За спиной не чувствуется прежнего тепла. И руки на плече тоже нет. Денис кое-как разлепляет глаза и быстро-быстро моргает. Взгляд упирается в стену и он, видимо, за ночь так ни разу и не поменял положение. Он садится на кровати. Спина болит так, как будто всю ночь хуячил чертежи, в висках плещется вчерашнее вино.
Блять. Вино.
И Макс.
Кольцова ни рядом, ни в комнате нет, но куртка ещё висит на крючке у входа — значит, не ушёл пока. Это в первую секунду радует и греет, пока Титов не понимает, как ситуация прозаична: конечно, он, блять, не ушёл — ключи-то только у него, и вряд ли он бы закрыл спящего Дениса в комнате и преспокойно упиздячил на пары.
Время раннее — только чуть-чуть перевалило за семь. На улице темно и, судя по стекающим по стеклу окна каплям, ещё и мокро. Титов чудесным образом отрывает зад от кровати и встаёт, и от этого незамысловатого телодвижения позвоночник хрустит так громко, что на всю комнату слышно. Понятно, спать с кем-то ещё на одноместной кровати — так себе задумка. Это надо запомнить.
Денис высовывается в окно, отодвинув штору и оперевшись на подоконник локтями, для чего приходится наклониться почти углом в девяносто градусов. Ну и срань же эта осень. Выходить на улицу не хочется от слова совсем, хотя, впрочем, никому в здравом уме не захочется. И не в здравом тоже — это Титов по себе судит. Если брать в расчёт то, как его вчера крыло, то его вряд ли можно назвать здоровым: с головой точно какие-то беды.
— С добрым утром! — нарочито-громогласно раздаётся за спиной, и Титов тут же получает хлесткий шлёпок по заднице, отчего он ощутимо вздрагивает, просто не ожидав. Нет, его не
вчера крыло. Его и сейчас кроет, потому что это прикосновение было лишним. Знал бы Макс, какая озабоченная хуйня от таких вещей у Дениса в голове начинается, он бы держался от него на расстоянии вытянутой руки, ноги и всего своего роста.
— Ебать, — Денис оборачивается через плечо. — Пиздец подкрался незаметно. И тебе типа того же.
— Вчерашнее задание провалено, солдат. Задача была — культурно выпить, а ты ужрался, — смеется Кольцов. Вот ему смешно, а Титову что вчера смеяться не приходилось, что сегодня с утра пораньше в голове каша с примесью мыслей о ебле — вкусно, ничего не скажешь.
— Так получилось, — Денис поджимает губы. — В конце концов, вино само себя не выпило бы, а до утра оно бы не достояло, и пришлось бы вылить. Короче, я его спасал просто.
Макс ржет и отходит, махая на него рукой. Титов как что-нибудь скажет — так это можно в золотой фонд цитат записывать, потому что это гениально. Не «нажирался, как скотина», а «спасал вино» — ну, сразу как-то по-героически звучит же.
Кольцов предлагает позавтракать, и Денис понимает, что его капкан пока не до конца захлопнулся, и есть ещё шанс выбраться, и этот шанс надо использовать, так что он отказывается под предлогом, что ему Катю надо накормить, убраться, доделать чертёж, спасти мир и сбегать деда в Мавзолее проведать заодно.
***
Вместо четырёх пар сегодня поставили только две последних — с тринадцати десяти до шестнадцати пятидесяти. С одной стороны, это вроде как возможность выспаться (которую Денис бессовестно проебал), с другой — день сократили из-за дискотеки в честь Хэллоуина, и было бы логичнее отменить две последних пары, чтобы было больше времени переодеться и подготовиться в целом. Но, как обычно, свеча-роза — по хуй, потому что пары уже кончились, а в этом колледже вечно всё делается на отъебись и идёт по пизде, так что пора привыкнуть.
Катя вообще решила никуда сегодня не идти: проспала до двух, свежая и отдохнувшая приготовила обед, убралась и села за задание по композиции. Вот она умная, а у Дениса комплекс отличника на почве приближения сессии.
— Ну здравствуй, гулёна, — прилетает в затылок, как только Титов входит в комнату. Видятся они впервые за день, потому что когда он утром вернулся, Лебядкина мирно дрыхла, даже не думая отреагировать на звуки открывающейся двери, шкварчания еды на сковородке, звона тарелок и шуршания чертежных листов.
