***
Цунаде устало провела рукой по лицу, прикрывая ноющие от сухости глаза. Сон не шёл уже несколько дней, а плохое предчувствие сжирало женщину изнутри, ответственность тяжело нависла над её светлой макушкой. Не то, чтобы женщина отлично спала последние четыре месяца, не то чтобы она не ощущала дикой опустошённости и вины, но едва она смогла это опустить и сделать первый спокойный выдох — всё началось заново. Мысли, мучительные волнения, холодные взгляды в тёмный потолок глубокой ночью и попытки забыться в алкоголе — ведь, раньше это неизменно помогало. Почему сейчас не работало? — Ксо, — потрескавшиеся губы сложились в узкую полоску, Цунаде попыталась встряхнуть головой и переключиться на что-то более оптимистичное, чем покрывшиеся коркой времени воспоминания. Дурное предчувствие полупрозрачной тенью преследовало её, будто бы о чём-то предостерегало. Или это была игра воспалённого сознания, которое устало заниматься самобичеванием и решило сойти с ума окончательно? Женщина явно не могла найти ответов на свои вопросы, поэтому ей оставалось утопать в завалах работы, а потом в рюмках прозрачной и крепкой жидкости. Поначалу у неё выходило валить свою тупую боль на глупые эмоции, прятать свои горькие слёзы маской усталости и отнекиваться от жалостливых взглядов. Принцесса никогда бы не подумала, что будет так тяжело переживать потерю человека, которого она сама лично и изничтожила. Цунаде не пошла на сделку с совестью, но она пошла на более выгодные условия, которые помогли бы ей честно занимать свою роль Хокаге: пусть и путём таких глобальных жертв. Женщина каждый вечер тихо спрашивала у себя, могла ли поступить иначе, но ответ будто проворачивался на её языке и нагло ускользал, оставляя после себя горечь непонимания. Хаширама ещё давно сказал, что готов был бы пожертвовать всем ради блага деревни, пусть этим всем будет даже его семья, его ребёнок или он сам. Но Цунаде пришла к неутешительному выводу, что её многоуважаемый дед ни за что не предал своего ребёнка, а она вот предала. У него кишка была бы тонка для такого. У неё не было шанса завести детей, но родить — не единственная возможность обрести тёплого человека, к которому ощущаешь едва ли не материнскую любовь. Поэтому, Цунаде душевно полюбила розоволосую малышку, которая казалась ей собственной копией с огромным потенциалом и добрым сердцем. Сколько сил, эмоций и искренних советов она вложила в этого подростка, как сильно она доверяла этому подрастающему шиноби и как верила в юную куноичи. Голова блондинки слегка наклонилась вбок, она пустым взглядом осмотрела свой заваленный бумагами кабинет, в который давно уже не приходила Шизуне. Она не смогла принять и понять, но вместо тысяч слов и обвинений предпочла молча удалиться, оставив Хокаге наедине со своим решением. Это действительно было хуже всяких косых взглядов и немых вопросов, ведь женщина постоянно была один на один с осознанием чудовищности своего выбора. Блондинку клонило в сон, но она не могла заснуть, её терзали воспоминания, которые так сильно хотелось стереть. Но всё напоминало о лучшей ученице, об единственной в своём роде девушке, которая наверняка верила своему учителю. Куда только заводит людей доверие. Цунаде лишилась не только здоровой обстановки, сна и нервов, но и лучшей команды, которую не могла созвать. Точнее, могла, но женщина просто не знала, как именно ей посмотреть в глаза этим людям. — Что мне им сказать, Шизуне? — Цунаде тогда едва ли не срывалась на крик, бешеным взором сверля холодную брюнетку. Та лишь безразлично пожала плечами в ответ и отвернулась. — Скажите Какаши, что предали и продали его единственную ученицу. Хм, скажите Узумаки, что обменяли его лучшую подругу на пару миллионов рё, а Учихе сообщите, что его самого верного соратника и главную поддержку вы просто похоронили заживо. Думаю, они будут в восторге, — леденящим тоном прошипела девушка, крепко хватаясь за дверную ручку. — Сакура была и моей ученицей, — Цунаде устало опустила голову, пряча за отросшими прядками чёлки крупные капли густых слёз. — Это вас не оправдывает, даже скорее наоборот. Этот неприятный диалог врезался глубоко в память блондинки и часто всплывал в её голове, звонко разбивая все ломанные попытки оправдать саму себя. Среди этих утешающих фраз было что-то вроде «это нужно было для блага деревни», «у меня не было выбора» и «я ничего не могла поделать». Цунаде выдохнула сквозь плотно сжатые зубы и плеснула себе в стеклянный стакан немного саке. В принципе, когда ты совершаешь ряд грубых ошибок и ноги твои подкашиваются, когда тебя проедают молчаливыми