Откуда берётся жизнь, куда исчезает? Одиноко сижу в тиши, предавшись раздумьям. Всё гадаю, куда и как, зачем и откуда. Вот и в бренной жизни моей череда изменений — Отражение Пустоты в зеркале кармы. Дни и годы летят, летят — что делать с ними? Я, покорен карме, во всём нахожу отраду…
© Инок Рёкан (1785-1831)
Мина прижала пальцы к стеклу. За ним навстречу друг другу плыли рыбы-ангелы пёстрой чешуи. Скалярии. Крупнее, чем Годжо привык видеть. Не такие аквариумные крохи, которые были бы чёрному коту — чьё имя нельзя назвать из вредности — на зубок. Почему-то Годжо думал, что в прошлом у Куроо имелось парочка преступных эпизодов по поеданию декоративных рыбок. От аквариумных — дед Мины имел странную слабость к различного вида Pisces и держал несколько аквариумов в поместье — до здоровых карпов из искусственного озера, над которым гнул охряную спину мост. Взгляд Мины холоден и немного отстранён. Как будто бы Снежная Королева заставила именно её, а не мальчика по имени Кай, выкладывать из ледяных кубиков слово «вечность». Хотя Мина всего лишь смотрела на рыб. Она их не очень любила по какой-то причине. — Тебя так расстроили безмозглые маленькие рыбёшки? — спросил Годжо, подходя со спины. Ультрамарин путался в белых волосах и застревал в складках голубой, непомерно дорогой рубашки. Очки Годжо не стал снимать. Поток информации, поступающей к нему через глаза, и так огромен. Стоило ограничить его хотя бы так. — У них достаточно мозгов, чтобы жить в своей среде обитания, — отозвалась Мина. Сморщила нос — не понравилось услышанное. Обычно Годжо не столь внимателен к реакции на свои слова. Если не преследует определённые цели. Например, вывести кого-то на чистую воду или вывести кого-то из себя. Но реакции Мины могли считаться автоматически. Пусть Годжо и не всегда мог распознать, какой характер они носят. И что такого он сказал, собственно? Всего лишь назвал рыб безмозглыми. Технически, это не так. Медузам бы больше подошло это определение, потому что мозгов у них и правда нет. Вот и живут, наверное, до ста лет без серого вещества. Забавно, что большинство людей такого же мнения о Годжо Сатору. Технически мозг у него тоже есть. Но когда открывает рот, орган будто бы временно эвакуируется из черепной коробки. Так думают другие. Если бы ещё Годжо это хоть как-то волновало. Про него в целом много разного бреда ходило. Кто он такой, чтобы кого-то разубеждать в их собственных заблуждениях. Пусть живут, как те же рыбёшки, что так раздражают Мину по какой-то причине. — Заступаешься за рыб? — Говорю очевидный факт. — А чего такая злая? Мина повернулась к нему. Поджала губы. — Чего молчишь? Копишь слюну, чтобы харкнуть мне в лицо? — У тебя ужасные идеи. — Зато со мной не скучно. Мина тяжело вздохнула. Прозвучало слишком солидарно со словами Сатору. — Так на кой тебя в океанариум понесло? Океанариум Синагава — последнее место, куда бы Мина отправилась после посещения колумбария. Но именно туда она и пошла. Водный стадион располагался недалеко от одноимённой станции метро. Раннее утро, посетителей почти нет. У Мины два тёмных полумесяца под глазами. Хотелось сказать, что она похожа на панду, а не на утопленницу. Но у Годжо случился один из редчайших приступов тактичности. Он сам не спал двое суток и всего пару часов назад был возбуждённее ребёнка, переевшего сладкой ваты. Сейчас же усталость постепенно сковывала мышцы, натягивалась сверху душным коконом. Сатору мог бы поехать в Техникум, помыться и отдохнуть. Но выбрал заехать за Миной. Знал, что могилу Харады она навещала после миссии, обеспечившей бессонную ночь. — Вспомнила кое-что, — ответила Мина. — Как дед дарил мне декоративных рыбок… — И ты поддалась бессмысленному приступу ностальгии? — Особенно он любил золотых и скалярий, — Мина проигнорировала его вопрос, будто бы разговаривая сама с собой. — Но я была неблагодарной внучкой и не очень бережно относилась к его подаркам. — Смывала