Новая Миртана

В чуме на вершине плато, откуда открывался вид на степное ущелье, жил старый крепкий орк, упрямством славный, храбростью. Высокий лоб давно покрылся морщинистыми складками от старости. Власы много лет не в чубчик собранные, давно распущены и пострижены… Ветеран войны с Робарами, Вторым и Третьим — королями Миртаны; элитар («элита», ибо внедрился язык морра в орочьи слова уже много лет назад), почивал на мракорисовой шкуре… пока не услыхал собственными ушами топот тяжёлых ног, крупных, как его, фырканье через широкие ноздри, как его, и бас, звучный, хоть и грубый, как у него. За силой голоса последовал другой, лишённый боевого могущества — в мать, однозначно в мать! Убедился, коль услыхал радостное восклицание жены, Бекки, счастливой, что увидела после долгих лет своих сыновей. И его сыновей. — Гор-Таш! Воротились сыны! Из Кап Дуна воротились! — крикнула ему звонко, громогласно, ибо стояла в нагорном поле, усеянном зелёной травой, а близ чумы — огород со свёклой, капустой; деревянный высокий загон, где мирно паслись ручные падальщики. Время неуклонно стремилось вперёд: год, другой, пять, а потом и десять, и ещё десять пронеслось после завершения длительной войны, между орками и людьми. Война, лишившая небольшие группы орков не победы, не захваченных в Миртане городов… Родина давно утрачена на далёком Севере, Миртана так и не стала той землёй, где орки могли жить спокойно. Разлили чашу крови, размером с целое королевство, людскую и свою, и битыми стали — Робар Третий с повстанцами разбил орочьи отряды. Паладины, Маги Огня, простые скорняки и лесорубы, торговцы и ополченцы — бились до последнего с орочьей нечистью. Остатки орков укрылись в лесах, где ранее прятались день ото дня повстанцы короля, в пещерах плоскогорья на границе Варанта и Миртаны. Ополчение и паладины охотились на них, как на бродячих собак, как на крыс, разнёсших прежде чумную хворь Белиара. Становилось их всё меньше, и меньше… разрозненны, не представить, насколько. Гор-Таш, чудом бережёный, уцелел в войне. Но вернуться было некуда… Не имел родины более, а пещеры здешние убежищем сделались, надёжным — никогда домом язык не поворачивался назвать. Пока не повстречал мудрого орка-шамана, брата из чужого племени. Собрал шаман под свою руку всех, беглых и не беглых, воинов и охотников, женщин, детей, стариков, иных шаманов. Не знать его имя — значило навлечь на себя позор. Не знать его мудрости — значило посыпать на свою голову пепел, умыться кровью братской. Звали мудреца Арках. Перестали именоваться «орками» — напоминало грустно о прошлом. Аркахарами стали — отчаянным воинским сословием орочьим. Боле не было ни вождей, ни сыновей Кланов, ни Отцов Кланов, прежняя иерархия отжила. Боле не было ни Белиара, — «божка проклятого», — как отзывались о нём аркахары, ни Инноса в покровителях, злейшего врага всех зеленокожих! И после смерти Аркаха почитали мудрость и новую жизнь в славной Неморе, в тихом Реддоке, в Окаре, в западных лесах Гельдерна и у перевала на границе с леденящим Нордмаром. Отказались от войны с людьми аркахары, но жизнь изгнанников — превратить размашистые поля в подобие людских ферм, мешало многое — отсутствие инструментов, от простого молотка, до тележки с широкой оглоблей, в кою по доброй воле впрягались аркахары, благо силой великой наделённые. Потому изредка, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, набеги совершали на торговые караваны. Варант восстал против Робара Третьего, ассасины, басурманы пустынные, нередко пробирались в Миртану, угоняя в плен миртанских жён с детьми. Обнаружив вскоре и убежище орков, стали красть аркахарских детишек, обращая их в рабов в пустынных городах. Гор-Таш одним из первых призвал совершать больше набегов, да не на север идти, к Трелису, а на юг — караваны ассасинов богатые, знатные, и охраняются порой лучше, нежели миртанские гвардией короля — вот он! прекрасный повод для хорошей драки. Ибо не должна простаивать в поле да в доме доблесть и мощь аркахаров! Не