упрёками, остается лишь вытягивать из сложившейся ситуации нити, тянуть за каждое своё слово или выбор в попытке оправдать саму себя. Это стало излюбленным занятием блондинки, которая отчаянно выискивала любые мельчайшие намёки на то, что её решение было единственным верным исходом. Женщина осталась одна, отвергнутая единственными людьми, которые что-либо знали о неприятной сделке. Единственный человек, который смотрел на неё тем же неизменным и умиротворённым взглядом, это Хината. Это казалось Хокаге немного странным, ведь каждый из нового поколения шиноби был подавлен и всё ещё тяжело переживал такую глупую потерю своего товарища, но лишь одна Хъюга казалось неизменно расслабленной. Юные ниндзя воспринимали этот инцидент как угрозу, нависшую над каждым из них, но почему же молодая наследница величественного клана спала спокойно? Цунаде открыла верхний ящик своего стола, который был предусмотрительно заперт с помощью сложной техники: там, среди кипы раскрытых и потрёпанных свитков, был один, украшенный особенно роскошно и ознаменованный гербом торгового клана. Женщина не знала имен и представителей этих страшных людей, но знала, что они обитают под именем простых людей в её деревне и живут спокойно, спят мирным сном и ни о чём не переживают. Волновало ли их то, насколько ужасными были требования к главе деревни? Женщина была уверена, что нет, им наверняка было плевать. — У этих ублюдков хватило совести потребовать, чтобы парочка АНБУ изуродовала тела убитых детей, чтобы никто не нашёл меток. Мрази, — тихо рыкнула Цунаде, захлопывая ящичек обратно. Знала бы она, кто эти люди… Но с другой, что бы она сделала им? Они поддерживают финансирование деревни, множество раз вкладывались в реставрацию или отстройку поселения, помогали шиноби и простым людям, но стоила ли эта щедрость той неимоверной наглости и жестокости? Пятая, как и Хирузен, слепо следовали приказам из темной тени, которая выглядела слишком пугающей, чтобы сопротивляться. Тьма всегда хранит больше страха, чем истинной угрозы, но чтобы сопротивляться нужно иметь характер. Был ли он у принцессы? Хирузен считал это своеобразным благом для всех, с чем Цунаде не хотела соглашаться, но ей было страшно идти наперекор людям, которые наверняка могли купить не только честь Конохи, но и большую часть её мирного населения. Женщина резво проверила кончиками пальцев, хорошо ли встал на место ящик и плотно ли он закрыт и только после этого обернулась на тихое шуршание за своей спиной: там стоял высокий человек в плаще и форменной маске, полностью скрывающей лицо. — Простите, что отвлёк, — глава АНБУ быстро и низко поклонился, но Цунаде лишь махнула головой, немного расслабляясь. — Всё в порядке, но я не звала тебя, — женщина встала со своего места и неспешно подошла к своему подчинённому, с помощью своей недюжинной способности замечать мелочи, она смогла подметить лёгкую нервозность мужчины. — Мы обнаружили проникновение на территорию Конохи, — дрогнувшим голосом оповестил шиноби. Глаза Хокаге слегка расширились, ей поначалу показалось, что его слова лишь странная слуховая галлюцинация. — Информация? — Двое, точно не шиноби деревни. Мужчина в маске, на плаще герб Учих, выглядит довольно расслабленным. — Может ли это быть Учиха Обито? Сказать, что Пятая ощутила физически наплыв отчаяния — ничего не сказать. В проницательном и соболезнующем молчании своего подчинённого женщина слышала лёгкое сочувствие и абсолютную беспомощность. Они оба понимали, что нет смысла говорить вслух то, что на деле является нежелательной истинной. Помада давно стёрлась, губы были сплошь усеяны мелкими ранами и укусами, это было маленькой шалостью, которая позволяла блондинке не крушить здания в порывах гнева и всеобъемлющей злости. Цунаде крепко ухватилась вспотевшей рукой за край стола и аккуратно опустилась в кресло, судорожно перебирая в голове различные варианты развития событий. Хокаге была в немом отчаянии и густой панике, которая поглощала женщину всё больше и больше, нагоняла страх и даже осознание беспомощности. — С ним девушка, неопознанная, — мужчина постарался аккуратно нарушить воцарившееся молчание. — Почему, — Цунаде тихо цыкнула: её дыхание предательски сбивалось и дышать было трудно, будто что-то стальными тисками обхватило лёгкие. — Почему не провели анализ чакры? Не вызвали специалистов? — Мы не нашли Яманака Ино, а она лучший шиноби в дешифровке чакры после своего отца. Другие шиноби прикладывают все усилия, но им явно потребуется больше времени. Мужчина посчитал необходимым ретироваться до того, как расшатанные нервы блондинки окончательно