их в унитаз? — Скармливала Куроо. Годжо чуть воздухом не поперхнулся. Виноват был, конечно, сам воздух, а не внезапное подтверждение его теории о преступном прошлом Куроо, в котором к тому же оказалась замешана Мина. Было бы даже смешно. Но смеяться не хотелось. Он мог бы поверить в цинизм Мины. Но он слишком хорошо знал отношение невесты к жизни других существ, особенно братьев меньших. Пусть и с рыбьими хвостами. Тем более, что рыб и магов роднило кое-что — каждый из них слишком быстро умирал. Не быстрее бабочки, не позже черепахи. Неудачно мигрировал и всё, на нерест вверх по течению — к началу жизни — уже не попасть. А тёплыми водами реальность баловала немногих. Тёплые красивые воды — привилегия. Но место под солнцем там тоже надо заслужить. Или родиться Годжо Сатору. — Из-за твоей неудачной шутки какая-то планета сошла с орбиты и тем самым, возможно, вызвала гибель целой цивилизации. А у нас во вселенной никакого Доктора с ТАРДИС не водится. — Кто сказал, что это шутка? Мина приподняла проколотую бровь. Свет скользнул по колечкам. — Меня напрягает твоя серьёзность. — Тебя в этой жизни ничего напрячь не может. — Ну, сам факт, что ты намеренно скармливала аквариумных рыбок блохастому меня скорее удивляет. — Вытаскивать их из воды и оставлять на раскалённой от солнца энгавэ тоже неплохой вариант. Или не кормить и ждать пока аквариум превратится в зловонное болото. — Ого, — выдал Годжо почти смешливо. Но смеяться не хотелось. Сатору действительно напрягся. Казалось, что он неплохо знает Мину, насколько вообще может и хочет узнавать других людей. И это «неплохо» подсказывало, что юная госпожа Амацуки на подобную жестокость не способна. Особенно, если та не оправдана. — Но я этого не делала, — сказала Мина. — Только позволяла Куроо их съесть. Один раз швырнула пакет со скалярией слишком сильно. Он лопнул, и рыба оказалась на полу в лужах воды... Мне не хотелось ей помочь. И от этой мысли было и хорошо, и очень страшно одновременно. Ведь я должна быть «хорошей» девочкой. А хорошие девочки с вверенными им жизнями, с врученными им подарками плохо не поступают. Меня спас Куроо, как и миллион раз до этого… — У тебя была на то веская причина, я уверен, — тихо сказал Годжо. Непривычно. Скорее забыто — так стоило обозначить ползущее из недр памяти ощущение. Липкое, длинными узловатыми пальцами скреблось оно где-то в животе, напоминало. Ты уже один раз решил, что слишком хорошо знаешь другого человека, когда перестанешь заблуждаться? — Не существует веских причин лишать жизни невинных существ. Которые тебе, к тому же, ничего не сделали и не сделают. — У детей бывают своеобразные забавы, через которые они познают мир. В том числе и смерть. — А ты убивал кого-нибудь слабее тебя, если злился? Причинял ему вред просто из прихоти? Их взгляды пересеклись. Открытый и спокойный — Мины. Такой же спокойный, но вдруг посерьёзневший под чёрными непроглядными линзами очков — Сатору. — То-то же, — добавила Мина. Она слепо ему верила. А некоторые вещи просто знала. И иногда это тоже пугало. — Твой старик умел из золота сделать дерьмо и обратно, — сказал Годжо. — Навряд ли его подарок был способом побаловать внучку. — Ты прав, — кивнула Мина. — Это был способ указать на моё место. На то, кем Мина являлась в пищевой цепи: маленькая аквариумная рыбка, красивая и глупая, служащая украшением и развлечением для тех, кто слишком занят для кошки или собаки. Вечно требующих любви, внимания, ласки. В противном случае способных укусить в ответ или сбежать от плохого хозяина. А рыбки — не обязательно. Подготовка к суровому будущему прошла успешно. Мину до сих пор мотает от настоящего к прошлому. От того, к чему её готовили, до того, что она в итоге имеет в действительности рядом с Годжо. Сатору не считал себя хорошим человеком. Он себя и человеком-то не считал. Но какие-то стопперы срабатывали. На старике Мины их бы заклинило, встреться маги