* * *
Вэй Усянь намеренно не идет в направлении Гусу. Конечно же, нет. Он скиталец-бродяга, закаленный месяцами пути, не знающий ни карты, ни компаса, ни Полярной звезды, выбирающий дорогу лишь по велению собственного сердца! Он вольная птица, подвластная лишь ветру! А если ветру вздумалось дуть немного на северо-восток, так это только его, ветра, дело. – Странник – он и есть странник, – назидательно объясняет он Яблочку, сбрасывая тяжелую сумку ей на спину и разминая затекшие плечи. – Неважно, куда идти, главное – как! Яблочко дергает хвостом и пинает его по лодыжке. Они долго идут, не встретив никого по пути, им не с кем разделить этот огромный полог неба над головой. Вскоре холмы Юньмэна сменяются равнинами, и лишь далеко на востоке виднеются горные гряды. Песня весны – щебет птиц и звонкое журчание ручьев – сопровождает их повсюду, нарушаемая лишь редким пением Вэй Усяня и все более недовольным фырканьем Яблочка. Деревья вокруг вновь надевают яркие наряды, в этот раз цвета ярко-красных азалий и нежно-розовой сливы. Вэй Усянь думает о персиковых косточках, которые он зарыл летом, и гадает, проросли ли они. Однажды вечером после долгого перехода по равнине, вновь увидев вдалеке холмы, Вэй Усянь устраивает привал прямо на траве. Небо переливается оранжевыми росчерками вечернего солнца, и он пишет одну картину за другой, запечатлевая пейзаж. Вот горы Хуаншань, высокие темно-серые пики, покрытые свежей зеленью молодых сосен, далекие хребты, исчезающие в дымке. Вот река Янцзы, обрамленная плодородными берегами, она течет все дальше и дальше, исчезая на горизонте, где, несомненно, впадает в соленые морские воды. Повинуясь порыву, он достает еще один лист бумаги и расправляет его на коленях. Эта бумага не мнется так легко, как прежняя, оттого, что столом ему служат то поваленные стволы деревьев, то замшелые камни. Цзян Чэн выдал ему немалый запас хорошей, прочной бумаги, чтобы легче было рисовать и писать глупые тоскливые письма этому твоему глупому Превосходительству, Ханьгуан-цзюню. Вэй Усянь тогда принципиально отказался придумывать достойный ответ на это заявление и тут же швырнул в лицо брату вареную капусту – лист с мокрым шлепком прилип к краснеющему лбу Цзян Чэна, и в последовавшей потасовке сказанные слова были забыты. Правда, это не помешало Вэй Усяню проснуться той ночью, снова и снова прокручивая их в голове. Твое глупое Превосходительство. Твой Ханьгуан-цзюнь. Твой Лань Чжань. Под уютное потрескивание костра Вэй Усянь снова обмакивает кисточку в тушь и начинает неторопливо писать. Лань Чжань, посмотри на эту картину, видишь, какая длинная река! Я слышу, как ее воды рассекают землю, извилистой змеей прокладывая себе путь сквозь камень, торопятся туда, где ты. Огромная зеленая нить, что связывает нас. И если я пойду на восток, приведет ли она меня к тебе? Он складывает высохшие рисунки в сумку, письмо же отправляется прямиком в огонь. Утром Вэй Усянь вылезает из теплого кокона, свернутого из одеял под деревом, и идет к реке плеснуть в лицо воды. Она оказывается такой холодной, что он шипит от неожиданности и, выпрямляясь, стряхивает капли с лица. Но плавное течение реки притягивает взгляд: она стремительно движется мимо берега, на котором он стоит, и уверенно прокладывает себе путь к горизонту. А на горизонте, понимает он, скорей всего, ждет следующий город. – Хм, – бормочет Вэй Усянь, забывая о своем мокром лице. Он слышит, что Яблочко проснулась и уже недовольно фырчит. Быстрая река неостановимо