этому учил Арках, но учило его новое племя! Кровь кипела при виде морра, многократнее при виде одетых в доспехи из кожи пустынных глорхов — работорговцев ассасинских. Гор-Хар, ученик Аркаха, призывал аркахаров умерять гнев работой в поле, мирным трудом, обустройством дома, хоть и не ворочался язык назвать Немору и Окару домом. Но пройдёт ещё немного лет, и станет Немора Гор-Ташу домом, а Окара — сердцем всех аркахаров. «Дом там, где твоя семья. Коли без семьи аркахар, то честь его только в клинке; нет семьи да клинка — изгой и проклятый Матерью-Землёй и предками», — ещё одна чтимая мудрость. Долго меч Гор-Таша купался в крови варантских ассасинов, миртанских мародёров, а порой и кучки ополченцев. Пока измотанный боями военачальник не встретил переселенку из Окары — Бекку. Сменил могучий аркахар свой меч на телеги, огородик с капустой и морковкой, да на прочие изыски семейного быта. Вскоре обзавёлся детьми. Они стали его великим сокровищем. И вот, воротились сыны из Кап-Дуна, после восьми лет обучения. Молодые аркахары, с горячим нравом старший и более покладистым младший. Боролся после смерти Робара Третьего новый король миртанский за мир между всеми народами в королевстве. Допустил после тяжких лет изгнаний в небольшие поселения всякого орка, коли те желали учиться человеческим ремёслам. Важнейшим из всех ремёсел была письменность, то бишь грамота. За годы войны и послевоенные Кап Дун так и остался небольшой деревушкой, опекаемой ополчением и парой рыцарей. Люди спокойно относились к молодым оркам, коих сопровождали более воинственные старики — к последним стражники, гвардейцы относились настороженно, ибо чувствовали кипящую в их жилах буйную кровь, приправленную горечью давнего поражения. Конечно, случались стычки, однако Гор-Таш, как вы могли подумать ранее, не искал войны. Недолюбливал людей, терпел, но знал, что люди ведут Миртану в будущее, орков мало, и придётся свыкнуться, хотелось ему или нет. Потому и отдал на обучение в Кап Дун обоих сыновей. Разговаривал с местным управителем-человеком, терпимо относившимся к орочьей братии — ибо ни один аркахар без согласия Старого Мага Огня не мог своего дитя отправить на учёбу. Тот должен был внимательно осмотреть ребёнка, дабы не подвергнуть жителей Кап Дуна никаким заразным болезням. Навещать детей, состоявших на учёбе, не желалось — объяснял управитель так: «Не стоит глядеть за детьми тут, стража надумает чего дурного». Бекка волновалась за детей страшно, чего нельзя сказать про Гор-Таша. Старый аркахар видел всю горечь, всю радость в целом сне сегодняшнем, расписном, ярком, как солнечный день. Хороший сон — знаково явились дети в Немору. Да уж не дети. Возмужали юные орки. На зов жены вышел из чума, из тени прохладной на солнце жаркое. Пред слепящим дневным взором предстали двое крепких юнцов. Один крепче второго, мышцы отцовские, взгляд свирепый, как у самого в молодости, глаза фиалковые, материны. Второй, на пару лет младше, стоял по левую братскую руку, взглядом менее решительным, статью похилее, как у матери. Сутулился больше, да по привычке скорее — книг много читал, переписывал старинные тексты, привезённые из Венгардской Храмовой Библиотеки, специально для учения молодцев. Глаза отцовские взирали на младшего с недоверием и боязливой долей. — Ну, здравствуйте, сыны! — заливной смех разнёсся по плоскогорью. Аркахары в пещерах Неморы услыхали радостные восклицания и один за другим, решили также встретить детей Гор-Таша. — Крепки ли ваши головы? Не сжимает их ученье людское, а? Ха-ха! — юноши сразу воодушевлённо заулыбались. — Ну-ка, дай-ка на вас поглядеть! — жестом заставил их развернуться. Обширная серая ряса тесновата была для Шакхара, старшего сына. Нелепо развернулся он, подрясник разболтался, и мантия, земли касаясь, подвернулась ему под ноги. Упал Шакхар прямиком в грязь. Измазал рясу с низу до верху, и щекою правой вляпался. Расхохотался гласно Гор-Таш, отчего нахмурился старший. — Не смейся, отец! — стряхнул с лица Шакхар чёрную грязь, да