сейчас. Пусть Годжо разучился ненавидеть давным-давно, но с удовольствием вспомнил бы, как это, когда дело касалось почившего главы клана Амацуки. Только с мёртвых уже ничего не взять, за них расплачиваются живые. От ненависти Годжо хитрожопому, но уже умершему старику ни жарко ни холодно. Мину отмеряли по линеечке, пытаясь выкроить то, что сами хотели видеть. Да только материал попался сложный и плохо поддающийся. И материал ли? Мина не глина, не мрамор, не расписанный кистями шёлк, а человек из плоти и крови сотканный. Живой. Нелюбовь к скаляриям — лишь ниточка к большому клубку травм. Скалярии — стайные рыбки, моногамные, не могут жить без подобной себе в аквариуме. Неприхотливые и красивые. Молчаливые, впрочем, как и все рыбы. Намёк деда Мины кристально понятен. Годжо вдруг вспомнил и вместе с тем понял, почему именно океанариум сейчас — точка возвращения в прошлое для Мины, пусть и мысленно. Она ведь сегодня навещала прах Харады. Одноклассника, друга и человека, за смерть которого Мина корит себя больше всего на свете. Каждую дату его смерти, день рождения и в Обон на его могиле появляется букет дельфиниумов или белых лилий. Мина несёт вину за использование его тела после смерти, как маленький гноящийся осколок сломанного ножа. Хотя по сути её вины в смерти Харады нет. Нравственной оценке решение Мины тоже не подлежало — им с одноклассницей необходимо было выжить в условиях, в которых даже Годжо пришлось бы попотеть. Для большей части магического общества в тех ситуациях, где у Годжо проступает пот на лбу, жизнь заканчивается за считанные секунды. Их мир жесток и мягче быть не собирался. — Ты вспомнила тот разговор с Харадой? Годжо смотрел прямо перед собой, на проплывающих пёстрых рыб. А потом на отражение Мины в стекле. — Я догадывалась, что ты слышал тот… Это даже не разговор. Мы с ним поссорились накануне миссии. Может быть поэтому… — Не бери на себя слишком много. Прозвучало жёстче, чем должно было. — Не тебе мне про это говорить. Тихо, но уверенно. — Любовь — это проклятие. — Сейчас бы ещё подростковую влюблённость любовью называть, — фыркнула Мина раздражённо. — Ты считаешь чувства Харады к тебе были несерьёзными? Игрой гормонов? — Нет, просто… Он явно… Мина растерялась. Словно те руки, что должны были подбодрить утешительным похлопыванием по плечу, дали хорошую пощёчину или того хуже — оттолкнули. Годжо не хотел заставлять Мину накручивать себя ещё больше. Сейчас подумает, что опорочила память друга, посмеялась над чувствами Харады, которые уже никогда не согреют озорное мальчишеское сердце. Он знал, что Харада Тикара — полукровка с огромным магическим потенциалом — влюблён в Мину. И как любой подросток, испытывающий что-то сильное и новое впервые, со взрывным темпераментом и бескомпромиссной честностью, Харада умело наломает дров… … ей протянули прозрачный пластиковый пакет, наполненный водой. Там, словно маленькие треугольные самоцветы, плавали две пёстрые скалярии. Старушку, подарившую рыбок, обижать не хотелось. Женщина не знала, как отблагодарить юную спасительницу за изгнание огромного количества мухоголовок в каждом углу дома. Одна из которых сидела на спине пожилой женщины и не позволяла разогнуться. Мина посмотрела на рыбок и поджала губы, подняв пакет на уровень глаз. — Вам и вашему молодому человеку, — старушка кивнула на ошивающегося рядом Хараду. Тот замер, приобретая почти трогательный вид растерянного цыплёнка. Руки в карманах брюк, настежь распахнутый гакуран — при такой жаре можно не осуждать, а понять и простить. Только с металлическими цепочками на шлёвках и растрепанной рыжей шевелюрой пацан был похож на янки — самого хулиганистого и симпатичного из всех уличных бандитов. Лейкопластырь, что Мина собственноручно клеила ему на нос накануне, картину менее сглаженной не делал. Буквально вчера Харада угодил в перепалку со старшими товарищами, подрался прямо во время миссии. И получил так, что