·•════·⊱≼♞≽⊰·════•·
Себастьян был вежлив со своим господином, когда в восемь часов принес ему завтрак. Вежлив, когда налил чай и поставил поднос на колени маленькому лорду; тарелочка с позолоченным ободком была полна еще теплых булочек с изюмом, и мальчик помедлил. Он откинул с глаз растрепанные волосы и взглянул на дворецкого. А Себастьян сделал вид, будто ничего не заметил. Выборочное невежество — навык, высоко ценимый и тщательно отточенный среди обслуживающего персонала, но это становилось труднее с каждым разом: демону почти приходилось помнить, иногда помнить, чтобы не замечать. Ни мрачного взгляда, ни прокушенной пухлой губы, ни приводящего в бешенство запаха секса, что витал вокруг крохотной ручки, потянувшейся за чашкой чая. Дворецкий слышал сладкие хриплые звуки из спальни господина далеко за полночь. Отчаяние. И похоть — болезненную, восхитительную, и наполовину плачущую ярость. Ребенок был зол на него. Так и должно быть: в Британии не было аристократической семьи, которая позволила бы старшему дворецкому обращаться со своим юным работодателем с такой оскорбительной близостью. «Во всяком случае, ни одной приличной аристократической семьи», — подумал Себастьян и задумчиво сморщил нос, протягивая мальчишке аккуратно сложенную утреннюю «Таймс». Благопристойность — это то, что граф Фантомхайв терял с удовлетворительной быстротой. Господин съел половину булочки, намазанной маслом, и облизал кончики пальцев. — Я же говорил, что с изюмом будет намного лучше, — сказал граф. В словах прозвучала нотка провокации. — И вы были совершенно правы, милорд. — Хм. Себастьяну не было нужды бросать вызов своему господину. Он мог подождать. И сделал это — ради вкуса, ради дразнящей победы, пока раздевал мальчика. С тихим удовлетворением отмечая пожелтевшие края собственного укуса, темные на шелковистой коже. Повторно перевязывая небольшой порез на ступне, глубоко вдыхая тягучую сладость засохшей крови — заметит ли граф? Будет ли иметь это хоть какое-то значение, если да? И самое лучшее, самое совершенное — наблюдать за короткими вдохами из груди под его руками, когда он застегивал пуговицы свежевыглаженной рубашки. Наблюдать, как затвердевают крошечные соски под накрахмаленным хлопком. Ребенок был близок. Он был так близок к падению, эта восхитительная непокорная мелочь. Сколько еще отметин его слуги останется на маленьком тельце до самого конца? И Себастьян держался осторожно, двигался с опаской, его тело было таким же точеным, как и зубы. — Тебе нравится готовить? Граф пристально наблюдал за ним, пока он зашнуровывал сапоги на невысоком каблуке, немного свободнее на левой ножке, чтобы под ним оставалось место для тонкой марлевой повязки. — Это одна из моих менее обременительных обязанностей, милорд. — Тебе это нравится. — Можно сказать и так, господин. — Почему? Себастьян не поднял глаз. Вопросы были новым явлением. — Что ж, — сказал он. — Возможно, это что-то вроде новизны — создавать, а не разрушать, мой лорд, — и демон нахмурился. На самом деле это была правда. Неужели он ответил так быстро, так неосмотрительно? «Никакой лжи». Какую мерзкую привычку воспитал в нем господин. — Ясно, — сказал граф. — Разрушение начинает тебе надоедать, не так ли? — вопрос был полон иронии. — Не совсем так, милорд, — Себастьян опустил правую ногу, а левую поставил на колено. Он потер большим пальцем в перчатке носок сапога, прежде чем начать зашнуровывать. — Это просто более глубокое вовлечение в сложный процесс распада, господин. Последовала пауза. Ребенок задумался. — Процесс. Демон знал, что это был другой вопрос. — Я создаю, полностью осознавая, что в конце концов это ни к чему не приведет, милорд. Я пеку хлеб, и его едят. Вы строите карточный домик, зная, что в конце концов он рухнет. Истинного творения не существует, господин, — дворецкий поставил обе ножки себе на колени. — Лишь отдаленная перспектива конца. Он взглянул на графа, и граф посмотрел на него в ответ, его тонкие брови сошлись на переносице. Разномастные глаза были холодными и прекрасными. Острые каблучки покачивались на черных коленях. — Ты нигилист. Как предсказуемо, — это была почти улыбка, этот резкий изгиб медового розового рта. — Нет, мой лорд, — Себастьян крепко держал маленькие ножки. — Может быть, политически. С философской точки зрения — совсем нет. Я не могу поверить в полное отрицание существования. — Без всякого сомнения, у тебя есть какая-то великая теория относительно конечного смысла всего сущего, — теперь мальчишка сидел неподвижно. — Полагаю, тебе нужно на что-нибудь тратить свое свободное время. — Не столь грандиозно, господин, — демон встретил твердый взгляд. — И я не могу ручаться за смысл. Только за ценность, — он быстро заговорил: — Некоторые вещи, которые я вижу, имеют для меня ценность, и я следую им. Кроме