Разменная фигура

Решение судьбы столицы затянулось. Причём в основном потому, что среди князей оказалось немало тех, кто увидел выгоду в непокорстве жителей Ротхема. Армию надо кормить. И людям надо платить жалование. Достаточное для обеспечения верности. Причём, после победы, не только своим, но и столичному гарнизону. А штурм, логично и неизбежно, изрядно сократил бы число и тех, и других. А кроме того, по издавна заведенной традиции вместо жалования солдатам можно предложить самим разжиться трофеями, взятыми с бою. Ротхем - богатый город. И сопротивление превратит его в законную добычу победителей. Так уж повелось от предков, что когда мужчина овладевает женщиной силой, он ведёт себя с ней совсем не так, как с той, что сама отдалась ему, и тем более не так, как с той, что стала женой и матерью детей. Брать силой что женщин, что города Мейту в жизни никогда не выпадало, да и не хотелось. Начинать с родной столицы претило тем более. То что он сам не будет в этом участвовать, по мере сил оберегая покой государя здесь, не утешало совершенно. Однако вернувшийся недуг не позволял императору продолжить путь, а значит столицу следовало обречь штурму. Принимая бремя личного доверенного советника, возложенное на плечи бывшей тени. Потому что князья регентского совета уже совершенно откровенно оставляли за ним окончательное решение вопроса о необходимости задержки в пути ради благополучия императора и дозволение его именем штурма не покорившейся столицы. - Его Величество государь и властитель волей небес Император Митлайс! - провозгласил Этле, войдя в столовую залу, где собрались князья, и вставая в парадную стойку у распахнутой двери. Его величество был до зелени бледен, но полностью одет в теплое дорожное платье и прошел к столу, где князья спешно склонялись, принимая позы полной покорности, как надлежало встречать государя выходящего к совету. - Мы недовольны! - звенящим голосом заявил мальчик. - Мы спешим и требовали всевозможной поспешности от наших ближайших верных сподвижников! Минул полдень, но мы все еще не в пути! Нас ждет столица и наша мать. Мы требуем немедленного выезда! Немедленного! Быстро! Мы не потерпим возражений, небрежности и задержек! - резко махнул рукой государь, отметая осторожные шепотки вельмож. - Мейт! - Да, мой государь? - Сопроводи меня в конюшню. Ты повезешь меня в седле. И изволь подать мне руку, мы желаем на тебя опереться. То как государь вцепился в руку, навалившись на нее, его дыхание, дрожь и обильная испарина красноречиво говорили, что он страдает от жестокой боли. И совершенно не готов к дороге. Можно было только предполагать каких усилий стоило мальчику держаться прямо и говорить уверенно и властно. Попытавшись шагнуть на крутую лестницу ведущую из темного коридора сразу на конюшню, он застонал, прикусывая губы, сгибаясь и прижимаясь к Мейту. Тот подхватил его на руки, под спину и колени, намереваясь немедленно отнести в спальню и вызвать слуг и доктора. - Не смей! Молчи! Не предавай меня сейчас! - зашептал бледный мальчик, подтягивая колени к животу, рвано дыша и глотая слезы, цепляясь за ворот Мейтовой куртки, комкая в пальцах жесткую ткань. - Я знаю, что умираю. Но я должен успеть поговорить с мамой! Я хочу, я должен знать! Если ты меня предашь... Я... Ты... Ты будешь для меня хуже чем убийца отца! Вот! Мы должны выехать сейчас! Пожалуйста, Мейт! Пожалуйста! Не смей меня предавать! Понимая, что совершает даже не ошибку, а величайшее преступление своей жизни, Мейт молча пошел вниз по лестнице. Государь на его руках выдохнул и обмяк, по видимому приступ колики начал проходить. - Поставь меня. Я смогу идти сам, - потребовал Митлайс, когда лестница кончилась. Он отдышался и отер лицо. Державшиеся за спиной Этле и Шойнби молчали. Их демонстративные бесстрастие и готовность принимать бесспорно любые решения государя и его доверенного советника ощущалась лопатками, точно ледяная стена. Если столица не откроет ворота, Мейт разнесет этот город. Принимая на седло и устраивая удобнее на подушке перед собой Его Величество, бережно укутывая его плащом и прижимая к груди, Мейт обещал себе это. Его Величество трясло в ознобе, а его живот скручивали спазмы. Всех этих явных признаков нездоровья нельзя было не замечать. Как и усилия, с которым государь, щиплет держащую его руку, пытаясь превозмочь слабость и боль. Пытаясь справиться с почти истерическим возбуждением. Они выехали за ворота усадьбы действительно не дожидаясь князей, крайне поспешно и невежливо простившись с хозяином. И лишь небольшой отряд из собравшихся первыми свитских был отправлен вперед.