несет свои воды вперед. – Может, я все же принял правильное решение. Он откладывает бесцельные блуждания на потом и следует за Янцзы в поисках очередной работы. Эта дорога приводит его туда, где он сейчас, – расправляется с последним из толпы лютых мертвецов. Эти оказались самыми мерзкими из всех, с кем он имел неудовольствие столкнуться за последнее время вне городских стен. Суйбянь по-прежнему привязан к поясу – хоть Вэй Усянь и практиковался всю зиму в Пристани Лотоса, он все еще не может держать его в руках больше фэня, чтобы не свалиться от истощения духовных сил. Он играет финальную трель на Чэньцин, как вдруг мертвец впивается когтями в руку одной из заклинательниц, что сражаются с ним вместе. Чэнь Ляньчжу не издает ни звука, когда острые как бритва когти вспарывают плоть на ее плече. Мертвец отшатывается и падает, повинуясь пронзительным звукам, что издает Чэньцин. Девушка лишь вздрагивает и прижимает руку к ране. Вторая попутчица Вэй Усяня тут же бросается к ней, быстрым движением убирая меч в ножны. – Чжу-эр, – с тревогой в голосе говорит Ван Цзывэй, – с тобой все в порядке? – Не волнуйся, не так уж все страшно, – отвечает Чэнь Ляньчжу, но тут же вскрикивает, когда подруга тянет ее за руку, чтоб осмотреть рану, из которой медленно сочится кровь, окрашивая алым руку и ее розовое одеяние. – Правда, я в порядке, не беспокойся… кх-х… – Но тут у нее внезапно подкашиваются колени, и она рухнула бы лицом в грязь, если бы не Ван Цзывэй, уверенной рукой удержавшая ее за талию. – Ох… кажется, я израсходовала слишком много духовных сил на этих мертвецов, – все же признает Чэнь Ляньчжу, пытаясь поднять голову, и беспомощно моргает, когда Ван Цзывэй обеспокоенно кладет ладонь ей на щеку. – Цзецзе (1), кажется, тебе придется меня нести, потому что сама идти я не могу. – Конечно, – совершенно уверенно отвечает ее подруга. Она оборачивается к Вэй Усяню и пристально смотрит на него, но при этом видно, что все ее внимание сосредоточено лишь на девушке в ее руках. – Господин Вэй, прошу меня простить, но… – Нет-нет, – перебивает ее извинения Вэй Усянь, – я здесь все уберу! Я рад, что госпожа Чэнь и госпожа Ван были так добры, что присоединились к ночной охоте. Отнесите ее в гостиницу, а я вернусь, как только закончу здесь. Госпожа Чэнь, прошу простить меня, что не успел вовремя разобраться с последним лютым мертвецом. Ваша рана на моей совести. – Нет! – машет рукой Чэнь Ляньчжу. – Это вовсе не ваша… – Но ее подруга вздыхает и придвигается ближе, прерывая разговор. – Чжу-эр, прекрати дергаться, рана откроется, – наклоняясь к ней, говорит Ван Цзывэй, а затем обращается к Вэй Усяню: – Господин Вэй, спасибо вам. Больше не отвлекаем и прощаемся. Увидимся в гостинице. Он улыбается им и машет рукой. Ван Цзывэй подхватывает Чэнь Ляньчжу на руки и направляется в сторону города. – О! Цзецзе такая сильная. Ох, прости, я испачкала в крови твою одежду, – игриво говорит Чэнь Ляньчжу. Они еще недалеко ушли, и Вэй Усянь видит, как она пытается оттереть темное пятно на плече подруги, и едва слышит, как та отвечает: – Чжу-эр, я сегодня в твоей одежде. – В тихом голосе звучит такая нежность, что ее теплом хочется согреться. – Я потом постираю, не переживай. Вэй Усянь смотрит им вслед до тех пор, пока они не скрываются из вида, и возвращается к работе. На поляне валяется множество трупов, и под лучами полуденного солнца на их искореженных лицах написано облегчение. Земля гудит от кишащего на телах роя мух, привлеченных серой разлагающейся плотью – трупы ужасно воняют, и Вэй Усянь захлебнулся бы от этого запаха, если бы не долгие годы, прожитые среди того же гниения и не собственное тело, что ежедневно стучалось в дверь смерти. В отсутствие компаньонов наступает тишина. – Теперь только я и вы, ребята, – говорит он, чувствуя себя странно опустошенным, и подносит Чэньцин к губам.* * *