провалялся в лазарете. Мина испробовала на парнишке одну штуку, которой с трудом научилось у Моро — обезболиванию. Это та же манипуляция живой плотью, только более продвинутая. Мина могла обезболить совсем чуть-чуть, не вылечить, но облегчить. И то с перебоями. Когда Харада с лучезарной улыбкой протянул ей перебинтованную руку и уверенно сказал: — Пробуй. Мине стало так волнительно и страшно. Пальцы у Харады всегда горячие, словно в груди пылал костёр, способный растопить металл. Мина была сосредоточена на попытках применить новый скилл, так неумело вшитый в её программу Четырёх лун, что не заметила: Харада смотрел внимательно, не отрывая взгляда. Не шевелился и дышал через раз. Но Мина и этого не заметила. Лишь тихо спросила: — Не больно? — Нет. — То есть у меня получается? — Получается. Мина нахмурилась. — Лучше не обманывай, — сказала она. — И правда, Харада, лучше не обманывай. Только медвежью услугу окажешь, — раздалось сбоку. Мина вздрогнула, но руку Харады не отпустила. Не заметила даже, как он чуть сжал девичьи пальцы на краткий, совсем ничего не значащий для окружающих миг. В дверном проёме стоял Годжо, подпирая плечом косяк. — И давно ты тут? Должен быть с первокурсниками, — сказала Мина. — Они ребята способные, — отмахнулся Годжо. — Ага, приключений на задницу найдут и без тебя, — усмехнулась Мина. Харада не смотрел на сенсея, только позволял Мине держать перебинтованную руку. Его влюблённость — так это обозначила Сёко — казалась почти трогательной и невинной. Но невинных подростков не бывает. Харада в последнее время не очень выносил присутствия сенсея. Годжо скорее чувствовал интуитивно, как чувствуют приближение дождя ласточки: природа неприязни крылась в переплетении чувств и эмоций. А ещё выводов. Харада был смышлёным малым, пусть сначала делал, а потом думал. Картину, увиденную Сатору, рисовал какой-нибудь автор сёздё манги. И учебное заведение имеется, пусть и не совсем обычное. И даже симпатичная докторица в белом халате есть, но на месте её почти никогда не бывает, потому что большую часть времени Сёко проводит в морге или лаборатории. Задумывался ли Годжо, как бы складывалась жизнь Мины, полюби девушка другого мужчину? Того же Хараду, например. Это не те мысли, которые посещали белобрысую голову регулярно. Но случалось прокручивать в голове такое на заднем сидении автомобиля под мерный шум двигателя и мелькающие за окном однообразные пейзажи. Годжо думал и ни к какому выводу не приходил. Для него присутствие Мины было естественным. А насколько было естественным его присутствие в жизни девушки? С ним непросто. Так говорят все. А он этому и следует, будто по выданной инструкции «Как быть невыносимым». Харада влюблён. Годжо пытался распознать природу этого явления, но пришёл к выводу, что поставить знак равно между любовью и проклятием — самое правильное решение. Даже логичное. Было бы у Мины больше свободы рядом с таким, как Харада? На какое-то мгновение Годжо показалось, что да. Но потом он быстро осознал: разные статусы, разная степень ответственности и роли. И пусть Годжо претят подобные вещи, но он слишком хорошо понимает реальность, в которой живёт. И кое-что может рассказать об ответственности. Да и Мине просто не дадут жить с хафу — полукровкой. Мать — знаменитая японская заклинательница, а отец — ирландец. Рыжий, бородатый, под два метра ростом, но взявший фамилию жены. Харада наполовину не свой, чужак. А таким вход в сакральное сообщество магической аристократии запрещён. Мину оттуда никто с боем или без боя не отпустит. Слишком ценный ресурс, хорошее вложение. Которое к сожалению многих досталось именно Годжо Сатору. Вложение, которое он по мнению пиздоболов из знати совершенно нерационально использовал — слишком много воли дал. А много — это сколько? У кого-то свобода действий измеряется длиной поводка, а у кого-то размерами аквариума. — Здравствуйте, Годжо-сан, — сказал Харада. — Йоу, — поднял