— И тебе привет, — Денис быстро разувается, скидывает куртку и проходит в комнату. — Как вчера посидели?
— Всё отлично, Эля даже ночевать у меня осталась.
И Катя о вчерашнем вечере не говорит ни слова и делает паузу, и это значит только то, что у неё есть вопросы, на которые узнать ответы гораздо интереснее, чем рассказать что-то. Да и невооруженным глазом видно, что ее от любопытства распирает.
Титов садится напротив неё, работающей за мольбертом, на ее застеленную кровать, с видом человека, добровольно взобравшегося на эшафот. Катя смотрит на него прищурившись. Ну да. Его правда ждёт смертная казнь, только вместо топора ему голову отсекут катины бесконечные вопросы.
— Мне Макс вчера написал часов в десять, что ты у него останешься, —
началось.
— Я напился и, пока он выходил покурить, уснул случайно.
— Вот как, — Денис буквально слышит, как в ее голове шуршат листы открывающегося ежедневника, и как скребется по бумаге карандаш, делая пометку. Катя возвращается к работе, напуская на лицо совершенно невозмутимый вид. — Что, на одной кровати спали?
Умеет же она, блять, задавать вопросы.
— Тебя только это интересует? — а Титов в совершенстве владеет умением отвечать вопросом на вопрос. Только сейчас это не работает — Катя смотрит на него как-то неоднозначно: то ли въебет сейчас за дерзость, то ли просто будет сверлить взглядом, пока нормально не ответит. — Ну, типа да.
Лебядкина хихикает себе под нос, уже глядя опять на свой натюрморт.
— Не тесно?
Денис вздыхает. Окей, она всё равно не отстанет. Да и смысла скрывать что-то нет. Ежу понятно, что она обо всем догадалась, раз задаёт такие вопросы. Это не может быть манипуляцией: Денис ее отлично знает, она так просто не умеет.
— Тесно у меня в штанах было, когда Макс опять футболку снял вчера, а это терпимо, — хотела — получи. С разбегу и в лоб, и делай с этим, что хочешь.
Лебядкина позволяет себе наконец рассмеяться в голос. Денису не то чтобы неловко, просто он понятия не имеет, с чего начинать и как описывать все то, что с ним творится в присутствии Кольцова. Это всё можно охарактеризовать только словосочетанием «ёбаный пиздец», но этого все равно катастрофически мало. Набравшись сил и слов, он рассказывает: сначала скомканно, нерешительно и постоянно затыкаясь, а потом всё-таки расходится и говорит уже без остановки. Он описывает то, что чувствует обычно, что чувствовал вчера, и снова начинает потряхивать от остатков этих эмоций. Перед глазами так и стоит это всё: и кольцовские веснушки на плечах и щеках, и эти нереальные кудри, и улыбка тонких губ. Чем больше Титов говорит, тем больше он влюбляется, и тем больше крыша съезжает.
Катя его не перебивает и даже откладывает карандаш, слушает почти с открытым ртом, и оттого, как красочно Денис говорит о своих эмоциях, проникается и сама их переживает вместе с ним.
— Динь, это так… Я не знаю, как это назвать. Я не хочу, чтобы у тебя чердак ехал, но вместе с тем я рада, что ты чувствуешь что-то настолько сильное, — она улыбается уголком губ одновременно виновато и умиленно. — Ты бы себя видел только в тот момент, когда рассказывал мне все это, — она наклоняется, опираясь локтями на колени и берет его сложённые друг с другом ладони в свои. — Динь, я хочу, чтобы ты понимал две вещи: во-первых, то, что ты влюблён — это безумно круто. И вот таким я тебя никогда не видела. Во-вторых, ты не должен пытаться избавиться от этого чувства, зарыть его в себе, не должен чувствовать за него вину. Чем больше будешь подавлять эмоции, тем меньше их останется в итоге. Чувствуй, раз можешь, и не думай. Не буду убеждать тебя признаться ему или ещё что-то, но… — Катя на пару секунд заминается, думая, стоит ли это говорить, и решает сказать, — но судя по тому, что ты мне рассказал о поведении Макса, он тоже что-то чувствует к тебе.
— В смысле? — Титов хмурится, и по радужке глаз проскальзывает надежда, которая не остаётся незамеченной.
