Разменная фигура

Слушая "важное", Мейт старался не слишком скрипеть зубами. Одно было хорошо - про головную боль и ноющее тело он забыл. Все оказалось именно так, как он предположил, сознаваясь под пытками. И даже еще хуже. Клан Салайверов, как выяснилось, не нуждался в расследованиях, судах и его показаниях для вынесения собственных решений о том, кого считать заговорщиками и казнить. Они, как выяснилось, вообще не нуждались в судах и формальностях! - Батюшку убил какой-то разбойник. От просто вскочил в повозку, когда батюшка ехал на службу и выстрелил в него из арбалета. В упор, прямо в грудь. И сразу же спрыгнул и скрылся. Рядом были гвардейцы из полка племянницы императрицы. Они не то что не пытались защитить батюшку, они наоборот - помешали нашим людям поймать убийцу! - Мейта поразила яростная решимость в голосе женщины, рассказывающей о таких страшных и непосредственно ее касающихся вещах без малейшей жалобы или слезливости - только гнев и жажда отмщения. И в словах, и в речи, и в гордой позе. Она рассказывала о том, как сначала ее отец, а затем и она сама тайно собирали сторонников для борьбы с узурпатором. Как находили верных и не испугавшихся прокатившейся волны казней людей, как искали места для тайных встреч и организовывали эти встречи, страшась предательств. Мейта удивило, сколько людей отказались признавать его убийцей императора, даже когда он сам сломался и перестал отрицать это перед палачами. Все эти люди никак не могли знать реально произошедшего во дворце в ту ночь. Для них должно было быть очевидным, что у Мейта действительно были все возможности совершить подобное злодеяние. По правде, больше возможностей чем у кого-либо другого. А они почему-то не верили. Не знали, как Астасиа и ее отец или дворцовые гвардейцы, что видели, как Мейт уходил и возвращался, а просто так - не верили. Безо всяких оснований. Не верили, даже когда всех подобных сомневающихся, имевших неосторожность сомнения озвучить, стали называть заговорщиками и казнить за причастность к убийству императора и сокрытие преступников. Мейт бы еще понял такое отношение к себе прошлому, когда он был красивым благородным юношей с ясным взором и чистой душой, но с тех пор он давно изменился, превратился, как сам порой думал, в старого матерого хищника, хитрого и опасного. Хоть и недостаточно хитрого, что уж тут говорить... Бесполезного и беззубого глупого старого пса... - Не понимаю! - вскинулся Мейт, услышав о бунте, случившемся, пока он лежал в горячке. - Князь никогда не был дураком! Как он мог не заплатить войскам?! Он же богат! У него только личных средств должно было хватить на несколько месяцев! - Кончились, - ухмыльнулся Зарло. - Пошлины, собранные с весенних и летних ярмарок, разграбили разбойники. Те самые. Изгнанные из армии командиры. Им не занимать ни лихости, ни смекалки. Да и те солдаты, что должны бы их ловить, вольным товарищам сочувствуют больше, чем своим командирам из господ. А везти товары из портов Салайвера князь сейчас сам не рискнет ни за что. Там чума. - Чума? - с ужасом переспросил Мейт. - В Салайвере чума? - Понимаю, - кивнул его беспокойству Зарло. - Но я не думаю, что они перевезли наследника на Побережье. Там слишком людно, и слишком общительный и болтливый живет народ. Скорее всего его поселили в одном из горных замков. Под опеку к какому-нибудь княжичу из младшей ветви. Если повезет, то болезнь вообще обойдет Южгорье стороной. Мейт, не щадя спину, невольно откинулся на подушки, чувствуя, как ослабляются узлы на сердце, и все же, прикрыв глаза, не удержал горестного стона: - На побережье живут сотни тысяч людей! Столько городков и поселков... Богатый и щедрый край... Но воду берут из общих хранилищ. Если там чума, сколько же будет погибших! Армия должна ставить заслоны. Если таман Корава решит сейчас повести своих разбойников в набег на равнинный Соайдес... - он ясно, точно наяву, увидел как озабоченно хмурится и грызет деревянный кончик ручки острого свинцового стилоса, изучая карту, Элерик. Это бы обещало не одну бессонную ночь, много встреч, и, скорее всего, выезд на юг. Даже скорее на юго-запад, дабы пресечь возможный соблазн для лихих кочевых соседей прогуляться вглубь пахотных земель ослабленной напастью страны. - Вы опоздали. Таман нынче поит своих коней из Мутной. А его бараньи шапки тискают поселянок в Левобережье! - зло ответила Астасиа. - Как?! Перешеек пал? И никто не защитил мосты через Мутную? Не могли же они дойти до самых Бродов! - Не могли и не дошли, - как-то не слишком успокаивающе произнес Зарло. - Аккурат под Сенокосы герцог Матайпы прислал посольство, с извещением: так мол и так, Левый берег Мутной до Бурехолмья перешел к Соайдесу как приданое за Ее Величеством Королевой Ялонкой. А так как ныне Элерик убит, сын его пропал в безвестии, а правящая Императрица к прямому потомству Ялонки не относится, то должно вернуть Левобережье обратно, под руку Матайпских герцогов. В это время агенты герцога обработали знатнейших из левобережных землевладельцев и те, созвав Совет Провинции, порешили - отложиться. Вот наш князь-регент казуса такого и не стерпел. "Благо", - со злым ехидством выделил слово Зарло, - младший брат тамана все еще "гостил" в Ротхеме, через него быстро сговорились о союзе. Таман одалживает свою легкую конницу Соайдесу, ее миром пропускают через перешеек, проводят