руку в запоздалом приветствии Годжо. — Я помешал? — Да, сбил меня, — Мина отпустила руку Харады. — У тебя бы всё равно ничего не получилось. Парнишка был слишком напряжён. Могу вырубить его, а ты проверишь. — Тогда мы не узнаем, прошла ли боль, — задумалась Мина. — Вот видишь, она всех, как подопытных крыс использует, — усмехнулся Годжо. — А вы? — приподнял бровь Харада. Мина удивилась обычно не позволительной резкости. А вот Годжо не особо. С тех пор Мина думала, какая кошка между ними пробежала. Харада очень уважал Сатору. Не восхищался, потому что вершина слишком недосягаема, но действительно видел в учителе авторитет. Что из-за манеры поведения Годжо удаётся сделать не каждому. — Они в пакете сварятся, — заметил Харада. Кивнул на рыбок. Ребята спускались вниз по песчаной тропинке, змеившейся вниз с зелёного холма. — Сейчас купим холодной воды в автомате и немного разбавим. К тому же, у меня холодные руки. — Не сказал бы… — пробубнил под нос Харада. — Что-что? — не расслышала Мина. — Не сказал бы, что твои руки сильно спасут эту пару от участи рыбного супа, — сказал громко Харада. — Предложи, что получше. — Не, твоя идея хорошая. Ты мне лучше скажи, где держать их будешь. — Мидзу подарю. При воспоминаниях о милой однокласснице, свалившейся с тепловым ударом, оба улыбнулись. — А почему себе не оставишь? — Я не люблю рыб. — Да ладно. Когда-то же надо начинать? — Куроо скормлю. — Ой, не будь такой жестокой. Мина нехорошо усмехнулась. Харада не знал, насколько та иногда могла быть жестокой, о чём перманентно жалела. — Хочешь, тебе отдам? Харада застыл с занесённой для шага ногой. — Пару влюблённых рыб, которых молодожёнам дарят на свадьбу? Ты знала об этом символизме? — Символизм придумывают люди. А это просто две скалярии, — заметила Мина. — От маленьких рыбок чувства и счастье двух людей зависеть не могут. — Считаешь это слишком инфантильным? — Полагаться на рыб? — спросила Мина. — Да, — кивнул Харада. — Конечно. — И всё же, подари их Годжо. — Зачем? — Ну, вы с ним помолвлены. — И что? Харада смотрел на неё долго. Янтарные глаза по-незнакомому взрослые. — Мина, а у вас с Годжо всё серьё… Громкий гудок. Чёрная машина у подножья холма. Рыжая крашеная шевелюра и дым от сигарет. — Гаок как обычно вовремя, — заметила Мина, а потом повернулась к Хараде: — Так что ты хотел спросить? — Не спросить. Сказать, что можешь отдать рыб мне. Харада прошёл мимо, спускаясь. И забрал у девушки пакет из рук. — Тикара-кун, — окликнула его Мина. — М? — тот повернулся. — Ты всегда уважал Годжо-сенсея. Что сейчас изменилось? — Ничего, — ответил Харада. Врал. Может, стоило прислушаться к словам Панды. Мина точно не знала. Она в несвойственной ей манере почему-то решила, что если видит Годжо с разных сторон — по крайней мере очень старается — то все способны на это. На видение или на старание увидеть хотя бы: тут уж какой мастью карта ляжет. Мина периодически заблуждалась. Панда в тот редкий день, когда Годжо мог потренировать студентов, сидел рядом с Миной на скамейке. Уже прошло то время, когда он мог забраться девушке на колени, играя роль огромной плюшевой игрушки. Тренировочный полигон тонул в прозрачности воздуха и зелени газонов. Было пусто и тихо. Только удары тренировочных посохов бо эхом разносились вокруг. — Это похоже на избиение младенца, — усмехнулась Мина. — Это оно и есть, — сказал Панда. Бой продолжился. Наблюдение тоже. Какое-то время Мина и Панда молчали, пока медвежонок не открыл пасть с белыми, никогда не бывавшими молочными клыками: — Хараде не стоило сегодня вставать против Сатору. — Почему? — удивилась Мина. — Потому что он не может определиться, — ответил Панда, а на вопросительный взгляд Мины, добавил: — Бить его как человека, которого уважает. Или бить как чудовище, которым он его считает. — Почему ты так решил? — Мина пригляделась к дерущимся Сатору и Хараде. Сатору вёл. Ему позволял рост, опыт, длина