сдадут и её накроет волна безрассудной агрессии вкупе с отчаянием. Её осадили, унизили и поставили под сомнение её статус — такое наглое вторжение прямо под носом Хокаге. Какой же это тогда Хокаге? Мысли сумбурно вспыхивали и потухали в голове женщины, сменяли друг друга, казались бессвязным набором бреда, но никак не складывались в тактический план. Если она поднимет панику и начнет принимать меры, то наверняка выдаст свой страх и будет выглядеть запуганным зверьём. — Нельзя, нельзя, нельзя чтобы кто-то заподозрил, что появление этих двоих — угроза. Просто странствующая парочка, просто зашли в деревню в поисках отдыха, — она закрыла лицо руками и легонько раскачивалась в своём скрипящем кресле, объятая чем-то густым и липким. Возможно это была боль. Возможно это была она сама, та часть её души, что никогда бы не согласилась на грязные сделки и сговоры, даже с самыми именитыми людьми этого чёртового мира. Та, совсем другая, Цунаде стояла ровно, гордо подняв подбородок и выпрямив спину, её глаза поблескивали от удовлетворения своими же решениями. Это была истинная принцесса, достойная и сильная женщина. Ей нечего стыдиться и не за что опускать голову. Она стояла и сжирала надменным взглядом жалкую версию себя, которая закрывала локтями голову и всё сильнее сжималась в тугой комок стыда, влаги, сожалений. Хокаге дрожащим телом ощущала прожигающий взгляд своей несуществующей копии, слышала висящий в воздухе вопрос. — Я не знаю. Не знаю, не понимаю, когда именно я сбилась с пути.***
Харуно ощущала лёгкий трепет и целую гамму странных чувств, когда её ноги коснулись родной земли. Её глаза не просто блестели, они пылали странным предвкушением чего-то неизведанного, ждущего её за ближайшим углом. Сакура не считала себя изнеженным человеком, который жил беспечно и мирно, но она никогда не сомневалась в том, что у неё есть то самое пресловутое место, которое она звала домом. Место, куда не страшно вернуться, где всегда ждут, любят, принимают и все те чудесные явления, что идут по списку далее. Это казалось неизменной истиной: девушка всегда поджимала губы в ласковой улыбке, когда думала о родной деревне. Всё дома казалось необыкновенным, от магазинчика у дома с самыми вкусными сладостями, до родных улочек, в которых она знала про каждый закоулок. Нескончаемое волшебство лета, ведь в Конохе всегда были самые необыкновенные закаты, самое яркое солнце и вкуснейший рамён в стране. Её юное сердце всегда трепетно сжималось при мыслях о возвращении, и спать ей было легче, даже в самых суровых миссиях, зная, что всегда есть куда вернуться. Это касается не только молодой куноичи, такова грустная истина человеческого естества, которая в конце концов становится худшим наказанием. Сакура прошла главные ворота и её тело пронзили насквозь леденящие воспоминания о том, как было сладко дышать дома, как счастье захлёстывало и пьянило, как бойкие пряди розовых локонов наполнялись вечерним ветром. Голова девушки мгновенно вспухла от режущей боли в висках, а глаза предательски показывали другие картинки, будто взбунтовались против реальности. Не было никакого подземелья, не было никакой Юнги, о чём ты вообще, про какую месть речь? Вот же, твоя вечная сказка, пристанище самых сладких мечтаний, родной дом, где тебе всегда рады. Стоит лишь протянуть руку вперёд, уверить всех вокруг, что ничего такого не произошло, и всё это — чудовищная ошибка. Харуно провела пальцами по щеке, пытаясь понять, снится ли ей всё это? Может ничего правда не было, и она вернулась в деревню после долгой миссии, её наверняка ждут и примут, наверняка её искали, волновались. Прохладные пальцы Обито накрыли руку девушки и заставили её взглянуть в глубокие тёмные глаза, полные абсолютно тех же эмоций. Но было что-то во взгляде Тоби ещё, что-то скомканное и маленькое, что-то непонятное. Мужчина слегка качнул головой и брюнетка всё поняла. В его глазах пряталось разочарование, безоговорочное и крохотное, но такое явное. Сакура поняла, что её никто не искал и её существование было лишь этапом для этой деревни, через который многие смогли смело перешагнуть. Тот самый волшебный, едва ли не поблёскивающий мирок, в котором ей есть куда вернуться, оказался лишь плодом израненного сознания, пресловутая романтизация обычной деревни. Но Харуно так сильно хотела верить, что ей есть куда вернуться, что она построила целый мирок на руинах своих воспоминаний. Неизбежное взросление, истина, дающая тебе звонкую пощёчину в напоминание, что никакого дома никогда не существовало. Это лишь желание создать себе оплот, который в самые тяжелые ситуации