Агапэ

Уступи требованиям души, жаждущей гибели. Вспомни только, когда придёт запоздалое раскаяние, о серьёзных моих увещеваниях.

Луция Апулей, «Сказка об Амуре и Психее»

Более же всего имейте усердную любовь друг к другу, потому что любовь покрывает множество грехов.

1-е послание Петра 4 стих 8

      Юнги ступал по коридору бесшумно, как кот на охоте за мелкой мышкой. Он прислушивался к каждому шороху, чтобы в огромной квартире ни один вздох не пролетел мимо его ушей. Этот чиновничешка уже ранен, так что точно не мог далеко убежать: главное, чтобы он не вызвал полицию.       Юнги не мог промахнуться. Он точно видел, что попал тому мужику в область сердца. Теперь остаётся лишь два варианта: либо Юнги впервые дал осечку, либо толстобрюхий мужичок оказался крайне живучим.       Парень, крадясь, бросал взгляд на тканевые обои, сверху донизу исписанные красочными рисунками (ни один не повторился!), на узорчатый паркет из настоящего дерева, на безвкусно-вычурные позолоченные бра и дивился, как же такой туповатый на вид человечишка стремился представлять из себя что-то большее, чем просто мелкий чиновник. Лучше бы столько же денег он потратил себе на охрану. Работа Юнги, конечно, стала бы несколько сложнее, но он смотрел на ситуацию с логической точки зрения.       Вдруг посреди одного из квадратиков паркета он заметил несколько алых капель. Затем вдоль стены протянулось смазанное красно-бурое пятно. Юнги понял, что теперь его жертве некуда бежать.       Он подёргал ручку двери, около которой растеклось ещё несколько капель крови. В комнате послышались копошения, так что Юнги не ошибся. Он схватил ближайший стул и стал таранить им дверь. Он ударил раз, два, крепко вцепившись в перекладины между резными ножками, но дверь оказалась крепче, чем он думал. От ножек на ней появилась пара вмятин, однако она не поддалась. Тогда Юнги ударил снова, и древесина треснула. За дверью уже слышались откровенные мольбы о пощаде, но Юнги только сильнее наваливался на стул, пока в той наконец не появилась щель достаточная, чтобы он мог просунуть руку.       В полутёмной комнатушке на полу сидел мужичок жуликоватого вида, с пивным животиком и блестящей лысиной на голове. Юнги своим приходом застал его в чём есть: домашних тапочках, майке-алкоголичке, полосатых трусах. Вот только теперь вся одежда пропиталась кровью и липла к телу. Весь перемазанный, чиновник сидел на пёстром ковре, стараясь вжаться в стену, слиться с ней, сбежать. Его узкие глазёнки вмиг округлились при виде палача. Он держался за дыру в области сердца, однако вскоре боль сменил первобытный страх.       Юнги не медлил — и так уже много времени потратил.       — Пожалуйста, оставьте меня, и я сделаю всё что нужно! — просил мужичок, когда Юнги надвинулся на него со стулом в руках.       Ответом послужило молчание.       — Что я вам сделал? Что я вам сделал? — причитал он, рыдая.       Когда Юнги уже был совсем близко мужик заверещал, как резанная свинья:       — Сколько бы вам не заплатили — я заплачу больше!       Юнги огрел его стулом по голове, и чиновник распластался по полу. Парень заприметил на столе телефон, разблокировал (глупо ставить пароль 12345), посмотрел последние вызовы — никакой полиции. Удостоверившись в безопасности, Мин принялся ломать несчастный стул и, приложив некоторые усилия, сумел оторвать расшатанную ножку от седалища.       Очевидно, мужик ещё был жив. Юнги перекинул ему ножку через горло, а сам сел сверху. Под ним уже собралась целая лужа крови, а когда киллер, сжав под локтями палку, потянул её на себя, на трусах в области промежности появилось сырое, зловонное пятно. Юнги коротко фыркнул, потянул сильнее. Мужик под ним издал странный всасывающий звук, захрипел и задёргался. Ещё через десяток секунд он начал биться в агонии, и чёрт, как же хорошо, что Юнги не видел его лица. (Вообще лицезреть чьи-то мучения — зрелище не из приятных.)       Наконец мужик затих. Юнги убрал ножку с его шеи, хотя теперь на ней посмертно осталась ярко-красная борозда. Проверил пульс — мёртв, хоть и тело ещё немного подрагивало. Парень поднялся с пола, немного переваривая всё. Он чертовски устал гоняться за этим придурком, так что заказчику стоило бы быть более щедрым.       Юнги отошёл на пару шагов и посмотрел на труп с омерзением, предвкушая заголовки по городскому телевидению и газетёнкам: «Чиновник Ким ****** был найден в квартире жестоко убитым!» И СМИ будут правы, потому что картина их взору откроется крайне неприятная и даже вульгарная: посиневший старик лицом вниз в луже собственной крови и мочи.       На самом деле Юнги редко работал вот так: грязно, небрежно, с кучей разрушений. Если «заказ» доставался беспроблемный, то он мог ограничиться выстрелом в голову или в сердце. Хотя бывало, что кто-то (зачастую, обезумевшие от своих чувств девушки) требовал больше символизма и прочих «красивостей» вроде пуль с гравировкой, ножей в спину или когда-то любимой песней в момент убийства. Мин выполнял эти порой идиотичные требования только если заказчик обещал доплатить. На этот раз Юнги разрешили делать, что он хочет, вот только он не думал, что придётся помаяться.       Юнги стащил с ближайшего кресла покрывало и накрыл им труп, хотя бы из пресловутого уважения к почившему. Он ненавидел свою работу.       

***

      Дома было тихо, однако сон Хосока всё равно был беспокойным: он всегда долго не мог уснуть, если не ощущал под боком тепла чужого тела. Парень ворочался, мычал во сне; то накрывался одеялом с головой, то сбивал его в изножье кровати. Иногда он разлеплял сонные веки, чтобы посмотреть на часы, и думал, что такими темпами очень скоро дойдёт до нервного тика.       Ближе к трём часам ночи он впал в неглубокую дрёму. Казалось, прошло всего-то пара минут, а на самом деле могли иметь место часы, как с порога послышались грузные шаги. Хосок уловил их и чуть приоткрыл глаза, но не проснулся. Казалось, будто это был сонный паралич.       Чёрный силуэт недолго копошился в прихожей, раздеваясь, а потом, тяжело вздохнув, на секунду появился в ярком квадрате света и снова исчез в темноте. Хо недолго вслушивался в журчание воды из ванной, но вскоре снова провалился в сон.       Вдруг чьи-то мокрые руки обхватили его грудь, а матрас позади немного прогнулся. Не успел Хосок опомниться, как почувствовал на загривке чьё-то горячее дыхание. Чужая холодная, мокрая чёлка прилипла к коже.       — Юнги! — судорожно втягивая воздух, ахнул Хо. Хватка на груди стала чуть крепче, и Хосок почувствовал успокаивающее прикосновение чужих губ к плечу. — Юнги… — повторил он уже тише, расслабляясь в объятиях.       Они пролежали так с полминуты, как вдруг Хо снова начал суетиться:       — Прости, Юнни, я немного задремал тут, — оправдывался он, но Юнги на эти слова не обратил внимания. — Ты не голоден? Там в ковшике осталось немного лапши, но она, наверное, остыла… Если хочешь, я могу подогреть — посидим пока вместе.       В ответ Юнги только помотал головой.       — Ах, да, точно, уже поздно совсем, ты, наверное, устал. Прости, я и не подумал. Хотя есть же что-то романтичное в том, чтобы не спать всю ночь, верно?       Юнги кивнул и снова коротко поцеловал Хосоково плечо. Тот совсем обмяк и успокоился. Теперь Юнги с ним, рядом, а значит беспокоиться не о чем. Ну, почти не о чем.       — Ты останешься завтра? — боязливо спросил Хо. Юнги качнул головой вверх-вниз.       Радости Хосока не было предела: они так давно не оставались только вдвоём. Вернее, они оба могли находиться в их общем доме (импровизированной квартирке внутри контейнера), но зачастую не общались: Юнги спал целый день, чтобы потом отправиться на работу, а Хосок от нечего делать перебирал все домашние дела или тихонько слушал радио в соседней комнате. Так и тянулись дни один за другим — бесцельно и муторно.       Хосок попросил Юнги немного ослабить хватку и развернулся в его руках.       — Мокрый весь, а одеялом кое-как накрылся, — усмехнулся Хосок, заботливо натягивая одеяло Юнги на плечи, — простудишься же.       С этими словами Хо провёл рукой по влажным, взъерошенным волосам. Юнги боднул его ладонь головой, будто ластящийся кот, и прильнул к груди, засыпая. Хосок опустил руки и коротко оглаживал напряжённую спину, пока парень наконец не растворился в этой всеобъемлющей нежности.       Но когда настал долгожданный покой, Хо охватила тревога. Он привык доверять своим предчувствиям, но видимых поводов для волнения и не было. Парня охватил страх, какой был лишь однажды — когда Юнги не вернулся к рассвету. В тот день Хосок перебирал в голове все самые страшные мысли, ведь он не знал, где его Юнни, не ранен ли он, жив ли… Он был почти уверен, что его самый страшный кошмар воплотится в жизнь, но Юнги всё-таки вернулся рано утром — живым и невредимым. Тогда Хосок всего лишь накрутил себя, но теперь этот страх, как наваждение, казался до жути реальным и близким.       Стиснув спящего Юнги в объятьях, Хо до самого утра твердил себе, что просто слегка переутомился, а потому в голову идёт всякий бред. Уснуть он смог лишь с первыми лучами солнца.              Выплыл из дрёмы только днём, когда малая стрелка близилась к часу. Он лежал на их неудобной кровати, сконструированной из каких-то деревянных ящиков и матраса, скрючившись от холода в позу эмбриона, заботливо укутанный в несколько одеял. С кухни, отделённой от гостиной (читать: спальни) лишь выкрашенной в тёмно-бирюзовый цвет фанерой, тянуло чем-то вкусным. Видимо, Юнги решил немного похозяйничать, чему Хосок был несказанно рад.       Нехотя стряхнув с плеч все одеяла, Хо обул нелепые тёплые тапки с мордами каких-то зверюшек на носках и поплёлся в кухню. Юнги там не оказалось, зато на столе лежали подозрительно толстые рамки для фотографий. Воровато оглянувшись, Хосок с торжествующим видом подкрался к столу и стал разглядывать их содержимое.       Бабочки! С ошеломлённо-радостной улыбкой Хо перебирал рамки, рассматривая красочные крылья и вчитываясь в названия: Аполлон Мнемозина, бархатница Цирцея, морфо Менелай… Коллекция Хосока давно не пополнялась настолько красивыми экземплярами. Хотя, парочку повешенных на стене рамочек навряд ли можно назвать этим громким словом, однако Хосоку доставляло искреннее удовольствие смотреть на эти необычайно нежные создания. Конечно, при жизни, в движении, они смотрелись куда лучше, но Хо не мог позволить себе поехать куда-нибудь в Австралию, чтобы охотиться за одним-единственным снимком и потом тупо глядеть на плоское безжизненное изображение, да и каждый день ходить в музеи бабочек накладно. Куда интереснее, когда они под толстым стеклом, и ты можешь часами крутить коробку в руках, поочередно разглядывая то одно крыло, то другое, то вытянутое мохнатое тельце и тонюсенькие усики. Такое зрелище действительно завораживает.       Юнги не изменял своей традиции подходить со спины и обнимать. Хо подпрыгнул от неожиданности, когда чужие руки сомкнулись на его талии, но сразу успокоился и рассмеялся.       — Ты не забыл, — улыбнулся он, оборачиваясь к Юнги. Тот с довольной ухмылкой положил подбородок парню на плечо.       Вдруг Хо смутился:       — Сколько на этот раз ты на меня потратил?       — Вот так значит? Я его порадовать хотел, а он всё о деньгах… — шутливо возмутился Юнги.       — Просто я же знаю, что Менелай достаточно дорогой, и… Ну, бабочки — бессмысленные расходы, а ты меня ими задариваешь, и я смущаюсь.       — Было бы от чего смущаться, — фыркнул Юнги. — Это же я тебе их покупаю, ты лишний раз и не пикнешь.       Хо застенчиво отвернулся.       — Ты лучше подумай, куда ты их повесишь, — намекнул Мин, указывая пальцем на стену. Хосок прям расцвёл:       — Ну, морфо Менелая точно нельзя вещать рядом с Парусником Улиссом, потому что они оба синие. Думаю, в тот промежуток, — Хо указал пальцем в пустое место на стене, — можно повесить Цирцею. Красиво будет, как считаешь?       — Угу, — кивнул Юнги, коротко чмокнул Хо в щёку и отстранился.       Хосок ещё с малых лет любил бабочек — каждое лето гонялся за ними с сочком и селил в банку с отверстиями для воздуха; кормил их фруктами и нарванными лютиками. Родители считали его занятие лишь глупой забавой, но не хотели врываться в хрупкий мир детства, поэтому выпускали его питомцев, пока сын не видел, а потом только разводили руками.       На самом деле у Хо была любящая родня, пусть братья его иногда и обижали. Хосок был поздним ребёнком, так что к моменту его рождения братья уже переходили в среднюю школу, и им пускающий пузыри из слюней карапуз был неинтересен. Их семья была из простых: отец — автомеханик, мать — прачка при местном детском доме, но после рождения третьего сына на работу не вернулась. Ясное дело, что жили они небогато, сказать начистоту — даже бедно. Все мамины супы всегда были ненаваристые и водянистые, в сахаре частенько ползали муравьи, так что перед чаем стоило быть повнимательней, рис приходилось вручную перебирать от камней и жуков. Однако Хосок не мог назвать себя несчастным ребёнком: он чувствовал, что его любили — а это самое главное.       Бедность не порок, а вот нищета… Родители никогда не обвиняли друг друга в отсутствии денег и частенько осаживали братьев, если те только смели произнести слово «нищие» в их присутствии. Мать всегда говорила: «Нищета — это грязь, болезни и смерть. Вот и постарайся жить чисто». Она заложила Хосоку в голову мысль, что в чистоте есть достоинство. Нельзя было представить их дом неприбранным, заваленный горами хлама, драной одеждой и ветошью. Женщина приучала детей к порядку с самых ранних лет — не пинками, а собственным примером. Она же учила их штопать, пришивать пуговицы и заплатки, готовить, стирать руками, в общем — всему, что Хо знает сейчас.       Отец работал с утра до ночи, но всегда находил свободное время для детей. Каждый вечер маленькому Хо он читал сказки, иногда пел под гитару, следил, чтобы сыновья занимались. Когда Хосок подрос, то он начал привлекать его к работе. Поначалу для Хо это было всего лишь игрой подай-поднеси, где он гоняется по всей автомастерской в поисках нужного ключа, потом стало серьёзным делом. Пока все в четырнадцать обсуждали внешний вид и параметры новой «спортяги», Хо уже мог перечислить чуть ли не все её составляющие, возможные поломки и способы для их починки.       В отличие от его братьев, Хосок не мечтал разбогатеть. Ему нравилась его жизнь, поэтому парень всерьёз раздумывал пойти по стопам отца, если бы в один судьбоносный вечер не встретил Юнги. Так уж вышло, что Хо прослышал об автомобильной свалке в черте города, и решил её посетить с целью найти какие-нибудь пригодные детали. Заплутав, он вышел на странный контейнер (явно жилой), но дверь была заперта. Повезло, что в округе нашёлся хозяин этого «домика».       Поначалу Хосок думал, что никогда больше не встретит его, однако одна вечерняя встреча сменялась другой. Они подолгу сидели вместе, отвлечённо болтая на разные темы, редко доходя до серьёзных философских вопросов. Хо уверял себя, что в его новом приятеле нет ничего особенного, пока однажды, оставшись у него на ночь, не понял, что готов остаться с ним навсегда, несмотря ни на что.       Хосок изрядно тогда потрепал родителям нервы: они уже успели вообразить себе, что их сын потерялся, что его похитили или убили. Стоило Хо лишь заикнуться о некоем Юнги, как они принялись доводить ситуацию до абсурда: белое делали чёрным, красное — синим; создали себе образ бесчеловечного монстра, ничуть не заботящегося о чувствах других. В Хосоке взыграло чувство вопиющей несправедливости, но в то же время появился и страх стать непринятым, изгоем в собственной семье. В тот же вечер он сбежал по собственной воле, чтобы не видеть разочарования в лицах родителей, когда они узнают всю правду. Он проплакал всю ночь у Юнги на плече, но наутро отлегло.       — Хоба, ты уже битый час повесить эту бабочку не можешь, — голос Юнги вернул Хосока в чувства.       — Да так, задумался немного.       С тех пор Хосок ничуть не жалел о своём поступке, хотя иногда ностальгировал по их маленькой, но чистой квартирке, по мастерской, где работал папа, иногда — совсем чуточку — даже по братьям.       — Мило? — Хо оглянулся на парня. Юнги на секунду оторвался от раскладывания еды по тарелкам.       — Как всегда волшебно, Хоба, — отозвался он.       Хосок спустился, придвинул стул обратно к столу и уселся, наблюдая, как аккуратно Мин расставляет тарелки.       — Ты успел заглянуть в магазин? — спросил Хосок, глядя на свежие фрукты, сложенные в миске.       — Как видишь, не только заглянуть.       Юнги не стеснялся хвататься за Хосока, обнимать его, зарываться в ямку у ключиц или в волосы, но всегда так забавно терялся, стоило Хо всего лишь взять его за руку, что уж говорить об объятиях или внезапных приступах большой любви, которые у Хосока характеризовались внезапными беспорядочными поцелуями по всему лицу. Так что получив свой целомудренный поцелуй в губы, Юнги оробел и ломающимся голосом пригласил к столу. И какой из него монстр?       