На обратном пути через город Вэй Усянь идет вдоль ручья, текущего прямо по улице. Все поселение построено вокруг озера в низине и пронизано каналами, что обеспечивают жителей проточной водой. Добравшись до центра города, он огибает большой пруд в форме полумесяца, глядя на множество лотков, установленных по берегу. Город изобилует цветами, запахами и звуками, они заполняют узкие улочки и все пространство от каменных стен до изогнутых черепичных крыш. Юные девушки и старенькие бабушки одинаково машут ему руками от своих прилавков, приглашая попробовать их товары. – Подходи, попробуй наши се кэ хуан! (2) Свежие, сладкие, с начинкой из красных фиников! – Мальчик! Разве не хочешь отведать вкусных бобовых конфет? – Луковые блинчики! Горячие луковые блинчики! И хотя он не подходит к прилавкам, от столь откровенной демонстрации лакомств во рту скапливается слюна, и он вспоминает, что рано утром, когда они с Чэнь Ляньчжу и Ван Цзывэй отправились на охоту, улицы были еще совсем пустынны и никакой провизии купить не удалось. Один запах привлекает Вэй Усяня больше остальных, и он как заколдованный следует за велением собственного носа, утыкаясь в маленькую лавочку на обочине дороги в тени покосившегося старого каменного дома. Седовласый старик, сидящий за прилавком, прищурившись, следит за его приближением с неожиданной настороженностью. Теперь, когда Вэй Усянь находится прямо перед лотком, теплый, насыщенный аромат становится еще более аппетитным. Перед ним стоят многочисленные подносы с тофу: половина обжарена во фритюре до золотисто-коричневого цвета и, несомненно, является источником этого уникального маслянистого аромата. На другой половине подносов лежат кубики, покрытые причудливой белой шерстью. Она напоминает Вэй Усяню пушок сережек на деревьях, который на севере заполняет улицы по весне и цепляется за темные волосы, как снег. – О боги, – говорит он, осматривая содержимое прилавка. – Шушу (3), ваш тофу такой ароматный! Я никогда раньше не видел ничего подобного, должно быть, это потрясающе вкусно! Старик беззубо улыбается и берет его в оборот. – Какая проницательность! Молодой господин, должно быть, не местный. Вы не найдете ничего подобного больше нигде! Это мапо тофу. Я оставил свежеприготовленный тофу на пять дней, и он стал пушистым и приобрел уникальный вкус! У меня здесь есть и обычный тофу, очень вкусный с соусом из бобов. А вот здесь, справа, жареный! Обещаю, этот тофу добавит аромата вашей трапезе и очень быстро наполнит пустой живот. Что скажете, господин? Вэй Усянь чувствует, как жалобно урчит его живот. Ну, вот и ответ. Вскоре его кошелек становится легче на несколько медных слитков, а руку приятно оттягивает горячий сверток с жареным мапо тофу. Он уже почти отходит от прилавка, как вдруг его посещает еще одна мысль. – Шушу так великолепно готовит, должно быть, у него непревзойденное чувство вкуса... Этот скромный путешественник задается вопросом, где здесь можно купить хороший суп? Мои друзья не очень хорошо себя чувствуют, и им нужно что-то укрепляющее, чтобы вернуть бодрость духа. – М-м, – говорит старик, задумчиво сведя брови. – А-а, суп из куропаток