Отвратительный

— Кэйа, — взволнованный голос Дилюка глухо доносится сквозь запертую дверь, — Кэйа, открой. Прошу тебя. Сидящий же на холодном кафеле Кэйа обнимает себя, до боли впиваясь ногтями в подрагивающие плечи, и хочет исчезнуть. Дилюк стоит за дверью с того момента, как Альберих забежал в ванную и закрылся. Это ничуть не помогало. Боясь, что его мерзкий секрет узнают, Кэйа всеми силами старается заглушить кашель, давясь, задыхаясь и размазывая по щекам против воли выступившие слёзы. Отвратительный, какой же он отвратительный. Вновь раздаётся голос Дилюка, заставляющий жалобно всхлипнуть из-за отчётливо слышимого в нём волнения, которого, Альберих уверен, он не достоин. Надо бы ответить, сказать, что ничего страшного не произошло, что он просто неважно себя чувствует и хочет побыть немного в одиночестве, но стоит открыть рот, как боль в лёгких разгорается с новой силой, корнями впиваясь в нежную плоть, а горло начинают щекотать рвущиеся наружу лепестки. Страшно лишний раз вдохнуть, невыносимо хочется кашлять, начинает подкатывать тошнота. Кэйа думает, заслужил. Да, так ему и надо, болезнь — справедливое наказание за то, насколько он ужасен. Ведь как он посмел испытывать чувства к другу, к брату? Пускай не родному, но со всей искренностью считающего таковым его? Он, может, и заслужил эту боль, но вот Дилюк, по его милости обречённый на одиночество, никак нет. Из-за этого Кэйа ненавидит себя ещё больше. Лучше бы его не существовало. Не без труда поднявшись, Кэйа включает воду, осторожно прокашливается, дабы не пугать слышащего всё Дилюка, и полощет рот. С омерзением следит за скрывающимися в сливе потрёпанными лепестками, после чего подходит устало к двери, прислоняется к гладкой поверхности лбом и тихо заговаривает: — Всё хорошо, — он с силой сжимает ткань футболки на груди, в том месте, где лёгкие в который раз колет болью, — просто тошнит. Не беспокойся. Дилюк какое-то время молчит, ощущая неладное. В последнее время Кэйа вёл себя слишком странно, выглядел измученным и, возможно, стал избегать его? Не явно, но… Чувствовалось, что что-то изменилось, его настойчиво накрывало ощущением недосказанности. Кэйа что-то скрывал и делиться своей тайной явно не собирался. Дилюку страшно. — Вот как, — говорит он ровным голосом после глубокого вздоха, беря над эмоциями верх. — Заварить тебе ромашковый чай? Кэйа кивает, потому как говорить сил не осталось, но, усмехнувшись своей глупости, понимает, что его вообще-то не видят. И ещё тише, чем раньше, выдавливает: — Буду благодарен. Стоит приступу удушья пройти, забрав с собой всё лишнее из лёгких, как Кэйа приводит себя в относительный порядок и несмело выходит из временного убежища, направляясь на кухню. С задумчивым видом прислонившийся к столешнице Дилюк бросает на него взгляд и протягивает кружку с дымящимся в ней ароматным чаем. — Мой братишка такой заботливый, — Кэйа улыбается, стараясь придать себе как можно более беззаботный вид, и, пытаясь не касаться бледных пальцев, осторожно забирает горячий напиток. — Я, — начинает Дилюк, намереваясь высказать волнение, но осекается. — Почему не обращаешься в больницу? Снова почувствовав себя самым неблагодарным, грязным и мерзким, Кэйа изображает на лице недоумение и смеётся. Вроде как обычно, но от звука его смеха внутри Дилюка всё холодеет. — О чём ты? Меня всего лишь пару раз вырвало, какая больница? Да, Дилюк действительно застал его в подобном состоянии всего раза два — раньше удавалось подавлять и давать себе расслабиться, только когда оставался дома один. Тем не менее, судя по взгляду алых глаз, надеялся на свою ложь Кэйа зря. Дилюк ему не верил. Тем не менее, спустя несколько дней к врачу Кэйа всё-таки попадает. Дилюк настоял, видя ухудшение его состояния, а со стороны Кэйи сопротивление показалось бы чрезвычайно подозрительным. Ханахаки — болезнь достаточно редкая. Многие о ней слышали, но верит в лучшем случае половина. На данный момент от неё страдают всего несколько тысяч человек по всему миру. Обычно, если надежды нет, больных помещают в хоспис, где за ними круглосуточно наблюдают, помогают избавляться от цветков, чтобы пациенты не задыхались, и держат на обезболивающих. Запас времени с момента проявления первых симптомов варьируется: у кого-то болезнь может