Общий знакомый («общий» — с большой натяжкой, да и «знакомый» тоже), Сокджин (о нём позже), наверняка считал Юнги именно таковым. К большому сожалению Хосока, иногда им с Джином приходилось оставаться наедине, и тогда Ким осыпал его каверзными вопросиками. Однажды спросил: «Какого тебе жить с убийцей?» — будто бы этим вопросом должен был повергнуть Хо в шок. Но Чон уже тогда давно принял «особенность» профессии Юнги. Почему? Наверное, потому что любил и до сих пор любит… В тот момент Хосок ответил своему неприятному собеседнику: «Спроси у жены адвоката, какого ей жить с человеком, что оправдывает убийцу. Спроси у жены работника скотобойни, какого ей жить с человеком, что умерщвляет животных. Спроси наконец у жены полицейского, какого ей жить, зная, что сегодня мужа могут отправить в налёт на наркобарона или вооружённое ограбление, где с большой вероятностью ему придётся стрелять в людей. Думаю, все дадут тебе один ответ, и с ним я буду согласен».       Потому что, переживая любое дерьмо на работе, Юнги никогда не срывался на Хосоке. С ним он вёл себя так же, как и любой другой человек, в обществе он был в точности таким же, как и все вокруг. Сказать больше, он скрывал от Хосока неприглядную часть своей жизни: прятал оружие, рабочую одежду стирал отдельно и клал подальше от глаз любимого, никогда не заикался о людях, с которыми работает на этот раз, о «заказах», да даже при обсуждении нового дела выставлял парня за дверь! Он делал всё, чтобы максимально отгородить Хо от жестоких подробностей.       Свои способности он проявлял крайне редко: например, когда стрелял по банкам у них во дворе (выбивал, к слову, все) или в мелких бытовых ситуациях. При неприметном телосложении он обладал недюжинной силой и крепкой хваткой — его запросто можно было привлечь к ремонту, попросив перетащить что-нибудь тяжелое или удержать концы троса, пока Хосок постарается их соединить.       Только один раз Юнги не смог себя контролировать. Однажды в постели он слишком сильно сжал запястья своего парня, так что на них остались синяки. Хосок этого даже не заметил (не до боли в тот момент было) и не понял бы никогда, если бы Юнги, увидев, не начал судорожно извиняться и причитать: «Больно? Больно?» Хо на его нелепые беспокойства только смеялся и ласково прижимал к себе.       Но несмотря на их близость, что лежит у Юнги на душе оставалось для Хосока загадкой. Конечно, они часто разговаривали, но Юнги всегда охотнее слушал, чем рассказывал, потому что, по его же словам, в его жизни нет ничего интересного, кроме мгновений, проведённых рядом с Хосоком. С неохотой он рассказывал о детстве. Отца почти не упоминал, разве что иногда рассказывал, как тот вкладывал сыну в руки ружьё. Оно и понятно, Юнги застал его совсем незадолго до заключения и скорой смерти от какого-то заболевания. О матери говорил, как о дико красивой и обольстительной женщине, однако недалёкой. Любые истории с ней, которые Юнги удавалось припомнить, обязательно заканчивались громким скандалом с дракой или натуральным избиением (когда главу семейства посадили, она чуть не забила сына до смерти) на почве ревности или просто плохого расположения духа. Зная всё это, Хосок не был удивлён замкнутости парня, но всегда старался окружить его теплом и заботой, чтобы дома он чувствовал себя в безопасности.       Когда Хо впервые очутился в «домике» Юнги, то ужаснулся. Повсюду царили разруха, хаос и мрак. Помещение больше напоминала наркоманский притон: длинная прямоугольная комната с замызганными стенами, заставленные грязными тарелками и упаковками из-под еды быстрого приготовления тумбы, перекошенный холодильник, стул, заваленный вещами. Вместо кровати — голый матрас, прикрытый ветошью. Юнги жил в сущем аду, даже не подозревая этого. Хосок не стал долго сокрушаться, а сразу принялся действовать. Поначалу он всего лишь раскладывал вещи и перемывал посуду, но когда окончательно обосновался в контейнере, то основательно принялся за создание уюта и чистоты. Из преисподней он создал величественный Олимп.       — Чем сегодня займёмся? — заинтересованно спросил Хосок. Юнги не успел даже плечами пожать, как вдруг зазвонил телефон.       — Секунду. — Явно разочарованный прерванным разговором, Юнги скрылся в гостиной и вернулся уже совсем другим.       — Кто это? — спросил Хосок, хотя прекрасно понимал кто.       — Сокджин.       Как упоминалось ранее, Хосок Сокджина не очень-то жаловал. Ревность тут не играла ни малейшей роли, просто при одном его виде у Хо руки неприятно холодели. Со стороны он был прекрасен во всех отношениях: богат, харизматичен, ещё и красив, как Бог. Хосок боялся, но не самого Сокджина, не его лица и манеры разговора, нет… Ему казалось, будто он с собой приносит им лишь горести. После его визитов Юнги всегда впадал в состояние оцепенения: он подолгу молчал, пустой взгляд устремив в стену, что-то обдумывал, перебирал в голове, а если Хосок окликал его — то смотрел на него так жутко, что кровь стыла в жилах.       Вот и сейчас снова этот отрешённый взгляд. Юнги отложил телефон в сторону и коротко сказал:       — Он приедет через пару минут. Есть работёнка.       — Погоди, ты же говорил, что останешься сегодня.       — Видимо, в следующий раз.       Хосок вспомнил о своём предчувствии, но ничего не сказал. Джин объявился спустя минут пятнадцать на своей дорогущей машине. Опираясь на трость с наконечником в виде выскочившего из воды дельфина, он походкой истинного аристократа добрался до их с Юнги скромной обители и вежливо постучал. Хосок незамедлительно открыл дверь, натянув на лицо улыбку эдакого простачка.       — Добрый день, — почти ликующе поприветствовал Сокджин. — Рад видеть тебя, Хосок.       — А я-то как рад, — вежливо ответил Хо, но его уже никто не слушал. Джин бесцеремонно ворвался в кухню и плюхнулся на место Хосока.       — Позволите? — спросил он, глядя на ярко-алое яблоко. Юнги только кивнул и сразу обернулся к Хосоку.       — Хоба, не мог бы ты оставить нас наедине?       Хо поджал губы и покорно кивнул. Он не привык протестовать, когда Юнги просил о чём-то. Он вышел на крыльцо, глубоко вздыхая. На свалке обыденно пахло машинным маслом и жжёной резиной — специфический коктейль, не каждому понравится, но Хосоку он навевал мысли о прошлом. По небу кружили чайки, что-то задиристо крича. Не ясно, что забыли эти птицы на свалке автомобилей, разве что их привлекала мусорка у дома.       Вдруг одна из чаек действительно спустилась на их мусорный бак. Хосок аж оторопел от такой наглости. Птиц он этих терпеть не мог — жирные, вонючие переносчики заразы, жрущие что попало. Им что рыбка из океана, что тухлые объедки — всё одно, деликатес.       — Пошла отсюда! — прикрикнул Хо, топнув ногой. Чайка всплеснула крыльями и тут же упорхнула.       Чувства Хосока обострились. Он раз за разом вспоминал вчерашний вечер, беспокойство угнетало его, душило. Он уже и не пытался успокаивать себя и слепо верил предчувствию. Хо был в полной уверенности, что если сейчас Юнги уйдёт, то точно случится что-то ужасное. Иначе и быть не могло.       Очень хотелось подслушать, о чём они говорят, но Хосок не решался. Стоя на улице он успел разгрызть губу в кровь.       Вдруг дверь распахнулась, и из контейнера вышел довольный Сокджин. Он кивнул Хосоку в знак прощания, и сказал:       — Юнги просил передать тебе, чтобы ты не заходил, пока он собирается.       Но видимо просьба друга не беспокоила его, потому что он и не пошевелился, чтобы остановить Хосока, когда тот метнулся в дом.       — Ты же обещал! — с этими словами Хо залетел в гостиную, хлопая дверью. Юнги стоял с оружием в руках и был крайне ошеломлён внезапным порывом парня.       — Хоба, не лезь в эти дела, — с колючим холодом в голосе промолвил Юнги.       — Ты обещал, что останешься сегодня! Откажись! — не унимался Хосок. Любой ценой нужно было удержать Юнги дома.       — Хоба, — предупреждающе повторил он, заправляя оружие за пояс.       — Пожалуйста, хотя бы сегодня останься и посиди со мной. Мне одному здесь ужасно одиноко, — Хосок сменил тактику и попытался надавить на жалость. — Ничего ведь не случится, если ты откажешься.       Юнги как-то напряжённо выдохнул.       — Не беспокойся, это ненадолго. Я вернусь — ты и глазом моргнуть не успеешь.       — Вчера ты сказал то же самое, а вернулся под утро! — возразил Хосок.       — Хоба, мне хорошо заплатят. Я обязательно куплю тебе что-нибудь.       — Перестань говорить со мной, как с ребёнком! — Голос начал чудовищно дрожать. — Я обойдусь без бабочек и фруктов по утрам, но без тебя — нет. Побудь со мной, пожалуйста, не уходи никуда.       — Я уже всё сказал.       — Нет, ты не понимаешь! — Хосок перегородил собой путь. — Случится что-то ужасное — я это чувствую! Звучит как глупое оправдание, но я тебя умоляю, доверься мне!       Юнги подошёл к Хо вплотную, будто желая что-то сказать. Однако он лишь коротко чмокнул парня в скулу и с силой отдёрнул руку, протискиваясь к выходу. Хосок был абсолютно бессилен.              Первые минуты Хо лишь бесцельно носился по дому, не находя себе места: сотню раз поправлял вещи или перекладывал их с одного места на другое. Иногда он оборачивался на часы, затаив дыхание, но время тянулось чудовищно медленно. Он называл себя бесхребетным, обвинял, что должен был любой ценой удержать любимого: повиснуть на шее, не выпускать до последнего, в крайнем случае — закатить истерику, но сделанного не воротишь.       Осознав это, Хосок задумался. Он знал, что Юнги ненавидит, когда Хо суёт свой нос в его работу, но если он взглянет на дело всего одним глазком — ничего ведь не случится, верно? Он ведь даже не узнает…       Хосок не поддался искушению. Он заперся в ванной и несколько минут просто стоял под душем, чтобы хоть немного привести себя в чувства. Действительно помогло: после душа парень вернулся к типичному для него образу жизни. Как-никак весь быт зачастую лежал на нём, кроме тех случаев, когда Юнги подолгу бывал дома, а были они редки…       Хо был аккуратен во всём, иногда даже чопорен. Из чувства своего перфекционизма он не мог, например, поесть за столом, на котором лежали крошки. Ощущал себя неуютно, когда приходилось носить одну и ту же футболку несколько дней, даже если та не успевала насквозь пропахнуть потом, потому что чувствовал, как всё тело чешется. Но больше всего не выносил посеревшее от грязных ног постельное бельё.       Так Хо проторчал весь день, стирая, убирая и готовя что-то.              Стрелка часов перевалила за полночь. Хосок не мог унять своё беспокойство: он бросил все дела, не мог есть, спать… Парень лишь носился по комнате, нарезая круги, как зверь в цирковой клетке. На грани безумия, ему начинало казаться, что в прошлый раз он поставил всё как-то неправильно, да и бабочки висели не в том порядке. Забравшись на стул он развесил их в строго алфавитном порядке, следя, чтобы угол одной рамки находился на расстоянии минимум полтора сантиметра от угла другой. Затем он несколько раз менял стулья за столом местами, поправлял сам стол, чтобы его ножки были ровно в одну линию со стыком плит ламината. Вернувшись в гостиную, он несколько раз перестелил постель, взбил подушки, протёр пыль.       Осознав всю глупость своих действий, Хосок опомнился и рассмеялся, потирая переносицу.       — Нужно прилечь, — сказал он себе и откинулся назад. Стоило затылку коснуться подушки, как напряжение пропало. Хо собирался пролежать так совсем недолго, но веки вдруг загадочно потяжелели. Парень что есть силы боролся со сном, но не мог подняться.       Вдруг в дверь постучали (вернее сказать, несколько раз с силой ударили, потому что грохот поднялся такой, что сна как и не бывало). Хосок подскочил и осторожно подкрался к входу, босыми ногами наступая на коврик. Бить в дверь — не похоже на его Юнги.       — Кто там? — спросил Хо с недоверием.       — Я… — нечеловеческим голосом просипел Юнги. Хосок понял, что его кошмар стал явью. Он поспешил открыть дверь, но, увидев любимого, остолбенел от ужаса.       Лицо белое, как мел, губа разбита, на скуле — ссадина. Но самое страшное то, что Юнги был серьёзно ранен. Вся левая часть белоснежной футболки была пропитана бардовыми пятнами, рука безвольно висела. Парень еле стоял на ногах и ориентировался в пространстве.       — Боже! — только и успел воскликнуть Хосок, прежде чем Юнги упал на него. Чон кое-как устоял на ногах, подхватив Юнги под мышки, чтобы тот не шарахнулся на пол. Спрашивать, что случилось, сейчас было бы бессмысленно.       Хосок уложил Юнги на кровать и попытался собраться с мыслями. Рукой он утёр лицо, но как только почувствовал тёплую сырость на губах — тут же осознал, что делает. Юнги немного опомнился и издал протяжный болезненный стон. Хосок упал рядом с ним на колени, шепча:       — Юнги, потерпи, я сейчас вызову врача.       — Нет, нельзя врача, — возразил Юнги. — Нельзя обращаться к врачу, у них точно возникнут вопросы, — прошипел он сквозь зубы.       — Юнги, пожалуйста, давай вызовем врача. Нужно вызвать врача, и он тебе поможет. Он поможет, слышишь?       — Нет, — Юнги схватил Хо за запястье и удержал рядом с собой.       — Что тогда нам делать?       Юнги посмотрел так пронзительно, что Хосок сразу понял, что от него хотят. От испуга он отпрянул, как от огня.       — Нет, у меня не получится… А если я только наврежу тебе? Я же не врач, Юнги. Давай вызовем знающих людей.       — Нельзя, нельзя, — качал головой он. Мин уже почти не соображал, готовясь отключиться от боли.       — Нет, Юнги, не закрывай глаза, — спохватился Хо, сжимая чужое лицо меж своих ладоней. — Не отключайся, только не отключайся.       — Я не могу, я очень устал, — голос Юнги стремительно угасал, как и блеск его глаз. Хосоку показалось, что он умирает.       — Нет, Юнги, ты всё можешь, ты всё можешь. Ты устал совсем немного, но пока рано отдыхать — ты ещё можешь не отключаться. Ради меня, пожалуйста, не закрывай глаза.       — Я очень сильно устал, мне очень и очень больно, — причитал он почти слезно.       — Потерпи чуть-чуть, совсем чуточку, хорошо? Всего один звонок, ладно?       — Я не смогу так долго ждать, — еле-еле просипел он на ухо.       — Ты сможешь.       — Хоба, пожалуйста, сделай что-нибудь, — слезно попросил он, впадая в бред.       Хосок осознавал, что может пожалеть о своем решении, но согласился.       — Ты знаешь, как это сделать? — сглотнув ком в горле, поинтересовался он у Юнги.       — Я помню что-то. Что-то я точно помню…       — Не спи! — одернул его Хосок. — Пожалуйста, только не засыпай.       С этими словами он поставил перед Юнги чайник и аптечку. Руки чудовищно дрожали, но Хосок крепился. Теперь его черед защищать и спасать Юнги, он — его единственная надежда и опора. Ему нельзя сдаваться, потому что за ним сдастся и его Юнги.       Натянув перчатки на потные ладони, парень снова впал в ступор: в аптечке не нашлось ни одного обезболивающего.       — Ю-Юнги, будет больно. Очень больно.       Парень нервно сглотнул и слабым голосом попросил:       — Дай чего-нибудь крепкого.       Хосок притащил первое, что нашел — виски. От отсутствия сил Юнги не мог удержать в руках бутылку, так что Хосок подставил горлышко к его губам и наклонил. Нескольким глотками парень осушил полбутылки и отвернулся. Подействует это или нет — неясно, но Юнги стало хоть чуть-чуть легче.       Хосок внимательно посмотрел Юнги в глаза, и тот сказал:       — Можешь сесть на меня, чтобы я не смог отбиваться. Зажми руки между коленей.       Хо так и поступил. Он разрезал на Юнги футболку в тех местах, где она мешала делу и убрал ненужные лоскуты ткани. Теперь огромная чёрная дыра, испускающая алые реки крови, предстала перед ним во всей своей красе. Хосок покраснел, затем побледнел, пока кожа не приняла зеленоватый оттенок, но снова взял себя в руки. Он вспомнил всё, что когда-либо слышал о дезинфекции. Первым делом он тщательно промыл рану кипячёной водой. Кровь мешалась с ней, стекала багровыми ручейками и оставалась розовато-бурыми пятнами на одежде и простынях. Юнги пикнул, но больше никак не отозвался.       Тогда Хо взял спринцовку, чтобы отсосать кровь. Не сказать, что получалось аккуратно, потому что оттягивать края раны так, чтобы было не больно — невозможно. Юнги непроизвольно подмахивал бедрами или просто подскакивал на месте, тихонько скуля, когда рваную плоть зажимали между губками пинцета и дёргали в разные стороны. Естественно, Хосоку было неудобно, и всякий раз, когда Юнги не мог перетерпеть, он принимался его успокаивать (увы, только словами):       — Потерпи совсем немного, я скоро закончу.       