Вернись ко мне

      Утро нового дня выдалось необыкновенно приятным. Где-то, приветствуя первые солнечные лучи, пела маленькая птичка, и Чуя, глядя в открытое окно, стал глазами искать ее между листьев. На душе спокойно, а разливающийся в воздухе запах цветов лишь усиливал ощущение безоблачного счастья. Он глубоко вздохнул, наполнив легкие мягкой свежестью, от переполнившего сейчас его сознание чувства умиротворения в груди стало теплее. Чуя прикрыл глаза, хотелось как можно дольше задержаться в этом ощущении.       Из охвативших Чую приятных эмоций заставил вынырнуть неожиданный стук в дверь. Вопроса о том, кто бы это мог быть, даже не возникало, единственным возмутителем спокойствия обитателей дома в последнее время, был исключительно Дадзай. Хотя с момента беседы в саду прошло всего несколько дней, за этот период с Осаму произошли разительные изменения. Он почти не злословил, был добродушен и весел, много шутил, и даже стал инициатором спонтанного пикника. Со стороны могло показаться, что вернулся прежний Дадзай, а тот холодный и нелюдимый призрак, был не более чем страшным сном.       - Чуя, - намеренно растягивая каждую букву его имени, сказал Осаму, протягивая к нему обе руки, - кажется, мы не виделись целую вечность, если бы ты знал, как я рад тебя видеть!       - Вообще-то мы виделись насколько часов назад. – Выдавил из себя Чуя, закатил глаза и бросил на Дадзая возмущенный взгляд.       - Это уже не столь важно. - Несмотря на блеск в глазах и широкую улыбку, все в поведении Дадзая Чуе казалось странным и подозрительным.       - По случаю столь удивительного утра было решено, что завтрак на природе будет способствовать твоему скорейшему выздоровлению.       - Я уже давно в порядке. - Пытаясь сохранять спокойствие, ответил Чуя. Складывалось странное впечатление, что Осаму просто нравится немного поддразнивать Чую, и затем следить за его реакцией.       - В таком случае что это? – Указывая на небольшую, хмурую, складку между бровей, уточнил Дадзай.       - Это мое доброе утро.       - Замечательно! Раз ты пребываешь в столь бодром расположении духа, мы с Одой будем ждать тебя через десять минут у беседки в парке. - На какое-то мгновение их глаза встретились вновь, потом Дадзай странно тряхнул головой, словно желая избавиться от охватившего разум наваждения и, медленно развернувшись на каблуках, чинно выплыл из комнаты.       Слишком это похоже на странный фарс, словно стукнув Чую по затылку этой мыслью, отозвалась интуиция.       Не спеша, наслаждаясь каждым вздохом и теплыми утренними лучами солнца, блуждающими по лицу, Чуя направился в сторону беседки. Издалека было видно, как Дадзай с важным видом рассказывает другу, как именно следует расставить стулья, чтобы всем было удобно, а Ода с абсолютно невозмутимым видом, прочем, как и всегда, исполняет указания Осаму.       - А, вот и вы, друг мой, вы заставляете себя очень долго ждать. - Щурясь от яркого солнца и разглядывая Чую так, словно видит впервые в жизни, медленно произнес Осаму. - По твоей вине Альберту вновь придется подавать чай, этот вовсе остыл.       - Все с чаем хорошо. - Отозвался Ода, и жестом пригласил Чую пройти к стоявшему рядом с беседкой овальному столу, окруженному стульями ручной работы. Пока Дадзай рассыпался в восхищении, восхваляя начало нового дня и царящей вокруг атмосферой, Ода, чуть наклонившись ближе к Чуе, тихо у него спросил.       - Тогда в саду, о чем вы с ним говорили? Вспомни, мог ли ты невзначай сказать нечто такое, что могло отозваться в нем болезненно и подтолкнуть к мрачным мыслям.       Тревожность, проскользнувшая сейчас во взгляде Оды, не укрылась от Чуи. Он точно помнил и осознавал, что если болезненные точки не назвать своими именами и не вытянуть их на поверхность и не принять, они так и будут душить изнутри, разрывая сознание и душу на мелкие неровные кусочки, собрать которые воедино будет крайне сложно. Ведь он через это уже проходил, когда психологи и Кое помогали ему принять ту черноту, что шевелилась в нём, безжалостно причиняя боль.       - Я лишь назвал вещи своими именами и спросил, почему он до сих пор ничего не сделал, чтобы обличить Агату.       «Скверно», - Закрыв глаза и качая головой, подумал Ода, - «это очень скверно. За резкой сменой настроения непременно последует страшная катастрофа».       - Ода, ты как надолго в город решил вернуться? - Внезапно прервавший свои рассуждения о погоде, Дадзай выглядел крайне заинтересованным.       - Дела не займут много времени. Если сегодня до полудня выехать, завтра к вечеру успею вернуться.       - Хорошо, это очень хорошо! - Вновь просияв жизнерадостной улыбкой и приняв прежнее беззаботное выражение лица, Осаму принялся с аппетитом уплетать свою еду.       После завтрака они пили чай и беседовали на разнообразные темы. Однако, неумолимо приближавшееся время отъезда все больше и больше волновало Оду. И, наконец, перед тем, как покинуть на время друзей, он решил поговорить с Чуей.       - Чуя, - все больше нарастающее волнение в поведении Оды выдавало лишь выражение глаз, - слушай внимательно. Мне слишком хорошо знакомы подобные настораживающие симптомы в поведении Осаму. Постарайся не оставлять его надолго одного, и что бы он ни говорил, как бы тебя ни убеждал, что все хорошо, не верь ни единому его слову сейчас, а я, насколько возможно, постараюсь побыстрее разрешив все дела, вернуться раньше.       - Разумеется. - Отозвался Чуя, покосившись в сторону объекта разговора. Ода покинул дом, оставив Чую один на один с Дадзаем, сознание которого все больше и больше вновь поглощала тьма.       Время тянулось медленно, и все более нарастающая дневная жара загнала обитателей дома в одну из комнат, что пребывала под покровительством тени. Дадзай, расположившись за письменным столом, что-то записывал в дневник. Чуя, с любопытством наблюдавший за ним, поймал себя на мысли: «А не тот ли это самый дневник, который я впоследствии нашел в заброшенном кабинете?». Но, отогнав от себя видение, решил сосредоточиться на романе, что первым подвернулся ему под руку. «Собор Парижской Богоматери», Виктор Гюго, год издания тысяча восемьсот тридцать первый.       - Серьезно? - Невольно вырвавшийся возглас восхищения заставил Дадзая оторваться от письма. Он улыбнулся и слегка кивнул головой, словно подтверждая только что произнесенные слова восторга.       Это был один из тех моментов, о которых принято говорить, слова не нужны. Когда бессловесные отношения между людьми, такие, как зрительный контакт, пусть и длившийся короткое время, или простая улыбка, или одно легкое движение способствуют возникновению в душе чего-то яркого и удивительного, чего-то, что поднимаясь теплой волной, разливается по телу светлой нежностью. Чуе показалось, что он задыхается. Поэтому, уютнее устроившись на небольшом диване и спрятав нарастающее смущение, он предпочел сбежать от того, что еще не понимал, на страницы книги.       - Это не любовь, это точно не любовь, - Пробубнил Чуя себе под нос, и укрылся от реальности за стенами старого собора.       Стрелки часов двигались медленно, чтение не приносило должного освобождения от мыслей, а добравшаяся и в это помещение жара делала существование практически невыносимым. Глаза у Чуи закрывались, а веки тяжелели, и вскоре он уснул глубоким и крепким сном.       Когда Чуя проснулся, мучившая днем жара уже отступила, с улицы, через оставленное открытым окно, проникал свежий воздух. Он поднялся и вдохнул ночную прохладу. Непривычная тишина дома оглушала и давила, подсознание услужливо нашептывало «Что ты обещал? Ну же, вспоминай, где сейчас Дадзай?». Накахара огляделся и, невольно вздрогнув, направился на поиски Дадзая.       Продвигаясь по коридору в полной темноте, Чуя несколько раз чуть не упал, споткнувшись о пустые бутылки, предчувствие беды сжимало сердце и, словно червячок в яблоке, с каждой секундой подтачивало все больше и больше. Он хотел, он безумно желал, чтобы чутье, никогда прежде не подводившее его, сейчас ошиблось.       Дверь в библиотеку была открыта, и представшая его глазам сцена наполнила душу Чую леденящим ужасом. Дадзай сидел в кресле перед очередным портретом. Казалось, что он разом лишился и слуха, и зрения, поскольку глаза его были открыты, но чужого присутствия он явно не замечал. Картину Чуя рассматривать не хотел, уже при кратком взгляде на нее подкатывала к горлу тошнота, однако, яркие пятна красного цвета невольно притягивали внимание. Подозрительно, но покосившись на руки Осаму, Чуя просто закипел от гнева.       - Ты что творишь, придурок! – И, не размышляя более ни секунды, влепил ему пощечину.       Дадзай вздрогнул, словно очнулся от кошмарного сна, поднял на Чую задурманенные глаза и тихо, почти шепотом произнес: - У меня под кожей яд, он изнутри разъедает мою плоть, мои вены и мои мысли. Посмотри. - Протянув Чуе трясущуюся руку, он демонстрирует окровавленные пальцы. - Посмотри, разве во мне осталось хоть что-нибудь живое? Черная, она же черная!       - Да ты еще больший дурень, чем я думал! - Перехватив протянутую руку, Накахара увидел «украшавшие» запястья тонкие линии порезов.       - Куда ты его дел?       - Кого? - Делая вид, что смысл фразы от него ускользнул, вопросительно уставившись на Чую, протянул Дадзай.       - Та дрянь, которой ты все это сделал! - Взгляд в этот момент был у Чуи твердым и холодным, по-другому с Дадзаем сейчас просто нельзя, иначе, почувствовав слабину, он вновь уйдет в свою раковину.       - Последний раз повторяю, - рявкнул Чуя, - где? - Проследив за взглядом Осаму, он обнаружил на полу тонкое лезвие.       - Уборкой последствий твоего безумия я займусь после. - И, вновь вернув центр своего внимания на Дадзая, обнаружил, что тот очень внимательно его рассматривает.       - Чуя...       - Ну уж нет, на сегодня с нас обоих хватит, - Опершись о ручки кресла, Накахара навис над Дадзаем. - Хватит твоего безумия и шрамов, хватит ужасных картин и растертой по ним крови. Ты уже достаточно оставил на себе рубцов и отметин. Прекращай вынашивать в себе это чертово кладбище! - Чуя почти сорвался на крик. - Она умерла, а ты жив. Да, ты прав, это твое бремя, но в том, что произошло, виновен не ты один. Даже более того, виновен не ты! А сейчас ты встанешь из этого гребаного кресла, пойдешь со мной, и мы перевяжем тебе руки, и к приезду Оды ты будешь бодр и приветлив в общении. А после мы подумаем, как заставить эту мадам пожалеть о том, что она сделала. Все ясно?!       Чую била мелкая дрожь, все происходящее сейчас его не столько пугало, сколько неимоверно злило. Он боялся за Дадзая, переживал за слово, которое дал Оде и не сдержал, а еще его очень пугал тот Чуя, который был здесь и сейчас. Агрессия и ненависть переполняли его, казалось, еще минута, и у самого Чуи польются горячие слезы из глаз.       - Чуя, - вновь тихо позвал его по имени Дадзай. Только сейчас Накахара обратил внимание, что Осаму смотрит на него как-то странно.       - Не надо. - Осторожно коснувшись руки Чуи, словно успокаивая, прошептал он. Сейчас, в глазах Осаму читался страх, но страх более не за себя, но за него, за Чую.       - Возможно, мне действительно пришло время жить и совершать поступки, не оглядываясь на прошлое. - По-прежнему удерживая тактильный и эмоциональный контакт, продолжал тихо говорить Дадзай. - А жить в свете солнца, я намерен начать именно с сегодняшнего дня. - И то, чего он искал в мире грез, осуществилось наяву - чуть подавшись вперед, Осаму приблизился к чужому лицу, и Чуя почувствовал на своих губах нежный поцелуй.       Повисла неловкая пауза, Чуя завертел головой по сторонам, потупил взгляд и мысленно ругнувшись, списал все происходящее на изрядное количество спиртного, что до этого момента влил в себя Дадзай.       - Идем, не хочу, что бы Ода тебя таким увидел.       Дадзай лишь покорно кивнул в ответ головой, и они, медленно продвигаясь вперед, направились к комнате Осаму.       Раны были обработаны и покрыты плотным слоем бинтов, но Чуя не рискнул сразу оставить Дадзая одного и, пока тот не уснул, находился подле него. Затем, осторожно прикрыв за собой дверь, он ушел, чтобы привести в порядок библиотеку, и скрыть следы кошмара, что происходил наяву.       Новый день обещал быть таким же жарким, как и предыдущий. Альберт, накрывавший на стол, как и всегда ворчал что-то себе под нос. С завтраком его никто не торопил.       Они встретились в гостиной. Чуя с огромными залегающими под глазами от пережитого стресса и недосыпа синяками и Дадзай, выглядевший не менее живописно.       - Неплохо выглядишь. - Чуть улыбнувшись, сказал с насмешкой Дадзай.       - На себя посмотри, можно подумать, ты похож на корзинку с фруктами.       - Соглашусь, оба хороши. Однако, скоро вернется Ода, и мне бы не хотелось рассказывать ему о том, что произошло сегодня ночью. - Веселость с лица Осаму моментально исчезла.       - Полностью согласен.       - Полностью согласен с чем? - Ода с интересом осматривал этих двоих, и выглядели они, мягко говоря, неважно. Складывалось впечатление, что они всю ночь отбивались от полчищ разгневанных призраков, мечтающих затащить живую душу прямиком в ад.       - У нас были с Чуей небольшие разногласия в вопросе живописи, но, похоже, инцидент сам себя исчерпал. А как твои безотлагательные дела?       Не обронив более ни слова, Ода похлопал Осаму по плечу, словно говоря - сейчас все сам увидишь, и вышел. Вернулся он уже не один. На пороге гостиной он появился с девушкой. Увидев ее, Осаму инстинктивно схватил за руку Чую и отшатнулся. Шарлотта, если не принимать в расчет яркий цвет волос и зеленые глаза, на него смотрела Шарлотта.       -Это Люси Мод Монтгомери. - Представил присутствующим девушку Ода. - Она кузина Шарлотты. Прости, Осаму, но я долго не решался тебе сказать о придуманном Люси и мной плане, но после слов Чуи и проявленной им решимости разоблачить Агату, я решил, что пора бы и тебе узнать о нашей затее.