этого, у меня нет никакого интереса к философским изысканиям. Эта софистика годится лишь для человеческих умов, милорд. «Что касается того, над чем я размышляю в свободное время...» Он поставил ноги графа и встал, отряхнув колени. Ребенок все еще наблюдал за ним, и его взгляд, направленный на шею Себастьяна, был острым, как лед. Поистине. Его господин был слишком любознательным. И дворецкий на сегодня покончил с правдой; было так много всего, с чем он мог справиться, пока она не начала застревать, как кость в глотке. Мальчишка заслужил кое-что за свое дерзкое любопытство. Удар по горлу. Коготь под дрожащими ребрами. Демон твердыми руками завязал ленту черной шелковой повязки на глазу и постарался не вдыхать аромат взъерошенных волос господина. Однако, закончив, он позволил своим пальцам скользнуть вниз по нежному затылку. Бледная бархатная кожа, серебристый блеск мягких детских волосков. Дворецкий надавил на него большим пальцем и медленно просунул кончики за высокий воротник. Он увидел, как напряглись хрупкие плечи, почувствовал жар смертного тела и скользнул рукой по тонкой шее. Себастьян держал ее легко, крепко. Под большим пальцем в перчатке, под челюстью господина, пульсировала горячая кровь. И они стояли так какое-то мгновение, пока граф не вскинул голову, сбросив руку демона, словно отряхивающийся пони, и не отстранился, чтобы поправить пиджак. Дворецкий держал наготове тяжелый дорожный плащ, цилиндр и трость. Он не обратил внимания на нелепый маленький тент на шортах мальчика, что было на самом деле весьма великодушно с его стороны. Во-первых, они уезжали в девять утра, и у Себастьяна попросту не было свободного времени. А во-вторых, он мог бы подарить этому сопляку так много, не так ли? Утреннюю передышку. К тому же ребенок уже и сам заметил это. Демон мог лишь просто вежливо улыбнуться своему господину, когда тот, ссутулив плечи, выходил из комнаты, и этого было более чем достаточно. Дворецкий спустился в гулкое фойе и вышел под ветреные брызги утреннего дождя. Волосы Финни ярким пятном рассыпались по серому мокрому саду, он что-то делал с подрезкой живой изгороди, и Себастьян остановился, чтобы посмотреть на юношу. И Финни обернулся, помахав рукой в знак приветствия. Он знал, что за ним наблюдают. Во всяком случае, неплохие инстинкты выживания, несмотря на его недостатки, и демон одобрительно улыбнулся. Не совсем бесполезный. Экипажные лошади нетерпеливо топтались, услышав, как он готовит карету. Им был знаком этот дребезжащий звук, и они устали от конюшен. Ни одно существо не любит, когда его держат внутри слишком долго, независимо от того, насколько плохая погода и как прекрасна клетка. Кроме графа, естественно, однако он всегда был исключением. Себастьян вывел лошадей из стойл и начал запрягать их в упряжь. И повернул голову, прислушиваясь. За дверью послышались легкие шаги по вымощенной булыжником дорожке. Для господина выходить без веской причины на грязный двор конюшен было, мягко говоря, не принято — мальчишка обычно ждал в фойе, пока его карета не будет готова у подножия лестницы. С другой стороны, юный лорд обычно тоже не рисковал спускаться на кухню. Безусловно, у графа были дела поважнее, чем ходить за слугой по поместью, как потерявшийся щенок. Себастьян медленно улыбнулся. «Сегодня утром вы столь нетерпеливы, не так ли, господин?» «Или просто голодны?» И он услышал тихий кашель — наполовину от отвращения к горячему запаху навоза, наполовину в попытке привлечь к себе внимание. Дворецкий его проигнорировал. И он услышал его вновь. Затем: — Ты уже закончил? — Нет, милорд, — ответил Себастьян, — Как видите, — он не повернулся, пока возился с тяжелыми конскими упряжками. Пауза. — Значит, ты все-таки убрался здесь. — Я не знал, что дал вам повод усомниться во мне, молодой господин, — потребовалось больше времени, чтобы сказать «да», но капелька сарказма в его голосе принесла безмерное удовлетворение. — Сегодня вечером А́нтони следует вывести на прогулку. Он станет беспокойным без физических упражнений. Граф держал Антони в стойле в конце длинного помещения — его охотничья лошадь, прелестный иссиня-черный мерин, которого Себастьян купил для него. Прекрасное животное, подумал демон, хотя и слишком длинноногое для столь миниатюрного хозяина. И, конечно же, дворецкий не задумывался об этом, пока выбирал существо. Он сказал графу, что тот со временем дорастет до него. — Его регулярно выводят на пастбище, милорд. — Он выглядит несчастным. — И он ничего не может с этим поделать, господин. Возможно, бедного зверя просто нужно оседлать. Еще одна пауза. — Если бы я не порезал ногу прошлой ночью, то сегодня днем отправился бы на прогулку верхом. — Бесспорно, милорд, — Себастьян принялся застегивать вторую упряжь. Тяжелая шея лошади дрогнула у плеча. Животные его не