через три моста в устье Мутной и переправляют на паромах у Щербилки, и степняки наводят порядок на левом берегу. Заставив местных и думать забыть об отложении. А в обмен таман получает в жены младшую принцессу Родесу. Женой она будет третьей, младшей, однако... - Кого? - выкрикнул Мейт, вставая. Точнее он попытался крикнуть и встать. Получилось скорее хрипло зашипеть и дернуться запутываясь в одеяле. Колени и спина подчиняться не пожелали. - Да ей же нет и семи! - Вообще-то уже есть. Она родилась на Вторые Жатвы, а сегодня канун Встречи Осени. Но вы правы, когда заключался договор и девочку повезли за Перешеек, ей еще было только шесть. Но вы зря волнуетесь. Вряд ли ей что-то грозит. Они хоть и кочевники и живут "гуляющими" шатровыми городами, но вовсе не варвары. О ней будут хорошо заботиться и до женского созревания муж ее не тронет. Да и после... Не сразу. Все же таман заинтересован в здоровых детях от нее, а не в ублажении низкой похоти. Мейт в отчаянье замотал головой. Нежная, маленькая, смешливая и очень привязанная к родителям, особенно к маме, девочка. Розовая и пухленькая, с блестящими глазами и щербатой улыбкой. Надо быть извергом, чтобы отправить ее в жить сухие степи Долгого Полуострова, жить среди народа коневодов и овцепасов, где пьют кобылье молоко, спят в разборных шатрах из жердей и войлока на подстилках из бараньих шкур и ковров... Элерик бы никогда такого не позволил! Мейт вспомнил маленькие ножки в крохотных туфельках, меньше его ладони. И воркующую толпу нянек, всегда окружавших маленькую принцессу. Если только Элерик не хотел поиграть с детьми наедине, без посторонних. Тогда шалящих малышей ловил Мейт, не позволяя им опасно упасть или сильно ушибиться. Элерик учтиво и вежливо держался с императрицей, чопорно оговаривая все необходимые обязанности и обязательства, зато очень любил возиться с детьми. Чаще утомленный делами император при этом усаживался на ковре или на траве, или на низкой скамеечке и придумывал для малышей забавы и игры, в которых Мейту отводилось место и право сильных отцовских рук, для всех проказ, на которые у его величества не хватало здоровья. Это нравилось всем. И детям, и его величеству, и Мейту. Щемяще больно оказалось осознать, что ему больше не быть для детей брыкучей лошадкой или высоким деревом, не катать на спине, не поднимать в ладонях. Никто не станет хвататься за нос или ухо, пытаясь влезть по спине выше-высокого... - Это стало главной ошибкой князя-регента, - меж тем продолжал говорить Зарло. - После этого уже сложно было не сообразить, что раз князь-регент не боится, что через несколько лет, когда у принцессы родится сын, таман потребует, согласно своим законам, от императрицы уступить трон законному внуку последнего законного правителя, - значит он абсолютно, совершенно точно знает, что настоящий наследник жив, а значит, и знает, где тот находится. А кто, кроме самого настоящего похитителя, может за подобное ручаться? И тогда возникает следующий закономерный вопрос. Если мальчик жив, то почему его не предъявляют народу? Почему не правят от его имени? Зачем его прятать? - Действительно... Зачем... - уныло буркнул Мейт. Он подозревал причину, но не хотел оказываться правым. Для блага ребенка лучше не иметь некоторых догадок. Никогда. - Как вы думаете, вельможный господин Мейт, не проще ли было вас убить вслед за императором? Выставив дураком, но не убийцей. Может даже героем, убившим убийцу. Могло ли это как-то изменить все остальное в расправе над придуманным заговором? Точнее, отвлекающим? А? Мейт промолчал, разглядывая простую - череда одинаковых ромбиков - вышивку серыми шерстяными нитками по серой фланели платья Астасии. На душе паскудело. - Гораздо проще, - сам себе ответил Зарло. - Но у нас остается наследник. Через... Всего-то через тринадцать дней ему исполнится десять лет. И я, конечно, не очень хорошо его знаю, но император Элерик еще два года назад начал брать мальчика на наиболее значительные заседания Большого Государственного совета. И я сам, лично, во время представления ревизионных докладов, дважды имел честь наблюдать Их Высочество. Он проявлял заметный интерес, усидчивость и внимание. И судя по тому, что я заметил, вопросы, с которыми он изредка обращался к Их Величеству, отнюдь не были детскими глупостями. А потому, я полагаю, что этот сообразительный и пытливый молодой ум не удовольствовался бы теми ответами, что сгодились для покорных подданных, для всех остальных. Я полагаю, мальчик бы, так же как и многие другие, не смог бы не заметить настоящей правды. А потому... Остро нужно что-то, что вынудило бы его не смотреть и не думать. Забыть это страшное время и событие. И для этого нужны вы. Очень нужны вы. Если бы наследник увидел вас сумасшедшим чудовищем, утратившим человеческий разум и облик, он оказался бы слишком напуган, чтобы задавать вопросы и искать ответы. Для наследника ваше внезапное и полное безумие стало бы исчерпывающим доказательством материнской версии событий. Трагический случай, злая судьба, коварный яд, темная магия, - все это гораздо легче принять, чем предательство внутри семьи. Как мне кажется, ваши враги полагали, что для того, чтобы свести вас с ума, хватит самого по себе обвинения и предъявленных "улик". Вы всегда производили впечатление человека слишком сильно привязанного к Его Величеству.