Тигриная поступь, волчий след

Юнги, вылетая из воды, падает на землю с ударом, больно отбивая плечо и бедро, но боли он не чувствует — мозг забивает ощущением, что он захлебывается, захлебывается. Истерический кашель рвет ему горло, Юнги хочет стереть воду с подбородка, которую только что выплюнул, но руки связаны за спиной. Он ошарашенно распахивает глаза, шарится взглядом, насколько это получается сделать на полу, будучи все еще привязанным к стулу, но видит только как катится бочка, расплескивая оставшуюся воду, как пара начищеных остроносых ботинок подходит ближе к его лицу, и человек присаживается на корточки. Голос насмешливый, сладкий, мелодичный, словно ветер, запутавшийся в колокольчиках — словно плеск речки у горного луга, словно влюбленный смех в горячих объятиях, словно песни на сцене театра… — Воля к жизни у тебя что надо. Минута в бочке, а ты живее всех живых. Чимин смотрит на него, улыбаясь с ласково-садистской издевкой. Точной такой же, каким Юнги запомнил его в последнюю встречу на собрании, но пушистые волосы цвета розовой сахарной ваты зачесаны назад, призывно растянутая майка и рваные штаны поменяны на дорогой костюм по фигуре. Юнги смотрит на него и не узнает, вообще ничего не узнает, какого черта он снова на складе, как вернулся, что происходит… Вопросы наслаиваются друг на друга, зажигают воспоминания будто гирлянду, и они все истерически мигают у него в голове, вызывая страшную головную боль. Юнги жмурится, слыша, как Чимин тянет с игривой обиженностью: — Ну вот, он не рад меня видеть. — Босс, развязать его? — Отвяжите от стула и поставьте, но освобождать не надо. Когда Юнги отвязывают сначала ноги, потом руки, он видит перед собой того самого головореза, что допытывал его в первый раз, оставив проклятый шрам, и вообще перестает понимать, что происходит. Бугаи из охраны помогают поставить его на ноги, но Юнги, все еще связанный от плеч до пояса, едва не падает на подкосившихся коленях, его тут же вздергивают обратно. Чимин окидывает его беглым взглядом и тянет дразняще, приподняв бровь: — Это тебя от моей красоты ноги не держат? Юнги не знает, что ответить, смотрит в глаза Чимина, этого Чимина, — это не его Чимин, но почему сердце заходится так душно… Он опускает глаза, и на нем все та же одежда, что была в тот момент, когда его засунули в бочку, и на секунду кажется, будто ему это все привиделось, но сердце кричит, захлебывается. Это не может быть сном, зовите это предчувствием или предназначением, но Юнги знает, что это было реально, и глядя на этого Чимина, вспоминает о своем. А если он остался там посреди сада совсем один, с трупом императора, среди врагов? А если Юндже выжил, если все вернулось назад от того, что он теперь здесь — ярость вдруг вспыхивает в нем так резко, что он неосознанно дергается в чужих руках, но охрана держит крепко. — Воу, воу, — смеется Чимин, склонив голову набок, — ты еще не достаточно охладился? — Что тебе от меня нужно? — цедит Юнги. — Когда ты смотрел на меня щенячьими глазками, ты был посговорчивее. — Тогда и ты прикидывался тем, кем не являешься. — Ой, Юнги, — Чимин закатывает глаза, — ты думаешь, я смогу спокойно передвигаться без риска для жизни, если все будут знать, что я заместитель в китти-гэнг? — Какого… — Юнги давится вдохом. — Упс, — говорит Чимин, игриво прикусив губу, — а то, что это я перевел через тебя деньги старика Кима, я тебе тоже не говорил? Юнги застывает. Так вот кто подключился через него во время вывода денег, обставив все так, что деньги главаря некогда враждующей с ними группировки, с которой едва наладился хрупкий мир, он перевел себе. Вот из-за кого его собственная банда, в которой состоят они оба, ополчилась на него. Юнги просто глазам не верит. Жизнь такая странная штука: где-то в совершенно другом мире есть двойник Чимина, удивительный человек с добрым сердцем и светлой душой, и они отличаются ровно настолько же, как отличается Юнги от Юндже, которого он убил собственными руками. И эта истина кажется такой нелепой, что Юнги, застыв с глупым лицом, вдруг смеется. — Что тебя так повеселило? — спрашивает Чимин, впервые скинув флер своей пафосной театральности. Но Юнги смеется и смеется, напряжение покидает его как воздух из шарика, и эта неподдающаяся пониманию реакция, кажется, так бесит Чимина, что он отвешивает Юнги звонкую пощечину. Воспоминания на секунду вспыхивают в голове, блеклые, полупрозрачные, накладываются друг на друга, и Юнги замирает одновременно с Чимином, у которого та же оторопь на лице. Что его удивило? Мотнув головой, Чимин вздыхает недовольно и несколько