любили, и он это знал. Однако они повиновались, не доставляя никаких хлопот. Одни только кошки никогда не казались слишком расстроенными его запахом, прикосновениями, но и они были исключением. — Мне действительно трудно поверить, что вы вообще намеревались покинуть дом, молодой господин, но признаю, эта мысль была приятной. — Закрой рот, — сказал граф у него за спиной. — У меня было много практики. В прошлом месяце. — Да, мой лорд. — В любом случае, уздечку Антони следует заменить. «Вот как? Я называю это блефом, господин». — Разумеется, милорд, — ответил дворецкий. — Я сделаю заказ в шорной мастерской Мэйхью после того, как мы посетим Гробовщика. Ваша тетушка будет рада видеть, что вы продолжаете заниматься верховой ездой. Через несколько лет вы еще можете оказаться достойным соперником для нее. — Действительно, — сухо, этот ясный голосок позади него. — Тетя Фрэнсис говорит, что у меня слишком крепко сжаты руки на прыжках. — Ваша тетя — женщина с удивительной проницательностью, господин. Я вынужден с ней согласиться. — С моими руками все в порядке. Ребенок казался довольно обиженным, благослови его Господь, и Себастьян улыбнулся, глядя на пряжку, пока работал. — Нужно дать зверю руководить, иначе он запаникует, юный господин. Ваша тетушка понимает, как важно доверять своему скакуну. — Я доверяю Антони. По крайней мере, он вполне послушен, — не ошибиться бы с этим небольшом акцентом. — Рад это слышать, мой лорд. В следующий раз, когда будете выводить его, дайте ему немного расслабиться на прыжках, и он вознаградит вашу веру. Если вы просто будете держать поводья свободнее, ваша посадка в седле будет такой, какой только может пожелать ваша тетя. Себастьян не удержался и оглянулся назад, на маленькие ручки в перчатках, сжимающие трость из черного дерева. Бледное личико, пристально наблюдающее за ним. Острая синева. Он не пропустил насмешливое фырканье. — И что же ты можешь знать? — Я знаю, что вы унаследовали природное мастерство верховой езды вашей тетушки, милорд, и у вас есть все шансы улучшить его, если вы только продолжите практиковаться. Это был комплимент. Абсолютно без колкостей, и он знал, что граф будет хмуриться из-за него. — Да, — чопорно. — Может быть, я выведу Антони, как только заменю уздечку. В конце концов, — добавил он. — Мне не нужно, чтобы тетя Фрэнсис сидела у меня на хвосте. Она никогда не в настроении быть довольной. Значит, это не единственное, что унаследовал ее племянник. — Полагаю, она сказала, что у меня хорошее равновесие, — граф фыркнул. — Хотя ее точные слова были неплохими для того, кто мог споткнуться о невидимую ступеньку. — Это были в точности мои мысли, молодой господин. — Что? — Ваше равновесие в полном порядке, милорд, даже если ваши руки скованы. Как там говорится в старой поговорке? Нужно ездить с руками леди, осанкой короля... — Себастьян отряхнул перчатки и повернулся к своему господину. — И бедрами шлюхи. У вас два из трех, мой лорд, и все же это достойное восхищения достижение. Ярость. Она красиво расцвела на заостренном личике, в широко раскрытом глазу и плотно сжатых маленьких устах, и теперь граф был горячим, раскрасневшимся и взъерошенным, как разъяренный цветок. На самом деле его господин угодил прямо в ловушку. Дворецкий почти смог заставить себя пожалеть ребенка. «Равный демону? Я так не думаю, милорд». — Я как раз собирался вернуться и найти вас, господин, — Себастьян обошел карету, открыв дверцу. — Но вы, как видно, избавили меня от лишних хлопот. Если вы готовы ехать... Демон протянул руку в ожидании крошечных пальчиков в перчатках. Но мальчик даже не взглянул на него. — Давно пора. И не медли на подъемах. У нас не весь день впереди, — и граф сам подошел к подножке, цепляясь за дверцу, и нырнул в карету. — Если позволите узнать, какую книгу вы принесли с собой, милорд?.. Его господин не принес ни одной. Дворецкий смог это заметить. — Хм, — сказал граф. — Она мне не нужна. Себастьян наклонил голову. — Разумеется, мой лорд. Однако, если в какой-нибудь момент она вам все же понадобится, я взял на себя смелость выбрать новенького Жюля Верна, — он вытащил ее из кармана пальто. Ребенок посмотрел на книгу, протянутую в пальцах демона. Он высунулся из дверцы и взял ее. — Она мне не нужна, — повторил он многозначительно и поправил тяжелые полы своего дорожного плаща на коленях. «Ты мне не нужен», — сказало его раскрасневшееся и нахмуренное личико. Ему не нужно было произносить это вслух, они оба услышали эхо в его словах. И они оба знали, что это ложь. Себастьян поклонился, закрыл дверцу и улыбнулся.·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
