Йорктаун во тьме

Соль морской воды разбередила кровоточащие раны. Жгучая боль вкупе с холодом океана отрезвила тонущую девушку, и пробуждённое сознание немедленно накрыла волна страха и отчаяния. Она надеялась, что уже умерла. Ей было грустно и одновременно стыдно видеть перекошенные от горя лица сестёр. Слова утешения, несмотря на уверенный и торжественный тон, самой Йорктаун показались фальшивыми и глупыми. Решающая битва? Дух свободы? Отвоевание морей? Пафосная глупость никак не отменяла личной для авианосцев трагедии. Она не вернётся. Уверенное и звучное: «За свободу!» больше никогда не поднимет корабли Союза в атаку. «Мне нельзя умирать». Да. Ещё остались незаконченные дела. Йорктаун хорошо воспитала своих сестёр, но в решающий момент их подвела. Как им сражаться с таким грузом на душе? Как смело и беззаботно смотреть в светлое будущее, если оно достанется ценой потери родных и близких? Ставшую для девушки крышей гладь океана возмутила протянутая рука в шинели. Сёстры не хотели сдаваться, хотя только что отправили её тело в последний путь. Ослабленная от боли и кровопотери Йорктаун, с трудом преодолевая сопротивление воды, попыталась ухватиться за спасительную руку. Нет, не выходит. Слишком далеко. «Энтерпрайз!» — оставшийся беззвучным крик открыл солёной воде путь в лёгкие. Жжётся! Больно! Как же больно! Кровавая пелена застелила глаза, спрятала под мутным покровом родную ладонь. «Энтерпрайз!» — в лёгких Йорктаун уже не осталось ни грамма воздуха, но она была уверена, что должна пытаться кричать: «Я ещё жива, Энтерпрайз! Хорнет!» Рука отдалялась, превращалась в размытое пятно, а потом и вовсе исчезла: сестра больше не могла ждать. Война продолжается. Не время тосковать по умершим, когда надо всеми силами приближать мир, где больше никто не умрёт. Так говорила сама Йорктаун, но сейчас ей меньше всего хотелось, чтобы сёстры уходили. «Пожалуйста, постойте! Постойте...» Руки и ноги уже не шевелились, покрывшись мертвенной бледностью. Кровь перестала течь из множественных ран. По всем признакам Йорктаун абсолютно мертва, так почему же никак не угаснет сознание? Неужели ей, боевому кораблю, суждено и в посмертии нести свою вахту? Зачем? За что? Слёзы смешивались с водой. Слишком много чувств обуревало Йорктаун. Не хотелось умирать. Ради осиротевших сестёр. Ради давшей ей жизнь страны. Ради всех людей, доверивших им защиту морей. Ради себя. «Простите меня. Энтерпрайз, Хорнет… Я вас бросила. Я не справилась». Йорктаун не могла умереть, потому что остались незаконченные дела. Там, наверху, остались семья, которую она любила, и мир, который она обязалась спасти. «Наверное, такова моя плата за беспечность. Я плохо распорядилась своей жизнью и бесконечно виновата за это». Девушка закрыла глаза, думая о том, как это неправильно — умирать раньше отведённого срока. На войне смерть всегда рядом, но к ней никогда нельзя быть готовым. Всегда будет висеть груз оставшихся обязанностей и несбывшихся мечтаний. Встретить победу вместе с семьёй, объездить ставшие свободными моря и океаны, наладить тихий уютный быт где-нибудь в Вирджинии. Неусидчивые Энтерпрайз и Хорнет, конечно же, продолжили бы странствия или даже военную службу, но иногда всё равно заезжали бы в их общий большой дом. Обидно и грустно. Но в то же время тепло никогда не существовавшего очага согрело Йорктаун, и успокоенное сознание угасло. *** Сколько времени прошло с того момента? Час? Год? Столетие? Приятный сон мгновенно исчез из памяти, сменившись непроглядной тьмой. Поначалу Йорктаун с ужасом подумала, что ослепла, но натренированный мыслить логически разум сразу оценил положение и нашёл нужное объяснение. Она на дне. Распласталась, прижатая всей гигантской массой многокилометровой толщи воды. «Как же холодно». Девушка задрожала бы, если бы могла. Отсутствие реакции на ощущения пугало, хотя и не удивляло. Обидно, что пришлось проснуться. В приятных сновидениях, воплотивших неисполненные желания, девушку то и дело посещало тщательно подавляемое ощущение неизбежности пробуждения. Что же, по крайней мере, грёзы были приятными. Тем больнее воспринимать реальность, тем тяжелее становился океан. Если он так легко ломает кости и раздавливает плоть, то почему не трогает корабли? Что за жестокое милосердие, которое страшнее самого изощрённого садизма? Вода давила на глаза, казавшиеся Йорктаун до неприятного сухими. Вода давила на туловище и конечности, которые ощущались уже не физически, а в силу самого воспоминания о том, что они когда-то были живыми. Ужасный способ консервации. Но темнота страшнее. Нет, не темнота — непроглядная тьма без единого источника света. Глаз