будет крепостью, попытка убедить себя, что когда-то было хорошо и светло. Эта пощёчина была устрашающей трещиной для Сакуры, ведь теперь её глаза наконец-то смогли смотреть на неизбежную правду, от которой хотелось всегда воротить лицо. Не было никогда дружелюбности и чудесных людей, которые тебе рады — люди везде одинаково жестокие существа, которых может сдержать либо уважение, либо страх. Не было никогда воли огня — была лишь выгода, оправдания колоссальных потерь и тонна лжи. Девушка наконец-то могла разглядеть грубоватый оскал на лицах прохожих, трещины на домах и серость, грязную правду о том, что никак не хотелось произность вслух. — Я ощущал то же, что и ты сейчас, — Обито попытался улыбнуться ободряюще, но понимал, что это выглядит жалко. — Я тоже не понимал, почему брошенным снаружи оказался именно я. Почему мне оставалось смотреть со стороны на то, как у остальных всё хорошо. — Мне просто кажется, будто меня выкинуло на обочину жизни, — тихо фыркнула девушка, грустно покачивая головой. Несомненно ей было легче от присутствия Учихи, который, как ей казалось, правда мог понять её спутанные чувства. Возможно Обито хотел сказать что-то ещё, но в конечном счёте лишь огляделся по сторонам и, не заметив никого примечательного, кивнул в сторону центра деревни. — Может всё же зайдём и поедим рамёна? — Иногда утешительные слова не имеют смысла и веса, а говорить их просто для того, чтобы они прозвучали — бессмысленно. Тоби понимал это и не хотел копаться в ране человека, который только-только пережил сильные изменения в своей жизни. Он ощущал её юность, но сожалел, что наивность улетучилась с её лица, как и улетучились светлые улыбки и постоянное желание быть громкой, яркой личностью. Мужчина с болью в сердце видел изменения, но думал, что это для её же блага. Девушка пусто смотрела куда-то вдаль, её лицо выражало что-то между тоской и безразличием, а дыхание было особенно тяжелым. Несправедливо, решил про себя Учиха. Сакура неспешно двинулась в сторону города, стараясь не слишком активно смотреть по сторонам. Каждый метр и кусочек дороги о чём-то да напоминал, и девушка отчаянно пыталась избежать этого, но в любом случае, в её голове невольно всплыла тропинка к дому пепельноволосого шиноби. Если бы только девушка знала, как глушить воспоминания, как избавиться от навязчивости собственной памяти. Где-то там, за парочкой поворотов просторная квартира, в которой наверняка витает терпкий запах кофе, снова разбросаны все вещи и мужчина смущённо извиняется за бардак. Харуно пару раз заходила к сенсею на чай и каждый раз хихикала над пресловутым беспорядком, который шиноби оправдывал отсутствием времени. Сакура уже тогда подозревала, что ему так проще: так создаётся ощущение заполнения пространства, проще жить в месте, где есть доля не идеального. "Наверное, Какаши в полном порядке", резво пронеслось в голове брюнетки. Уморительно: каждый раз, когда Обито особенно сильно вдумывался в свои эмоции по отношению к своей юной спутнице, в голове девушке всплывал образ Хатаке. Жестокая несправедливость, но с другой стороны своеобразная ирония. Сейчас двое подозрительных людей в плащах размеренно шагали в глубь деревни, ближе к центральным улочкам. Их немой целью была знаменитая забегаловка, которая наверняка станет омутом памяти для обоих, местом, где было пережито слишком много всего. Они бы никогда не признались в том, что у обоих трясутся коленки, и каждый новый шаг даётся тяжелее, чем предыдущий, что предательски страшно нормально осматриваться по сторонам в месте. Эта парочка ощущала себя ворами, тихими и зашуганными, будто они вынуждены воровать что-то с чужого стола на празднике жизни, куда их не приглашали. Какой-то плавленый стыд растекался по телу Сакуры, когда редкие прохожие безразлично смотрели ей в след. Может они узнают её? Или, что было бы гораздо хуже, что если они не узнают её и лишь пожмут плечами. Она же была здесь, она тоже ходила по этим дорожкам, улыбалась людям и махала рукой, так почему сейчас она призрак? Возможно, потому что для многих она лежит в своей уютной могилке и спокойно разлагается, параллельно подкармливая червяков. Харуно горько понимала, что над её именем повисла чёрная ленточка, которую одна молодая особа особенно аккуратно завязывала в бантик. Неопределённо блеснули глаза, скрытые за лёгкой пелёночкой тёмных линз: Сакура слишком вымоталась от роли покойницы, которую ей подарила многоуважаемая Хината. В её голове и сердце зрела уверенность в том, что пора обменяться ролями. Не вечно же ей ютиться в гробу, пора передавать эстафету кому-то ещё.