Лотос и Солнце

      

— Отец… Хлесткая подщечина, разбивая на части гордость, едва не отправила второго молодого господина в ближайшую стену — благо, что ещё держал себя в руках тот, кто нанес удар. Алая пелена на мгновение озарила покои, но быстро пропала. Тяжелой яростью наполнен был каждый сантиметр пространства. — Пошел прочь… Глубокий голос Верховного Главы, пусть и был тих, сулил для сына явно не награду. В тонких пальцах с треском переломилась кисть для письма и деревянные щепки даже не достигли пола — сгорели раньше. Чао, к счастью своему, уже этого не видел — холодея от ужаса, сбежал, спотыкаясь, и даже не закрыв за собой двери. Ему же лучше. Со стола летят на пол бумаги, сгорая от пламени под тонкими пальцами, оставили две царапины на дереве длинные ногти. Дыхание неровное, а в голове ни единой мысли — жуткая, странная пустота. И лишь в груди что-то рвется, болезненно ударяясь об ребра и заставляя подсвечник отправить в стену — благо, стены крепкие. Вмятина осталась. «Пристань Лотоса сожжена» Белая бумага быстро рассыпается пеплом, опадая у крепких сапог на полу. «Отпрысков не нашли» Капли крови с ладоней — когда он успел? на белых тканях рукавов мелкими солнцами остаются. От бессильной злобы чуть-чуть ладони дрожат. " — Не останешься на ночь? Дорогое вино разлито по пиалам, плачут, сгорая, белые свечи. Алые глаза следят почти лениво, как собирается Глава Цзян, накидывая на плечи фиолетовую накидку — пусть в Цишане и жарко, в Пристани всегда намного холодней. — Пора возвращаться. Улыбка на чужих губах теплая, ласковая, невольно ревностное желание запереть и никому не показывать вызывает. Жохань клонит пиалу, позволяя алой капле скатиться по краю и вновь к губам подносит фарфор. Странное, неведомое ранее чувство пульсирует под кожей на уровне затылка. Страх? Нет. Тревога.» Под ногами трещит и разбивается фарфоровая пиала, приступом гнева с силой брошенная на пол. Алый рассвет заливает кровью разрушенную комнату. И кровь эта алым на руках его собственных остаётся…