Лицо Сиэля все еще горело ярким румянцем, когда он сел в карету. Себастьян становился невыносимым. Его абсолютное высокомерие и дерзкий рот. Даже когда он говорил вполне вежливо, за его словами скрывалось что-то невыразимое. И потребовалось всего лишь одно из них, чтобы граф стал таким: оскорбленным, встревоженным, таким же возбужденным, каким он чувствовал себя прошлой ночью. Самым мудрым поступком было бы прекратить все это. Немедленно. Ни единого прикосновения к этому нечистому телу, выходящему за рамки всякого приличия. Единственная проблема, конечно же, заключалась в том, что он не хотел останавливаться. Сиэль закрыл глаза, чувствуя медленное покачивание колес, пока Себастьян выводил лошадей во двор. А затем толчок, когда карета тронулась с места по подъездной дорожке. Его живот скрутило от беспокойства, и он ненавидел это. Дворецкого никогда не смутило бы подобное чувство, он делал все, что ему заблагорассудится, вот же чертова тварь. Явно бесстыдно. Совершенно непристойно. Тетя Фрэнсис, по-видимому, сразу все поняла. Она никогда не доверяла Себастьяну. Демон был прав: тетушка действительно была женщиной с обескураживающим пониманием. Она видела то, чего не замечали другие, или, быть может, это была форма интуиции. Не то чтобы это помогло бы ей — лишь факты имеют какое-то значение. А у тети Фрэнсис не было никаких доказательств. Если бы она хоть немного представляла, кем был дворецкий ее племянника. И на что это существо было способно. И что ее племянник позволил ему сделать с собой... От этой мысли лучше было воздержаться. Не то чтобы Сиэля волновало чужое мнение сейчас, после этого, после всего. Но иногда было странно думать о своей тете, ее бойкой англиканской морали и пылкой уверенности в себе, и помнить, что некоторые из них живут в золотых лучах дневного света. Которых не беспокоила эта тяжесть тени, отвратительного греха, смерти, пламени и голода. Граф откинул голову назад на кожаное сиденье с пуговицами. Были и те, кто жил без чувства вины. Без стыда. Он сложил руки на коленях, аккуратно соединив кончики пальцев. Возможно, ему и самому не нужно было стыдиться. Если бы он подумал об этом как следует, а не так, как смотрела бы на подобные вещи его тетя. То, что не давало ему спать по ночам, желание — это была всего лишь физическая необходимость, и он смирился с тем фактом, что его непослушное тело просто развило потребность другого рода. В конце концов, мальчишка сам позаботился об этом, и не было никаких причин не переложить эту обязанность на своего слугу насовсем, если бы он захотел. Что же касается желания чего-то большего от демона — это была более деликатная вещь, чтобы сориентироваться. Однако это был его собственный разум, собственное тело, и он мог обдумать все достаточно четко; это был всего лишь другой вид переговоров, пусть даже только с самим собой. Себастьян был его слугой. Это было мерзко, унизительно, но хозяева довольно регулярно использовали своих слуг для собственного удовольствия — скандалы часто попадали в газеты. А этот, по крайней мере, будет по-прежнему осторожен. Его слуга был мужчиной, и это стало еще одной проблемой. Такое желание не было чем-то неслыханным, хотя и совершенно незаконным, но вряд ли он собирался беспокоиться о законности в данный момент. То же самое касалось и морали. В лучшем случае это была шаткая концепция смертной реальности, и Сиэль прикусил губу. Это прозвучало так, как сказал бы Себастьян. Помимо того, греки. Его библиотека была всеобъемлющей. Он кое-что знал. Знал, на что способны взрослые. И он не хотел девушку. Это было бы утомительно, и у него будет достаточно времени, чтобы побеспокоиться об этом — пройдут годы, прежде чем ему придется жениться. Возможно, графу никогда не пришлось бы думать о таких вещах, будь его слуга кем-то другим. Себастьяну удалось пробудить в нем нечто такое, что действительно должно было оставаться на задворках сознания, по крайней мере, до его совершеннолетия, но теперь было слишком поздно для невинности. Сиэль кисло сглотнул. Если он был достаточно взрослым, чтобы нуждаться в чем-то, то он был достаточно взрослым, чтобы найти способ это исправить. Граф не был ребенком. В любом случае его возраст, казалось, никогда не сдерживал Себастьяна — демон начал все это. Что касается того, насколько он был старше... На самом деле это неважно. Слуга вовсе не был мужчиной. Даже сама мысль о мужском теле рядом с собой была бы невыносимой, но, естественно, это вряд ли имело хоть какое-то значение. Дворецкий был всего лишь вещью, существом, несмотря на убедительную внешность. Очень убедительную внешность, крепко прижатую к его бедру на кухне прошлой ночью, и Сиэль мог только представить, что скрывалось под униформой Себастьяна. Под узкими черными брюками. Он почувствовал это в тот день, когда осмелился прикоснуться к демону на кухонной лестнице; мягкое и головокружительно горячее, а затем совсем немягкое, и слишком длинное у ноги дворецкого, и теперь мальчишка яростно краснел в пустом