картина, смотрящая кротко, смиренно.
мудрый взгляд, слегка лукавая улыбка.
изящные руки, четкость утонченных пальцев..
и безмолвие.
— вязкое, интригующее, сводящее что-то в животе и стекающее скользко; ниже, ниже..
будоражщее сильнее плотского вожделения.
руки молчат, молчание красит.
* * *
если бы любовь киры йошикаге обратилась нечто ощутимым, она была бы точно невесомое касание подушечек пальцев, ласково крадущихся вдоль дрожащего дыхания по ту сторону горла, сглаживающих боль в гудящих висках одним поцелуем тишины.
и несмотря на ее одухотворенность, он всегда был предан ей сполна, посвящая каждую клеточку себя своей возлюбленной госпоже.
свидания отрицали в представлениях киры любую педантичность, ведь их лучшие краски проявлялись только в романтичной потерянности и наивном незнании исхода.
а сегодня
она была особенно мила, особенно послушна посвященным ей чувствам. и ее ропотный возлюбленный не мог сдержать свои порывы пытливой учтивости, вкрадчиво откликающейся в каждом действии.
они посвящали часы на неустанные разговоры; он вел монолог стихотворений серебряного века, постепенно сходил к шутливым обсуждениям исчитанных в юности беспечных романов, она же отвечала блаженным молчанием.
кира всегда держался канонов абсолютных отношений, живущих разве что на страницах тех самых книг, и это было для него единственным табу, перечеркивающим всю суть упомянутому отсутствию заранее рассчитанного плана.
хаотичность жила в его понимании беспорядком где-то за корочкой мозга, просто эта хаотичность сливалась с
пустотой.
и сейчас он вновь пригласил лишь небольшой дар его любви к своим коленям, представляя собственноручно испеченный к их уединению пирог.
— запах вышел хрустящим, сразу же закрадывающимся к языку и охватывающим его ненавязчивой сладостью.
— сегодня я опробовал слоеное тесто. надеюсь, ты оценишь мои попытки скрасить наше общее времяпровождение таким незамысловатым подарком, — мужчина звучал сдержанно, даже смущенно от такого неотесанного откровения, но спутница вечера никак не отвечала, и он облегченно выдохнул;
не засмеет, если пирог вышел неудачным.
такая интимность обстановки слегка раскрепощала, и сквозь строгую воспитанность йошикаге позволил себе мягкую близость, поглаживая мертвенно хладную кожу, бледную, охваченную полосочками синеющих вен.
мужчина всегда следил с идеальной скрупулезностью за аккуратностью своих ногтей, ежедневно корректируя пилочкой форму, через пару дней — длину, и они никак не могли оцарапать, однако под ними же он внезапно ощутил неприятное шелушение.
перехватило ровное дыхание, его обладатель лихорадочно сглотнул всю скопившуюся сухость, давясь ею до боли в трахее. глаза судорожно забегали в наплывшей панике, и кира испуганно вынудил опустить свой взгляд, через
стальной барьер испуга..
случилось то, что рано или поздно случалось вновь и вновь,
—
такова злая ирония его чистейшей любви;
нездорово побелевшая кисть раскраснелась под таким осторожным прикосновением, и стоило чуть надавить на нее и отвести мановение в сторону, кожа постепенно отмирала, слезая настигшим разложением.
кира отпрянул. не было сил даже отбросить теперь уже просто гниющий кусок мяса. его пальцы будто облили жирным слоем грязи, и он едва зарылся ими в сухую почву под осунувшимся телом. раздосадованно всхлипнул; не от слез, скорее от постоянного отчаяния.
больше не было того уютного запаха пирога. йошикаге лишь осознал смертельный смрад, который игнорировал неосознанно изо всех сил.
он ненавидел это обреченное слово — 'опять', но с ним 'опять' происходило из раза в раз. после такого он чувствовал себя скорее издевательски загнанным в колесо хомяком, нежели человеком.
наконец накатила тошнота. кира попытался выкашлять ее, но лишь тщетно прохрипел, сгребая землю в кулаки.
— killer queen, больше не могу. — и станд немедленно откликнулся. ему не нужно было диктовать действий, он сам привык к этой цикличности такого родственного им обоим одиночества.
killer queen сам исполнительно убрал с коленей напротив мертвую часть тела и, отходя на безопасное расстояние, испепелил плоть, рассеивая жженую пыль как можно дальше от изведенного морально мужчины.
станд не пропал после выполненного предназначения, наоборот вернулся ближе, кошачьими повадками вытягиваясь, чтобы заглянуть в чужие опущенные веки и прочитать состояние хозяина.
киру непременно обдало непривычным теплом; тот слишком свыкся с трупным обморожением, и он даже будто ошпарился на несколько секунд, дернувшись и распахнув все внимание.
— ты что-то чувствуешь? — этот вопрос долгое время терзал любопытство киры йошикаге, но тот всегда откладывал его на потом, ссылаясь на постоянное безмолвие станда, сомневаясь в принципе, что он имеет способность говорить. но именно сейчас он понадеялся, что его одиночество спасет голос..
он наконец признал, что
безмолвие бывает
мучительным.
однако killer queen молчал; это добивало последнюю веру.
и только спустя время существо замешкалось, а кира застыл необъяснимым ожиданием. его собственной ладони дотронулись, и будто током проняло по венам к предплечью. такая внезапная нежность выбила мужчину из колеи, он почувствовал себя мнущейся старшеклассницей, впервые взявшейся за чью-то руку.
стоит отметить, что за тридцать три года кира йошикаге не смог растратить данную ему с рождением утонченность фигуры. он не был тощим, но торс его отличался изящной талией. это отзывалось и на кисти рук, точеные костяшки пальцев, обаятельно выступающие жилки. но их носитель попросту не замечал этого, утопая в чужой эстетике, не в своей.
и вот пришлось приглядеться; фалангу охватил аккуратный перстень, обычно красующийся на бесчисленных жертвах, подтверждая их посмертную преданность любовнику.
но понимало ли существо этот смысл? — убедиться мужчина мог только последним способом; прочитать в чужих глазах безмолвный ответ.
и ответ в них был. тот, который перехватил солнечное сплетение, заколотившись диким пульсом в сердце.
— killer queen проникновенно шептал мыслями в голове хозяина, от которых больше не хотелось продолжать бесконечно бежать вдоль сансарового колеса забитым зверьком с искусанными лапками.
кира йошикаге наконец позволил себе остановиться, уронил всего себя в истощении.
и падение оборвалось за секунду до, и тот нашел себя в теплых объятиях собственной души.
ту мерзкую тошноту сменил незнакомый привкус долгожданного спокойствия.
теперь любовь не молчала, ведь,
оказывается, действия тоже могут говорить.