развиваться годами, иные сгорают за недели. Судя по течению болезни Кэйи, предположительно ему остаётся не более нескольких месяцев. Не раздумывая, он пишет отказ от госпитализации, получает рецепт на обезболивающие, и по возвращении домой с улыбкой говорит Дилюку, что всё в порядке. Тот заостряет внимание на его лице, и, бросив негромкое «хорошо», кивает. А после наведывается к врачу лично. * Дилюк не понимает. Рассматривает развалившегося на диване Кэйю, который, уткнувшись в телефон, в наушниках, не заметил чужого присутствия. Дилюк о себе заявлять не планирует, только продолжает блуждать взглядом по брату и недоумевать, как тот может быть таким беспечным. Он ведь действительно… смертельно болен. Стоило вчерашнему специалисту получить деньги, как понятие врачебной тайны мигом вылетело из головы, и он поведал Дилюку о происходящем с Кэйей. Парень сначала смотрел недоверчиво. Да, болезнь была ему известна, но, скорее, на уровне нелепых историй, сказок? Кто в здравом уме поверит, что такое действительно… И всё же существует. Дилюк поблагодарил за информацию, и даже внутреннее чувство вины и ощущение неправильности поступка отступили перед новым пониманием. Выходит, Кэйа может умереть? С момента смерти отца прошло чуть больше года. Оба они ещё до конца не оправились после этой утраты и остались друг у друга одни, и тут кто-то из них оказывается под влиянием недавно приходившей уже смерти? Дилюк поднял голову, не позволяя слезам побежать по щекам, и часто заморгал. Небо было издевательски ясным, чистого голубого цвета, абсолютно безмятежным. Полная противоположность творящейся внутри буре. Написав Кэйе, что будет позже, он до позднего вечера просидел в заведении отца (какое-то время все обязанности по управлению взял на себя его деловой партнёр, Дилюк, занятый учёбой в университете, пока что только помогал, перенимая опыт), потому как место воздействовало на него успокаивающе, позволяя яснее думать, а после бесцельно бродил по улицам города. Кэйа выглянул с кухни и с привычной улыбкой махнул рукой, зовя ужинать. За столом Дилюк был молчаливее обычного. После двух неудачных попыток его разговорить, Альберих их прекратил и принялся за уничтожение своей порции. — Ну что? — всё же не выдержав направленного на него взгляда, Кэйа уставился на Дилюка в ответ. — Если что-то случилось, я готов выслушать. Дилюк какое-то время сверлил его с нечитаемым выражением лица (из-за чего Кэйа всерьёз занервничал), но по итогу только вздохнул, поблагодарил за еду и сказал, что идёт спать — день выдался тяжёлым. Однако на протяжении всей ночи заснуть так и не удалось. Дилюк думал о том, как долго Кэйа собирается скрывать от него что-то столь важное. Понимает, осознаёт ли вообще, насколько серьёзно происходящее? Почему не волнуется о себе? И что думает о нём? После мысли заняла причина. Невзаимная влюбленность. Это оказалось… сложно. Они учились вместе, и Дилюк замечал, что Кэйа был популярен, не единожды получал признания, в целом всегда купался в лучах внимания. Но не смог вспомнить ни единого раза, когда сам Кэйа был кем-то заинтересован. Много с кем общался, но никого, кроме разве что самого Дилюка, действительно близко не подпускал. Если верить сказанному врачом, то с человеком, являющимся причиной заболевания, симптомы немного притупляются. Почему же Кэйа целыми днями болтался с ним? С тем человеком настолько плохие отношения? Но кто же?.. Стоп. Не может же быть, что Кэйа влюблён... в него? Вынырнув из своих мыслей, Дилюк вновь глядит на брата. Тот уже успел его заметить, и, отложив телефон в сторону, озирается с лёгкой улыбкой. Дилюк пытается вспомнить, видел ли он, чтобы Кэйа улыбался кому-то так же искренне. И не может. — Доброе утро. * Уже вошедший в привычку вечерний просмотр фильмов по субботам поначалу ничем не отличается от всех предыдущих. Случайным образом выбрав фильм из постоянно пополняемого списка, они устраиваются на диване, оставив гореть только ночную лампу, и в уютном полумраке приступают к просмотру. Под конец, когда под приятную спокойную мелодию на чёрном фоне бегут титры, Дилюк, все полтора часа находившийся в своих мыслях, пододвигается ближе и устало опускает голову Кэйе на плечо. Тот взволнованно вздрагивает, но сразу же старается замереть, чтобы не выдать