Право на обладание.

Коннектор Оптимуса мог лицезреть только Мегатрон. Его партнер был собственником, и даже если бы Прайм захотел завести другого любовника, ненасытные желания серого меха все равно оставляли коннектор истощенным и воспаленным, резервуары для трансфлюида опустошенными, без желания или способности даже к самоудовлетворению. Так что никто больше не видел легких царапин на его коннекторе от слишком нетерпеливых дент или едва заметных колец, оставленных многократным плотным сжатием стенок резервного и основного портов Мегатрона. Но все видели манипуляторы Оптимуса. Все видели слабые следы дент, которые Мегатрон оставлял на них, поэтому Оптимус отказался их скрывать — если только он не хотел, чтобы серый мех зажал его, атаковав манипулятор ртом, работая над ним в течение часа, пока он не будет молить Мегатрона отсосать у него, оседлать, сделать что угодно, чтобы позволить ему перегрузиться. …Иногда Оптимус специально красил и полировал их, чтобы Мегатрон сделал именно это. Иногда серый мех сидел рядом с ним на публике, разговаривая о будущем Кибертрона, брал Оптимуса за запястье (а Прайм даже не думал сопротивляться, миллионы лет военных рефлексов изгладились) и небрежно проводил его пальцами по его глоссе, губам и дентам. Мегатрон останавливался только тогда, когда хотел что-то сказать, а потом отводил рот и небрежно, собственнически прижимал манипулятор Оптимуса к грудной броне, показывая, что тот принадлежит ему. Лицевая Прайма будет рдеть под маской, а коннектор будет напрягаться под панелью, но он не уберет манипулятор. Прикосновение Мегатрона, его обладание заставляло искру петь так, как она не пела с тех пор, как Матрица завладела им, так давно. Иногда по ночам, когда коннектор Оптимуса иссякал и все прикосновения Мегатрона не могли вернуть его к жизни, чтобы он мог отсосать или оседлать его, Прайм вдавливал пальцы глубоко, растягивая рот Мегатрона еще шире, чем его коннектор, грубо вдавливая глубоко в рот, трахая пальцами, а красная оптика светилась похотью, когти обвивали предплечье Оптимуса, чтобы поощрить его проникать глубже, направляя удары вниз в гибкую трубку. По мере того как он становился все более нетерпеливым и беспечным, острые денты Мегатрона вытягивали небольшое количество энергона из манипулятора Оптимуса, и боль немедленно успокаивалась глоссой и ртом. Мегатрон пил энергон Прайма так же жадно и радостно, как и его трансфлюид. Когда Мегатрон, наконец, был удовлетворен, он сворачивался вокруг своего Оптимуса, два или три пальца все еще были у него во рту, когти Мегатрона обвились между серво его Прайма, давая понять, какая из частей его Прайма принадлежит ему даже при перезарядке. Оптимус никогда не думал, что может спать таким образом, когда пальцы находились всего в одном укусе от того, чтобы полностью быть отделенными. Даже Орион не мечтал об этом — но Мегатрон всегда был так нежен с ним, никогда не показывая ему голод, которым он так охотно окружал Оптимуса. Оптимус, вероятно, не заснул бы в первые несколько раз, если бы Мегатрон не вымотал его так основательно; и после нескольких недель пробуждения от нетерпеливого рта на пальцах, который вскоре перемещался на коннектор, он начал жаждать этого. В первый раз, когда они расстались, Оптимус с нетерпением ждал долгой ночи отдыха, но платформа была такой холодной без тепла Мегатрона около него. Прежде чем он успел подумать об этом, манипулятор был прижат к устам, другой между серво, он провел губами, глоссой и пальцами по следам, оставленным Мегатроном, читая расстояние между дентами в царапинах на пальцах и коннекторе, глубину горла серого меха в кольцевых вмятинах вокруг запястья, расположение колец от стенок основного и резервного портов вокруг коннектора. До этого у него никогда не было возможности подумать о том, как тщательно Мегатрон отметил его, овладел им, и это должно было быть ужасно, все еще было ужасно, крепко в глубине сознания, но когда он провел пальцами между тупыми автоботскими дентами, запоминая следы, оставленные серым мехом, он знал, что тот вернется. И на искре все становилось хорошо.