Юнги через силу кивал, но Хосок видел, что ему страшно. Ему самому было боязно не меньше: вся кровать в крови, вся одежда, перчатки уже в неприятных разводах, всё тело колотит, на лбу собираются капли пота. Но Хосок, видя страдания любимого, сдерживался и заставлял себя продолжать.       Наконец кровь перестала хлестать так яростно. Хосок снова промыл рану — чёрная дыра стала больше похожей на канал со рваными краями, из которого торчали драные лоскуты мяса с белыми и синеватыми прожилками. Наблюдая сию картину, Хосок чуть не шарахнулся в обморок, но быстро одумался.       В несколько раз сложенный бинт он промочил спиртом и аккуратно обработал края раны. Дыхание Юнги прерывалось: больной то и дело издавал короткий писк, больше похожий на всхлип. Хосок говорил первое, что приходило ему в голову:       — Однажды мой брат упал коленом на камень. Он ему вошел под кожу примерно на сантиметр. Другой брат попытался помочь ему, но сделал только больнее: прижал к самой ране вату, пропитанную спиртом. Наш «травмированный» верещал так, что я забился под стол, думая, что он умирает…       Юнги немного отвлёкся на его рассказ и перестал дергаться. Хосок улыбнулся, больше чтобы успокоить себя, и на автомате выдал:       — Молодец, ты молодец, Юнги… Что дальше?       — П-протолкни палец внутрь и постарайся нащупать что-нибудь твёрдое.       — Палец? Ты с ума сошел?       — Давай, я перетерплю! — сорвался Юнги. — Сожми мне руки крепче.       — Нет, я не смогу в тебе ковыряться! Тем более –наживую. Ты хоть представляешь, насколько будет больно?       — Дай выпить.       — Юнги, послушай…       — Дай мне выпить! — крикнул он. С горечью Хо дал парню отхлебнуть ещё виски. — А теперь сожми мне руки и продолжай.       — Я не…       — Ты можешь, Хоба. Продолжай. Хотя бы ради меня.       Хосоку слабо верилось в его слова, но, собрав всю свою решимость в кулак, парень поджал губы и сдавленно кивнул, оповещая о своей готовности. Юнги под ним максимально расслабился, Хосок наоборот — стиснул его крепче. Он действовал постепенно: сначала погрузил палец на половину фаланги. Юнги сморщился от боли. Красная пульсирующая плоть обхватила палец горячим кольцом. Хо кое-как подавил рвотный позыв и продвинул его глубже — на фалангу. Юнги дёрнул бёдрами вверх и рефлекторно попытался сжаться, но Хосок навалился на него всем весом, проталкивая палец с отвратительным чавкающим звуком на полторы фаланги. Ощущение было такое, будто Хо трогал тёплое гнилое мясо. Юнги взвыл.       — Молодец, ты молодец, — дрожащим голосом заверял Хо, изнутри прощупывая пальцем в поисках пули.       На лбу Юнги проступила испарина. Он откровенно вопил, метался из стороны в сторону и почти рыдал. Всё его тело содрогалось от боли, а сердце бешено колотилось. Ободрения Хо уже не спасали: боль была невыносимой, и хотелось, чтобы эти адские мгновения наконец закончились.       Хосоку было не легче: он всё никак не мог нащупать злосчастную пулю, а значит обрекал Юнги на длительные страдания. Пот лил с него градом, застилая глаза, но парень лихо утирал их рукавом. Вдруг Юнги снова дернулся — нашел!       — Я нашёл, Юнги, я всё нашёл, — успокаивал его Хосок. — Скоро всё закончится. Что дальше?       Но Юнги не ответил. Он уже был не в состоянии говорить. Любая попытка вымолвить хоть слово заканчивалась сдавленным полувскриком-полустоном. Хосок понял, что теперь придётся положиться только на себя.       Он точно не сможет выковырять пулю пальцем, значит придётся использовать пинцет. А как с ним? Для того, чтобы увидеть пулю нужно снова раздвигать края раны, но у Хосока второго пинцета нет. Как иначе? Наощупь?       В голову пришла чудовищная мысль, от которой Хосок отказывался до последнего. Он очень устал — уже не чувствовал, как дышит, но обязан был закончить дело. Предварительно вжав Юнги в матрас, Хосок предупредил хриплым низким голосом:       — Будет больно.       Он протолкнул второй палец. Юнги, не стесняясь, вопил проклятья на весь род человеческий, а в частности на Хосока, орал матом, вгрызался в наволочку подушки. Он извивался под Хосоком, ворочался, пинал его в спину, напрягал руки, но всё не мог вырваться.       — Остановись! К чёрту, хватит! Оставь её! — сквозь слёзы просил Мин.       — Юнги, осталось совсем немного, я почти закончил. — Хо старался не терять самообладания. Из раны снова потекла кровь, а значит нужно было применить «грушу». Парень быстро поднёс её к ране и высосал кровь. — Нельзя всё бросать на половине, слышишь?       — Мне больно! Это слишком больно, Хоба-а…       Хосок проигнорировал его слова и развёл пальцы настолько, насколько это было возможно. Юнги взвыл и запрокинул голову на подушку. Он бился, кричал и метался, но всё без толку. Хо методично и сосредоточенно ввёл в рану пинцет. Максимально отстранившись от тряски и воплей над головой, Хосок старательно пытался подцепить железяку губками. Несколько попыток провалилось, и бранши с металлическим лязгом просто схлопывались, но с четвёртой попытки у него получилось. Удивительно легко он достал из раны мелкий деформированный металлический цилиндр и был шокирован, сколько такая крохотная вещь может принести боли. Он сразу отложил пулю на стол. Помимо неё внутри остались волокна ткани. Стараясь не перепутать их ни с чем, Хо выгреб нитки.       — Всё, всё хорошо, — заверил Хосок, стаскивая перчатки, и тут же натягивая новые. Юнги ещё немного потряхивало, он еле оставался в сознании, Хо умолял его потерпеть ещё немного.       Дело осталось за малым. Хосок снова промыл рану, обработал края и наложил стерильную повязку.       Первые пару секунд он не мог поверить, что всё закончилось. Две пары перчаток и инструменты были измазаны в крови. Совсем новое постельное бельё покрылось багровыми пятнами. Лицо Хо стянуло от спёкшейся на нём крови. Юнги лежал почти неподвижно, прерывисто дыша и всхлипывая. Его взгляд становился всё более невидящим и туманным.       Не в силах больше сдерживаться, Хосок уронил голову ему на грудь и расплакался, что есть силы сжимая в руках то, что осталось от его футболки. Юнги глубоко вдохнул и положил руку на дрожащие плечи. Превозмогая боль и сон, он приподнял голову и принялся утешать любимого:       — Ты со всем справился, Хоба, — еле слышно шептал он. — Я здесь. Слышишь, я всё ещё здесь. Не плачь, Хоба, прошу тебя, только не плачь…       Вдруг парень отстранился и слез с него. Юнги попытался удержать, но был слишком обессилен.       — Я не ухожу. Я ни на шаг от тебя не отойду больше, — сквозь слёзы проговорил Хосок и сел у изголовья кровати, укладывая голову Юнги себе на колено. — Ни на шаг.       Пара солёных капель упало Юнги на щёку, но тот лишь слегка поморщился. Немощной рукой он потянулся к Хосоку, и тот тут же сплёл их пальцы в замок, другой рукой ероша высветленные волосы. Юнги был крайне беспомощен, и всё, о чём молился Хо всю ночь — чтобы наутро ему стало лучше. Он просидел над ним, не смыкая глаз, раскачиваясь из стороны в сторону и напевая какие-то песни из детства, которые папа когда-то пел ему под гитару.              Наутро Юнги стало немного лучше. Он уже мог говорить, не задыхаясь, однако подняться даже на локтях — нет. Стоило парню хоть немного пошевелиться, как он сразу с шипением падал навзничь и корчился от боли. Хосок сидел над ним, успокаивая — ладонью оглаживая место вокруг перевязки. К тому времени он успел немного прийти в себя, но не мог себе позволить отойти от любимого хоть на шаг.       Удостоверившись, что Юнги уснул, парень аккуратно уложил его голову на подушку, снял окровавленную одежду, вытянул из-под него запятнанные простыни и снова замер над любимым, как призрак. Не передать словами, как Хосок беспокоился: он даже перенёс часы в другую комнату, чтобы слышать дыхание Юнги. Его грудь тяжело вздымалась и опускалась. Глаза почернели и впали; ресницы во сне подрагивали. Кожа стала бледнее обычного. Глядя на парня в таком состоянии, Хосок был готов вот-вот расплакаться.       Однако любовь была сильнее отчаяния. Хо не сидел без дела, сокрушаясь над состоянием Юнги — он действовал. Когда больному становилось холодно, он укрывал его пледом. Когда рана начинала кровоточить — откачивал её и делал новую перевязку. Если Юнги удавалось ненадолго отойти ото сна, то парень разговаривал с ним, будто бы ничего не случилось, потому что Хосок знал, как быстро может сгореть человек, увидев, сколько хлопот приносит близким. Он даже отпаивал Юнги бульоном, желая, чтобы тот поскорее набрался сил и выздоровел.       К вечеру на горизонте засияла слабая надежда, что Юнги пойдёт на поправку.       — Хоба, ну сколько можно? — вопрошал Юнги, привалившись спиной к Хосоковой груди. — Я скоро кудахтать сам начну.       — Ещё ложку, — настаивал Хосок.       — Не хочу. И вообще не вижу необходимости меня кормить — у меня только левая повреждена.       С протяжным вздохом Хо отставил плошку и спросил:       — Шевелить рукой можешь?       — Могу. Пальцами так отлично, но плечом — никак. Чёрт, то есть… Я знаю, что могу ей двигать, просто очень больно.       Хо обвил руками талию Юнги и стиснул в объятиях. Он знал, что заговаривать о работе дома — табу, но не мог сдержаться.       — Зачем же ты тогда так, а?       Юнги потупил взгляд в пол и ничего не ответил. Сказал только:       — Я устал. Давай спать.       — Я не успел перестелить простыни…       — Плевать. Можешь хоть на полу меня уложить.       Хосок не стал сопротивляться: аккуратно уложил Юнги, а сам примостил голову на его здоровом плече.       Но ночью он внезапно проснулся. Над ухом что-то неразборчиво бормотал Юнги, из раза в раз повторяя одну и ту же фразу. Кажется, он кого-то звал.       Разлепляя сонные веки, Хо поднялся на локтях, чтобы заглянуть Юнги в лицо: может просто кошмар снится? Но даже если и так, то это было меньшее из всех зол. Лицо и шея Юнги блестели от пота, щеки пылали, дыхание стало рваным и горячечным. Хосок сразу попытался разбудить Юнги, тот открыл глаза, но не очнулся. Взгляд оставался мутным, стеклянным.       Тогда Хо приложил руку ко лбу — жар. В панике он вскочил на ноги и стал рыться в аптечке: одни противовирусные, да жаропонижающие… Но помогут ли они? Всё-таки у Юнги не простуда и не грипп. На всякий случай Хосок решил попытать удачу: набрал в шприц микстуры и приложил его к дрожащим губам больного. Влить лекарство получилось, но кажется Юнги подавился. Парень громко закашлялся. Хо опять сделал первое, что пришло в голову: приподнял его и похлопал по спине. Кашель прошёл, в глазах Юнги даже появился живой отблеск, но не надолго.       Парень икнул, качнулся, и с мерзким хлюпом изрыгнул поток токсично-жёлтой рвоты на покрывало. Теперь Хосок точно не знал, что ему делать. Он скинул одеяло на пол и стал думать.       Положить Юнги на живот теперь не получится — рана не позволяет. Лёжа на спине он может захлебнуться, если снова накатит. Ставить ведро ему под нос тоже бесполезно, потому что сейчас он ни черта не соображает. Но делать что-то с новой бедой надо было, поэтому Хо выбрал последний вариант, и сел рядом с парнем, чтобы если что направить его.       Так они просидели около пятнадцати минут, Юнги ещё немного мутило, но он перетерпел. Хосок приложил руку к его лбу — температура немного спала, но не пропала бесследно. Хо принёс больному воды. В первый раз пришлось стукнуть ему по затылку, чтобы тот не проглотил грязную воду. На секунду Юнги опомнился и прополоскал рот. Затем допил до дна и отвалился назад, но Хосок поймал его, обхватив рукой взмокшую скользкую спину. Он утёр рот салфеткой от остатков пены и следов рвотной массы и бережно опустил парня на подушку. Спать той ночью ему было не суждено.       Спустя какое-то время Юнги снова начал бредить. Дыхание стало ещё неспокойней, руки дрожали, бинты насквозь пропитались потом. Он звал кого-то ещё громче, уже вполголоса, но ни одного слова Хо не разобрал. Он сразу помчался в ванную, пропитал полотенце холодной водой и положил Юнги на лоб. Конечно это что мёртвому припарка, но Хосок тогда даже не мог понимать этого.       Он снова сунулся в аптечку, будто там могло появиться что-то ещё. Вскоре на полу были разбросаны блистеры со спазмальгетиками, леденцами от горла, витаминами, мазями и порошками от ожогов и мелких ссадин, тюбик вазелина, баллон для лечения горла при простуде, капли в нос, перекись, йод и зелёнка, куча таблеток от проблем с пищеварением, но ничего, что могло бы помочь.       Вдруг Юнги что-то фыркнул себе под нос и стих. Хосока это насторожило, он поднял обеспокоенный взгляд – видимо, парень задремал. Отчасти успокоившись, обессиленный столь внезапной переменой обрушившихся событий, Хо не стал прибираться, а сразу упал на кровать рядом с Юнги. Теперь его дыхание стало размеренным и еле слышным, Хосок даже положил ладонь парню на грудь, чтобы хотя бы чувствовать, вздымается ли она вообще. Однако ничего, кроме бешено колотящегося сердца, Хо ощутить не мог. Кожа Юнги была горячей, почти обжигающей.       Несколько раз Хосок невольно проваливался в сон, но снова и снова сам же выдёргивал себя из него: ему мерещилось, что Юнги переставал дышать. В конце концов он подскочил на кровати и склонился над больным, лишь бы снова не уснуть. Но даже это не помогало — голова падала на грудь, и Хо снова приходилось одёргивать себя. Срочно нужно было взбодриться.       Хосок, с тяжёлым сердцем, ненадолго отлучился от парня; поставил турку для кофе, заново промочил полотенце и уложил его Юнги на лоб. Капли пота вперемешку с прохладной водой стекали по вискам, будто слёзы. Хосок лишь вздохнул.       «Ничего же не случится, если я ненадолго присяду на стул?» — подумал он про себя и уселся, сложив руки на груди. Сам того не заметив, он задремал.       Вдруг его разбудил громкий вскрик. Парень сразу распахнул глаза и огляделся: кофе выкипел, покрыв всё вокруг застывшей тёмно-коричневой пеной, но несмотря на это газ ещё горел — турка раскалилась докрасна. Комнату наполнил ужасный жжёный запах. Хосок, ни секунды не думая, подскочил к плите и тут же выключил конфорку.       Но испачканная плита, пол и небольшой участок стены — проблема пустяковая, в сравнении со всем остальным. Хосок же проснулся от вскрика, а не от шипения.       Юнги метался в бреду: трясся, мотал головой и что-то бессвязно бормотал. Промоченное полотенце уже валялось поодаль от него; руки парня дрожали с каждым неровным ударом сердца. На бинтах, коими Хо не так давно перевязывал Юнги руку, проступило розовое пятно, желтоватое по ореолу.       Хосок сглотнул.       — Х-х… Х-Хоб… Хоба-а, — судорожно звал Юнги, не открывая глаз. Он хмурился, беззвучно смыкал губы, будто пытаясь попросить о чём-то. Хо пулей оказался подле больного.       — Я здесь, Юнги, я здесь, — успокаивал он. — Что случилось?       Услышав знакомый голос, Юнги немного успокоился и притих, словно задумавшись о чём-то. Он сказал куда-то в сторону еле слышно:       — Больно…       — Где? Рука?       Юнги ничего не ответил, только прокряхтел что-то. Хосок что есть силы отгонял эти мысли, но похоже судьба решила сыграть с ним злую шутку.       Парень попытался приложить руку Юнги ко лбу, но сразу отдёрнул ладонь, как от огня. У Юнги был не просто жар, а самая настоящая горячка! Сердце Хо упало в пятки.       Не очень соображая, что делает, Хосок уже дежурно вскрыл бутылёк спирта. Холодными ножницами, стараясь не обращать внимания на всасывающий вздох Юнги, он разрезал старые перевязки и отодрал их от раны. На некоторых покрасневших от крови волокнах остались чёрные мелкие остатки кожи или чего-то ещё. Края раны обрели воспалённый, почти лиловый цвет, дыра будто поднялась. Хосок еле сдержал рвотный позыв при виде этого жуткого зрелища.       Парень промочил марлю и попытался обработать края, но стоило ему лишь прикоснуться к одному из них, как прямо из дыры брызнул горячий гной. Юнги снова вскрикнул и, не в силах контролировать себя, дёрнулся так сильно, что Хо кубарем свалился с кровати, в дрожащих руках сжимая злосчастный кусок материи.       На несколько мгновений все звуки стихли, и Хосок осмотрелся по сторонам не замыленным спешкой и беспокойствами взглядом. Вот о чём говорила мама — нищета. Вокруг царил хаос: чудовищная вонь, грязь, повсюду запачканные тряпки и перевёрнутая вверх дном мебель… С нищетой приходит и голод, а с ним болезни и медленная, мучительная смерть. Мир Хосока погрузился во мрак отчаяния и безысходности. Всё тело отказывалось его слушаться — лишь пошатывалось из стороны в сторону, судорожно дрожа. В руках парень комкал марлю, иной раз впиваясь в ладонь ногтями так, что на коже оставались следы.       — Хоб-ба… — но и в этот раз голос Юнги привёл его в чувства. Хо дрогнул, одумался и отложил марлю. Он не может сидеть сложа руки и смотреть, как его возлюбленный угасает — это кощунственно! Пускай их заподозрят, пускай осудят, но он не позволит ему умереть.              