разорвал свою мантию. Не любил одеяния прицерковные, людские, аж как чувствовал, что грахт («отец», по-орочьи) расхохочется. Надулся, покраснел от отцовского нескончаемого смеха, да и выдал, — Будешь дальше смеяться, биться с тобой стану! — Хах, а как будешь биться с грахтом, сынок? — развеселился беззлобно Гор-Таш. — Не забыл ученье с топором? Иль же кулаки — бабское оружие предпочитаешь? — нахально, но не всерьёз, засмеялся орк. По-прежнему носил Гор-Таш на поясе кожаный ремешок, через него просвечивал длинный, слегка затупившийся, но не проржавевший, как сам старый аркахар, клинок — прямой с зубцами, эфесом из магической руды. Рукоять легко влилась в мощёную руку, сталь тренькнула и меч, впервые за долгие годы, покинул ножны. Держал его Гор-Таш остриём вперёд, глядел, сколь смелым окажется Шакхар, дабы подкрепить свои слова делом. Не дрогнул Шакхар. Вынул из-под рваной мантии свой топор-Агаш — оружие с изогнутой рукоятью и зазубринами на плотном лезвии. Крепко влился тот в руку сыновью, и выставил лезвием вперёд. Совершил пару замахов лезвием Шакхар, с разбегу попробовал вертикальный удар — легко отражал попытки старшего Гор-Таш, крутанулся, с силой надавил на меч. Не выбил топор сына из рук, но легко локтём свободной руки ударил в грудь его. — Отлично, сын! Держишься добротно! Открылся снова для удара Шакхар после напрасной атаки, кою блокировал Гор-Таш. Кто б глядел (а глядело их «битву» едва ли не всё племя, на плоскогорье уже собравшееся) — подумал, что оба фехтуют, как рыцари миртанские на шпагах. Умело наступал Шакхар, столь же умело парировал Гор-Таш. Обида напускная сыновья развеялась — понял по глазам старый, да кивнул согласно, вширь улыбаясь и хохоча. — Ох, хорошо же научился! Вот, Немора! Вот он — будущий аркахар! Собравшиеся аркахары, да жёны их и дети с интересом наблюдали за их битвой, и нечто гласное проревели, неразборчивое, но весьма одобрительное, как только завершился показательный бой. — Ну, а ты? Чего подле мамки стоишь? Иль ряса по моде аркахару? По моде аркахару книжки из шлетхи («школы», по-орочьему)? Не жмёт ученье людское голове твоей? А? — намеревался раздразнить младшего сына, дабы ощутить в нём силу будущего аркахара. Не умел младший, Ур-Грох, воевать на топорах. Брат его диву всякий раз давался, когда тот, вопреки традиции аркахаров, проигрывал даже самый незначительный бой с противником, то бишь с ним. Ни топором, ни мечом за восемь лет в Кап Дуне так и не научился должно махать, да рубить соломенного врага. — А буду биться! Давай так — с мечом ты на меня, я же — на кулаках, — смело заявил Ур-Грох и выставил кулаки. Гор-Таш же не принял такого боя. Арках в своё время говорил: «Биться нужно наравне. Не бить напрасно против арбалета, против стрелы иль магии, да бить смело, коль топор против меча, меч против меча, топор против топора. Иного же бить — чести нет, а в чести — предков благо для всех орков». Улыбка исчезла, выперли острые клыки с недовольством из-под нижней губы. Всякий раз случалось так, когда Гор-Таш сердился, когда огорчался. — Тьфу! — сплюнул он, сердцем не веря, что выйдет из младшего аркахар. Нет в нём той твёрдости, той могучей силы, той непоколебимости, какой владел старший сын. Любил обоих Гор-Таш, но по чести собственной не терпел ударов. Тем более на глазах всего племени. Внезапно облил кто-то Гор-Таша чёрной жижей, последождевой вчерашней, что под ногами его также густилась. В недоумении огляделся, и заметил жену, что разрядила обстановку перед племенем. Аркахары захохотали, мол, силён и могуч воин, да жена сильнее и бесстрашнее, ибо не боится проделывать подобное. Остыл Гор-Таш, стряхая с себя жидкую землю. Умом оброс Ур-Грох в Кап Дуне, потому смолчал. Вспомнил позабытую им мудрость Аркаха, однако не смутился нисколько. Достойно принял отцовское молчанье, укором переполненное во взгляде. К семье подступил другой орк, светлее мех, одетый по обычаю в кольчугу элитаров (элитных орков), с ног и до шеи покрытую тёмно-синими пластинами. У пояса