— Первое и самое очевидное — он захотел провести время наедине с тобой. Не с тобой и со мной, а только с тобой, понимаешь? Второе — он не стал тебя будить, когда ты уснул, хотя понимал, что будет неудобно, я уверена. Третье — ему было необходимо твоё одобрение после того, как он спел тебе новую песню. И он просил оценить не столько творчество, сколько… ты сам сказал — он смотрел на тебя, когда пел. Он так никогда не делает. Зрительный контакт для него — это штука безумно интимная. Уж поверь, я знаю, я с ним знакома уже семь лет. Ну, и последнее: тебе не кажется, что песня романтическая? Ну так, мысли не возникало? Динь, он про тебя это написал, стопудово. Сам подумай: он тебя позвал к себе, напоил вином, разделся, типа жарко, спел песню про любовь, а она, оказывается, посвящена не тебе. Это бред, даже звучит, как ситуация из ситкома.
Титов вечно забывает, что он не просто наивный чукотский мальчик, а наивный и слепой чукотский мальчик. Он вообще не умеет за другими людьми наблюдать и делать какие-то выводы — новорождённый, сука, котёнок, которого уже к миске притащили, а он всё тычется носом в пол и не может найти ее.
Денис трёт лицо ладонями и протяжно стонет.
— Бля, Кать, ты говоришь вот это вот всё, и это звучит логично, но мне пиздец, как хочется залезть в угол и загнаться, потому что я вообще ни в чем не уверен, — он подбирает колени к груди и обнимает себя руками. — У меня все в башке мешается. Ты вроде и права, а вроде и хуй его знает. Меня ещё и штормит до сих пор то ли от Макса, то ли от похмелья, то ли от всего вместе. Ебучий сюр.
— Это не сюр, а влюбленность называется.
— Это не влюбленность уже, это сумасшествие какое-то. Ты понимаешь, Кать? Он ничего не делает, просто рядом сидит, а в моей голове табличка мигающая: «Трахни меня». Всё, я совсем поехал!
Лебядкина сочувственно качает головой. Она когда в Элю влюбилась тоже поначалу металась и места себе не находила, но чтобы до такой степени… Она даже отрицать не будет: у мальчика реально крышняк не то что протекает, его просто ветром снесло к хуям, и теперь ливень затапливает весь этаж.
— Возьми себя в руки, блин! Ты мужик или сучка течная? Либо поговори с ним, либо не ной, — Катя на самом деле не злится и не ставит ультиматумы. Нытьё Дениса она готова слушать столько, сколько надо, но привести его в чувства необходимо просто потому, что иначе он начнёт заниматься саморазложением и загоняться, и тогда все станет совсем плохо.
Титов бьет себя по щекам, моргает несколько раз подряд и шумно выдыхает, сгоняя истеричность. Катя права. Пора взять ноги в руки, руки в ноги и запутаться в собственных конечностях. Это хотя бы взбодрит.
— Ладно, всё. Как говорил Скоблин, хочешь хуй — сам и достань, — с видом старца-мудреца говорит Денис. — Ладно, он по-другому говорил. И про другое. Я перефразировал.
— Я очень надеюсь, что он такого не говорил, иначе у меня появятся вопросы к вашим взаимоотношениям, — неловко смеется Катя.
— Не-не, он такого не говорил, отвечаю, — Денис специально говорит так, словно всё с точностью до наоборот. — Короче, дал бог ёбнутую влюбленность — даст и хуй в жопу.
— Блять, Денис.
Да. Денис — это кладезь крылатых фраз, в которых так или иначе фигурирует слово «хуй». Пора привыкнуть и смириться.
— Ладно-ладно, я заканчиваю, честно. Нам на дискач пора собираться. Начало в восемь, так что это… в темпе вальса надо.
***
— Бля, давай быстрее булками двигай, быть красивым — это холодно, — ворчит Титов, кутаясь в длинную полупрозрачную накидку, которая ни хуя не спасает от холода, и обходя очередную лужу. Он наотрез отказался надевать чёрные лаковые боты, потому что «Кать, ты ебанулась? Там грязи по колено, какие в жопу лаковые боты?». И все же, пусть он в неубиваемых «Мартинсах», этой грязи приходится опасаться, иначе он рискует замызгать ей и джинсы, и накидку (или кимоно, или халат, или он в душе не ебет, под каким наименованием продавалась эта вещь).
— Да иду, блин! — откликается из-под широкополой шляпы.