Скорая приехала так быстро, что Хо успел только собрать документы. Привыкший к расцениванию бардака как катастрофы, он ожидал увидеть в глазах врачей осуждение или хотя бы изумление тому факту, что они проживают на автомобильной свалке. Однако карета скорой помощи подъехала вплотную к их домику, а медики действовали быстро и оперативно. Старший из них, резво перешагнув скомканное покрывало, сразу опустился рядом с больным и внимательно осмотрел. Юнги неосознанно сопротивлялся, но это ничуть не смутило врача. Коротко цыкнув, он крикнул своему товарищу: «Гук, тащи каталку!»       Втроём они осторожно переложили на неё Юнги и загрузили в машину. В пути врачи пытались поставить катетер, но Юнги так дёргался и сжимался, что все их старания остались безуспешны. Пришлось привлечь Хосока, который мог бы отвлечь Юнги, а вместе с тем незаметно держать руку. Больному поставили капельницу и вложили в рану дренаж.       — Честно говоря, я с таким случаем впервые сталкиваюсь, — подал голос старший из врачей. — Мы с моим напарником сделали самый минимум, который если не поможет, то точно не навредит.       — Капельница просто поможет восстановиться, а дренаж не даст гною скапливаться, — добавил Гук.       Хосок кивнул, теребя пальцем край папки с документами. До этого ему казалось, что врачи мгновенно разберутся в сложившейся ситуации, и волноваться будет не нужно, но все обстоятельства говорили об обратном.       Первым делом Юнги доставили в реанимацию. Хосок хорошо запомнил, как парня передали санитарам и повезли в неизвестном направлении, но как он, Хо, оказался за дверями операционной с планшетом в руках — он не понял. Ощущение было такое, будто он в перегруженном событиями сне: сейчас он дома, вдруг оказывается в карете скорой помощи, а потом внезапно телепортируется к операционной.       Отложив бумаги на стул, Чон медленно поднялся на ноги и заглянул в круглое окошко на двери. Внутри было темно, лампа освещала только врачей и операционный стол, на котором распластался Юнги. За широкой спиной мужчины в длинной зеленоватой рубахе и фартуке, Хосок не смог разглядеть лица Юнги, видел лишь только ноги — мертвенно бледные.       Хосок схватился за голову и снова упал на стул, зажмурившись. Над его Юнги хлопотали с десяток человек — хирург, медсёстры, ассистенты… Неужели всё настолько плохо? Так и знал, что нельзя было слушать этого остолопа, не надо было совать пальцы в ту чёртову дырень! Стоило вызвать врача в тот же вечер, а не строить из себя героя!       Хосок не хотел об этом думать, но в голову то и дело лезли страшные мысли о смерти. До этого Хо ни разу не сталкивался с ней лицом к лицу — не переживал, как он думал, «настоящую» утрату. Он частенько видел длинные драматичные смерти в кино, где герой, прерываясь на кашель и вздохи, говорит последние слова, а потом красиво уходит под драматичную музыку, но на деле даже перспектива прощания казалось чем-то неописуемо пугающим. Ведь всё из-за того же кино, когда герой внезапно воскресает, появляется иллюзия, будто смерть — всего лишь шутка: человек не может в одночасье исчезнуть. Кажется невозможным, что ты никогда больше не увидишь его лица, не услышишь голоса, не прикоснёшься…       А что если Юнги умрёт именно по ошибке Хосока? Он ведь так молод, да и в жизни ничего, кроме страдания не видел — лишь бесконечный круговорот насилия и взаимной ненависти. А какие последние часы ему подарил его драгоценный парень? Мало того, что он не уберёг, так ещё подверг таким зверским мучениям! Несколько часов в бреду, когда тело будто сгорает изнутри, пульсирующая боль в плече, судороги, рвота — сущий ад!       Беспомощно простонав, Хо спрятал голову между коленей и просидел так какое-то время. Хотелось не просто плакать, не рыдать, а именно выть — чтобы каждый услышал и мог ткнуть пальцем, чтобы мог швырнуть в его сторону камень и честным словом подтвердить его дурость и безответственность. Невыносимо болело сердце, будто злодейка-совесть самолично выдирала его из груди.       По щекам Хосока скатилась всего пара слезинок, как вдруг он почувствовал вибрацию в своём кармане. Парень неосознанно вытянул телефон, на дисплее мерцало «Сокджин». Это мобильный Юнги, поэтому он не должен отвечать на его звонки, но и не ответить он не может. Старательно пытаясь скрыть дрожь в голосе, Хосок ответил:       — Да?       — Хосок? — удивился Джин. — Безумно рад тебя слышать, приятель. Не мог бы ты позвать Юнги — клянусь всё строго по работе, любовных дел не обсуждаем!       Хосоку было не до шуток.       — Юнги не может сейчас говорить, он… Он спит в соседней комнате.       — Безусловно, здоровый сон это важно. — Сокджин на секунду замолк, но потом добавил низким голосом: — Но дело срочное, понимаешь?       — Дело может быть и срочное, но он болен!       — Ты же сказал, что он всего лишь спит. Разбуди его, я передам — и дело с концом.       Хосок был готов обматерить его всеми известными ему ругательствами, но сумел сохранить самообладание.       — Слушай, пару дней назад он вернулся домой — я был в ужасе! Ему… Его облили водой с ног до головы! Он слёг… с температурой под сорок, и я просто не знаю, как ему помочь! Ради всего святого, оставь его в покое хотя бы на пару дней. Как… — Хо начал задыхаться, пока говорил всё это. — Как только он поправится, то… Я не знаю, он будет делать, что ему только вздумается — мне плевать! Просто…       — Я понял тебя, — прервал его тираду Сокджин. — Просто госпожа Кушель жалуется на опоздание нашей работницы. Не мог бы Юнги проконтролировать, чтобы в следующий раз она была порасторопнее? Передай ему мои слова, как проснётся. Баюшки! — с этими словами Джин положил трубку.       Ещё с минуту Хо бездумно пялился на собственное отражение на чёрном экране телефона. Кушель? Опоздание? Это какой-то шифр или Хосок что-то неправильно понял? А может быть Джин дошёл до крайней степени шизофазии, и беспокоиться не о чем? Хосок усмехнулся.       Но улыбка быстро сползла с его лица. Достаточно ли убедительно он соврал? Будет ли Джин перепроверять его сведения? Чревата ли последствиями такая ложь? Что будет с ним, а главное — с Юнги? Хосок отложил телефон и снова схватился за голову. Оттянул волосы, закусил губу. Левая нога задрожала, подошва кроссовок почти беззвучно постукивала по стерильно-чистому кафельному полу. Минуты тянулись мучительно долго.       В животе заурчало. Хосок и забыл, что почти ничего не ел за последние сутки. Голод вкупе со стрессом доводил до рвотных позывов: Хосок икал, в горле появилось неприятное дерущее ощущение, во рту пересохло, оставался вяжущий горьковато-кислотный привкус. Больше чем есть, хотелось, наверное, только спать. Глаза жгло от сухости, отчего Хо постоянно потирал воспаленные веки костяшками. Голова словно свинцом налилась. На спину и плечи будто многотонный груз скинули — того и гляди, раздавит. Однако Хо не хотелось упасть лицом в подушку и отдохнуть, а совсем наоборот — больше всего на свете он желал сейчас проснуться; увидеть привычную комнатушку, почувствовать разливающееся в груди тепло от чужого дыхания, ощутить крепкие руки на талии, услышать хриплое, сонное «Доброе утро» и с облегчением осознать, что всего этого кошмара нет и никогда не было. Как жаль, что это лишь фантазия…       Задница затекла. Хо нервозно подскочил со стула, как если бы на нём лежала канцелярская кнопка, заправил большие пальцы в карманы джинсов и стал бродить туда-сюда. Шагами мерил расстояние от стены до стены, пересчитывал плитки кафеля (несколько раз случайно сбивался и начинал заново) и воровато оборачивался на каждый шорох. Всё вокруг было таким стерильно-белым, что трудно было соображать. Хосок чувствовал себя запертым в комнате с обитыми войлоком стенами. Оно и не удивительно — парень определённо сходил с ума.       Вдруг он остановился, как лань, услышавшая поблизости подозрительный шорох, потряс головой, прокашлялся. С виска по линии челюсти и до ключицы прокатилась крупная капля пота, больше похожая на слезу. В этом коридорчике было ужасно душно, аж дыханье спёрло.       Хосоку нужно было переключиться: он снова сел на стул и решил перечитать бумагу и по возможности заполнить, но буквы плыли перед глазами. Парень несколько раз водил взглядом по одной и той же строчке, пытаясь вникнуть, что же всё-таки надо писать в графе «Имя». Когда он наконец догадался, торжествовать было рано, теперь необходимо было перенести свою гениальную мысль на бумагу. Рука Хосока не слушалась — линии выходили кривыми и нетвёрдыми, как если бы он пытался подавить судорогу. Так и не написав ни слова, парень оставил эту затею и снова вскочил.       Он заглянул в операционную, но высокий и крупный мужчина загородил ему обзор. Только бледные ноги Юнги всё так же торчали из-под покрывала. По спине Хосока побежали мурашки: не хотелось бы ему однажды на большом пальце этих ног увидеть бирку с датой и временем смерти. Сглотнув ком в горле, парень отбросил эту мысль и снова схватился за планшет и ручку. Расчехлив документы из папки, которую Юнги называл не иначе как «На экстренный случай», Хосок открыл паспорт и был несказанно удивлён.       Со страницы на него глядел привычный ему Юнги, однако вместо «Мин Юнги» в графе «Фамилия» и «Имя» стояло «Ким Шуга», да и дата рождения была другая. Хосок, не веря своим глазам, несколько раз перелистнул книжонку: всё было правильно — формулировки, штампы, роспись… Хо даже цвет страниц сравнил. Очевидно, это была очень хорошая копия, которую в лёгкую мог достать Сокджин, но зачем она Юнги? За все годы, что они прожили вместе, Мин ни разу не волновался (или не показывал вид) о возможности его обвинить. Хо не мог ручаться, потому что жил по сути в социальной изоляции и мало что слышал из новостей или по местному телеканалу, но догадывался, что Юнги работает чисто, раз Джин так часто пользуется его «услугами».       — С другой стороны, — подумал Хосок вслух, — сейчас это — просто спасение.       Вполне вероятно, что на этот же паспорт найдётся лицензия на оружие (конечно, не на весь арсенал, но на какую-то его часть). Может быть Хосок слегка не в себе, но нейронные связи ещё не отмерли, так что он стал придумывать оправдания такому состоянию Юнги. До этого он даже хотел сказать, что в пылу ссоры воткнул в парня отвёртку, но в таком случае нужно придумать отговорку, почему он дождался настолько плачевного состояния своего приятеля, чтобы вызвать неотложку, и оправдание в духе «я испугался» легко и непринуждённо даст знать, что здесь не разобраться без полиции.       Думая над этим, Хосок постепенно заполнял бланк, бросая взгляд то на документы, то на бумагу.       Не то чтобы его новый план был безукоризнен, и в нём не присутствовали некоторые шероховатости, но теперь подозрение можно было перевести на другого человека. К тому же, по этому же плану Хосок для Юнги — никто, следовательно в глазах закона представлять его не может, и придётся ждать его пробуждения и спрашивать, будет ли он обращаться к блюстителям правопорядка (чего он, конечно, делать не будет).       Хо заполнил все графы, которые только мог, разве что слегка задумался над строкой «Контактный телефон», но всё же вписался. Кропотливая работа и умственная деятельность помогли Хосоку ненадолго отвлечься: руки перестали дрожать, стало не так душно, и даже появилась надежда на лучшее.       Как вдруг двери операционной распахнулись и целая орава санитаров повезли каталку в отделение экстренной терапии. Внезапно старшая сестра спросила у окружающих:       — Где медкарта?       — А не у вас? — смутился её напарник.       — У меня, — сдавленно пискнул Хо, и женщина сразу выдрала у него планшет.              — Спешу вас обрадовать, операция прошла успешно, — объявил молодой врач симпатичной наружности. Говорил он заученно, но с милейшей улыбкой, как отличник у доски, стремящийся блеснуть всеми своими знаниями. — Пока что он без сознания, и дыхание ещё слабое, поэтому какое-то время он пролежит с этой канюлей, вам не о чем беспокоиться.       Хосок кивнул, не отводя взгляд от больного. На вид ему лучше ничуть не стало. Парень отёк, веки набрякли, на бледном лице синяки под глазами стали почти лиловыми. По давней привычке Юнги во сне слегка приоткрыл рот. Левая рука распухла, что было особенно заметно. Юнги лежал почти неподвижно, разве что иногда лениво вздымалась грудь.       — В ходе операции мы убрали нагноение: если бы вы обратились через пару дней, то вполне вероятно, что произошло бы заражение крови…       Хосок снова лишь безмолвно кивнул.       — К тому же характер раны навёл хирурга на мысль, что здесь имеет место быть пулевое ранение, — последние слова врач произнёс неуверенно и тихо. Хосок тоже насторожился. — Но в таком случае пуля либо прошла бы навылет, либо осталась бы внутри, попутно раздробив кость.       — Вы нашли пулю? — спросил Хо даже слишком резко.       — В том-то и дело, что нет, — пояснил парень. — В основном пострадали мягкие ткани и мышцы, ни одна из костей практически не задета. Я работаю здесь недавно, но могу уверенно сказать, что доктор Ким ошибаться не может.       — Точно? Возможно он спутал его с осколком кости или чего-то такого…       Врач отрицательно покачал головой. Хосок выдохнул и понуро отвернулся.       — Будете обращаться в полицию? — дежурно сказал врач.       — По поводу? — ахнул Хо. На любую реплику он отвечал дёргано, а это могло его выдать. Он почувствовал, как погорячел его лоб и загорелись уши. — Я… Я не могу, я всего лишь друг.       — Да? Мне показалось, что вы братья, — эта реплика выбилась из его ровной и продуманной речи, будто бы считанной с листочка. Видимо, Хосок выглядел настолько беспомощно, что даже врач сжалился и отключил «рабочую» интонацию. — Я понимаю, что следующий вопрос вне моей компетенции, но вы случаем не знаете, где ваш приятель мог так схлопотать?       — Не… То есть, да… Ой, то есть нет… — Хосок на секунду растерялся. Закрыл лицо руками, выдохнул и перефразировал: — То есть, я могу только предполагать, но всех деталей не знаю. Знаете, мы близкие друзья, но в основном диалог веду только я, то есть… Это же монолог, получается, да? Ха-ха… В общем, не важно, да? Извините, слишком много «да?» — глупо звучит, правда? Ой…       У Хо было ощущение, будто он упал в раскалённые пески: лицо пылало, в волосах появилось щекотливое ощущение, парень часто моргал. Его точно разоблачат, если он продолжит в том же духе. Но от этих мыслей стало ещё хуже: сердце подкатывало к горлу, бешено колотясь.       — Не волнуйтесь, вы можете мне довериться, — вежливо приободрил его врач, подходя поближе. Краем глаза Хосок зацепил имя, написанное на бейдже — Пак Чимин.       — Я… У Ю… У Шуги, — Хосок вовремя поправил себя, — есть какой-то приятель, с которым они иногда выезжают на охоту. Вроде друг детства или типа того, знаете? Вот знаете… Ох, теперь много «знаете»…       — Всё в порядке, продолжайте.       — Вот знаете, у Шуги папа увлекался охотой. Очень сильно увлекался, да… И Юш-ш-шугу приучивал к этому. Честно говоря, он часто говорил мне, — ну, Ш-шуга, не его отец, конечно, — что ему это ничуть не нравится — убивать животных кощунственно, верно ведь? Но, с другой стороны, мы же едим мясо и одеваемся в меха, правда? Ладно, это совсем другая история… Извините, я снова отхожу от темы.       Хосок нервно стёр испарину рукавом.       — Вот и он очень не хотел охотиться, но также не хотел потерять общение с другом, понимаете? Я понятия не имею, что вообще произошло, и как долго он пробыл в таком состоянии, потому что я вернулся совсем недавно. У родителей гостил, понимаете? Понимаете же, да?       Хо облизнул пересохшие губы и вытаращился на врача. Чимин смотрел на него внимательно, но не злобно. Вроде как, он купился.       — То есть у вашего приятеля есть родственники, к которым можно обратиться?       — Зачем?       — За помощью. Вы говорили про отца.       — Нет, отца у него нет… Вернее, он есть, ну, то есть был, но сейчас нет. Он умер. В тюрьме.       Хосок вздрогнул, осознав, что сказал, но врач, к счастью, не обратил внимания на его слова.       — Хорошо, тогда кого вы указали в экстренных контактах?       — У Юш-ш… Да что ж такое! У Шуги никого нет, понимаете? У него из близких — только я.       Чимин сразу изменился в лице. Поджав губы, он слабо улыбнулся и покачал головой.       — Прошу меня простить, я не вовремя с такой темой, но вопрос про родственников был наводящим… Вы не указали номер страховки, и…       — У Шуги нет страховки.       — Я о том же. Вероятнее всего реабилитация влетит в копейку… Честно говоря, я не силён в финансовых делах…       — Как долго он будет находиться здесь? — перебил его Хо.       — Есть два варианта: первый — он остаётся в больнице вплоть до полного прохождения всех процедур; второй — он очнётся, слегка опомнится и едет домой. Во втором есть загвоздка, потому что в таком случае ему придётся самостоятельно добираться до клиники и обратно на капельницы, перевязки и прочее… В общем, всё в зависимости от его решения после пробуждения.       — Зная его, он сразу побежит домой, дурачок, — выдохнул Хо с улыбкой, массируя правый висок. — Честно говоря, я уже хочу, чтобы всё просто закончилось…       Врач подошёл к стулу, на котором сидел Хо, приставил рядом другой и сел рядом.       — Очень отчаянно хотеть, чтобы всё просто закончилось. Забавно, отчасти: не хорошо, не плохо, а просто. Неужели вы уже не рассчитываете на счастливый исход?       — Я… Я уже не знаю, на что мне надеяться, — проскулил Хо, снова закрывая лицо руками.       — Не нужно ни на что надеяться, нужно верить. Верьте в себя, что перетерпите это, и верьте в нас, врачей, что мы его выходим. Если надо будет, мы ему даже новую руку присобачим, — усмехнулся доктор, ободряюще похлопав Хосока по плечу.       Хосок тоже рассмеялся, и на душе сало немного легче. Он посмотрел на Юнги, кое-как сдерживая слёзы.       — Вы же указали свой номер телефона?       — Да.       — Отправляйтесь-ка домой, вы очень плохо выглядите. Вам бы вздремнуть и нормально поесть, а то несколько часов у операционной болтались. Мы обязательно позвоним вам, как ваш друг проснётся.              На обратном пути, трясясь в прокуренном автобусе, Хосок даже захотел выскочить на полпути и вернуться, потому что эффект от заверений Чимина оказался крайне скоротечным. Хосоку было почти физически необходимо оказаться сейчас рядом с Юнги и самолично наблюдать за тем, как он очнётся. Конечно, Юнги уже не маленький мальчик и точно не расплачется, если проснётся в незнакомом месте в кругу чужих людей, просто так Хо было бы спокойнее.       Парень вернулся в их скособоченный домишко. Теперь, переступив порог, Хо ничего не чувствовал — только тяжесть в груди. Посмотрев на гостиную в трезвом уме и здравой памяти, он не выказал даже изумления или осуждения своей безответственности, а молча принялся за уборку. Заблёванное одеяло, многочисленные окровавленные бинты, жгуты, полотенца — все эти тряпки он скинул в таз, который забросил куда-то в угол комнаты. Огромным напоминанием осталось только побуревшее пятно на матрасе. Медикаменты Хо аккуратно сложил обратно в аптечку. Плиту без особого энтузиазма начистил до блеска, а турку швырнул отмокать в раковину. Теперь всё было чисто, как и всегда до этого было, разве что безнадёжно.       На карачках парень обползал всю комнату в поисках пули. Найдя злодейку, он громко шлёпнул её на центр стола и, не оборачиваясь, ушёл.       Минут пятнадцать Хосок тупо простоял в душе, опираясь лбом о стену. Вода хлестала из лейки ему на голову, стекала по курчавым волосам (завил он их когда-то ради забавы, но заодно и Юнги затянул в эту авантюру, заставив осветлить волосы), по бессмысленному телу и собиралась в лужицу, стремительно уползающую в слив. Иногда жёсткая городская вода попадала в глаза: она ужасно щипала, заставляла зажмуриться. Хосок закрывал глаза и погружался в темноту, но не «холодную» и «колючую», как обычно о ней говорят, а в мучительно тёплую, горячечную, болезненную, будто его заперли в душный ящик.       На кухне, перетирая между зубов безвкусную остывшую лапшу, парень пялился на пулю. Не сдержавшись, он взял вещицу, покрутил на свету, рассматривая, как преломляется свет на деформированных участках. В голове промелькнула мысль: «А может и правда..?» — но парень отложил вещицу, поджав губы.       На улице светило солнце, но Хосок впервые не был ему рад. Чон закрыл все жалюзи, выключил свет, и комната погрузилась в привычный глазу полумрак. А ведь всего пару дней назад, в такое же светлое утро, всё могло сложиться по-другому, не будь Хосок таким бесхребетным.       Тяжело вздохнув, парень упал на голый матрас и прижал колени к груди. Подушка насквозь пропахла горьковато-сладковатым душком пота. Должно быть, во внезапно открывшихся Хосоку чувствах было что-то сродни фетишизму, но стоило втянуть ноздрями этот запах, как он расплакался, будто дитя малое. Он не рыдал так сильно, даже когда вытащил ту злополучную пулю. Вообще, он не сказал бы, что дал волю чувствам, скорее это было резким выбросом адреналина и даже радостью, что страшное позади. Знал бы он тогда, что сейчас будет лежать на голом запятнанном матрасе и всхлипывать в подушку, чтобы никто не услышал. Хотя кто будет слушать? Он же дома один…       Один-одинёшенек, наедине с собой и своими мыслями. Зарываясь носом всё глубже в подушку, Хосок только пуще плакал и громче хватал ртом воздух. Стараясь заглушить громкий выдох, парень вгрызся в подушку и зажмурился. В горле будто камень встал — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Так беззвучно и лежал, еле двигая губами, будто рыба, выброшенная на берег. По лицу текли крупные горячие слёзы.       Проплакавшись, всхлипывая и подрагивая, парень впал в неглубокий сон.       Проснулся только вечером, когда солнце уже закатилось за горизонт. Пару минут парень пролежал неподвижно, уставившись в темноту. На подушке до сих пор оставались влажные пятна. В уголках глаз зудело и пощипывало, кожа будто натянулась. Хосок перевернулся на спину и взглядом изучал потолок. Не хотелось вставать, даже пошевелиться казалось невозможным — его будто булыжником придавило. Снова спать так и не хотелось вовсе. В голове пустота, но почему тогда она такая тяжёлая?       Хосок перечитал оповещения, пришедшие на телефон за день — никто не звонил. Удручённый, парень отложил мобильный и заправил постель. Бельё пахло затхлостью.       Теперь каждое действие как на автопилоте. Раньше Хосок мог стирать бельё руками, попутно слушая музыку или размышляя о чём-то отвлечённом. Работа руками нисколько не отвлекала его от песни Бритни Спирс или планов на вечер, но теперь замыленно-идеализированная картина превратилась в унылую бытовую зарисовку.       Хо яростно водил кулаком по стиральной доске, что есть силы намыливал бурые пятна на простыне, но те не поддавались. Тогда Хосок работал усерднее: намыливал ещё сильнее и очень быстро натирал запятнанный участок, пока костяшки не начинали гореть. Когда не получилось даже в сотый раз, парень решил не обращать внимания на боль. Раз с десяток с маленькой амплитудой движений он провёл сжатым кулаком вверх-вниз, другой рукой придерживая доску. Под его напором таз ходил ходуном, вода расплёскивалась в разные стороны, иногда даже брызжа ему в лицо. Но Хосок не останавливался и только стискивал зубы.       Вдруг в комнате раздался треск. Несколько раз Хо по инерции чиркнул голыми костяшками по ребристой поверхности и остановился. Фыркнув, парень поднял простыню на уровень глаз, оценивая масштаб трагедии. Посреди того места, где раньше было пятно, теперь красовалась дырка. Хосок бросил тряпку обратно в таз и бесстрастно уставился на разодранные костяшки.       Стоило Хо покинуть ванную, как его взгляд сразу зацепился за висящую на стене бабочку. Бархатница Цирцея на общем фоне ничуть не выделялась, но именно сейчас почему-то вызвала противоречивые ощущения. Сощурившись, Хосок подошёл ближе к стене, попутно сравнивая, на каком уровне друг от друга расположены его бабочки. Оказалось, Цирцея слегка накренилась. Хосок заботливо выровнял рамку.       Из головы не выходил денежный вопрос. Чимин сказал, что без страховки лечение «влетит в копейку», и нетрудно догадаться что за операцию, терапию и даже медикаменты придётся заплатить немало. Самым забавным, но в то же время и самым печальным, в этой ситуации было то, что Хосок никак не был посвящен в их с Юнги финансовые дела. Хосок редко тратил деньги, но тем не менее чтобы купить что-то, ему для начала следовало назвать конкретную сумму, и тогда Юнги без вопросов переводил её. Таким образом Хо не чувствовал нужды в чём-либо и никогда не задумывался «А сколько же у нас денег?» Посудить по шпионским фильмам, так парень должен был приносить целые чемоданы, полные шуршащих зелёных купюр, но на деле пара жила на автомобильной свалке, где половину благ цивилизации оборудовала собственноручно, а не в огромном особняке, и даже не в квартире.       Беспрепятственно Хосок открыл приложение банка и взглянул на счёт. Как он и ожидал, сумма выплат за мелкие «заказы» была в пределах одной трети зарплаты среднестатистического клерка. Посчитать расходы на еду, бытовую ерунду вроде стирального порошка, мыла и зубной пасты; одежду, технику и инструменты, Хосоковых бабочек, то от приличной на вид суммы оставался лишь её «огрызок». В общем, как ожидалось, Юнги не грёб деньги лопатой.       Глядя на молчаливые зачисления раз в неделю-две, Хосок понимал, почему Юнги так часто пропадал. Не мог вразумить лишь почему за такую работу платят настолько мало. Да, Юнги числился работником не первой важности в «клининговой компании» Сокджина, и было бы странно, если бы ему исправно платили баснословные суммы, но Хосока смущало это кардинальное различие. Джин всегда разъезжал на новейших спортивных тачках, тратился на трости (которые ему, к слову, были без надобности), жил во вполне престижном районе и ни в чём себе не отказывал, в то время как Юнги нёс бремя простого смертного. Вот только Джин не пачкал руки — он выступал лишь посредником в отношениях заказчика и исполнителя, а его приятель почти каждый божий день приползал домой, уже увидев ад на земле, который своими же руками и создал. Тем не менее, это не мешало Киму сгребать больший процент от выплат заказчика себе в карман.       Хосок поджал губы и отвёл взгляд от телефона, чтобы дать глазам отдохнуть. Цирцея снова привлекла его внимание. Теперь её рамка накренилась левее, чем следовало. Хо, наверное, в прошлый раз лишь показалось, что она висела неправильно. Парень вздохнул, стараясь не обращать внимание на свою мелкую оплошность, но быстро сдался и поправил бабочку снова.       Облизав пересохшие губы, Хосок снова начал считать. Влезать в кредиты на лечение было бы слишком накладно, к тому же Хосок уже навёл достаточно шуму и привлёк даже слишком много людей. Если так будет продолжаться, то Сокджин точно прознает обо всём, и тогда проблемы будут не только у Хосока. Чёрт знает, когда Юнги сможет полностью восстановиться после таких увечий, ещё большая загадка — сможет ли он теперь держать в руках оружие — нет, даже не так, — сможет ли он вообще пошевелить рукой? Денег непременно нужно было много и в кратчайшие сроки. Хосок уже давно не работал, так что придётся устраиваться, что потратит ещё больше драгоценного времени. Заработать большую сумму за считанные дни тоже не представляется возможным, даже если бы Хо пахал несколько дней подряд в автомастерской без сна и отдыха. Остаётся два пути: воровать или продавать. Первое Хосок отверг сразу, даже не раздумывая над причиной, над вторым задумался.       Затруднительно было расценивать, что продавать, особенно если учитывать, что в их с Юнги домике не было ничего особенного: на полу у них лежал не самый дорогой ламинат, а все коврики были сшиты из тряпок, мебель старая и «импровизированная», источником света служили никак не люстры, а лампочки на проводе, декоративных мелочей не было и в помине. Всё, что могло привлечь внимание — скромная коллекция пресловутых бабочек. Хосок прикинул в голове их цену, но быстро понял, что не взял бы даже дешевизной. Он прекрасно понимал, что коллекционированием бабочек, монет, антиквариата и чего-либо такого же «винтажного» в основном являются старички или люди, которым нужен очередной повод для траты денег. Кто будет покупать у какого-то непонятного парня, когда точно такой же экземпляр можно приобрести в ближайшем музее бабочек или в специализированном магазине? Некоторые даже имеют ресурсы ехать куда-то специально за особенным артефактом в свою коллекцию…       В голове снова промелькнула мысль: «А что, если..?» Хосок нахмурил брови.       Зазвонил телефон. Не медля ни секунды, парень ответил на звонок.       — Снова приветствую, мой милый друг, как спалось? — послышался голос Сокджина. Хосок дрогнул и съёжился. Будет слишком подозрительным, если он ответит уже дважды и в очередной раз откажется давать Юнги трубку. Ещё подозрительнее будет, если он теперь бросит трубку (вероятно, Джин даже не побрезгует приехать в их дыру). — Знаешь, я весь день ждал твоего ответа, Хоби-я передавал тебе что-нибудь?       Хосок оказался в безвыходном положении. Оставалось только лгать.       — Прости, — Хо говорил шёпотом, всеми силами пытаясь понизить голос и создать впечатление, будто у него серьёзная простуда. — У м-меня сильно болит горло, мне очень тяжело говорить.       — О-ох, вот как. Видимо крепкий орешек, тот парень… — Джин позволил себе фамильярное высказывание, выпадающее из разговора типа начальник-подчинённый. Благо, он вовремя это понял. В остальном, похоже, купился на неумелую Хосокову пародию. — Когда сможешь снова выйти на работу?       — Кх-кха! Н-не-е-кх-е…       — Не знаешь, я понял, не перетруждайся, — перебил Сокджин, переходя на дружелюбную интонацию. Затем он прокашлялся и зловеще продолжил: — Очень жаль, раз так… Ты же специалист в этом деле, а тут по такой нелепой случайности! Чего мне теперь, подыскать тебе замену?       Хосок промолчал.       — Не обессудь, я тебя отнюдь не заставляю что-либо делать, но… Твой благоверный не работает ведь, верно? А заказчик обещал щедро нам заплатить за выполненную работу. Может, купил бы своему ненаглядному новые шмотки, а то выглядит он в последнее время неважно, смурной очень.       Чон стиснул зубы.       — Ну так… Отказываешься?       — Я… — Хосок опомнился, стиснул горло и с хрипотцой выдал: — Я лучше напишу… кх-ха!.. Чуть позже…       Слова Джина стали для него очередным потрясением. Всё это время, глубоко в себе, Хо задавался вопросом: кто мог быть так силён, что чуть не бросил Юнги в лапы самой смерти? Он вообразил себе зверя нечеловеческой мощи, в сравнении с которым он сам будет не значительнее букашки. Но кто мог подумать, что монстра этого не существовало — был лишь человек («крепкий орешек»), отчаянно желавший жить. И была любовь. Любовь столь сильная, что сподвигала Юнги из раза в раз ступать по скользкой дорожке, марая её кровавыми следами. Но самое жуткое, что всё это — для него, Хосока.       Хосока, который мог бы обойтись без бабочек, шмоток, фруктов — чего угодно. Для Хосока, которому хотелось лишь быть рядом с любимым человеком. Для Хосока, которому для счастья хватало лишь коротких поцелуев и тёплых объятий. Всё не так, всё не то…       В парне вскипела ненависть: к себе, к миру, к людям. Он так долго прятал ярость глубоко внутри, скрывал в самых потаённых уголках души, но та по каплям собиралась в страшный яд. Он отравлял сердце, терзал его, беспрестанно пытался вырваться наружу, выплеснуться, и вот час настал. Хосок жаждал поквитаться с покусившимся на его Юнги.       Грохот. Звон стёкол. В неестественной позе Хосок застыл над разбитой рамкой с бабочкой, тяжело дыша. В груди громко ухнуло сердце, Чон схватился за грудь, другой рукой опираясь о стену. Плечи начали подрагивать, прямо над ухом слышался чей-то тихий прерывистый гогот… Постойте, это его гогот! Однозначно, однозначно он сходит с ума.       Ноги отказали. Хо упал на колени, закрыв лицо руками, чтобы не было слышно постыдного хохота, перерастающего в плач.              Парень нёсся по коридору взмыленный, но безумно радостный. Увидев нужную палату, он сразу юркнул внутрь и подбежал к отгороженной от всех шторкой кушетке.       — Юнги! — воскликнул он тихим от изумления голосом. Юнги действительно сидел перед ним в сознании, живой и здоровый. Хосока переполняло столь светлое чувство, что он чуть не кинулся на парня с объятиями, но вовремя заметил шину на руке, крепление которой было аккуратно перекинуто через здоровое плечо. С распростёртыми руками, Хо нелепо свалился в изножье кровати, часто и томно дыша, почти смеясь. И его не волновало, что помимо них в палате ещё человек шесть. — Я так счастлив…       — Ты что, не спал? — первое, что спросил Юнги.       — Нет! — по-детски вскочив, возразил Хосок. — Я спал… совсем немного, вчера днём… Да и как я мог спать, когда ты был в таком состоянии?       Юнги помрачнел, видимо, размышляя о риске попасться. Но несмотря на собственное состояние, в первую очередь он беспокоился о Хосоке.       — Так нельзя, Хоба. Угробишь здоровье, и что мне с тобой делать?       — Ты такой глупый, Юнги… Той ночью чуть не умер, а беспокоится о моём сне. Разве это равноценно?       — Да, для меня равноценно, — отрезал Юнги. — А что с рукой?       Хо вскинул брови, глянул на свою руку.       — А-а… Не очень аккуратно постирал простыни. Извини, теперь от неё одни тряпки…       — Ты хоть обработал костяшки?       — Зачем? Там же мыло и порошок — ничего дурного.       — Ничего дурного ему… — проворчал Юнги. Хосок рассмеялся от умиления.       Юнги перевёл взгляд, Хосок обернулся. Перед ними стоял Чимин с присущей ему вежливой улыбкой и планшетом в руках.       — Вижу, вы уже встретились. Очень приятно видеть улыбку на вашем лице, — обратился он к Хосоку.       Хо кивнул, его улыбка стала шире.       — Шуга, у меня для вас хорошие новости, — продолжил врач. — Ваши показатели стабилизировались, вы идёте на поправку чуть ли не семимильными шагами, если можно так выразиться.       — Значит, мы можем вернуться домой? — с надеждой спросил Хо.       — Знаете, тут получается загвоздочка, — виновато ответил Чимин. — Лично я считаю нецелесообразным отпускать больного после такой сложной операции сразу домой, потому что вижу возможность рецидива. Но, если вы всё-таки решите вернуться, то должны понимать все риски и строго следовать указаниям, которые вам дадут: ежедневная дезинфекция, перевязки, медикаменты (вполне вероятно, антибиотики, а впоследствии витамины) и тому прочее… Честно сказать, дезинфекция и перевязки — зрелище не для слабонервных, так что вы всегда можете обратиться к нам в клинику. — Чимин на секунду задумался, посмотрел в планшет и добавил: — Да, ещё придётся ездить на капельницы.       Хо немного погрустнел. Ещё одна такая разлука и он точно сойдёт с ума, но стоит понимать, что Юнги так будет лучше…       — Хорошо, выпишите мне план действий, я домой, — коротко ответил Мин, опустив взгляд.       — Ю… Ш-шуга, ты чего? А если и вправду опять загноится?       — Ну когда загноится, тогда и поговорим.       — Ты себя совсем не бережёшь…       — Хоба, пожалуйста, не вмешивайся, — вежливо осадил Юнги. — Я домой.       Чимин кивнул, что-то начиркал у себя на бумаге.       — Я выпишу вам рецепт и часы работы процедурного кабинета, карту на вас мы уже завели. Дома больную руку лучше вообще не беспокоить и никак не задействовать. Заметите какие-то нарывающие боли или высокую температуру — сразу к нам. Забегая вперёд, как снимут шину и прочее, мышцы ослабнут и в ближайшее время лучше реально тяжёлой работой, спортом или даже охотой не заниматься. Имеет место быть очень лёгкая гимнастика, может быть, гантельки один-полтора килограмма, лечебная физкультура и тому подобное. При желании можете в дальнейшем обратиться к врачу, чтобы он выписал вам направление на реабилитацию.       Юнги молча кивнул.       — Та-ак… В общем, основные моменты я перечислил, сейчас вынужден ненадолго отойти. Будут вопросы — обращайтесь.              С целой стопкой документов и пачкой медикаментов на первое время, парни поехали на автобусе. Конечно, Хосок настаивал на такси, чтобы лишний раз не утруждаться, но Юнги ясно дал понять, что если «пожалейка» продолжится, то он так и вовсе пойдёт пешком. Когда вопрос встал этим боком, Хо выбрал меньшее из двух зол.       Время близилось к полудню, а потому людей в автобусе было не так много. Юнги сел в уголке на свободное место, Хосок встал над ним. Он не мог перестать улыбаться, любуясь своим живым и почти здоровым парнем, а вот Юнги был каким-то хмурым. Хо ссылал всё на боль.       — Хоба…       — М? — удерживая поручень, Хосок наклонился к нему.       — Где мой телефон?       — У меня, — невозмутимо сказал Хосок, хотя сердце дрогнуло. Нужно было как-то выкрутиться из ситуации.       — Отдай пожалуйста.       — Зачем он тебе? Неужели не хочешь отдохнуть от всей этой суеты?       — Джин звонил? — Юнги напрочь игнорировал попытки Хосока перевести тему.       — Да. Я сказал ему, что в ближайшее время ты не сможешь выйти на работу. Знаешь, немного сгладил углы, чтобы он не разводил панику.       — Что ты ему сказал?       — Сказал, что ты болен, без пояснений. Не вижу смысла перед ним отчитываться.       — И прямо так он и отпустил? — Юнги изогнул бровь. — Нет, мне нужно проверить.       — Телефонный звонок ты проверишь? Не доверяешь мне?       — Я не доверяю Сокджину, когда он делает что-то так просто.       Хо прикусил изнутри щёку.       — Что? — устало спросил Юнги.       — Что «что»?       — Почему ты обижаешься?       — На что обижаюсь?       — Не знаю, может просто злишься. У тебя лицо такое сейчас… обиженное.       — Я не обижаюсь на тебя, ты сам себя обижаешь. Ты почти двое суток без сознания провёл, чуть не умер, думаешь, Джин не стал бы названивать и разбираться? Думаешь, я сказал бы ему: «Нет, что ты, всё ок, дружище, правда Юнги в больничке отдыхает, а в остальном всё, да, нормально»? Какой смысл мне сейчас тебе врать? Я просто хочу, чтобы ты побыл в покое, пока не восстановишься.       — У нас нет денег, Хоба. У меня нет права не работать сейчас.       — Ты сумасшедший? В таком состоянии? — Хосок вытаращил глаза. — Ты там когда успел головой удариться?       — Мне сейчас не до шуток.       — Какое совпадение, мне тоже! Хватит дурью маяться, я устроюсь на работу, с голоду не помрём. Я рукастый, с машинами работать умею, точно где-нибудь пристроюсь. А ты свою самоотверженность сверни-ка в трубочку и в задницу себе затолкай, а то я тебя насильно к кровати привяжу!       Юнги промолчал, потупив взгляд в пол. Наверное, говорили они очень громко, раз на них уставилась половина автобуса.       — Чего ты молчишь? — сдавленно сказал Хосок.       — Выходи, наша остановка.       Всю оставшуюся дорогу Юнги молчал и уходил далеко вперед, так что Хосок видел только его затылок. И зря он о нём пекся — вон как бегает, а это он ещё только-только встал!       Хо думал, что тема была закрыта ещё в автобусе, и его ненаглядный подуется себе немного и успокоится. Но стоило Хосоку закрыть за собой дверь, как Юнги снова заговорил:       — Просто из-за того, что ты отправил меня в больницу теперь куча проблем… Это же очень сильно ударяет по финансам! Вот когда ты нормально устроишься в сервис? А испытательный как пройдёт? Теперь проблем не оберёшься…       — Прости, а что я должен был сделать? — вспыхнул Хо. — Оставить тебя умирать? Ждать, пока ты ласты склеишь? Деньги?! Да срать мне на твои деньги! Мне на все эти подарки до пизды, мне ты нужен, ясно? Чтобы сидел дома, со мной, рядом, чтобы я засыпал, зная, что ты под боком лежишь, а не в подворотне, истекая кровью. Теперь достаточно понятно для тебя?       Глаза Юнги округлились от удивления. Парень просто остолбенел от таких слов. Хосок и сам не ожидал, что повысит голос и перейдёт на нецензурную брань, но других слов в тот момент просто не нашёл. Он был так измотан, что сохранить самообладание не представлялось возможным.       — Прости… — хрипло сказал Хосок, потирая красные веки. — Прости, я не хотел, честно…       Юнги не обижался. Всё так же молча, он подошёл к Хосоку и спрятал лицо в складке широкой Хосоковой футболки, пропахшей порошком и хозяйственным мылом. Роднее запаха и не придумаешь.       Хосок сначала удивился, потом с опаской приобнял Юнги справа.       — Да… Теперь даже не обняться по-человечески, — усмехнулся тот, выныривая из чужой футболки.       — У меня точно ломка без твоих объятий, — поддержал Хо.       — Извини меня, — вдруг сказал Юнги. — Я просто хочу как лучше, но не всегда могу рассчитать собственный ресурс… Я не хотел тебя ни в чём обвинять, ты поступил правильно. — Он прервался на вздох. — Знаешь, я за всё это время так и не отблагодарил тебя за это. Спасибо.       — Тут не за что благодарить, я поступил так, как должен был.       — Нет, ты сделал больше. Ты сделал гораздо больше.       Они простояли так с минуту, Юнги уж пригрелся на груди, как кот.       — Мне кажется, что мы просто немного не в себе. Оба, — не открывая глаз сказал он.       — Рука болит?       — А как же… А ты даже не выспался.       Хосок устало зевнул, прикрывая рот рукой.       — Может тогда сейчас приляжем?       — Не откажусь.       Зная, что Юнги рядом, спать стало гораздо спокойнее. Конечно, Хосок пока не мог обнять его или прижать слишком близко, зато отчётливо мог слышать дыхание, держать за руку, очерчивая пальцем рельефы выступающих вен, утыкаться носом в шею. На душе стало легко, в груди будто что-то приятно стянуло.       Юнги сам по себе такой, тёплый. Производит впечатление человека, которому можно доверять. Взгляд у него проницательный, таинственный, но спокойный. Очень важно, что не отрешённый и не хладнокровный, а именно спокойный. Вот так посмотришь ему в глаза — и сразу будто в лёгкую дремоту впадаешь.       Боже, как Хосок его любил… С этой мыслью, стиснув ладонью Юнги в своей руке, Хо и уснул. Позже он не мог припомнить, что ему снилось, но, должно быть, самые светлые и добрые сны.       Парень разлепил сонные веки, когда услышал над ухом тихое постукивание пальцев по твёрдой, гладкой поверхности. В руках Юнги был телефон.       Хосок испугался, но решил не подавать виду: похоже, Юнги даже не заметил, что он проснулся. Хо изумило, когда Юнги смог найти мобильный, хотя всё это время вроде бы лежал рядом с ним. Неужели он поднялся без посторонней помощи? И как Хосок тогда не услышал шипения?       Но эти вопросы отошли на второй план, когда Юнги начал рыться в контактах. Нужно было срочно отвлечь его, чтобы потом искромётно перевести тему и избавиться от рисков. Хосок сделал первое, что пришло ему в голову.       Он резко подскочил и поцеловал парня, поставив руки по обе стороны от его головы. Юнги опешил, даже как-то пугливо всхлипнул в поцелуй, но быстро расслабился под напором внезапных ласк. Хосок, как бы невзначай отводя руку и выпутывая из чужих пальцев телефон, отстранился и завалился уже с другой стороны, победно улыбаясь.       — Что это было? — ахнул Юнги, немного погодя.       — Ну… Просто поцелуй?       — Ты никогда так не делал, даже в конфетно-букетный, что произошло? Куда подевалась твоя застенчивость?       — Не нравится? — наигранно отклячив нижнюю губу, спросил Хо.       — Нет, меня всё устраивает. — Взгляд Юнги прояснился, улыбка озарила его лицо.       — Сколько времени?       — Вечер, — бросил Юнги. — Скоро будем жить, как вампиры. Чеснока ещё не шугаешься?       — Нет, но осинового кола боюсь.       — И правильно. От кола в сердце любой к праотцам отправится, не только вурдалак, — добавил Юнги и зевнул. — Я проспал целые сутки, а всё равно спать хочу…       — Ничего, тебе нужно сейчас много спать, чтобы восстанавливаться.       — Ой, хватит уже… Как будто я инвалидом на всю жизнь остался.       — А мог бы! — возмутился Хосок. — Сколько раз я уже сказал тебе, что ты себя не бережёшь?       — Сотню, и это только за эти несколько часов.       План Хосока сработал. Юнги и забыл о телефоне. Хо незаметно затолкал мобильный под кровать.       — Ты уже третий день как не мылся. Не хочешь в душ сходить?       — Издеваешься?       — Ну, я же помогу тебе. Думаешь, я посмеяться над тобой решил? Не думал, что ты обо мне такого мнения.       — Ладно, не злись, пойдём.       Юнги поднялся без посторонней помощи, дошёл до двери ванной и вдруг остановился.       — Что?       — Тут на стене по-моему была ещё какая-то бабочка, разве нет?       — А-а, она упала очень неудачно и стекло разбилось. Не волнуйся, сама бабочка не пострадала, а стекло я заменю потом.       — М-м, — протянул Юнги, кивая.              Хосок аккуратно проводил мокрой, намыленной мочалкой, стараясь не задеть перевязок. На первый раз они договорились не снимать бинты, но в дальнейшем точно будут, чтобы обработать рану, как Хосоку объяснял Чимин, прежде чем отпустить их. Хо натирал спину медленно, получая какое-то странное наслаждение от процесса. И как он не замечал раньше, какие у Юнги на самом деле широкие плечи? Должно быть, его парень слишком много сутулился, а потому казался таким хилым.       У Юнги мягкая белоснежная кожа. Каждое особенно знойное солнечное лето для него — просто ад. Стоило его лицу попасть хоть под малейшее воздействие солнечных лучей, как через пару дней оно покрывалось красными пятнами, а Мин жаловался на боль и зуд, много спал и не выходил из дома. Через неделю кожа пузырилась и слазила, как чешуя у ящера во время линьки. Но самое обидное, что Юнги вообще не мог загореть: солнце только иссушивало и огрубляло его кожу. Поэтому Хосок не жалел солнцезащитного крема, наносил его на каждый открытый участок кожи толстым слоем и солгал бы, если бы сказал, что этот процесс не приносил ему удовольствия.       Ему искренне нравилось очерчивать измазанными в прохладном креме пальцами скулы и щёки, нравилось мылить Юнги голову, массируя макушку пальцами, осторожно поливать его водой из ковшика — нравилось заботиться о ком-то. Хосок чувствовал себя нужным, а потому был безумно счастлив.       Хо никогда не любил эти гадания из разряда «если бы да кабы…», потому что считал себя и без того чересчур мнительным. Он старался не думать о плохом, но страх всё равно закрадывался ему в душу. Жутко было представлять, что случилось бы, если бы он обратился за помощью слишком поздно. Или если бы пуля прошла всего на пару сантиметров правее, и Юнги бы просто не дошёл до дома. От одной мысли потерять его, Хосок приходил в ужас.       Хо оправдывал у себя в голове поступок человека, выстрелившего в Юнги, самозащитой. Однако чувства были сильнее логики. Направив на Юнги пистолет, тот мужчина поставил под угрозу не только его жизнь, но и жизнь Хосока, а спустив курок — подписал себе смертный приговор. С того момента это дело перестало быть просто «заказом» Юнги, это непосредственно касалось Чона. Финансовый вопрос стоял вторым по важности, — Хо жаждал мести.       Нет, он не смаковал в голове то, как будет измываться над тем мужиком, его мутило от одной мысли о долгих мучениях, но он чувствовал незавершённость. Ему хотелось закончить всё.       Как нетрудно догадаться, Хосок не мог назвать себя сильным, как и не мог подумать о себе, как о человеке, способном на убийство. До сих пор прошлый вечер, омытый его слезами и омрачённый непростым решением, казался всего лишь сном, в который сейчас было очень трудно поверить.       — Хоба.       — М? — Хосок дрогнул и захлопал глазами.       — Чего застыл? — бросил Юнги, оборачиваясь через плечо. Пена стекла по затылку и, собирая по пути капли воды, потекла вдоль позвоночника.       — Ой, прости, задумался чутка. Наклонись.       Юнги, как мог, наклонился, чтобы вода, пока Хосок смывал шампунь, не впиталась в перевязки. Хо набрал полный ковш тёплой воды и, потихоньку выливая её на голову, промыл Юнги волосы. Осветлённые, они были жёсткими наощупь, но на проборе уже отчётливо показывались естественные чёрные корни.       — Закончили, — торжествующе объявил Хо, набрасывая Юнги на голову полотенце. Парень обтёр им лицо. — Горе луковое, а волосы?       Хо несколько раз прошёлся полотенцем от лба до макушки, попутно шерудя пальцами по махровой ткани, чтобы вода лучше впиталась. Когда полотенце в его руках стало достаточно влажным, он так и оставил его висеть на голове Юнги.       Мин ухмыльнулся и поднял на парня улыбчивый взгляд. На распаренном лице румянцем загорелись щёки. Шмыгнув носом, Юнги сказал:       — Мог бы я двигать рукой, то точно бы притянул тебя этим же полотенцем, но пока могу только шлёпнуть.       Хосок рассмеялся.       — Ты иногда говоришь такие глупости, — умилённо ответил он. — Ты немного не в том положении, чтобы кого-то шлёпать.       — С чего ты взял?       — Я выше и сильнее.       Юнги наигранно поморщился, мол, ерунда это всё.       — А ещё ты в неглиже.       — Уязвим.       — Не то слово. Так что давай, одевайся быстрее. Не хочешь перекусить?              Так день сменялся днём. Юнги почти приспособился к новым обстоятельствам, но упрямо не прекращал попыток хоть как-то помочь в быту. То в голову ему взбредёт развесить бельё в ванной, то резко захочется заправить постель, то что-то ужалит его хозяйничать у плиты. Естественно, Хосоку это не нравилось: он видел, что Мин еле на ногах держится, и такие активности сейчас ни к чему. С боем он вырывал у Юнги из рук тряпки, кухонную утварь и насильно укладывал в кровать.       — Всё не уймётся тебе! — причитал Чон, кутая Юнги в одеяло, чтобы тот точно не смог выпутаться.       — Ну я же нормально себя чувствую!       — Ты нормально себя чувствуешь пока ты на таблетках и обезболе! Тебе отдыхать надо, а не бегать.       — Я не могу ничего не делать, Хоба. Может мне тогда и на капельницы не ездить, а только лежать пластом?       — Нет, ездить обязательно. Лежи, береги силы, потом проедешься на автобусе — развеешься.       За время болезни Юнги стал заметно капризнее, но злостно не желал этого признавать. Хосок скидывал всё на тот коктейль из таблеток, который ему нужно было принимать каждый день. В каком-то препарате одним из побочных действий стояла «сонливость», так что на самом деле Юнги просто стал чаще уставать и больше спать — по пятнадцать, а иногда и по двадцать часов в сутки. Хо не будил его, а только подтыкал одеяло и умилённо любовался заспанным лицом своего возлюбленного. Нет, ему не было с ним тяжело, даже в те моменты, когда он грозился огреть его по голове сковородкой, если Мин ещё раз встанет за это утро, — он бы скорее сказал, что они, наоборот, стали только ближе.       