лао Чжана – лучший в городе. Он повар в гостинице, что дальше по улице и налево. – Какое счастье, что мы живем именно там, – приходит в восторг Вэй Усянь. – Спасибо за рекомендацию! – Он еще раз улыбается старику и вновь вливается в спешащий по улице людской поток. После гомона толпы тишина гостиницы кажется благословением, и Вэй Усянь с облегчением проходит внутрь. Он направляется прямиком к стойке, за которой хозяйка просматривает свои записи, включает обаяние на всю катушку и заказывает суп из куропаток и в придачу фирменное блюдо. – Значит, суп из куропаток и яичные пельмени! Доставим прямо в вашу комнату, господин. Если нужно что-то еще, дайте знать! – кричит она через плечо, уже торопясь в сторону кухни. Проходит совсем немного времени, когда приносят еду. Глиняный горшок с бульоном теплый на ощупь, Вэй Усянь снимает крышку, чтобы выпустить ароматный пар, и всматривается в мясо куропатки, плавающее в прозрачном бульоне вместе с грибами муэр (4). На блюде сбоку масляно блестят желтые яичные пельмени, каждый в форме небольшого полумесяца. Жареный во фритюре тофу также отправляется на блюдо. Вэй Усянь поливает тофу соусом из бобов и с удовольствием наблюдает, как густая красная жидкость водопадом льется на хрустящие золотистые кубики. Когда он размышляет, как все это передать, в тонкие деревянные двери снова стучат, и он, открыв, видит Ван Цзывэй, стоящую в узком коридоре. – Госпожа Ван, – с удивлением говорит он. – Господин Вэй, – приветствует она, склоняясь в легком поклоне. – Я решила, что вы уже должны были вернуться. И слышала ваши шаги на лестнице. – Ха-ха, должно быть, я слишком громко топаю. А вы пришли очень вовремя – я как раз заказал еду, наверняка вы обе очень голодны. Не поможете мне все это унести в вашу комнату? Возьмите, пожалуйста, блюдо с тофу. У девушки рот открывается от изумления. – Вы слишком добры, господин Вэй, спасибо! Но я не могу принять… – Нет, я настаиваю. Прошу, не отказывайтесь, это вкусно. – Ну хорошо, – вздыхает Ван Цзывэй, стараясь не рассмеяться. – Но тогда я возьму две тарелки, хотя бы это я могу сделать, а горшочек возьмите вы. Она берет тарелки с яичными пельменями и тофу и идет к своей комнате. Вэй Усянь останавливается у входа, руки приятно греет теплый горшочек. Ван Цзывэй, услышав, что он остановился, поворачивает к нему голову: – Что такое? – А, – робко говорит Вэй Усянь, – я только что понял, что в комнате спит госпожа Чэнь. Наверное, мне не стоит входить. Давайте я оставлю горшочек у входа и вернусь к себе… Ван Цзывэй прерывает его звуком, который в устах кого-то менее спокойного мог бы сойти за фырканье. – Что вы такое говорите! Клянусь вам, Ляньчжу нет до этого никакого дела. Если вы думаете, что мы настолько заботимся о приличиях, то вы ошибаетесь. Не беспокойтесь об этом. К тому же вы купили еду на свои деньги, господин Вэй, конечно же, вы должны ее поесть. – Она с подозрением хмурится. – Не говорите мне, что не разделите с нами трапезу. Вэй Усянь отводит глаза, чувствуя себя странно виноватым под ее пристальным взглядом. – Я не хотел помешать… – О небеса, господин Вэй, вы что, собираетесь просто оставить нам еду и уйти? – Ну, вы ведь заботитесь о госпоже Чэнь и вам некогда беспокоиться о еде, а я просто еще раз прогуляюсь до торговых рядов. – Ни в коем случае! А теперь несите горшок внутрь, у меня всего две руки. – С этими словами Ван Цзывэй ногой толкает дверь – давненько Вэй Усянь не видел, чтобы кто-то так делал – и входит в комнату. Он послушно следует