экипаже. От самого воспоминания. Он чувствовал себя человеком. Достаточно сильно, и граф не пытался повторить это с тех пор, как вчера утром ткнул кончиками пальцев в своего слугу; просто проверка. Небольшой толчок. И Себастьяну это не понравилось, не так ли? Не тогда, когда он не делал этого сам. Дворецкий предпочел бы, чтобы его господин был загнан в угол. Сиэль выяснит. Он всегда получал то, что хотел, с тех пор как демон появился в его подчинении, и это было всего лишь естественным продолжением, чтобы заполучить самого демона. Только для себя. Близко. Наедине. Желательно раздетым. Его собственность, и взгляд в глазах Себастьяна, когда он будет вынужден это узнать. Вот и все. Как же просто. Больше не было необходимости думать об этом. Он открыл жалюзи и некоторое время смотрел на проплывающие мимо мокрые поля, и больше об этом не думал. Ни разу. Не о том, улучшила ли чудовищная натура слуги ситуацию или только сильно ухудшила. Не о том, почему редкий нечеловеческий оскал зубов Себастьяна взволновал его больше, нежели хладнокровная точность утренних манер дворецкого, или о том, примет ли демон какое-либо из этих совершенно логических рассуждений, или о том, как Сиэль сможет надеяться контролировать свое безмерное эго и безграничный голод. Не о том, что означали бы физические потребности такой непростой связи. Не о том, что сделает с ним зверь, если он когда-нибудь спросит. Ему удалось вообще не думать ни об одной из этих вещей. На самом деле они даже не приходили ему в голову во время долгой грохочущей дороги в Лондон, пока он кусал губы и беспокойно ерзал на жестком сиденье кареты.·•════·⊱≼♞≽⊰·════•·
Как оказалось, в то утро они провели очень мало времени в мастерской Гробовщика, и Себастьян не мог сказать, что сожалеет об этом. Когда они вошли, тот был занят в одной из задних комнат, хотя, по-видимому, он пребывал в хорошем настроении, когда высунулся из дверного проема. — Ах, — сказал он. — Мой маленький Фантомхайв! И его забавный дворецкий. — Хм, я рад, что он хоть в чем-то полезен, — граф даже не взглянул на Себастьяна. — Сегодня утром у нас к тебе вопрос. — Присаживайтесь, — сказал Гробовщик, выходя в маслянистый свет лампы. Он потирал свои тонкие руки, щелкая длинными черными ногтями, похожими на звук крыльев жука. — Не сегодня, — ответил мальчик, который даже не снял цилиндр. — Мы очень спешим. Демон был весьма доволен. В мастерской стояла затяжная вонь, которая ему не нравилась — сладковатый запах разложения и резких химикатов. Она обжигала нос и, казалось, въедалась во всю одежду господина всякий раз, когда они навещали его. В любом случае здесь было грязно: мертвые мотыльки и догоревшие свечи, паутина, неподметенный пол и целые слои пыли буквально везде, стеллажи с рядами мутных банок — все эти бледные невообразимые вещи, плавающие в формальдегиде. Разумеется, есть такая вещь, как эстетика, но она не несовместима с общей чистотой. Себастьян вздохнул. — Понятно, — сказал Гробовщик и наклонился над графом, с любопытством пожав плечами под тяжелым траурным одеянием. — Значит, и для ваших старых друзей совсем нет времени? — он протянул кончик пальца с черным ногтем, чтобы коснуться аккуратного носика, и Себастьян увидел, как его господин отшатнулся. — Ни на что нет времени, — сказал граф. — На улице плохая погода. — Я знаю, — сказал Гробовщик. — Чудесно, не правда ли? — он покачал лохматой головой под тенью своего кривого цилиндра. — Однако вы вновь усердно работаете. Я видел вашу последнюю работу в газетах. Крайне интересно, — он резко произнес «р». — Аккуратно. И никаких тел, с которыми можно было бы поиграть старому другу. Поместье барона, угасающее зарево в отдалении позади них, когда маленький господин еще глубже свернулся в его объятиях. Себастьян тоже вспомнил. — Что ты хочешь узнать, мой мальчик? — Я видел кое-что в газетах, — сказал граф. — Человека, который недавно был убит в Южной Африке. Штайгер Роуз. Он занимался торговлей алмазами. — Я знаю о нем, — сказал Гробовщик, медленно почесав подбородок. — Это будет неторопливая работа, но мне не составит труда раздобыть для вас его труп. — Что? Нет, — раздраженно. — Он меня не интересует. Я просто хотел узнать, кто мог стоять за его смертью? — Ох, Боже мой, — мужчина, казалось, задумался. — Вам это дорого обойдется, мой мальчик. — Нет, ты не прав, — ребенок совершенно спокойно посмотрел на Гробовщика. — Я достаточно хорошо заплатил тебе в прошлый раз, и у меня уже есть представление о том, кто мог бы быть убийцей. Мне нужно подтверждение, а не открытие. Гробовщик рассмеялся сухим шорохом. — В самом деле, — сказал он. — Ваши навыки ведения переговоров становятся более отточенными с каждой минутой, маленький Фантомхайв. Насколько я могу судить, с торговлей алмазами возникли некоторые проблемы. Кто-то продает