Лотос и Солнце

На носочках у дверей разрушенных покоев ходят слуги, не подходит к отцу ближе, чем на длину коридора испуганный сын. И есть чего бояться — в гневе страшен Глава Вэнь, нет тех, кто не знал бы об этом. И приближенных к нему — лишь безумец посмеет тронуть. Не осознал Вэнь Чао, в какой же момент, из памяти потерянный — он сам безумцем таким окажется. Вэнь Жохань не верит. Взмахом руки, да взглядом горящим тело приказывает явить взору сейчас — пусть нет смысла. Это конечно легко понимать — Глава знает. Но душе не хочется верить — горит клеймом под кожей — вернуть, явить взору, чтобы снова в белых одеждах с винными пятнами смеялось, извинялось, пиалы разбивало о деревянный пол, смешило, таким глупым, но единственным… " — Я полюбил ребёнка. — Но ведь полюбил, правда? Тяжёлая от мыслей голова опускалась на бёдра, скрытые лиловой тканью. И тонкие вплетались пальцы в темные волосы, с подвеской игрались, снимали, примеряли…» Кажется, так и забыли отдать. Но столь ли важно? У Цзян Фэнмяня на груди, на тонкой цепочке под одеждой — горит золотое солнце, горит обещанием, вечным, важным. Его клятва. Невыполненная теперь клятва. Не стоило Вэнь Жоханю видеть его. Не стоило горячими ладонями холодных щёк касаться, в глаза раскрытые смотреть, тонуть, как раньше, тонуть, тело холодное рассматривая с капризным упрёком. Ну же, поднимись! Ты обязан был остаться в живых. Не стоило касаться губами холодного лба, не стоило верить, ждать, бредовой мыслью себя тешить. Не дрогнут руки, замершие на чужих щеках. Да только рассыпалась осколками больная надежда. Холодом в груди отозвалась