Третий Хэллоуин подряд Катя с Денисом убеждают окружающих в своей гетеросексуальности, надевая парные костюмы, как остальные находящиеся в отношениях дурачки. На первом курсе была пара Аддамсов, на втором — из-за нежелания заморачиваться — вампир и вампирша, теперь — маг и чёрная ведьма. Денис долго искал референсы для костюма, но на запросы «witcher outfit», «witch dark aesthetic» и «witcher look» Пинтерест упрямо выдавал или жуткие картинки с адскими плясками, или кадры из «Ведьмака». (И он долго ругался и откровенно горел жопой, что «ведьмак» воспринимается не как морфологическое образование от «ведьма» или, на худой конец, как главенствующий над ведьмами чел, а как ссаное название игры или сериала). Только после абсолютно уебанского «male witch» Пинтерест смиловался и выдал что-то худо-бедно подходящее. Лебядкиной все-таки было в разы проще.
Катя одета красиво, и она правда похожа на ведьму: в юбке в черно-охровую клетку до середины икр, чёрных ботфортах на каблуке, того же цвета тонкой водолазке и широкополой шляпе. На ремень, держащий юбку, прикреплены какие-то скляночки-баночки с морской солью, травами и прочей самодельной
дребеденью ведьминской атрибутикой. Волосы у неё как всегда распущены и скручиваются у концов в кудряшки.
Денису пришлось знатно заморочиться, как минимум потому, что он родился парнем, и на будущие трудности ему намекнул ещё Пинтерест, отчаянно не понимавший, какого хуя от него хотят. Единственное — с одеждой проблем не было, потому что у него весь гардероб — сплошь чернота с редкими просветами в виде серого или просто непонятного, купленного на импульсивном порыве «чё это такое? Прикольно, с чем носить — хуй пойми, куда — тоже, что это вообще такое — неясно. Класс, беру». Как раз из серии последнего и была прозрачная болотно-серая накидка с узором.
Катя жирно подвела ему глаза чёрным карандашом, на губах растушевала красную помаду, чтобы было не ярко, а будто это оно само так всегда. Джинсы, подвернутые так, чтобы между ними и высокими мартинсами осталось сантиметров пять расстояния, легкая хлопковая водолазка, заправленная в джинсы, широкий ремень, накидка-халат-не-то-сын-не-то-дочь — всё чёрное, кроме последнего. Вроде все хорошо, даже классно, вот только Кате, как обычно, в самый последний момент в голову ударила моча…
…и теперь между джинсами и обувью не просто участок кожи, а крупная чёрная сетка чулок. Катя не нашла у себя длинных носков в сетку, и решили играть по-крупному. Тут Денис, надев чулки под джинсы, начал ругаться, потому что ему не понравилось, как это выглядит на его ногах (и это был, в основном, приступ самоненависти), и теперь уже ему в голову ударила моча. Он ушёл в ванную минут на пятнадцать, а вышел с видом, будто проходит через триумфальную арку. До Кати дошло с трудом, но дошло — этот дурак психанул и побрил ноги.
«Ну, я сбрил че-то до середины икр, понял, что уебанство какое-то, и сбрил вообще всё».
А сейчас он с периодичностью в пять минут жалуется на то, что джинсы до колена не в обтяжку и трутся о голую кожу, да ещё и вечно боится, что чулки сползут.
Красота требует жертв, как неустанно повторяет ему Катя.
На входе в огромный актовый зал стоят Козлов и Алябьев, сумки проверяют. Правда проверяют только у первых и вторых курсов, потому что там почти никому нет восемнадцати, кроме «поздних», кто поступал после одиннадцатого. Катя специально подходит к Козлову — он дядька добрый, если вне учебы, — хлопает глазками, улыбаясь, и он пропускает ее, даже не проверяя ее миниатюрный чёрный рюкзачок. А сила женская такова, что в этот «миниатюрный рюкзачок» с легкостью поместились литровая бутылка Джека, пол-литра Колы, а в правом ботфорте, чего не видно из-за длины юбки, — пол-литра вермута.
Денис подходит к Алябьеву, который его пропускает даже без вопросов, потому что у него ни сумок, ни каких-нибудь карманов, куда можно сложить пару бутылок пива. А жаль.