конечностей помноженная на длину посоха. Плюс сила удара. Такое себе уравнение. Но Харада старался. У него всегда был агрессивный стиль боя, движения резковаты, но быстрее только атака скорпиона. Он на скорпиона и походил. Рыжего и мощного. Изгибающегося и готового всегда впрыснуть яд первым. Красный скорпион против белого тигра. Смотрелось куда менее эпично, чем звучало. — Потому что на меня иногда смотрят так же, как Харада на Сатору сейчас: как на нечто нечеловеческое, чьё существование не хочется признавать. — Он проигрывает и зол — такая реакция естественна, — Мина чуть понизила голос, отказываясь замечать копошащуюся на дне сознания тревогу. — Нет, ты не права. Харада именно так на него и смотрит. Уже давно. — Это не так. — Ещё скажи, что он не пялится на твои коленки. Мина фыркнула. — Не было такого. — Госпоже Амацуки стоит проверить зрение, — сказал Панда. — Тебе директор Яга запретил кусаться физически, так ты теперь это делаешь словами? — усмехнулась Мина. — Вроде ещё не подросток, а уже мрачный. — Я познал бренность бытия, — заметил Панда. — И не поспоришь, — протянула Мина. Ей было страшно вновь смотреть в сторону тренирующихся Годжо и Харады. Ей вовсе не хотелось видеть то, что увидел маленький Панда. Мина не сомневалась, что медведь, будучи проклятым трупом, знал, как смотрят на существ. Существ, чьё существование считается неестественным даже в мире магии. Может, поговори Мина с Харадой, ничего бы не произошло. Но история не терпит сослагательного наклонения. А реальность редко бывает щедра на подсказки: где подстелить соломку, чтобы было мягко падать. В тот злополучный день, накануне смерти Харады, Мина нашла юношу сидящим в классе за её партой. Солнце садилось за горизонт, заливая класс кроваво-золотым. Словно кровь дракона выплеснули из огромной чаши. Она окрасила лицо и волосы Харады. Подсветила пурпурным складки чёрной формы. Молодой человек смотрел в окно, сидя за партой Мины. Они спокойно могли меняться местами. Договорённость о том, где кто сидит, была непринципиальной. — Мы тебя обыскались. Пойдём, старшие должны дать указания по поводу завтрашней миссии, — сказала Мина. Её шаги были лёгкими, едва уловимыми в тишине класса. — Угу, — отозвался Харада. Мина нахмурилась. — В чём дело? — Слушай, зачем нам ездить на такие сложные миссии, если можно отправить одного-единственного человека? Который решит всё по щелчку пальцев, — ответил юноша. Внутри, у самого сердца погано зашипели змеи. Харада не мог отзываться о Годжо Сатору подобным образом. Пренебрежительно, как о функции. Словно о бездушной волшебной палочке-выручалочке. Но даже в Гарри Поттере палочка выбирала себе хозяина, а значит не была таким уж и мёртвым, бездумным инструментом. Харада не должен был сводить существование Годжо Сатору — который настоял на обучении рыжеволосого хафу в Техникуме, отстояв его перед старейшинами — лишь к его силе. Не мог? Ведь так? — Может, потому что он не может везде успевать? Или, может, потому что есть более важные миссии, требующие вмешательства заклинателя такого уровня, как Годжо? — Знаешь, мой отец, когда женился на матери, отрёкся от своей фамилии, но не от веры. С детства давал читать мне Библию и Евангелие. И не эти детские, переписанные версии, а самые настоящие, хардкорные, где описывались деяния Бога в Ветхом Завете. Знаешь, что я вижу, когда смотрю на Годжо? Подобного богу. — Годжо не бог. Мина вдруг почувствовала раздражение. Харада посмотрел на неё и продолжил: — А я и не сказал, что он бог. Но если подобен богу — в нашем случае разве это не одно и то же? Не человек, другой вид, не обременённый ничем мирским. Недосягаемый. — Мне не нравится этот разговор. — Почему? Потому что не получится очеловечить того, кто даже выглядит не как человек? — Да что с тобой не так? — вспылила Мина. — Значит, действительно любишь, — Харада отвёл взгляд и посмотрел на деревянную поверхность парты. Провёл по ней