среди них оружие. — И кто же? — граф выглядел нетерпеливым. — Некто по имени Вудли, — мужчина оскалил зубы. — Он тот, кто больше всех останется в выигрыше от смерти президента компании «Роуз». — Значит, это был Вудли, — сказал мальчишка и бросил на Себастьяна удовлетворенный взгляд. Дворецкий в ответ пожал плечами. Именно так он и думал: не было ничего такого, что он не мог бы расследовать сам, если бы граф только предоставил ему немного самостоятельности. — Похоже на то, — сказал Гробовщик. — Однако я не думаю, что вас это как-то удивило, хм? — Не особо. У меня есть привычка быть в курсе всего и не быть застигнутым врасплох, — он действительно выглядел весьма очаровательно, когда так высоко поднимал свой маленький подбородок — благородный. Столь утонченный. Не к месту здесь, в зловонии и пыли мастерской, как будто один из ангелов кладбища пробудился к жизни. Возможно, Гробовщик думал так же — он улыбался графу. Его пальцы с острыми ногтями вцепились в черную мантию. — Очень мудро с вашей стороны, — сказал он. — Вы всегда были умны. Никогда не быть пойманным, да? Подобная мудрость помогает маленьким лордам оставаться в живых, — мужчина рассмеялся. Он считал себя гораздо смешнее других, и демон тихо вздохнул. Сегодня утром у них не было времени на утомительные шутки этого человека. Но мальчик уже уходил. Они уходили. — Пойдем, Себастьян. Дворецкий распахнул дверь мастерской и шагнул вслед за господином. Он был рад покинуть это место. Ему не понравилась медленная улыбка, отразившая оскал зубов Гробовщика, когда тот смотрел им вслед, беззвучно смеясь сквозь снежный водопад своих длинных распущенных волос. — И что теперь? — мальчик с раздражением наблюдал за ним, когда они вышли на улицу. — Если ты хочешь что-то сказать, то не тяни. — Нет, милорд, — ответил Себастьян. — Мне просто неприятен запах мастерской Гробовщика. — Хм, — сказал граф, когда демон открыл перед ним дверцу кареты. — Я думал, ты привык к смерти, — на сей раз он позволил дворецкому помочь ему, и Себастьян почувствовал, как теплые изящные пальчики дрожат на его ладони, пока господин поднимался по ступенькам. — К смерти — да, — сказал он, наблюдая, как граф усаживается на кожаное сиденье, как скрещиваются стройные маленькие ножки под частью тяжелого дорожного плаща. — Я не возражаю против смерти, юный господин, пока она ничем не испорчена. Однако смертная потребность в бальзамировании меня несколько озадачивает. Забота о пустой оболочке, когда душа давно покинула этот мир. — Уважение к ушедшим созданиям, — коротко ответил мальчишка. — Нужно испытывать чувство привязанности к чему-то, чтобы заметить потерю. На твоем месте я бы не беспокоился об этом, — его взгляд был полон презрения, и Себастьян почувствовал боль позади шеи. Она спускалась, согревая позвоночник, но он сохранил приятное спокойствие на лице. — Мне кажется, что это не столько форма уважения, сколько отрицание смертности. Эта концепция поистине глубоко человечна. — Ты понимаешь, что используешь это слово только как оскорбление, — сказал граф, и в действительности он был прав. Дворецкий посмотрел на него. — Большинство людей боятся смерти, господин. — Верно. — Вы — нет, мой лорд. — Смерти в абстрактном смысле — да. Она неопределённа. Однако моя смерть меня не пугает. Я уже знаю, что меня ждет. Это маленькое непоколебимое личико. Приводящее в ярость. «Нет, милорд. Вы не знаете, и я не скажу вам. Вы умрете с моим именем на устах. Ваша кровь. Мое прикосновение. Все так, как и должно быть». — Так ли это на самом деле, молодой господин? — Себастьян посмотрел на него. — Что ждет вас после смерти? — Ничего, — граф смотрел на него сверху вниз, и его тонкие брови сошлись на переносице. Хмурый взгляд или тень неуверенности. — Ты ведь сам это сказал, разве нет? Совсем ничего. Если душа ушла. — Да, — медленно произнес демон. — Полагаю, так оно и есть, мой лорд. Ребенок никогда не боялся, как только его научили понимать правила. Он не дрогнул, осознав, что в качестве оплаты потребуется душа. Его больше беспокоила потеря нечто иного; собственное «я» для него почти не имело значения. Необычный. Глупый. Возможно, граф действительно был слишком молод, чтобы понять, от чего он отказывается, но нет. Дворецкий ни на секунду в это не поверил. Достаточно взрослый, чтобы отречься от своего бога, достаточно взрослый, чтобы заплатить своему демону. Никакого снисхождения. «Хорошо, — сказал мальчик. И ведь он сказал это, не так ли? Когда они сидели вместе в зловонии смерти, на залитых кровью руинах церкви. В руинах его семьи, детства. Он не побоялся пустоты. — Хорошо, — повторил граф, вздохнув, и на мгновение его лицо стало почти умиротворенным». Себастьян закрыл дверцу кареты. И он взобрался на место кучера, перекинув тяжелые вожжи через колено, и холодный моросящий дождь уже не беспокоил его, собираясь на поднятом воротнике. Он почувствовал, как капли зашипели на обнаженном участке бледной шеи. Нигилистом был вовсе не демон. Мальчишка гнался за небытием. За своим собственным разрушением. Себастьян знал, что с этим делать.·•════·⊱≼♚≽⊰·════•·