красовался огромный топорище — прямое древко, лезвие ширилось вдоль древка, изогнутое по концам. Такое ровное оружие носил только грурхарт (старейшина аркахаров. В военное время равносилен военноначальнику. Полковниками таких крестили «морра» — «люди»). Грурхарт возрастом старее Гор-Таша, поприветствовал сыновей с присущим ему благодушием старейшины. Юноши часто звали его джахарму — дедом (как по крови). — Джахарму! — оба сына обняли деда и тот с улыбкой глубокого старика, силою меньшей, чем в молодости, чем в летах Гор-Таша, прижал к себе каждого. — С возвращением, будущие аркахары! Рад вас видеть, сыны Неморы! — похлопал их по плечам Гор-Хар. В обоих видел силу, даже во младшем, чего не смел, либо стыдился, словно видел иную силу, Гор-Таш. — Вижу в каждом из вас задатки. Разные браты, да оба сильны: несгибаемостью, — бросил он кроткий взгляд серых глаз на Шакхара, — и самоотверженностью, — остановил свой взор на Ур-Грохе. — Здравствуй, грурхарт! Ты наконец вылез из холодной уютной норы! — с большей радостью, чем младшего, встретил старейшину Гор-Таш. — Тебя же всё никак не сдует горный ветер? — ответил беззлобно Гор-Хар хриплым тоном. Скукожился от старости совсем, но взор его был по-прежнему чист и ясен, хотя морщинистые складки на лбу были значительно больше полковничьих. Тело украшали различные магические символы, но в отличие от шаманов Орды, аркахарский сын духа использовал сажу для нанесения защитного покрова - он порой провожал соплеменников к Предкам, а маска из сажи оберегала его от взора духов, - иначе, как думали шаманы, орки обречены блуждать по свету, всячески тревожа мир живых. — Застрял во снах, думал, что не выберусь из их плена. Всё чаще слышу глас предков. Скоро призовут меня на честной суд. Время близится. — Горькой весточкой делишься, старейшина, — взял слово Ур-Грох. — Молчи, сын! — резко оборвал младшего Гор-Таш, и клыки быстро выступили из-под нижней губы. — Не позорь меня перед грурхартом! — Не держи обиды на младшего, дружище! — вступился за Ур-Гроха старейшина. — Он ещё проявит себя. — Так с чем же пришёл ко мне? С чем ещё поднялся сюда? Не пойлом нашим напиться, сидя за круглым праздным столом? — не разделял Гор-Таш странного энтузиазма, коим горели очи грурхарта. — Никого из прочих детей не встречал ты? Всё во снах прятался от аркахаров, от жизни нашей, — набирал голос военачальника прежнюю, командирскую силу. — Отчего же? И выпить, и поликовать, и беседу недурную перемыть, как косточки падальщика? Отчего же, друг старинный? И вновь эта загадочная улыбка Гор-Хара. Ни разу не смел Гор-Таш разгадать причуду шаманскую. Сыны духа часто говаривали загадками, смысл которых понимали только они, а другим часто приходилось голову ломать. — Не думаю, что готовы. Потренироваться им надобно ещё, — нахмурился Гор-Таш, игнорируя недоумение младшего сына. Не из трусов был Ур-Грох, вовсе не из трусов. Ввязывался в Кап Дуне в такие истории, что ни один аркахар не рискнёт подобным бахвалиться (впрочем, об этом чуточку позднее). Гор-Хар с товарищем не согласился вновь. — Готовы оба. Ей-боже, готовы! — развернулся Гор-Хар к племени, что уши понаставило издали вперёд от любопытства. — Набирайте лучших яств, бочку пойла нашего фирменного подгоняйте! Собираем вечерню! (пир вечерний так называли) — и снова выдал загадку Гор-Ташу, что взбодрила Бекку, пока сын духа не закончил, — Оба сего пира достойны. Пусть соберут всё необходимое! Отправятся скоро в Окару — Мать Аркахарскую! — Да как ж так, старейшина? — возмутилась Бекка. — Воротились только-только, а уж снова в путь скорый? — Веление Предков — моих, твоих и… твоих, Гор-Таш, — указал шаман на него, — Большего не смею молвить — злы будут Предки, — пропала весёлость и добродушность в лице грурхарта. Сила, большая, чем он сам, взирала ныне на семейство Гор-Таша. Не смели родители возражать более. Направились в чуму, собирать сыновей в путь-дорогу скорую, а тем временем в низовьях пещер, под открытым небом, началась активная подготовка к вечерне.