Гиперболоид искривлённого пространства

      Окабэ Ринтаро восемнадцать, и он не верит в существование Врат Штайна. Он слишком много пытался и слишком сильно надеялся в самом начале, чтобы искренне верить сейчас. Он уже верил чересчур много: верил, что он был зловещим. Верил, что был одарён. Верил, что может спасти их обеих — Маюри и Курису — но реальность больно ударила под дых. Ты не можешь иметь всё, придётся выбирать. Выбирать он не хотел, да и не мог. Это всё равно, что выбирать между матерью и отцом, между правым глазом и левым — оба по-настоящему дороги и важны, пусть и в разных смыслах. Он не взвешивал их жизни на весах, не имел права и даже мысли такой — обе одинаково хотели жить, любить, дышать и улыбаться. Одна была нужна ему как часть семьи, другая — как часть его души и сердца. И пусть часть семьи он с усилием сохранил, но без частичек сердца и души был не способен полноценно функционировать.       Окабэ Ринтаро двадцать два, и он по-прежнему не верит во Врата Штайна. Вокруг него — распадающийся на осколки мир, словно отражение его разбитого сердца. Боль от смерти Курису никуда не исчезла, напротив — она усилилась, когда четыре года назад Окабэ отпустил Маюри в прошлое, откуда она не вернулась. Каждый раз он делает то, что просят дорогие для него женщины, и каждый раз они оставляют его один на один с болью и ужасом от потерь. Стали бы они поступать так, как поступили, если бы знали, в какую пучину отчаяния его повергают? Возможно, ответ положительный. Ведь за каждым действием и Курису, и Маюри крылась надежда на то, что в этот-то раз всё получится и изменится к лучшему.       Окабэ Ринтаро двадцать шесть, и он устал. Мир, изуродованный войной, чахнет ежечасно, и каждый новый день — как последний. Окабэ кажется, что у него нет сил дышать, но он делает это ради дорогих «лабмемов». Ради Курису, ради Маюри, которые остались где-то за пределами одного процента дивергенции временной линии. Их нет рядом с ним, но он чувствует — их существование не прекращено. Их можно вернуть, только надо понять как. Окабэ спешит, думает слишком быстро, но усталость одолевает его, и важная мысль ускользает сквозь пальцы. Если бы на его месте была Курису, она бы уже давно поняла, но он не был ею и сокрушался об этом каждую секунду.       Окабэ Ринтаро тридцать, и у него есть догадки. Теории Махо и эксперименты с Дару дают правильное направление его мысли. Все вместе они приходят к важным выводам. Он всё ещё не уверен, что Врата Штайна существуют, но желание проверить не покидает его вот уже долгое время. Ему снятся сны, в которых он обнимает Маюри, целует Курису, и над всем миром светит пресловутое солнце, которое никто из них не ценил так, как сейчас. Осколки его сердца окаменели в многократных битвах, и теперь он был готов провести любые испытания. Терять ему было нечего. Всё самое важное он уже потерял.       Окабэ Ринтаро тридцать четыре, и он готов проверить существование Врат. Перед ним — все слагаемые возможного достижения желаемой временной линии, и он не боится сделать шаг навстречу неизвестному, дать Хооину Кёме блеснуть в последний раз, снова делая опрометчивый поступок, движимый лишь одной идеей на волне энтузиазма. Он, наверное, даже верит, или делает вид, что верит, — для Махо, для Дару, для маленькой Сузухи и всех остальных, чтобы они не унывали, а их взгляды, полные надежды, поддерживали в нём этот запал. Все шаги уже были пройдены, и остался один, последний, самый тяжёлый — настоящий прыжок веры. Окабэ садится и записывает видео, чей адресат находится от него на расстоянии более пяти тысяч восьмисот сорока дней…       Окабэ Ринтаро восемнадцать, и он получает видео от будущего себя. Он знает, что нужно делать, потому что верит в существование Врат Штайна.