широкой ладонью с чуть узловатыми пальцами. — Мы всегда думаем о себе лучше, чем есть на самом деле. Я бы не хотел испытывать ненависть или ревность от мысли, что ты его любишь. И что ты его невеста. — Это не твоё дело, — мгновенно помрачнела Мина. — Не переступай черту, Харада, если хочешь остаться мне другом. Харада усмехнулся и поднял на девушку взгляд. Поднялся со стула. — Твоя любовь к нему настоящая, или это попытка убедить себя, что так будет правильнее? Что ты, как его невеста, обязана любить и уважать своего будущего мужа? Это будет не так больно: долг смешанный с любовью. — Не рассуждай о том, чего не знаешь, — голос Мины превратился в холодную сталь. — Мидзу сказала мне, что брак с Годжо в вашем мире знати даёт тебе больше свободы, чем брак с кем-либо другим. Но Годжо подобное не надо. Он не заслуживает той преданности и любви, что ты проявляешь. — А кто заслуживает? Ты? — Мина вскинула подбородок. — Кто угодно. Потому что он не способен осознать её ценность… точнее такие, как он. Ты заслуживаешь лучшего отношения к себе. Чтобы тебя любили, Мина, чтобы тебя ценили. А не воспринимали, как карманную собачонку. Он до тебя просто соизволил снизойти. Как же больно. Каждое слово попадает в язвы, которые Мина старалась не тревожить. Харада говорил так вовсе не со зла. Он просто не видел в Сатору того, кого видит Мина. Но почему? Харада ведь так уважительно относился к сенсею. — Ты говоришь ужасные вещи о том, кто этого не заслуживает. От тебя так точно. — А о таких по-другому и не говорят, Мина. Эхо от пощёчины раздалось по классу. Харада резко отвернул голову из-за удара в сторону. Но не пошатнулся. Щека горела адским пламенем. Губы поджались. Мина успела пожалеть, что рубанула с плеча. Надо было просто попытаться объяснить всё Хараде. Попытаться донести до него, что мир аристократии не так прост, что Годжо действительно — если говорить языком расчётливости и рациональности — единственный, кто может дать ей ту свободу, которую она хочет. И во многом именно из-за незаинтересованности в браке и продолжении рода. Надо было попытаться просто поговорить. Сказать, что Годжо Сатору не идеален, совсем, но он не чудовище, не монстр, не бог, не другой биологический вид… Он просто Годжо Сатору. Но стал бы Харада слушать? Мину разрывало от злости на него и сожаления о своём поступке. Она причинила боль тому, кому меньше всего хотела бы. Игры в приставку, обсуждение фильмов и аниме, смех в полпервого ночи, набеги на холодильник в общажной кухне, миссии, разделяемые боль и страх, совместный сон на заднем сидении машины, когда они в грязи, крови, потные и уставшие ехали обратно в Техникум, чтобы на короткий промежуток времени почувствовать себя обычными подростками — неужели всего этого Хараде было мало? Было мало их дружбы? Чтобы он начал ревновать? И эта ревность, подобно пелене безумия из легенды про безумие Геракла, исказила отношение Харады к Годжо. А если ничего искажать не пришлось? И Харада с самого начала видел Годжо так, как видит большинство? — Я не… — начала Мина. — Не извиняйся, я заслужил, — Харада повернул к ней лицо. — Твоя слепая преданность Годжо может сравниться только с моей преданностью тебе, Мина. — Она мне не нужна, — сказала девушка одними губами, сурово смотря в глаза напротив. — Но она у тебя уже есть. Лучше бы не было… …вереница событий пронеслась слишком быстро. Воспоминание в воспоминании. Вот так человек может уместиться в нескольких кадрах памяти. Мина проследила за проплывающими мимо рыбками. Она снова здесь, в океанариуме, ненадолго разделившая одно воспоминание с Годжо. Только он со своей стороны, а она со своей. — Не думаю, что Харада… — заговорила Мина первой. — Не стоит, нам обоим известна правда, — улыбнулся ей Годжо. И увидел, как Мина скривилась, будто ей приходилось терпеть боль от выжигаемого на коже клейма. Кричать нельзя, всё равно не услышат. А убежать? Так она добровольно выбрала