I love you, mom

Мам, помнишь ту фразу, которую ты сказала мне как-то в мои двенадцать лет? Как сейчас помню, мы с тобой тогда были в больнице у бабушки — это были её последние дни, она стремительно умирала от рака. Тогда, в свои двенадцать, я впервые столкнулась с таким понятием, как смерть. Смерть. Жестокая, неумолимая, — она пришла и мгновенно забрала у меня бабушку. Я до последнего отказывалась в это верить… Тогда, в больничном коридоре, ты сказала мне: «Тэрри, милая, у тебя есть я. Я всегда буду с тобой. Я не собираюсь умирать, пока ты не состаришься». И я действительно верила в это, мам, я думала, что ты всесильна, что ты неподвластна смерти, что тебя-то уж она точно не тронет… Но, увы, перед судьбой мы все бессильны. Почему, мам, почему, почему именно ты?! Лучше бы ты и вовсе не становилась Верховной — тогда твои жизненные силы не начали бы столь стремительно увядать. Мам, тебе всего лишь сорок восемь, ты должна ещё жить!!! Это несправедливо. Несправедливо! И пускай мне уже двадцать пять, я замужем и у меня у самой уже есть дочка, которой скоро исполнится три года — в душе я всё равно осталась твоей маленькой Тэрри, твоим ребёнком. Я хочу снова стать маленькой, мам, хочу стать той двенадцатилетней девочкой, вернуться в то время, когда твои силы ещё цвели и ты даже близко не стояла к увяданию… Я хочу прижаться к тебе, мам, обнять тебя… Как я буду без тебя? Я же этого просто не вынесу, не вынесу! Помнишь, как я обижалась на тебя, как я злилась, когда узнала, что ты изменяешь папе с Мисти? Мне тогда казалось, что ты поступаешь неправильно, а Мисти я и вовсе возненавидела, посчитав, что она разрушает нашу семью… Какой же глупой я тогда была! Я потом поняла, что Мисти хорошая, очень хорошая, что вы с ней действительно любите друг друга, а позже Мисти и вовсе стала моей второй мамой. Мне больно в последнее время видеть печать скорби и отчаяния на лице Мисти, я ничего ей не говорю, мы понимаем друг друга без слов… Как мы с ней всегда друг друга понимали. Когда времени остаётся катастрофически мало, и я это осознаю, я лишь утыкаюсь лицом в плечи Майкла и беззвучно плачу, а Майкл обнимает меня крепко-крепко, понимая всю мою безутешность. Если бы Майкл только мог — он бы обязательно что-то сделал, но, увы, и его сил здесь недостаточно… Майкл бы точно помог мне — несмотря на ваши с ним весьма натянутые, сложные отношения. В Майкле я уверена, как в самой себе. Мы приезжаем к вам в Академию по второй половине дня. Я, Майкл и наша малютка Фиона. Фиона очень любит тебя, мам, и, как и всегда, она с порога бросается к тебе и обнимает твою шею своими маленькими детскими ручонками. Ты ласково улыбаешься ей и аккуратно берёшь Фиону на руки. Приходит Мисти, а с ней — Кейли и Эмили. — Девочки, пойдите поиграйте с племяшкой, — улыбаясь, обращается к ним Мисти, и они покидают гостиную, уведя с собой малышку Фиону. Несмотря на улыбку Мисти, я-то знаю, что она снова проревела всю ночь, оттого у неё — эти синяки под глазами. Мисти усиленно пытается скрыть своё истинное состояние от моих младших сестёр, а они, которым всего по тринадцать, кажется, не до конца ещё осознают, что вот-вот должно произойти. И от этого — ещё больнее. Оставшись с тобой наедине, я крепко обнимаю тебя, и по щеке моей стекает обжигающая слеза. — Не надо плакать, милая, — утешаешь меня ты, — я же пока здесь… Я всегда буду с тобой, в твоей душе, Тэрри! Всегда! Тут ты неизменно права — твой светлый образ пребудет со мной всегда даже после неизбежного. Я люблю тебя, мам. И всегда буду тебя любить.