Хорошо было выбраться из мастерской; ему тоже не особо нравился этот запах, как бы он ни притворялся перед демоном. В любом случае граф был прав насчет Штайгера Розе. Сиэль поерзал на сиденье. Пальцы онемели. Порез на ноге пульсировал. Было приятно ощущать, что сегодня он добился некоторого прогресса, независимо от того, насколько плохо началось утро или закончилось предыдущее. Неважно, как плохо он спал. Мальчик уже почти привык к этому. Когда в последний раз он проживал дни без этой тревожной настороженности по отношению к своему дворецкому? На самом деле никогда. Однако в последние несколько недель стало, безусловно, еще хуже. Впрочем, сегодня все шло не так уж плохо. Примерно так же, как и всегда: день в городе, и слуга, следующий за ним по пятам в вежливом повиновении. Было почти просто. Так он вновь почувствовал себя господином, далеким от того ребенка, который несчастно сидел на тихой полуночной кухне. Сиэль нахмурился. Эти мысли снова были здесь, бесконечно кружились в его голове, как бы он ни старался игнорировать их. А это было трудно. Он работал с особой осторожностью, помня об этих необходимых вещах. Дворецкий не был смертным, едва ли даже животным — он был не более живым, чем грязь под колесами кареты. За исключением того, что он существовал, дышал, истекал кровью, и кожа его была горячей, а голос был таким, что у графа дрожали колени. Было гораздо безопаснее, когда тебе прислуживало чудище. Монстра не нужно рассматривать. Он мог преобразиться в любое существо, какое только пожелает. Сиэль хотел, чтобы оно было всем, кроме человека. Неужели он боялся, что забудет и увидит лишь маску? Как если бы он наблюдал за осторожными руками, высоко поднятой головой, зеркальной имитацией эмоций, мелькающих на этом прекрасном лице, будто тени на воде, как если бы он сам упал в воду в поисках чего-то неизведанного. Его это не обмануло. Куда проще было держать существо в ошейнике в своем сознании, если нигде больше, как собаку на привязи. Тварь без имени. Не по тому ли он подпустил ее столь близко к себе? Потому что она была слишком человечна, или потому что никогда не могла такой стать? Сиэль покрутил тяжелое кольцо на большом пальце. Если бы демона можно было хоть как-то обуздать — он заплатил бы неплохие деньги, чтобы найти способ подавить это чудовищное темное веселье в глазах своего слуги. Карета остановилась на улице напротив магазина шорника. Он чуть не забыл об этом. Себастьян собирался устроить настоящее представление, заказав новую уздечку для лошади и поддразнивая его по поводу верховой езды. Или в ее отсутствии. Или что-нибудь еще, в чем он мог бы найти причину покритиковать своего господина, и Сиэль нахмурился, глядя на яркую витрину. Дворецкий со стуком открыл дверцу кареты и заглянул внутрь. — Я только на минутку, милорд. — Нет, — ответил граф. Он смотрел на витрину магазина, на железные стойки для седел и раскачивающуюся деревянную вывеску, и его шея вдруг налилась жаром под тяжелым шерстяным плащом. Мальчик задавался вопросом, осмелится ли он это сделать? Конечно же осмелится. Ведь Сиэль был хозяином, нет так ли? — Останься здесь, — сказал он и решительно поправил цилиндр. — Я сам все сделаю. — Мой лорд, — Себастьян нахмурился, сидя на железной подножке. — Моему господину не подобает самому делать покупки в таком районе, как этот. — Неужели? — граф встал, и дворецкому пришлось передвинуться. Он посмотрел на своего слугу, выйдя из кареты. — Мы только что были у владельца похоронного бюро и направляемся в опиумный притон. Думаю, я смогу договориться с мастером по выделке кожи. Рот Себастьяна сжался, и он поклонился. — Как вам будет угодно, господин. — Не оставляй лошадей. — Понял, милорд. — И не подслушивай. Это приказ. Глаза демона внезапно стали плоскими и мрачными. — Разумеется, мой лорд, — сказал он. Сиэль крепко сжал трость и пересек тихую улицу, направляясь к магазину. Ему удалось не показать и следа хромоты, к которой побуждала его раненая нога — он мог это сделать. Без особого труда. Ведь ребенок уже точно знал, что хочет заказать. В мастерской шорника было тепло и в воздухе витал запах воска, кожи и собачьей шерсти. Перед стойкой дремали две гончие, и граф искоса взглянул на них, подходя к полированному деревянному прилавку. Это были неряшливые на вид собаки. С длинными ушами. Мистер Мэйхью что-то подсчитывал в своих книгах. — Ох, это же вы, да? Фантомхайв. Мой самый маленький и лучший клиент. Доброе утро, сэр, — он перегнулся через прилавок. Веселый, усатый и вытирающий широкие красные руки о