую ночь над чашкой чая в темноте», — подумала она и прошла к себе.
В ту ночь я впервые за долгие годы не плакала. Я начала учиться мечтать.
Одним стихотворным приветствием я в то утро не ограничилась. «Фауст» меня переполнял, а значит фонтанировал.
Бросив через Дудакова моим спортсменам наставления:
Я вам сказала, что во благо.
Вы и варите вашу брагу.
Без разговоров за котел!
День проморгали, день прошел, —
Упущенного не вернете.
Ловите на ходу, в работе *1)
Поехала ловить еще одного спортсмена. Он так ловко справился с поставленной перед ним задачей по скольжениям, что проскользил прямо мне под кожу и удобно там расположился по периметру.
Перехватываю его за руку возле запястья.
— Рассказывай.
И он начинает мне рассказывать взглядом. Мне становится не по себе.
— Рассказывай словами! — требую я
— Кто вносит в шум разрозненности жалкой
Аккорда благозвучье и красу?
Кто с бурею сближает чувств смятенье?
Кто грусть роднит с закатом у реки?
Чьей волею цветущее растенье
На любящих роняет лепестки?
Кто подвиги венчает? Кто защита?
БОГИНЯ под сенью олимпийских рощ!
Кто это? — Вы! Человеческая мощь! *1)
Молчим. Смотрим. Я вспоминаю как дышать, чтоб себя не выдать.
— Фауст?
— Фауст.
— А теперь по сути. По вальсу.
— Она похожа на Юлю. Внешне. У Серафимы тот же взгляд, что и у Юли в Шиндлере, и вообще. Я пересмотрел ее юниорские программы. И то, что и Серафима и Юля в один и тот же период катали в короткой программе «Не отрекаются любя» — это не совпадение. Это подсказка, значит так и должно быть. Отречься можно по-разному. Но любя — никогда. «Новая» Юля должна закончить Ваш гештальт — прокатать «старую» Юлю. Исповедаться за нее на льду, попросить прощения. Это Вам надо, чтоб идти дальше. Чтоб не курить до утра на балконе в южный воздух. Иначе на льду будут и далее одни сплошные Юли. В сказках все заканчивается свадьбой. А Вы заканчивайте эту сказку с таким скомканным и некрасивым концом, свадебным вальсом.
Ласковый и нежный зверь. Главная героиня, Ольга — девушка, внешне «ангел во плоти», на первый взгляд чиста, наивна, легка. А внутри прогнившая и расчетливая душа. Которая проезжает по всем, кто ее любит, грязной гусеницей танка, давя их души, любовь и уважение к себе. Беспринципная дрянь. Как и Юля.
А еще именно этот вальс открывал ту самую Олимпиаду 2014 в Сочи. Вы знали?
Даниил говорил еще что-то… Но то, что я уже услышала было настолько пронзительно
Я сжала его запястье так крепко, что сама почувствовала, как стала впиваться в его кожу.
«Я тоже проникну под твою кожу, не тебе одному!»
— Замолчи!
И в последнем споре возьму тебя — замолчи! —
У того, с которым Иаков стоял в ночи. *4)
Говорю рублеными фразами. Не могу по другому. Знаю, что если открою рот — хлынет всё. А уж это лишнее. Он и так слишком в теме.
— Откуда всё знаешь?
Даниил шутя снимает эту звериную атмосферу, которая сейчас между нами.
— Просто я Баба Ванга. Гадаю. Недорого. Иногда угадываю, — смеется он.
«Нет мой милый, это угадать нельзя. Это надо быть мною, чтоб так чувствовать».
— Едем в Новогорск. Будем ставить. Пробовать. Вместе. Раз всё так идет.
— Хорошо, — отвечает Даниил счастливо.
— Это не был вопрос. И ответ мне был не нужен. Если не хочешь, можешь не ехать. Но ты поедешь.
Я видела, как он смотрел, когда мы ставили с Авербухом. Он поедет.
На сим отъезжаю и на развороте.
— И перестань мне «выкать». После того как ты меня лишил моей подкожной девственности, ты на мне должен или жениться, — смотрю смутился, а пусть привыкает к моим словесным «коленкам», —
или…быть равным. Тянись. Дерзай.
*1) Гете. «Фауст»
*2) «***» Стихотворение Б.Пастернака, которое Даниил потом читал Этери на балконе в Граце
*3) «Маргарита» Б.Пастернак
*4) «Я тебя отвоюю» М.Цветаева. В этих строках аллюзия к библейскому сюжету противостояния Иакова и Господа Бога. Известно, что Богу понравилась храбрость Иакова, и после полуночной схватки он благословил его.