Раньше Хосок был влюблён в тот выдуманный образ, который приходил к нему под покровом ночи, забрасывал подарками и снова исчезал, а теперь он увидел и Юнги настоящего. Непростые обстоятельства он воспринимал даже не как препятствие в их взаимоотношениях, а интересное испытание, которое стоило преодолеть на пути к счастью. Да и гнусавый бубнёж под ухом никак не сравнится с бессонной ночью над почти умирающим человеком — худшее уже позади.       Со временем боль забывалась, оставался лишь сам её факт — отрывочные воспоминания, зябкое ощущение мокрых от пота подмышек, затхлые запахи и засвеченные помещения больницы. Однако у Хо не оставалось того чувства боли, которое проявлялось почти физически. Теперь весь ужас казался лишь сном, запомнившимся из детства кошмаром, выдуманным мирком — да чем угодно ненастоящим, суррогатным.       Между тем приближался «день икс», что служило Хосоку неприятным напоминанием о его обещании. С каждым часом, проведённым в покое, Хо всё меньше верил, что сможет его, обещание, сдержать. Гнев Чона сходил на нет, и сам он всё чаще убеждался, что не способен на столь чудовищный поступок. Он слабее Юнги, очень легко может выйти из равновесия, — да даже своё пресловутое согласие он дал будучи в отчаянии, — как он сможет лишить человека жизни?       Однако финансовая сторона вопроса стояла всё так же остро. Работу за пару дней он так и не нашёл, что неудивительно; знакомых, у которых можно бы было занять, у парня не было, а драгоценное время ускользало от него. Конечно, прибегать к криминалу в таком случае — всё равно что вставать на панель за кусок хлеба — либо крайний уровень безнадёги, либо крайний уровень глупости…       Деньги. Срочно нужны были деньги…              В чемоданчике Юнги, который частенько дополнял различной атрибутикой Сокджин, Хосок нашёл десятистраничное досье на новую жертву. В ней же лежала чёрная только купленная одежда: толстовка, водолазка, неприметные спортивные штаны и маска. Чуть глубже - плавки, шапочка и очки для плавания. Не было никаких характерных признаков того, чтобы хоть одну из вещей до этого надевали или даже трогали.       Хосок отложил одежду в сторону и заинтересованно стал читать досье. Первую страницу занимало несколько фотографий мужчины с разных ракурсов и таблица с полной информацией начиная с имени, заканчивая ростом и весом. Кислотно-розовым цветом особенно была выделена графа «Хобби», напротив которой был целый абзац, но для себя Хо подчеркнул только одно предложение: «Не любитель спорта, но ходит в бассейн, чтобы снизить нагрузку на суставы». Действительно, в его возрасте стоило бы подумать о лишнем весе хотя бы из соображений здоровья. В этом же абзаце был назван адрес спортклуба, регулярность его посещений «заказом», время его прибывания туда и время выхода. Обычно он выбегал из клуба за минуту до закрытия и становился последним клиентом, а приходил строго, как часы — за полчаса до закрытия каждый божий день. Пятнадцать минут он тратил на плавание, ещё пятнадцать — на сауну и переодевание. Из-за позднего времени народу в клубе было не так много, средняя загруженность в этот промежуток составляла 3-4 человека без учёта персонала, причём большинство из них занимались в зале. Такие обстоятельства показались Хосоку очень удобными, как бы бесчеловечно это не звучало. Такая же идея пришла и к Сокджину, который любезно оставил на дне чемодана сенсорный пропуск, по его же указаниям, зарегистрированный на имя абсолютно стороннего человека.       Судя по всему, Юнги этой информацией даже не пользовался (это было заметно по состоянию досье: оно было напечатано ужасными чернилами, которые смазывались от малейшего прикосновения, в чём Хосок убедился на собственном опыте, вот только бумаги Хо изначально достались белоснежные). Возможно, он попытался выследить жертву на пороге дома или уже в нём и применить огнестрел, но что-то пошло не так. Вероятно, в Юнги выстрелили из его же оружия, но этому аспекту суждено остатья только догадкой, поскольку извлечённая пуля уже была сильно деформирована, а сам Хосок никогда не был профессионалом в вопросах о моделях оружия.       Так или иначе факт оставался фактом — Юнги не выполнил своей задачи. Значит, её должен выполнить кто-то другой.       С этими мыслями Хосок прижал пропуск к турникету и беспрепятственно вошёл в клуб. Он шагал, не оглядываясь, но по спине бежали мурашки, от того что ему казалось, будто весь персонал, сосредоточенный в холле, глазел ему вслед. На подсознательном уровне Хо понимал, что это от его волнения, а потому про себя смеялся и пытался отвлечь сторонними мыслями.       Когда он уходил, Юнги снова задремал. Он уснул на правом боку, свернувшись калачиком. По известным причинам он изменил своей привычке зажимать обе руки между коленей, поэтому спрятал только правую. Хосок запомнил это очень подробно, потому что перед самым выходом накрыл Мина пледом. Ему будто душу грел теперь этот короткий миг, помогал немного расслабиться.       Однако не весь день всё было так гладко. Погружённый в раздумия, Хосок вёл себя очень странно, что не укрылось от чуткой натуры Юнги. Он расспрашивал его о самочувствии и о мыслях чуть ли не каждые пятнадцать минут. Не добиваясь внятного ответа, он настороженно хмурился, но ничего не говорил. К тому же сегодня утром он заметил пропажу одного из ножей. Хо оправдал это тем, что Юнги сейчас просто чутка рассеянный, а когда и сам (вот удивительно!) не нашёл нож, сказал, что тот найдётся позже. Хотя тот уже как несколько дней покоился в разбитой рамке для бабочек, в полом промежутке между стенкой самой рамки и пластиковой основой, к которой была прикреплена Цирцея. Хо обнаружил это пространство, когда убирал разбитое стекло и не хотел повредить бабочку. Места в нём было достаточно, чтобы спрятать внутри деньги или документы, туда поместился даже небольшой, но очень острый нож.       Прежде чем разместить вещи в шкафчике, Хосок несколько раз обошёл все ряды, пытаясь найти свою цель, но никого не было. Тогда он посмотрел на часы — первые пятнадцать минут почти истекли, а это значит, что мужчина мог оказаться либо в бассейне, либо закономерно отправиться в сауну. Парень спрятался в отдалённом закутке и переоделся. В раздевалке и в душевой, по сведениям, камеры отсутствовали, так что Хосок колебался между двух вариантов. Почему-то по мере истечения времени он чувствовал непонятный духовный подъём. Он ощутил не менее странный прилив сил, лёгкость, будто он вот-вот взмоет в небо, как воздушный шар.       К тому времени, как Хосок появился в бассейне, народу там действительно не было. На месте спасателя сидел парнишка, скучающе пялясь в телефон. Одну из дорожек занимал мужчина, больше похожий на уродливого огра. Своей тушей он занял всю дорожку. Мужчина плыл на спине с закрытыми глазами, руками загребая под себя воду. За ним, как за многотонным пароходом, вода шла волнами и плескалась. Хосоку подумалось, что это именно тот, кто ему нужен, но поскольку был в очках, решил подплыть поближе.       Погрузившись в воду, парень машинально занырнул, хватая ртом воздух. Открыв глаза, он увидел аж противоположную стену и то, как колыхалась вода на другом конце — мужичок отплыл с другой стороны. Хо вынырнул, лицо обдало холодом. Он занырнул снова. Чон никогда не был любителем плавания, но иногда родители могли позволить им с братьями съездить в аквапарк. Поэтому Хосоку был знаком этот запах хлорки, ярко-голубой кафель, от которого кажется, будто и вода сама по себе ярко-голубая, и мурашки, что появляются всякий раз, стоит тебе всплыть.       Когда мужчина уже был в паре метров от него, Хо загрёб яростнее, поднимая брызги. Однако мужчина тоже резко загрёб рукой и волна ударила Хосоку в лицо. Вода попала ему в нос, так что парень чуть не захлебнулся. Он закашлялся, схватившись за буйки, чтобы не пойти ко дну. Когда опомнился, то понял, что упустил цель.       Впредь велел себе не отвлекаться. Доплыв до борта, парень сразу вылез. Стало холодно и зябко. Фыркнув, Чон посмотрел на часы — потеряна ещё одна драгоценная минута.       Хосок добежал до отсека, в котором оставил вещи, второпях разделся догола, распахнул шкафчик. В непромокаемой сумке лежал, неожиданно, нож. Парень воровато огляделся — в округе никого не оказалось. Хо вытащил предмет и опустил руку так, чтобы лезвие не торчало, а потом накрыл сверху полотенцем. В таком виде он прошёл в коридор между саун. Сначала он оглядел инфракрасную сауну, потом финскую, но внутри никого не было. Тогда Чон вгляделся в густой пар хамама. За ним, кажется, была чья-то тень.       Хосок зашёл внутрь. Густой горячий пар застлал ему глаза и обжог самый кончик носа. Нога ступила в непривычно-тёплую воду, больше похожую на реку свежей крови. Хо выдохнул через рот и стал пробираться к загадочному силуэту, крепче сжимая нож. С каждым шагом тень становилась всё ближе и ближе, черты неизвестного человека становились всё чётче и чётче. Разглядеть лицо Хосоку удалось только подкравшись к мужчине вплотную.       Всё правильно: круглая разожравшаяся рожа, сощуренные поросячьи глазки, широкий пятак вместо носа — всё, как на фото, разве что на лице появилась синева от проклёвывающейся щетины.       — Чо? — спросил мужик, поднимая на Хосока презрительный взгляд.       Подавляя слабую истерическую улыбку, Хо сказал:       — А? Ой, извините, без очков совсем ничего не вижу, а тут ещё и такой пар!       Он мог бы напасть прямо сейчас, но не стал, а только присел рядом на край выложенной кафелем скамьи. Парень несколько раз прокрутил варианты развития событий, если он всё-таки решится. Очевидно, в пару труп окажется не сразу заметен и если умрёт не от потери крови, то по другим причинам — ввиду обезвоживания, сильного перегрева или ожога (печь, испускающая пар каждые пять минут располагалась на уровне пяток). Отмыться от крови тоже несложно — в углу стояла небольшая ёмкость, наполненная водой, а над ней висел небольшой краник. Другой вопрос, что раненного могут быстро найти и помочь, а мужчина уже точно видел лицо нападавшего и сможет опознать.       Такие соображения кажутся циничными и бесчеловечными. Хосок и сам это понимал, но к делу своему относился с неуместной пренебрежительностью. Продумывая планы и ходы, он забывал о том, что решил распорядиться чужой судьбой, взять на себя ответственность за самое страшное из всевозможных преступлений. В своей голове он скорее представлял себе сцену из какого-нибудь детектива, с кучей пафосных ракурсов, музыкальным сопровождением, перекрывающим крики ужаса или придающим «особой» атмосферы, а на деле всё оказалось куда сложнее. Он не прожжённый жизнью коп, мочащий подонков, и уж точно не убийца.       Существуют люди, способные на убийство, и Хосок явно не входил в их число. Он сидел рядом с человеком, которого уже успел возненавидеть. Однако, так подумать, мог ли он ненавидеть его по-настоящему? Не его выдуманный образ, а настоящую личность? Очевидно, что нет.        Парень облокотился на колени, закрыв лицо ладонью. Голова словно свинцом налилась, уши припекло. Дышать тоже стало тяжко: каждый вздох обжигал лицо и грудь. Нужно было скорее подняться, ещё в обморок прямо здесь упасть не хватало! Но тело не слушалось. Так Хо и сидел, сжимая в руках скомканное полотенце.       Нет, он не может переступить эту черту. Он не способен на такое зло. Чон попросту не умеет намеренно причинять боль, не может расправиться с живым существом. Он не был так близко знаком со смертью, чтобы преподносить такие нескромные подарки. Он не будет лишать человека самого дорого — его жизни, ради каких-то денег. Да, могут наступить трудные времена, бедные и голодные, но даже из ада на земле всегда есть шанс выбраться.       Как бы Хосоку хотелось в это верить…       Вдруг мужчина вздохнул и, опираясь о колени, встал. Неспешным шагом он прохлюпал до двери. Почему-то Хосока в этот момент охватила непреодолимая паника. В груди будто что-то лопнуло и заныло, поэтому Хо как-то неестественно скрючился.       Дверь закрылась. Хосока обдало освежающей прохладой. Он нашёл в себе силы встать и на ватных ногах добрался до своего злосчастного шкафчика. Ему хотелось поскорее собраться и уйти, но голова взорвалась резкой болью. Парень опустил её, немощными руками опираясь о стенки шкафа. Перед глазам сгустилась тьма. Похоже, он немного перегрелся.       Вдруг в темноте появился крохотный синеватый квадратик света. Хо еле разомкнул веки и увидел, что на телефон Юнги пришло оповещение. У Хосока не было сил вчитываться в сообщение — он заметил только получателя. Писал Сокджин.       Поначалу Чон ничего не испугался и снова закрыл глаза, но вдруг опомнился. Земля ушла из-под ног. Сердце заколотилось в горле. Хосок повторял себе дышать глубже, но вдохи получались короткие и отрывистые. Физически он был испуган, хотя на деле даже не понимал, почему так ошарашен.       — Господи… — прошептал Хосок плаксиво. Как? Как он мог оказаться таким глупцом?       Легко же ему было рассуждать о цене жизни и собственном бессилии, напрочь забыв о том, что его отказ может быть чреват последствиями. Джин нехороший человек, Хо это с самого начала чувствовал. Может быть он ведёт себя как дурачок, но на самом деле он коварен, дьявольски коварен… Со свойственной ему непринуждённой улыбкой он запросто может сотворить что угодно. А с его чопорностью в контроле «заказа» легко можно предположить, что в любое дело он вовлечён не меньше Юнги.       Если Хосок откажется сейчас, то, считай, подпишет себе и, что самое важное, Юнги смертный приговор. Господи, как же он мог? Как он мог так бездумно подставлять Юнги? Как он мог собственноручно копать ему яму?       Сглотнув горький ком в горле, Хо протянул дрожащую руку к полотенцу и обнажил лезвие. В темноте оно подмигнуло холодным недружелюбным отблеском. То, что происходило сейчас — уж точно не вина Юнги, не вина Сокджина. Хосок пошёл на поводу у эмоций сам, а теперь встретился лицом к лицу с последствиями своего решения. Отступать сейчас не имело смысла.              Парень зашёл в душевую очень тихо, осторожно закрыв за собой дверь. Все кабинки были пусты, окромя одной, где на штору падала уже знакомая тень. Избыточная вода с пенными островками стремительно утекала в слив в центре комнаты. Хосок всё ещё сомневался. Первый шаг дался ему очень тяжело.       За дверью послышался бесстрастный голос, объявив о том, что спортклуб закрывается через несколько минут. Хосок напрягся.       Дрожа всем телом, как вор, пойманный с поличным, Хо несмело подступил зашторенной душевой кабинке. Теперь вода, встретив на пути препятствие в виде его ступни, рассеклась на два потока. Парень собрался с силами и отдёрнул штору.       Мужчина, абсолютно голый, весь в шампуне, обернулся к Хосоку, стирая мыло с глаз. Он нахмурил брови и посмотрел на него с раздражением, но стоило мужику опустить взгляд, как глаза его округлились.       — Помо..! — он не успел вымолвить и слова, как Хосок с размаху вогнал нож ему в живот.       Мужчина в панике привалился к стене, случайно повернув ручку душа в сторону, помеченную синим цветом. Хо мгновенно окатило ледяным ушатом. Он вскрикнул, отпрянул, машинально смахивая волосы с лица. По телу побежали мурашки.       Хосок распахнул глаза и сразу увидел перед собой мужика. От гнева его глаза налились кровью, ноздри раздулись, поза враждебна — точно бык на корриде. Хо сжал в руке нож крепче, предвкушая, как мужчина на него кинется.       Как мог, тот разбежался и загрёб Хосока во влажные «объятия». Но Хо, насколько позволял ему рассудок, соображал, поэтому перед захватом поднял руку над головой. Когда неприятным клубком они свалились на кафельный пол, парень успел несколько раз оцарапать его толстую кожу. Мужик рыкнул и впился Хосоку в плечо зубами. Вскрикнув, Хо полоснул его ещё несколько раз, но челюсти на его плече стиснулись только крепче. Хо оцарапал ещё, ещё и ещё… Наконец, когда боль стала совсем невыносимой, он резко всадил нож в бок. Лезвие вошло на четверть, но, по ощущениям, не встретило на пути значимых преград. Постарайся Хо сильнее, то запросто мог бы повредить внутренние органы.       Мужик взвыл, ослабил хватку. Резким движением Хо выскользнул из его рук, и на заднице откатился к стене. Всё так же вопя, раненный развернулся и пополз к двери, ведущей в раздевалку, шлёпая пузом по полу, как человекоподобный морж. Нельзя было его упустить. Хо подскочил на ноги, побежал в его сторону, но поскользнулся и упал. Верхняя часть бёдер вспыхнула болью. Мужик бегло обернулся, уродливое лицо исказилось неким подобием злорадной улыбки. Кое-как он поднялся на четвереньки и снова направился к выходу.       