за ней. Их комната в точности такая же, как его собственная, разве что менее пустая, потому что в ней находятся вещи сразу двух человек. На низкой деревянной скамье лежат две сумки, два меча у стены прислонены друг к другу и скрещиваются блестящими эфесами. Чэнь Ляньчжу лежит на широкой старенькой кровати и спокойно дышит, ее лицо безмятежно в мягких лучах солнца, проникающих через окно. На ней чистая одежда, а рука под богатой фиолетовой тканью, по всей видимости, обработана и тщательно забинтована. Ван Цзывэй пересекает комнату и, поставив тарелки, приседает у кровати, края ее бледно-зеленого одеяния стекают на пыльные половицы. Она осторожно протягивает руку, пальцы задерживаются на влажном виске Чэнь Ляньчжу, слегка поглаживая мягкие волосы, прилипшие к коже. Касания так нежны, будто девушка на кровати сделана из чего-то драгоценного – сотканное из золота сокровище, сверкающее в солнечном свете. Как будто каждое прикосновение к ее коже – благословение. Вэй Усянь переминается с ноги на ногу в дверях. Странным образом он думает о свежем горном воздухе и нежном звуке гуциня. – Чжу-эр, – шепчет Ван Цзывэй, – Чжу-Чжу, малышка, проснись. Мы принесли поесть. – Цзецзе? – сонно потягивается ее подруга. – Ты вернулась. Без тебя так холодно. – Она вытаскивает руки из-под одеяла и обхватывает ладонями лицо Ван Цзывэй. – Поцелуй меня? Внезапно Вэй Усянь понимает, что больше не способен смотреть на них. Он отводит взгляд, сердце колотится в груди. Он прикрывает дверь, привлекая их внимание. Чэнь Ляньчжу поворачивает голову на звук, розовые губы все еще сложены для поцелуя. – О, господин Вэй, – смаргивает она остатки сна и садится на постели. – Госпожа Чэнь, – кивает ей Вэй Усянь, – надеюсь, вашей руке уже лучше. Ван Цзывэй обнимает подругу за плечи, помогая ей устроиться на подушках и убирая длинные пряди волос за спину. – Осторожно, Чжу-эр. Ты только посмотри – господин Вэй купил нам еды. Давай-ка чем-нибудь тебя покормим, и тебе станет лучше. Она помогает Чэнь Ляньчжу перебраться за стол и садится рядом, а Вэй Усянь устраивается напротив них, разливает в три миски горячий суп из куропаток и подвигает к ним поближе тарелки с тофу и яичными пельменями. – Цзецзе, может, ты меня покормишь? Я все же ранена, – с жалобным видом говорит Чэнь Ляньчжу. – Чжу-эр, ты левша. Та дует губы, а Ван Цзывэй, ничего больше не говоря, начинает накладывать еду ей в тарелку. Вэй Усянь воспринимает это как сигнал к началу трапезы. Сначала он пробует пельмени. Яичная оболочка придает сочной свиной начинке дополнительный вкус, и Вэй Усянь решает, что такие пельмени нравятся ему даже больше, чем обычные, с оболочкой из теста. Суп из куропаток оказывается тоже очень вкусным, даже несмотря на то, что почти не пахнет. Нежное темное мясо легко отделяется от костей и согревает от рта до самого желудка. Даже грибы муэр, которые в детстве ему не нравились, отлично дополняют суп своей одновременно хрустящей и скользкой мякотью. – Цзывэй-цзецзе не любит зеленый лук, – объясняет Чэнь Ляньчжу в ответ на любопытный взгляд Вэй Усяня, наблюдающего, как она вылавливает зелень из тарелки Ван Цзывэй. – Зато я его обожаю! Идеально подходящие друг другу вкусы для идеальной пары. Она говорит это так обыденно, чем вызывает у него невольное восхищение своей непоколебимой уверенностью в безусловности их любви. Ван Цзывэй смотрит на подругу – та же уверенность отражается в ее обожающем взгляде. Глядя друг на друга, они будто говорят без слов. Вэй Усянь не обращает