волнения. — Устал? — Мм, — Дилюк чуть заметно кивает, а дальше делает что-то совсем невероятное для и так взволнованного сердца Кэйи: переплетает с ним пальцы и укладывает их сцепленные в замок руки на свои прижатые к груди колени, после чего опускает голову, прохладным лбом касаясь обжигающей теплом кожи тыльной стороны чужой руки. Кэйа даже забывает, как дышать, способный только наблюдать за скрывающими лицо алыми волосами, соскальзывающими плавно с плеч. — Дилюк?.. — Знаешь, я, — чужая рука крепче обхватывает его собственную, — люблю тебя. У Кэйи немеет кожа головы, конечности словно наливаются свинцом, а расползающийся по лицу и где-то в груди жар путает мысли. Появляется дрожь, которую, конечно, замечает и Дилюк, тут же зажмуриваясь, крепче прижимаясь к его руке. На Альбериха же, в равной степени обрадованного и сбитого с толку, вдруг снова накатывают волны ненависти и омерзения к себе. Как он мог допустить мысль ответных чувств, подумать, что Дилюк мог полюбить кого-то вроде него? Конечно, тот… любит его совершенно иной любовью. Кэйа единственный, кто у него остался. И, несмотря на это, он смел… Поток мыслей прерывает повернувшийся в его сторону Дилюк, который, стоит встретиться их взглядам, тут же отводит свой, заставляя Кэйю потеряться окончательно и допустить очень смелую для него мысль. Так странно себя ведёт, — думает он, — неужели смутился? Может ли быть, что у меня есть шанс? Аккуратно высвободив руку из слабой хватки, Дилюк тянется к нему и обнимает за шею, тяжело выдохнув в плечо. Кэйа не сразу, но обнимает его в ответ, крепко-крепко прижимая к себе, чувствуя, как в любой момент готов заплакать. — Ты что, правда?.. Договорить ему не дают — Дилюк, вновь избежав взгляда, накрывает его губы своими, чуть заметно вздрагивая, когда не верящий в своё счастье Кэйа начинает отвечать. Одну руку так и оставляет на лопатках, вторую же мягко, всё ещё боясь касаться, опускает на прохладную щёку, нежно поглаживая большим пальцем. Руки подрагивают, сердце неспокойное, но до невозможности счастливое. Настолько немыслимым кажется Дилюк, целующий и обнимающий его, что на мгновение ужасает мысль, что это всё сон, но слишком реальные ощущения вскоре отгоняют её прочь. — Дилюк, — переводя дыхание шепчет Кэйа, отстранившись от покрасневших губ, — я всегда, все эти годы… Дилюк гладит его по волосам, готовясь слушать, и он продолжает: — Всегда тебя любил, так сильно, что думал, что умру от этой любви. Я, — Кэйа судорожно хватает ртом воздух, и Дилюк понимает, что тот плачет, — Я никогда ни на что не надеялся. Чувствуя, как болезненными тисками сдавливает сердце, Дилюк чуть ли не со всей силы прижимается обратно, не давая взглянуть на своё лицо. Губы подрагивают, и Рагнвиндр никак не может собраться с силами для ответа, но Кэйе хватает и его объятий — больше тот ни о чём не думает. Спустя долгие минуты Дилюк освобождает его из кольца своих рук, поднимается и тянет Кэйю на себя, уводя в комнату. Ему бы обдумать произошедшее, побыть со своими мыслями, но что-то при мыслях о разлуке, пусть даже столь недолгой, заставляет тревожиться. Измотанный эмоциями и потрясениями сегодняшнего вечера Кэйа, окутанный любимым запахом, засыпает спустя несколько минут, чувствуя ласковые прикосновения лежащего напротив Дилюка. Тот водит подушечками пальцев по скуле, с ресниц собирает капельки слез, заправляет за ухо волосы. Когда думает, что брат заснул, закусывает губу и поворачивается на спину, зажмурившись. Кэйа в полусне тянется к его руке, и стоит Дилюку протянуть её, тут же обнимает. Впервые за долгое время он выглядит живым, искренне довольным, а не создаёт впечатление измученного ходячего трупа. Губы Дилюка украшает слабая улыбка. Он ведь… сделал верный выбор, да? * Через несколько дней, во время ужина Кэйа в очередной раз давится кашлем. Дилюк с беспокойством поглаживает его по спине, думая, что тот просто подавился, ведь опасность миновала. На задворках сознания маячит тревожная мысль, но Рагнвиндр изо всех сил старается её игнорировать. Он сделал верный выбор. Теперь всё хорошо. Кэйа не умрёт, не оставит его одного. Перестав сотрясаться от жуткого кашля, Кэйа оборачивается, смотря на Дилюка полным отчаяния и неверия взглядом. В ладони он держит местами покрытый капельками крови распустившийся бутон.