Он надеялся выжить и в этот раз. Кто бы знал, что одна неосторожная ухмылка послужит катализатором для Хосокова безумия. Он вдруг вспомнил Юнги: как тот вернулся вечером, весь в ссадинах и крови. Вспомнил, как приходилось удерживать его всеми силами, в то же время пытаясь достать ту злосчастную пулю. Вспомнил его вопли, его слёзы и мольбы. Вспомнил, как достал из чёрной дыры крохотный слегка деформированный цилиндрик. Вспомнил всё, через что пришлось пройти за это время. И как теперь эта мразь может смеяться ему в лицо?       Хо перегородил мужику путь и ногой толкнул в плечо. Не дав опомниться, пнул в брюхо. Корчась от боли, мужик повалился на бок и простонал.       Хосок остановился над ним, сжимая в руке нож до побеления костяшек. Мужик перевернулся на спину и снова попятился. Медленно, словно хищник перед атакой, Хо надвигался на него. Теперь его жертва была по-настоящему беспомощна.       Чон замахнулся и опустил нож, но угодил в бедро. И без того истекающий кровью мужик начал рыдать, изрыгая изо рта звуки, отдалённо напоминающие рев дикого зверя. Хосок наклонился, зажимая ему рот рукой. Мужик сразу укусил его, Хо отдёрнул ладонь. Жертва воспользовалась мимолётной слабостью соперника. Она перекинула руку парню через горло и повалил его рядом с собой.       Хосок больно ударился лбом о кафель. В нос затекла ледяная вода. Он отчаянно пытался выдохнуть её, но его лицо вжимали в пол всё сильнее.       Хватка у раненого была, как у питона. Выбраться из неё не представлялось даже возможным. Хо прижимал руки мужика острым подбородком, извивался в попытках выскользнуть — всё безуспешно. В горле защекотало, шум крови в ушах становился всё громче и громче. Хосок чувствовал, как на лбу вспухла вена. В один момент ему показалось, что так и оборвётся его жизнь, но когда ощутил чужие пальцы на руке, что сжимала нож, — опомнился.       Он пнул мужика в нижнюю часть живота, а затем в пах. Тот разжал руку и чуть не вскрикнул от боли, но Хосок резко дёрнул головой, попав точно в нижнюю челюсть. Мужик прикусил язык.       Хо перекатился на спину, снова ударил жертву ногой в живот. Мужчина свернулся в позу эмбриона, жалобно скуля. Под ним уже собралась ярко-красная лужа. На спине и пузе без остановки кровоточили раны. Хосок упал на четвереньки, держась за шею. Он громко прокашлялся, сплюнул в слив и отдышался. Перед глазами ещё мелькали тёмные пятна, и фрагменты изображения плыли, но он хотел как можно скорее закончить это дело.       Он подобрался к жертве и ещё одним методичным пинком заставил её разомкнуть руки и ноги. Парень насильно перевернул мужика на спину, а сам сел сверху. Делая это, он даже не испытал отвращения: сосредоточился на главном.       Хосок занёс нож над головой, будто меч, и попытался нанести удар, но орудие застыло в воздухе. Мужик сжал лезвие ножа руками и навалился на него, надеясь своим весом побороть Хосока, но тот оказался не так прост. По запястьям обеих рук потекли алые ручейки, но, стиснув зубы, мужик терпел эту боль. Тогда Хо резким движением, будто замахиваясь, заставил лезвие выскользнуть из хватки его жертвы, оставив на ладонях длинную ровную рану.       Теперь уже ничего не мешало. Он снова занёс нож и вонзил его мужику в грудь. Тот издал странный булькающий звук. Хо ударил снова. И снова. И ещё раз. Град ударов пришёлся на левую часть груди, пара ран осталась на животе и под рёбрами, иногда Хосок не глядя попадал по лицу. Брызги крови летели вокруг, плотно покрывали тело багровым горячим слоем. Мужчина безуспешно пытался поймать чужие руки, удержать их, но Хосок изворачивался или вовсе не чувствовал его прикосновений. Им полностью овладела дикая необузданная ярость: парень не помнил себя, буквально потерял рассудок. Внутри всё пылало, по телу проносились волны мурашек, пальцы ног коченели. Нож стал его продолжением — Хосок уже не чувствовал его веса и орудовал им, как своей собственной рукой.       Вдруг Чон попал в шею. На импульсе выдернул оружие и всадил снова, но чуть левее. Лезвие вошло легко, как в подтаявшее масло. Мужчина звучно втянул воздух, но вдох прервался коротким хрюком, больше похожим на всхлип. Затем послышалось странное бульканье.       Хосоку будто оплеуху отвесили. Он затолкал чёртов нож в шею человеку!       Только ручка торчала из кадыка. Мужчина схватился за неё, едва-едва мотая головой, взглядом моля не трогать. Хосок не послушался его, выдернул. Мужчина посмотрел на него с ненавистью и презрением, будто бы вопрошая: «За что?»       Он поморщился, всё его тело содрогнулось и мужчина выплюнул мерзкую кроваво-слюнявую массу себе на грудь. Изо рта хлынула красная пена. Охнув, мужик перекатился на бок, скинув с себя оцепеневшего от ужаса Хосока. Произвольно плюхнулся на живот.       Из шеи пролился поток вишнёво-алой крови. Посреди комнаты стремительно собралась лужа. Она разрасталась и разрасталась, пока не стала такой огромной, что утекала в слив. Мужчина подрагивал в предсмертной судороге, хрюкал, икал, стучал зубами, захлёбывался в порыжевшей слюне, пока наконец не скончался.              Хосок с минуту просидел рядом с трупом, изучая его бесстрастным взглядом. Он всё не мог взять в толк, что же всё-таки произошло. Он видел кровь, алые разводы на кафеле, стеклянный взгляд покойника, но был где-то не здесь, а глубоко в своём сознании. В голове не мелькало ни одной внятной мысли — только белый шум.       Вдруг, как по щелчку, он проснулся. Представшая картина повергла его в шок. Взвизгнув, парень попятился назад, пока не вжался в стену. Он вжимался в холодный кафель, скрёб пятками по полу, судорожно отворачивался, лишь бы не видеть ужаса содеянного. Хосок хотел завопить снова, но крик застрял где-то в горле, и парню оставалось только сипеть.       Он посмотрел на свои руки и испугался ещё больше. Кровь… Кровь была везде: на ладонях, на предплечьях, плечах, груди, животе, ногах, лице и даже на волосах! Он чувствовал каждое липкое теплое пятно на своём теле. Парень не хотел это чувствовать: он стирал пятна, ногтями царапая кожу, стягивал сгустки с волос, выдёргивая целые клоки. Хосок не слышал ничего, кроме стука сердца и собственного беспокойного дыхания.       К горлу подкатил мерзкий горький ком. Кашлянув, парень упал на четвереньки и выгнул в спину. Несколько раз пошатнувшись он икнул и изрыгнул сгусток рвоты. Глаза застлало пеленой из крови и холодного пота. Хо понадеялся, что это было всё, но вдруг живот снова свело спазмом, и парень опять выплюнул из себя поток мерзости. Так плохо ему ещё никогда не было.       Когда всё, казалось бы, закончилось, у Хосока началась истерика. Прижимая колени к груди, он раскачивался из стороны в сторону, слёзно шепча невнятную околесицу себе под нос. Он не мог поверить, что сделал это, не хотел в это верить… Это сон! Это сон! Это лишь сон!       Вдруг за дверью снова оповестили о скором закрытии. Внутри Хо всё сжалось: он не понял, что именно побудило его встать, но когда он осознал риск быть пойманным с поличным, он обнаружил себя в одной из душевых кабин, яростно оттирающим кровь. Его несчастная жёлтая мочалка обрела ржавый цвет, вода порозовела от крови. Он тёр так злобно, что содрал только наросшую корочку с костяшек, а на сгибе локтя крохотными красными точками проступила и его собственная кровь. Но думать об этом не было времени.       Выйдя из своей кабинки, Хосок не стал выключать душ. Наоборот, он включил его на самую горячую мощность. Потом он прошёл по каждому ряду и каждый открыл точно так же. Вскоре стало жарко, как в адском пекле, но пар хотя бы мог скрыть некоторые следы преступления, а вода — размыть лужу рвоты, чтобы её сложно было проанализировать. Конечно, Хо тогда действовал автоматически, не придумывая в голове коварных планов и уж точно не думая, что мысль, пришедшая к нему в бреду, может спасти его.       По привычке он плотно закрыл за собой дверь душевой и на ватных ногах прошагал до своего шкафчика, оставляя мокрые следы. Не вытираясь и не просушивая волосы, он кое-как натянул на себя одежду. Орудие убийства и несколько других атрибутов, что он взял с собой в этот день, затолкал в непромокаемую сумку, которую вскоре выбросил на улице в паре кварталов от спортклуба.              На выходе он старался держаться и вести себя спокойно — так, словно ничего не случилось. Однако его окутало неприятное ощущение, будто каждый прохожий знает, что только что произошло в душевой. Все: гардеробщица, женщины на ресепшене, да даже престарелый уборщик — все смотрели на него с осуждением, не спуская глаз. Каждый знал о его грехе, каждый видел это и был готов в ту же минуту наброситься и разорвать в клочья.       Дыхание снова участилось. В маске стало ужасно душно, в горле запершило. Пальцем оттягивая воротник чёрной водолазки, Хосок попытался втянуть носом исцеляющюю порцию воздуха, но не смог. Снова стало жарко, в районе подмышек Хо почувствовал неприятное ощущение сырости.       «Ничего, сейчас я уйду отсюда», — успокаивал он себя, но когда навалился на турникет, тот его не выпустил. Парень удивлённо распахнул глаза и попробовал выйти снова. И в этот раз не получилось. Парень нервно сглотнул, огляделся, опасаясь, не смотрит ли кто на него, схватил железную балку и несколько раз дёрнул на себя.       — Приложите пропуск, — сказал строгий женский голос.       — Э… А? — переспросил Хосок так, будто слова, сказанные женщиной, были на другом языке.       — Вы пропуск не приложили, поэтому он вас не выпускает.       — А? Да… Я… забываю… — он словно разучился говорить. Неловко порывшись в кармане, он выудил пропуск, приложил таблетку к турникету и поспешно покинул это ужасное место.       

***

      В следующий раз Хосок нашёл себя только на пороге дома. Он не знал, как здесь оказался, не помнил, как шёл по улице и видел ли прохожих. В голове чисто — белый лист. Быть может, всё было лишь сном? Хосок опустил взгляд на свои ладони. От холода они покрылись гусиной кожицей, сильно краснели и шелушились. Но в темноте мерещилось, будто на руках остались следы его деяния. Нет, это не могло быть простым кошмаром… Всё было слишком реально, слишком подробно Хосок мог описать противоречивую палитру эмоций, обуревавших его в тот момент. Боже, как он глуп…       «Юнги не должен знать», — твёрдо сказал Хосоку внутренний голос. Хо решил послушаться, хоть и не был до конца уверен в своих театральных способностях (честно говоря, из него даже лжец никудышный). Однако он сумел натянуть на лицо улыбку, пускай даже не самую правдоподобную. Главное в его случае сдержаться.       Несмело и тихо парень постучал. Настойчивые шаги послышались за дверью мгновенно. Юнги распахнул дверь прямо перед его носом и впустил в дом. Выглядел он спокойно, но в голосе мелькали нотки тревоги.       — Разве на улице был дождь? — поинтересовался он, глядя на влажные волосы Хо.       — Н-нет, — покачал головой Чон.       — Тогда где тебя так угораздило вымокнуть? Сейчас не лето — простудишься, — с этими словами парень ненадолго отлучился.       Хосок так и застыл в коридоре, не двигаясь с места. У него не было сил даже снять ботинки, настолько паршиво он себя чувствовал.       — Я немного волновался, пока тебя не было… Предупреждай меня в следующий раз, если куда-то пойдёшь, хорошо? Кстати, я хотел позвонить, но… — Юнги замер с полотенцем в руке. — Что случилось?       — А? — переспросил Хо. Все звуки доносились как из-под толщи воды.       — Что случилось? — повторил Юнги уже твёрже. Он немного нахмурил лоб, на лице появилось беспокойство.       Хосок промолчал несколько секунд и отвёл взгляд. Ему было так стыдно, что он просто не мог смотреть Юнги в глаза. Он чувствовал себя жалким, ничтожным, а прежде всего — трусливым.       — Я… — сказал он сипло, обнимая локти, но не нашёл в себе решимости признаться. Позорно опустив взгляд в пол, он закусил губу.       — Что случилось, Хоба? — не унимался Юнги. Он никогда не видел Хосока таким потерянным, и это заставляло насторожиться.       — Я сделал кое-что ужасное, — еле слышно прошептал Хо. Он не плакал, но в глазах стояли слёзы.       У Юнги появилась страшная мысль, в которую ему очень не хотелось верить. Хосок не смог бы, он на такое не способен. Что вообще «ужасного» он мог сделать? Это же Хоба, его единственный, его любимый Хоба!       — Что? — так же тихо спросил Юнги, наклоняясь к парню.       — Я… Я… — задыхаясь, Хо пытался что-то сказать. Вдруг он поднял на Мина взгляд и надрывно проговорил: — Я убил его.       Юнги выронил полотенце. Рука безвольно повисла. Он не находил слов, чтобы ответить. Мин видел смерти множества людей, умерщвляя их собственноручно, но услышать подобное от Хо он не был готов. Он не мог ни плакать, ни выть, мог просто стоять, немо глядя даже не на Хосока, а сквозь него.       Шлепок! Хо вскрикнул. Юнги очнулся.       Хосок привалился к стене, руками держась за алеющую щёку. Юнги впервые в жизни ударил его. По лицу Чона покатились слёзы, ноги совсем ослабли. Парень сполз вниз по стене, громко всхлипнув. Он не злился на Юнги, не обвинял его: чувствовал, что заслужил.       — Боже… — выдохнул Юнги. — Боже, Хоба, прости! Прости, я не… Хоба, я… Прости… Прости, прости… — Парень упал перед возлюбленным на колени и подполз ближе. Хо не смог сдержать эмоции, закрыл лицо руками и громко закричал. Плач перешёл в рыдания.       Юнги растерялся. Как зашуганный зверёк, Хо уворачивался от его рук и переходил на вопль, стоило ему приблизиться. Парень буквально бился в истерике: выл, метался и дрожал всем телом. Доходило до сумасшествия: Хосок стучал зубами, на уголках рта появилась пена. Юнги боялся, что ему придётся колоть парню успокоительное, потому что иначе тот умрёт от разрыва сердца.       Между судорожными всхлипами Хо пытался что-то сказать, но каждый раз выдавал лишь писклявый стон.       Так не должно быть, так не должно продолжаться! Юнги, несмотря на боль в плече, решительно подполз к Хосоку вплотную и загрёб в объятия. Поначалу Хо отбивался, неосознанно толкая парня в больное плечо. Юнги закусил губу, чтобы самому не взвыть от боли. В глазах Хосока на секунду промелькнуло осознание, но он всё равно продолжал отбиваться. Обеими руками он упёрся Юнги в грудь, в попытках оттолкнуть его от себя. Крик потихоньку начал стихать, пока не превратился в неуклюжее кряхтение. Стиснув зубы, Хо пытался извернуться, освободиться из объятий, но безуспешно.       Парень расслабил руки, запрокинул голову и горько заплакал. С каждым всхлипом его плечи и грудь подлетали, кадык ходил ходуном вверх-вниз. Хосок подавился воздухом и зашёлся в кашле. Юнги сразу схватил его за затылок и опустил голову себе на плечо. Хо немного пришёл в чувства и несмело обвил шею Юнги руками. Мин не возражал.       Вдруг Юнги почувствовал, как тело Хосока снова забилось мелкой дрожью. Чон всхлипнул и снова заплакал. Юнги не лишал его этого права, а только приободряюще гладил горячей ладонью по спине.       — Ты всегда… ты всегда… — скулил Хо на ухо. Юнги повернулся к нему, прислушиваясь. — Ты всегда…       — Что, Хоба?       — Ты всегда это чувствуешь? Всегда, да? Ты всегда…       — Что чувствую?       — Это… Это невыносимо… Я не могу… Это невыносимая боль, я не могу её терпеть… Она убивает меня, она пожирает меня изнутри, я не могу терпеть эту боль. Я хочу умереть, Юнги. Я хочу… Я не смогу с этим жить. Я хочу умереть… Ты всегда это чувствуешь? Всё время, да? Всегда? — горячечно говорил Хосок, шмыгая носом и заходясь в рыданиях.       — Нет, Хоба… Тебе нельзя умирать, слышишь? Тебе нельзя умирать, — успокаивал его Юнги, снова и снова проводя рукой по спине. — Я нуждаюсь в тебе. Ты мне нужен. Ты — мой смысл жизни, я не могу тебя потерять.       — Я не смогу… Я не смогу с этим жить. Прости, я не смогу…       — Не извиняйся. Тебе не за что извиняться передо мной. Это моя вина…       — Н-не…       Юнги сделал вид, что потёр переносицу, хотя на самом деле смахнул слёзы.       — Хоба, ты не для убийства родился на этот свет. Посмотри на меня, – Юнги оторвал Хосока от своего плеча и посмотрел глубоко в глаза. – Ты же... Ты же создаёшь, а не разрушаешь. Ты исцеляешь, выхаживаешь... Это же ты озарил мою жизнь, это ты показал мне, что бывает не только тьма, благодаря тебе я узнал, что такое добро. – Юнги шмыгнул носом. – Ты же любишь так самозабвенно, что отдаёшь себя без остатка. Но... Это моя вина, что я не заметил, когда из-за этой жертвенности ты переступил черту.       — Нет, нет… — качал головой Хо, даже когда Юнги снова вжал его в плечо. – Ты ни в чём не виноват...       — Хватит жертв, Хоба, — коротко сказал Юнги, и Хосок чуть не захлебнулся в слезах. — Я люблю тебя, слышишь? И несмотря ни на что всегда буду любить.       ― Я... Больше никогда..! Прости меня, умоляю... ― между всхлипами прошептал Хо сдавленным голосом.       ― Это ты меня прости, ― проговорил Юнги ему на ухо, сморгнув пару скупых слезинок.       Хоба стиснул парня в объятиях ещё крепче и не смог больше вымолвить и слова. На телефон Юнги пришло сообщение о зачислении денег на счёт.