секунд смотрит на Юнги молча, будто не знает, что с ним делать. — В общем так, Юнги, — нетерпеливо начинает он, непривычно мрачный, — варианта у тебя всего два. Ты либо помогаешь мне подставить главаря Сон, чтобы стравить его с Кимом, и я по доброте душевной, ради твоей симпатичной мордашки, оформлю все так, что тебя на взломе кимовских счетов не было вообще, и бонусом мы даже можем потрахаться, потому что бесишь ты меня чудовищно… Чимин не хочет быть просто заместителем, он хочет быть главным, и на пути к этой цели он даже готов снова стравить две банды вместе — но Юнги так плевать на это все, так плевать, что он, ухмыляясь, насмешливо спрашивает: — Либо? — Либо, — едко произносит Чимин, возвращая ответную ухмылку, — я дарю тебе потрясающее путешествие на дно океана. Юнги тихо посмеивается. — Ты совсем ничего не понимаешь, да? — говорит он, но Чимин в недовольном ожидании приподнимает брови. Юнги смеется снова и видит как это страшно его бесит. — Ладно, неважно. Давай. Люблю, знаешь, путешествия на халяву. Чимин долго, молча всматривается в его лицо, словно пытается понять, шутит ли Юнги, потом вздыхает тяжело и разочарованно. — А мне показалось, что я тебе нравился. — Тебе показалось, — усмехается Юнги. Чимин поджимает губы. — Вяжите его и поехали, — бросает он, тут же разворачиваясь и двигаясь на выход из склада. Они едут долго, час, два, три, — Юнги не задумывается, — пока не заезжают в какую-то глушь с мелкой пристанью, на судно его, повязанного от плеч до лодыжек, несут на руках. Он движение не видит, но чувствует, позволяет тащить себя с закрытыми глазами. Разумом он совсем не здесь и быть здесь не собирается, потому что ничего из этого не важно, ничего из этого не настоящее, он чувствует, что вот-вот вернется обратно домой, потому что таково его предназначение, он живет этой истиной как единственно непреложной. Он же убил тирана, спас целое государство, какое ему дело до мелких потасовок людей, одержимых лишь деньгами и властью. — У тебя есть шанс передумать. Юнги открывает глаза, глядя на город вдалеке за бортом, за спиной Чимина; самолет летит по безоблачному черному небу низко, словно зовет в полет. Совсем скоро он будет дома, думает Юнги с полубезумной улыбкой, и смотрит на Чимина. Он надеется, что его Чимин, настоящий Чимин, ждет его сейчас, и даже если Юнги уготовано вернуться в самое начало, он пойдет во дворец и убьет Юндже во второй раз. — Солнечный тигр передает привет, — усмехается Юнги, кидая взгляд на приспешника Чимина, который с таким восхищением отзывался о Юндже, не догадываясь, что говорит о Юнги. Тот непонимающе хмурится, и Чимин с усталым вздохом мотает головой. Держащие Юнги охранники в ту же секунду швыряют его за борт. И как только над ним с плеском смыкается черная блестящая гладь воды, Чимин наконец-то вспоминает. — Я опоздал, — шепчет он. * Когда Чимин шагает по длинному залу советов, толпа чиновников больше не ждёт, что он присоединится, раступается перед ним будто река, рассеченная надвое, и левые и правые смотрят на него с одинаковым презрением на грани страха, но он игнорирует их взгляды, идёт по образовавшемуся коридору вперёд. Много времени прошло с тех пор, как он юнцом оказался здесь впервые, полный наивных надежд и веры в справедливость, ещё шесть месяцев кануло с момента появления Юнги во главе страны, и Чимин, оказываясь перед троном, опускается в глубоком поклоне перед новым-старым императором. Ещё больше времени прошло с тех пор, когда Чимин оказался в будущем, чтобы убить Юнги, не допустив всего этого, но сделал это слишком поздно. Юнги, завалившись на подлокотник трона, впивается жёстким взглядом, глазами хищника следит, как Чимин выпрямляется, и в парике, сделанном из волос Юндже волшебным руками Тэхена, так, что только широкая лента закрывает линию роста волос, он страшно похож на Юндже, и в то же время никогда они так сильно не отличались для Чимина. Юнги смотрит на него без прежней улыбки, нежной, чуть смущенной, которая появлялась на его лице всегда, когда они виделись — когда Юнги ещё не знал, что Чимин убил его в будущем. Чимин привычно становится по левую руку Юнги, — по правую у него всегда стоит Юнджи, и не седина, не заметная в светлых волосах, а потухший взгляд выдают её бесконечное горе, — и уставляется на первого советника, даже не слушая, что он говорит. Это были тяжёлые полгода: развязанная война с севером, горящие города на границах, разбитые войска, голод в поселениях; и Чимин ненавидит себя за то, что снова допустил, чтобы они повторились. Он не знает, сколько раз наблюдал это, столько, что уже