В зале темно, декорации вроде подходят под тематику (искусственная паутина вперемешку с натуральной, потому что актовый зал используется ну очень редко, дырявые тряпки какие-то на окнах), из колонок хрипит и шипит то ли Мэрлин Мэнсон, то ли Нирвана, то ли Нэйборхуд, вокруг вампиры, демоны, монашки, медсестры в коротких юбчонках и прочая хэллоуинская нечисть. Правда светомузыка скорее раздражает, чем навевает какое-нибудь дискотечное настроение. Хотя, может, это потому, что Титов пока не успел дойти до кондиции — он перед выходом только пивка для рывка бахнул.
Стоит им пройти «контроль», как ниоткуда вырастает Макс — как будто почуял, что бухло принесли. И лучше бы ему было вообще не появляться рядом с Титовым, потому что при виде него у Дениса отнялись на секунду все конечности и способность разговаривать.
Кольцову до одури идёт быть демоном.
На Максе белая рубашка в чёрную полоску, красный галстук, черного цвета брючный костюм: жилет с красными узорами вдоль лацканов, незастегнутый пиджак и прямые брюки со стрелами. Денис не видит, какая на нем обувь, но у Макса вроде есть чувство стиля — он точно не приперся бы в кроссах.
Но главное — чёртовы рожки. Буквально чёртовы. Титов бы никогда не подумал, что Макс, эдакий одуванчик, которому не хватает для полной картины только нимба, будет так органично смотреться в костюме демона и с этими красными рогами. Честно? — Денис завалил бы его прямо здесь, и даже без грамма крепкого алкоголя в крови.
Все углы и укромные места заняты ребятами с первого и второго курсов, а третьему и четвёртому уже просто насрать: терять особо нечего, да и всем откровенно по барабану, чем они занимаются, так что пьют прямо посреди зала. За ними следят, но только для того, чтобы они не наливали тем, кому нет восемнадцати. Денис раньше возмущался: что это за преподаватели, которые своим студентам дают зелёный свет на то, чтобы гробить своё здоровье? Сейчас это кажется просто смешным и особо не волнует.
Ярко и быстро, в такт музыке мигающий свет перестаёт раздражать к тому моменту, когда бутылка вермута пустеет, а в бутылке виски не остаётся половины. К счастью, всё это было выпито на троих — если бы пошло только в Дениса, то он бы либо уже уснул, либо танцевал — за неимением барной стойки, на сцене. А так он просто сидит на ее краю, болтая ногами, а Катя перед ним расслабленно качается под музыку. Они болтают, периодически передавая друг другу бутылку виски, в которую перелили колу, как только стало для неё достаточно места. Макс то подходит, то исчезает куда-то. Судя по сбитому дыханию и всклокоченным волосам, он танцует. Катя говорила, он любит такие места и мероприятия. Ну да. Большинство людей в их возрасте обожает отрываться, танцевать, пока ноги не станут подкашиваться, много пить и вылетать в перерывах на мороз без куртки, чтобы покурить. Из всего этого Денис любит только пить, а для остального он «слишком старый и немощный». Макс старше, а энергии — хоть отбавляй, да ещё останется.
Денис отвлекается на Соню, которая подходит и что-то спрашивает, и приходится напрячься, чтобы услышать, уловить суть, сообразить и ответить. Мозги потихоньку превращаются в кашу, и музыка уже какая-то глухая, словно на голову банку надели.
Повернув голову, на прежнем месте, куда предыдущие минут тридцать был обращён взгляд, Титов не обнаруживает Кати. Осматривается — и след простыл. Что-то подсказывает, что надо бы ее отыскать, но точно не сейчас: виски всё равно у него, а вставать с насиженного места хочется ровно настолько же, насколько хочется увидеть поблизости Лаврова.
И стоит о нем подумать, он появляется в поле зрения. «Вспомнишь говно — вот и оно», — про себя фыркает Денис. Мрачным взглядом сверля его широкую прямую спину, Титов прикладывается к бутылке и закашливается от крепости алкоголя. Странно было бы на столь небольшой площади не увидеть его хоть раз, конечно, но Денис немного расстраивается. Лавров перехватывает его взгляд и улыбается — хищно, скользко, до самых клыков. Одна эта улыбка раздражает — и как у него только это получается. Хотелось бы врезать ему посильнее, хотя обида в душе уже слабая и бессильная, вот только лежачих не бьют — Лавров давно упал и так и не поднялся.