не сможет привыкнуть к освещению, которого нет вовсе. Чернота с ощущением давления быстро начала действовать на нервы. Йорктаун попыталась зажмуриться, но веки больше не слушались, вынуждая её и дальше смотреть в пустоту. Словно на киноэкран, она попыталась спроецировать на мрак какую-нибудь приятную сцену. Может быть, если закрыть разум воспоминаниями, то как-то удастся существовать дальше. Бесполезно. Всякая попытка задрапировать тьму разбивалась об осознание того, что это никогда не закончится. Йорктаун здесь навсегда, тут её последняя стоянка. После смерти предостаточно времени подумать. Девушка вспомнила Лексингтон — верную боевую подругу, изначально проектируемую в качестве линейного крейсера. Как бы она смотрелась с этими огромными и неповоротливыми орудиями вместо элегантной взлётной палубы? Хотя Лекс всегда умела выглядеть красиво. Яркая внешность отражала жизнерадостную душу. Йорктаун попробовала вспомнить её улыбку, но память выдала только покрытое гарью и кровью лицо красавицы с розовыми волосами. Она погибла в Коралловом море, и девушка могла только обнимать уходящую под воду подругу. Вместе с безжизненным лицом вспомнилось и ощущение беспомощности от неспособности спасти близкого товарища. Наверное, то же самое чувствовала Энтерпрайз, точно так же обнимавшая саму Йорктаун в последние минуты. Энтерпрайз. Вместе с рассудительностью и напористостью ей были свойственны солдатские прямота и грубость. Что в голове — то на языке. Крайняя неразборчивость в еде, объясняемая тем, что пища нужна только для пополнения энергии. «Я так и не успела отучить её от этого», — Йорктаун хотела улыбнуться, но губы не слушались её. Лица сестёр. Как же хочется их вспомнить. Так похожую на неё внешне Энтерпрайз и такую отличную от них, но лучезарную и неунывающую Хорнет. Они много и часто улыбались, хотя вокруг гремела война. Увы, их улыбки тоже стёрлись из памяти — осталось только непередаваемое чувство горя в двух парах глаз. Кажется, сёстры резко повзрослели в тот миг. Самый худший вариант вступления во взрослую жизнь. Они не заслужили такого. Кроме сестёр при Мидуэе были ещё корабли. Йорктаун не могла вспомнить всех, но один образ ярко сверкнул в сознании. Это была Хамманн — очень вредная девчонка из эсминцев. Именно она после битвы подставила своё неожиданно крепкое плечо и тащила на себе разбитый авианосец в сторону Пёрл-Харбора. Хамманн была такой милой, когда резким и высоким голоском отказывалась остановиться и отдохнуть. Кажется, ей тоже досталось после торпедной атаки. Йорктаун не могла вспомнить ни лица девочки, ни её судьбы. Девушка перебирала воспоминания, но не могла выцепить ни одного счастливого, словно все они были высосаны этой вездесущей тьмой. Даже горестные минуты отражались бледно, спустя секунду растворяясь в черноте морского дна. Девушка хотела задержать стремительно ускользающие образы сестёр и друзей, но сквозь их взгляды пробивался мрак. Как же хочется вновь услышать забытые голоса, увидеть забытые лица, почувствовать тепло объятий. Она их не заслуживала, потому что так всех подвела, оставив с болью в сердце и ворохом проблем, но если чудеса и бывают, то пусть хоть на мгновение отступят тьма и холод. Пусть хоть малейший источник света вспыхнет и озарит морское дно, чтобы Йорктаун убедилась в реальности мира. Темнота — словно худший из тюремных карцеров, в которых она заперта. Лучше бьющий по глазам сумрак, чем полное ничто. Так она хоть будет знать, что всё ещё в одном мире со своими близкими. Шло время. Чуда не случилось. Тьма оставалась непроглядной. В этой чёрной реальности никого нет. Как же тяжело. Как же холодно. Как же одиноко. Тогда Йорктаун понадеялась сойти с ума. Эта давящая тьма должна была накрыть разум, чтобы бесконтрольное тело больше не тяготило душу. Неважно, сколько сотен лет предстоит провести здесь, если девушка не будет этого осознавать. Сумасшествие — тоже своего рода свет за отсутствием иных вариантов. Безумие всегда было хорошим выходом для обречённых. Но время шло, а сознание авианосца оставалось кристально ясным. Несмотря на прошедшие годы, твёрдое понимание своего положения приводило Йорктаун в ужас. Как это отсюда не выбраться? Как это никто не придёт? Вроде бы пора смириться, но к сожалению, девушка, как и её сёстры, отличалась упрямством. Душа отказывалась принимать истину и всё ждала, когда мёртвые глаза ослепит яркий свет и чьи-то сильные руки вытянут непослушное тело на поверхность. Не может быть такого, что Йорктаун здесь навсегда. Ничто не вечно, и эта тьма тоже закончится. Но никто не пришёл. Тьма осталась непроглядной. «Пожалуйста… Кто-нибудь… Вытащите меня отсюда».