терпеть Годжо. Видимо, её сердце решил никто не щадить. Должен ли был — другой вопрос. Мина невольно вспомнила последнюю попытку навестить сходившую с ума Моро, чьё просветление случалось всё реже и реже. Туман безумия уносил рассудок сильнейшей некромантки всё дальше от берегов адекватности. В тот день Мина застукала старуху Моро в тёмном зале. В паутине из собственных, бесконечно тянущихся в разные стороны от иссохшей головы, волос. По костлявым рукам женщины, покрытым пигментными пятнами, перебегала большая красная сколопендра: с руки на руку. Вокруг запястья и обратно. Моро следила за ней, как ребёнок, и тихо, жутковато посмеивалась. Заметив Мину, она расплылась в улыбке полным крепких зубов ртом. На фоне иссушенного возрастом, испещрённого морщинами лица выглядело отвратительно-жутко. — Прекрасная луна сошла с небес, чтобы погаснуть от света шести глаз морского чудища. Моро часто несла всякий бред. Мина особо не вслушивалась. — Здравствуйте, сенсей. Вижу, ваше состояние с последней нашей встречи значительно ухудшилось, — девушка поклонилась. — Возьми нож и порежь серебряного карпа. Только его тело имеет значение. Закидывай по кусочку в рот, чтобы обрести бессмертие, — Миро подставила руку сколопендре, а потом поднесла её к шее. Та быстро заползла на кожу, перебегая множеством острых лапок. Выглядело так, будто Моро перерезали горло и отделили тёмно-красной полосой голову от тела. Её скрипучий голос опять зазвучал в склепе старых храмовых стен: — Только его тело имеет значение, только его сила. Кожа-кости, мышцы и сухожилия, мясо и жир, глазные яблоки и семенники — только они. Прекрасная луна должна это понимать. Мина опустила взгляд на пол. Вокруг её ботинок ползали сколопендры. Копошились, залезая друг на друга, на обувь Мины. Девушка сморщила нос и брезгливо, но не резко стряхнула с ботинок мерзких членистоногих. — Мне жаль, что я вас потревожила. Мне больно видеть вас такой, — Мина поклонилась. — Прекрасная луна смотрится в своё отражение, — сказала Моро. Мина молча вышла прочь. И больше не возвращалась. До неё только со временем дошло, что ополоумевшая старуха говорила про Годжо. — Сатору, — позвала Мина. — Не уберёшь бесконечность ненадолго? Годжо удивился внезапной просьбе обнулить технику. Открыл было рот, чтобы что-то ответить. Но тишину нарушил телефон, зазвонивший в тёмном ультрамариновом помещении океанариума. Кто-то очень настойчиво добивался внимания Годжо. Он снял очки и смотрел на Мину долго, игнорируя звонок. Если бы вокруг ходили посетители, то давно бы сделали замечание. — В небе зажёгся Бэт-сигнал, и городу вновь нужен его герой, — сказала Мина. — Подождут. — Не стоит. — Стоит, я ведь решаю проблемы по щелчку пальцев, — улыбнулся Годжо. — А это наверняка директор. Сделает выговор, что опоздал. — Тогда тем более надо взять. — Я уже опоздал. Что так отчитает, что так. Телефон перестал звонить. Годжо стоял напротив Мины, убрав руки в карманы брюк. Ждал. У них в отношениях в целом не всё гладко. Набитые шишки — привычное дело. Оба учатся общаться. Каждый по-своему. Мина на пробу поднесла пальцы к левой стороне груди Годжо и не встретила сопротивления. Ладонь полностью легла на ткань рубашки, ощутив за грудиной мерный стук сердца. — Пусть думают, что хотят, — пробубнила себе под нос Мина. — Что, проверяешь, не сверх ли я существо? Может, у меня и с правой стороны сердце есть, — Годжо взял вторую руку Мины и прижал к правой стороне груди. — Издеваешься. — С большим удовольствием. — Да даже если бы и было, это ничего не изменит. — Что ты имеешь в виду? — не понял Годжо. — Что-то, — ответила Мина. — Ну нет, мне не нравится таинственная недосказанность, попахивает дрянной сёдзё-мангой, — заметил Годжо. — Тогда привыкай к запаху, — улыбнулась Мина. Ни Харада, ни кто-либо другой не смел её осуждать за выбор любить Годжо, а не сопротивляться этому чувству, потому что оно могло быть утешительным самообманом.