Глаза отвести не получается, а мысль закручивается в спираль, захватывая мир вокруг. Лавров всегда вписывался в своеобразный лоск тусовок, и неон на его лице выглядит красиво. Он весь красивый — пусть и в безвкусном малиновом костюме, косящий, видимо, под супер-богатого вампира из сериалов. Взгляд скользит по нему, рассматривая с головы до ног и бессмысленно запоминая детали.
— Ден! — неожиданно слышится из ниоткуда. Денис поворачивается и с ходу натыкается на красные рога на уровне глаз: сидя на сцене, он становится чуть выше Макса.
И Кольцов все-таки гораздо красивее Лаврова. — Пойдём покурим?
— Мне лень куда-то идти, — курить-то хочется, с Максом — вдвойне и втройне, но оторвать уже вросший в ковровое покрытие сцены зад и куда-то пойти — почти невозможная перспектива. — Топай без меня.
— Простой ты, конечно, как карандаш, — Макс встаёт перед ним и поворачивается спиной, призывно хлопая по своим плечам. — Залезай, лентяй.
— Да ты меня не утащишь, — смеясь отмахивается Денис.
— Спорим? — звучит даже слишком уверенно. — Давай, говорю.
Титов выдыхает, закусывая губу, и обхватывает его коленями по бокам, заставляя Макса приблизиться ещё на полшага. Была — не была: упадут — так вместе, и будет хотя бы чуточку смешно. В правой руке по-прежнему бутылка виски, и Денису ничего не остаётся, кроме как рискнуть собственной спиной и чужой шеей — он обнимает Макса одной рукой спереди от одного плеча до другого и цепляется пальцами за его правое плечо.
— Береги вискарь — магазины уже закрыты, — даёт напутствие Кольцов, покрепче взяв Дениса под бёдрами.
В трезвом состоянии Титов бы ни за что не согласился. А Макс в трезвом состоянии не стал бы уговаривать — просто взял бы на руки, и пусть бы он даже вырывался. Только в них обоих плещется вермут вперемешку с виски с колой — значит, Денис не станет вырываться, а Макс смягчится.
Так получается, что Макс проносит Дениса в опасной близости от Лаврова. Они смеются, Титов все сильнее обнимает его — и смотрит на Лаврова. Улыбается ему тоже хищно, желчно, вкладывает в эту улыбку максимум издёвки. И показывает:
«Помнишь, ты говорил, я без тебя не справлюсь, что я тебя не забуду? Смотри — сейчас я пьяный и бессовестно-счастливый».
Макс несёт его легко — будто на спине только рюкзак с красками, а не сто семьдесят восемь сантиметров роста и килограмм шестьдесят веса. И ноги чувствуют пол только уже на улице. У входа слишком много народа, а от них — шума, поэтому приходится дойти до угла здания, чтобы как минимум слышать друг друга.
Макс уже закуривает, пока Денис шарится по карманам в поисках сигарет. Точно. Он оставил их Кате. Стреляет у Макса — он курит кофейный Чапмен. И прикуривает от сигареты Макса, закрыв ее ладонями с обеих сторон от ветра.
Макс. Макс. Макс. Его как-то очень много.
И Титов не думает, что это плохо. Он вообще не думает — ровно с того момента, как увидел Кольцова в этом до чёрта красивом костюме.
Он опять бросается в омут — он чувствует. Макс рассказывает о последней своей тусовке в прошлом колледже, и там фигурирует его бывшая. Дениса передёргивает. Похоже, он вообще не собирается жалеть свои натянутые и почти рвущиеся нервы.
— Тебе не надоело?
Денис поднимает на него взгляд, приподнимая бровь.
— Курить? Я бы сейчас всю пачку скурил.
— Да я не про то. Дискотека эта. Лично я натанцевался.
— А-а, — Денис делает длинную затяжку и пожимает плечами. — Не знаю, мне как-то всё равно. Танцевать я не собирался, а виски я могу и дома допить.
— Может, тогда ко мне пойдём? — вспомнив о существовании виски, Макс забирает бутылку из рук Дениса и делает пару глотков.
— Я там Катю потерял, — Титов просто отмазывается. Он пиздец, как хочет пойти. Вот только его снова крыть начнёт, и ему снова придётся пройти все девять кругов ада, а потом и испытания чистилища.
— Да она сто пудов с Элькой.
На рога Макса на секунду ложится глянцевый лунный блик. Он затягивается сигаретой и улыбается, как от неловкости, и ведёт бровью.
А впрочем…
— Пойдём. Я ей напишу.