внимания на скручивающийся в животе узел и пытается отвлечься на мапо тофу. – О, – говорит он, распробовав вкус на языке и ненамеренно нарушая тишину, – я и не ожидал, что будет настолько вкусно. Хрустящая корочка уступает место мягкой сердцевине с насыщенным вкусом и легкой кислинкой соуса. Жареные во фритюре волоски тофу очень нежные и тают во рту. Вэй Усянь еще при покупке подумал, что ему понравится, но не подозревал, что настолько. Ван Цзывэй наконец отводит взгляд от подруги. – Я так понимаю, вы никогда не пробовали мапо тофу, господин Вэй? – Она жует золотистый кубик, обильно политый бобовым соусом. – Хм. Чжу-Чжу, тебе может показаться недостаточно острым. – Цзецзе! – с восторгом говорит Чэнь Ляньчжу. – Ты меня знаешь лучше всех! – И добавляет в ответ на удивленный взгляд Вэй Усяня: – Я и сама сносно готовлю, но мне не сравниться в этом с Цзывэй-цзецзе. Она знает, что мне нравится, лучше, чем я сама! Если она готовит для меня, то никогда не ошибется с количеством соли, сладости и кислоты. А если речь идет об острых блюдах, она всегда добавляет побольше перца чили. – О! Если госпожа Чэнь любит острое, так у меня в сумке как раз лежит масло чили, я схожу… – Вэй Усянь собирается было встать, но Чэнь Ляньчжу удивленно распахивает глаза и машет ему сесть обратно. – Ай, господин Вэй, не беспокойтесь вы так, все уже очень вкусно! К тому же, если мы добавим чили, цзецзе не сможет это есть. Она совсем не любит острое. Она легонько толкает подругу локтем и лукаво улыбается. Когда их плечи соприкасаются, Ван Цзывэй рассеянно поднимает руку и кладет ладонь ей на поясницу. От этого прикосновения выражение лица Чэнь Ляньчжу смягчается. Она настолько естественно подается навстречу, что в этом жесте читаются годы близости, как будто рука Ван Цзывэй – это продолжение ее собственного тела, и они двое становятся одним. Вэй Усянь смотрит на них и не может не хотеть для себя того же. Если бы Лань Чжань… Если бы Лань Чжань – что? Должно быть, он совсем спятил, раз ему в голову лезут такие мысли. – Я тоже знаю такого человека, – тихо говорит Вэй Усянь, недолго помолчав. – Несчастны те, кто не переносит острой еды, правда? Он подхватывает с тарелки очередной кусочек тофу и тщательно жует, чтобы больше ничего не говорить.* * *
Когда Вэй Усянь собирается уходить, девушки берут с него обещание поужинать с ними. – Вы купили обед, – настаивает Чэнь Ляньчжу. – Позвольте нам отблагодарить вас! А еще мы купим фруктов вашему ослику, этому несчастному созданию! – О, Яблочку понравится, – улыбается Вэй Усянь в ответ на ее заботу. – Но будьте осторожны, это может закончиться тем, что она отправится с вами. Чэнь Ляньчжу смеется и опирается на плечо Ван Цзывэй. – Ох, цзецзе, от всей этой еды меня снова клонит в сон. Вэй Усянь понимает намек и поднимается с места. – Госпожа Чэнь, госпожа Ван, оставляю вас отдыхать. Увидимся вечером. Чэнь Ляньчжу машет ему рукой, глаза у нее закрываются, и она кладет голову на плечо подруги. Попрощавшись в последний раз, Вэй Усянь направляется к двери, держа в руке стопку тарелок, которые нужно вернуть в его комнату. Последнее, что он видит, закрывая за собой дверь, – Ван Цзывэй, склонившуюся для поцелуя к лицу Чэнь Ляньчжу, и черную занавесь ее волос, щитом отгораживающую их от всего мира; Чэнь Ляньчжу, прижавшуюся к ее груди, скрытую от взгляда, не считая тонких рук, обвивающих плечи подруги. Дверь захлопывается. Вэй Усянь ненадолго замирает, а затем разворачивается в пустоту коридора и уходит к себе.