Песня

      Она была широкоплечей, большой, в золотом платье и гигантском розовом парике, а пальцы ее венчали ногти, похожие на острия ножей. Она держала микрофон нежно - как птицу с перебитым крылом. Глубокий голос ее отдавался дрожью в полу и стенах, песню можно было почувствовать стопами. Она улыбалась. На возвышении сцены она была похожа на золотую статую, укрытую подношениями - перьями и цветами, сверкающим песком блесток.       Полуподвальный бар был увешан гирляндами и фонарями. Под потолком плыл туман сигаретного дыма. Столы были липкими.       Все это было счастьем.       Кто-то вымазал Тео косметикой - цветные искры запутались в его бороде, на темной щеке краснел след помады. В стакане его осталось одно ледяное крошево, сине-зеленое, сияющее в свете фонарей. Смешная рубашка - попугаи и тигры в темных пальмовых зарослях - была распахнута, фиолетовый биндер под ней туго обнимал грудь Тео.       Голова у Маделин была легкой, все плыло и чуть кружилось. Ей хотелось танцевать, но она бы упала. Ей хотелось кого-нибудь поцеловать. Своим плечом она чувствовала плечо Алекс, лиловые кончики ее пышных кудрей касались шеи Маделин. От Алекс пахло беленой бумагой.       – Можно я тебя поцелую?       Тео оживленно беседовал с официантом. Они оба засмеялись. Тео успел украсть с подноса ломтик картошки в густом оранжевом соусе.       Коричневая рука Алекс перебралась по столу к руке Маделин. Она огладила ее локоть, плечо, шею; остановилась на горячей щеке. Маделин закрыла глаза. Мир перестал вращаться. Стопами она чувствовала, как в полу течет мелодия песни.       Маделин всегда приезжала в Сиэтл в последнюю неделю июня. Они заводили старый пикап, последний дедушкин подарок, и ехали в сторону озера Вашингтон - и дальше, к склонам Каскадных гор. Они ночевали прямо в кузове, под покрывалом звездного неба. У Тео теперь был новый фотоаппарат, тяжелая сумка с объективами. Алекс брала с собой учебники.       Весь оставшийся год Маделин снились то снежные склоны Селест, то витые, тонкие тропы Каскадных предгорий. Иногда они гуляли по ним вместе с другой Маделин - холодная рука в ее руке - и подолгу разговаривали в гнезде одеял и спальных мешков в кузове пикапа.       Крохотные флажки на столе служили ей напоминанием о других флагах, о цветных разномастных полотнах, которые ждали ее на параде в Сиэтле. Каждый год они дожидались.       Алекс поцеловала ее. От Алекс пахло бумагой, чернилами, а губы ее были вкуса хмеля и сладких яблок. Лиловые кончики ее кудрей касались плеч и шеи Маделин, руки ее были горячими, в темных глазах у Алекс отражался трепещущий свет гирлянд и цветных фонарей. Мир снова кружился.       Маделин рассмеялась. Она чувствовала, касаясь губ Алекс, глубокую дрожь песни - чувствовала ее всем телом.       На возвышении сцены все так же стояла фигура, одетая в золото; к ногам ее поднесли цветы и бокалы алмазного льда. Она держала микрофон как маленькую птицу. Она улыбалась.