твидовый жилет. — Сегодня без дворецкого, хм? — Он где-то поблизости, — сказал Сиэль. Мужчина кивнул. — Не думал, что он будет далеко от своего господина. Чем могу помочь, милорд? Я уверен, что ваше небольшое охотничье седло хорошо держится. Мальчишка пожал плечами. — Седло вполне приемлемо. — Понятно, — сказал мистер Мэйхью и ухмыльнулся. — Сезон охоты на лис подходит к концу, и вам может понадобиться новое на следующий год. Но я не думаю, что вы уже выросли из этого, мм? — Не совсем, — холодно ответил Сиэль. Манеры этого человека были отвратительны. Есть определенный тип ремесленников низшего класса, которые, по-видимому, вообще не верят в существование классов, и этот краснолицый мужчина был поразительно явственным образцом. Впрочем, он был весьма хорош в своем деле, и все в достойно обставленной конюшне графа на заднем дворе было приобретено из мастерской. — Мне нужна новая уздечка для Антони. Те же технические характеристики. Они у вас записаны в счетных книгах? — Конечно, — сказал мистер Мэйхью. — Прекрасный зверь заслуживает безупречной уздечки, — он достал блокнот и что-то черкал в нем погрызенным карандашом. — Мне попросить господ отделать ее медной застежкой или серебряной, милорд? — Медной. Пришлите счет вместе с готовой работой. — Конечно, сэр. Это все? Чего Сиэль ждал и к чему был готов. — Нет, — сказал он, откашлявшись. — Мне нужен ошейник для собаки. — Да, милорд, — мужчина не поднял глаз. — Ремень или удавка? Ребенок не ожидал, что ему придется принимать решения по этому поводу. — Просто ошейник, — сказал он. — Широкий. Мистер Мэйхью постучал карандашом по стойке. — Для украшения или охоты, сэр? — Не для охоты, — сказал граф. — Это домашний питомец. — Какой породы, господин? — Ничего особенного, — он прикусил губу.— На самом деле обычная дворняжка. — Большого, маленького или среднего размера? — Большого, — Сиэль помедлил. — Достаточно большого. — Обхват? Мальчишка сунул трость под локоть и посмотрел на свои руки. Сделал кольцо, обдумывая, и поднял. — Сколько здесь? — Ох, — сказал мистер Мэйхью. — Может быть, где-то двенадцать дюймов? — Насколько они велики? — махнув рукой на сонных гончих рядом с ним. — Двадцать три дюйма. — А какого размера воротник рубашки у взрослого? Мистер Мэйхью пожал плечами. — Пятнадцать дюймов, двадцать. У меня у самого двадцать два, — хотя он был довольно крепким. Его шея в жестком хлопковом воротнике была упитанной, грубой и покрасневшей. — Ладно, — сказал Сиэль. — Мне нужно что-то, что будет регулироваться между двенадцатью и восемнадцатью дюймами. — Отлично, сэр, — мужчина вновь начал писать. — Так будет гораздо удобнее для большой собаки. — Да. Мистер Мэйхью поднял голову, и снова ухмыльнулся. — Понятно. Вам нужен поводок, милорд? Холодные пальцы графа были сжаты в перчатках. — Да, — сказал он. — Тогда мы наденем свинцовое кольцо и сделаем длинную круглую тесьму. Упряжь? — Что? — Поперек груди, сэр. Если щенок будет буйствовать. Сиэль представил себе это. Ему показалось, что он, вероятно, сильно покраснел. — Нет, не сегодня, — но это лишь потому, что он не мог быть до конца уверен в мерках. Возможно, однажды ему придется поднести рулетку к зверю и измерить его. А сейчас мальчик определенно залился румянцем и подумал, заметит ли это мистер Мэйхью. Однако тот что-то строчил. Мужчина почти закончил. — Ладно, тогда для ошейника мы возьмем хороший кусок цельной кожи от уздечки. Какого цвета вы бы хотели, господин? Вишневый коньяк очень популярен среди дворян для их щенков, — он жестом указал на ряд ремней, висящих на стеллаже позади него — каждый сделанный из блестящих оттенков каштановой и карамельной кожи. Сиэль даже не взглянул на них. — Черный, — сказал он. — Медная отделка или серебряная, милорд? — Серебряная. — Желаете сделать монограмму, сэр? Граф посмотрел на него. — С именем собаки? — Или же ваши инициалы, мой лорд. На случай, если он сбежит. — Нет, — сказал Сиэль. Медленно. — Ему вообще не нужно никакого имени. — Отлично, — сказал мистер Мэйхью. — Все готово. Мы доставим посылку к началу следующей недели, сэр. — Прекрасно. Проследите за всем, — и он повернулся, чтобы уйти. Мужчина отдал честь. — Желаю удачи с вашим щенком, господин. Если он прогрызет слишком много тапочек, вам, быть может, придется вернуться за хорошим маленьким хлыстом для верховой езды. Несколько ударов по крупу, и он быстро научится. Граф заподозрил, что это, возможно, было подмигивание, из-за которого возле глаз напротив появились морщинки. Скорее всего, нет. Конечно же нет. — Буду иметь в виду, — сказал Сиэль. Он холодно вздернул подбородок, покидая богатый кожаный запах магазина, и вышел обратно, прочь из тепла и через ветреную улицу к ожидающей его карете. Ожидающему слуге. Навстречу дню, а день теперь принадлежал ему. Все должно было принадлежать ему.