не помнит, было ли оно как-то иначе, лучше или хуже, но как только Юнги убивал Юндже, все оканчивалось катастрофой. Он невообразимо устал, от попыток все изменить, от провалов, и ненароком думает, что, может быть, это их предназначение, которого не избежать. Чимин не помнит, и в этом вся проблема. В будущем судьба толкает его на убийство Юнги разными, иногда мистическими обстоятельствами. Он всегда в крошечном шаге от того, чтобы сделать это: то Юнги крупно оступается в одном из взломов, то оставляет следы, то случайно сливает информацию, но Чимину всегда недостаточно. Притяжение, которого он даже не осознает, потеряв память о прошлом, заставляет его сохранять ему жизнь иногда из простой забавы; в другой раз, потому что лицо, с которым он извиняется, милое, совершенно дурацкое; в третий он впервые находит его в толпе на собрании, сидящим на диванчике с забавным сонным выражением, и неизбежно заинтересовывается. Он убивает его всегда слишком поздно, когда Юнги снова попадает сюда и убивает Юндже, но даже в тот раз, когда он сохраняет ему жизнь, все идёт только хуже. Юнги соглашается на сделку, предложенную на складе, и это все перерастает в такой бурный роман, что Чимин влетает в него всем сердцем вдребезги. У него всегда есть эта лазейка: шанс убить Юнги, когда тот окажется в прошлом, если не успел в будущем, но Чимин, теряя память, и здесь влюбляется в него, влюбляется, и снова, и снова… Когда собрание заканчивается, они втроём покидают зал, и у ступеней императорского крыла каждый раз, каждый божий день, принцесса говорит, что у неё есть неотложные дела, хотя Чимин точно знает, что Юнджи уходит к себе и ждёт там возвращения Чонгука. Просто ждёт, потому что не может отправить стражу на его поиски — из-за войны каждый солдат на вес золота. В какую-то из попыток Чонгук возвращается, и они бегут из дворца вдвоём, но Чимин не знает, как это получается. — Задержишься? — тихо спрашивает Юнги, когда они вдвоём идут в кабинет. Чимин улыбается надежде в его голосе. — Если хочешь. — А ты? — Пойдём, — сдаётся Чимин со смехом. Хосок и Субин расступаются от дверей, даже не глядя на них. Чимин уже привык, что стража больше не задаёт лишних вопросов, ведь он правая рука императора — официально. За глаза его, он почти уверен, кличут императорской подстилкой, особенно в совете. Может быть, они правы? Оказавшись в кабинете, Юнги останавливает его рядом с собой, смотрит долго, вкрадчиво, Чимин заставляет себя ободряюще улыбнуться. Юнги не знает, что Чимин все помнит, как и он, и Чимин не представляет, что творится в голове Юнги, который любит своего убийцу — любит ли? — и никогда не находит смелости спросить об этом. Юнги, прихватив его запястье, подносит к губам, целует с затаенной нежностью, и Чимину эта ласковость сердце режет крестами. Он знает, что Юнги страшный человек, он делает много чёрных вещей, которые перестал осознавать, — но Чимин чувствует его губы на запястье, и умирает с глупой надеждой, что все совсем как раньше, когда в сердце Юнги не расцвела чернота. Может, его предназначение в том, чтобы любить Юнги? И оно же — проклятие, потому что Чимин целует его губы, бережно сжимая ладонями лицо, сгорая от ненависти к себе, и любви — к нему. Он отдаётся ему на большой императорской кровати, выгибается, впуская глубже, стискивает в объятиях. Юнги беспорядочно целует его везде, жадно мажет губами по шее и плечам, будто хочет стереть чужие следы, которых давно нет. — Смотри на меня. Чимин открывает глаза, запуская ладонь во влажные отросшие тёмные волосы, и молча кивает. Страшная мысль возникает в его голове, когда он слышит эту фразу, как слышал её здесь от другого человека. Может, его предназначение любить Юнги, но не того? Чимин, выпутываясь из объятий Юнги, устало развалившегося на кровати, целует его в мокрый висок и, накинув халат, выходит во дворик, наблюдая, как служанки таскают горячую воду в ванну. Он благодарит их с улыбкой, они кланяются, смущённо улыбаясь в ответ, и быстро уходят. Вот они, например, рады смягчившемуся нраву господина, так может, Чимин просто не думает о хорошей стороне того, что правит Юнги? Знают ли служанки, живущие во дворце, что казней не стало меньше? Скинув халат, Чимин залезает в воду и, уставившись в темнеющее небо, вздыхает. Может быть, нет никакого предназначения, просто Юндже был прав, и семя зла могло прорасти в любом их них, как проросло в Юнги, и даже в нем самом из будущего. Может быть, на самом деле, он ничего не понимает, как не в его силах что-то изменить. Чимин не знает. И, сделав глубокий вдох, опускается под воду с головой.