Мир на двоих

— Дайме желал бы увековечить вашу битву, как символ, в Долине Завершения, — Тобирама, как всегда, бесцеремонно вторгается в кабинет хокаге — и то, что предстает его взору, сильно не нравится мужчине. Слой пыли на бумагах, нетронутых с того момента, как они приземлились на столе. Ранее приветливо распахнутые окна, с которых открывался вид на монумент, где пока одиноко смотрел вдаль лишь лик Хаширамы.       С таким же непроницаемым лицом, сильно похудевшим и заросшим неравномерной, редкой щетиной, сидел, уставившись в свиток перед собой, сам Хокаге — но вряд ли даже замечал, что с кисточки, зажатой в руке, срываются по каплям чернила — прямо на… Кажется, соглашение со Страной Воды о продаже биджуу. Тобирама вытащил аккуратно из-под локтя брата бумагу, надеясь еще спасти ответ для Мизукаге. — Делайте что хотите, — махнул рукой Хаширама, словно очнувшись ото сна — вряд ли он даже услышал, что именно ему было сказано.       Тобираме было что сказать брату на это заявление — как и на то, что он уже несколько дней приходил домой заполночь, не оповещая ни сходившую с ума от беспокойства жену, ни его, о том, где пропадал. Мог бы рассказать о том, что Коноха полнится слухами — ведь появление кьюби рядом, да еще и адский шум и гул битвы слышали все. И о том, что клан Учиха сейчас потревоженным ульем в своем квартале что-то бурно обсуждал. А что — ведомо только им самим. Даже Кагами виновато разводил руками: при нём не велось никаких разговоров.       Мог бы открыть глаза брату на то, как Мито, закованная в броню из собственного достоинства и ледяной вежливости, рассеивала тревожные сплетни о здоровье Хокаге, улыбаясь буквально через силу. Не говоря уже о том, что ей приходилось нелегко — кьюби бушевал, извергая свою ярость и гнев на женщину, постоянно отравляя ее сознание. Вот только Хаширама опять посмотрит на него безучастно, словно не за это он сражался насмерть, и забудет, замыкаясь в своих мыслях. И, как бы хорошо не знал его Тобирама, он мог только представлять, что на самом деле тревожит старшего.       Не тревожит, ест поедом. Даже умерев, Мадара умудрялся отравлять жизнь как Конохе, так и его брату. Живой, Учиха оставался угрозой номер один, хотя объявить на него охоту было всё равно, что подписать себе смертный приговор. Мёртвым он лишил остатков покоя Хашираму, вверг деревню в пучину хаоса и оставил на растерзание другим странам: о возможностях хвостатых и их разрушительной силе теперь не слышал только глухой.       Единственное, что хоть как-то ещё могло растормошить Сенджу-старшего — это насущные проблемы деревни, но, чем больше проходило времени, тем меньше он уделял внимание и Конохе. И если так и продолжится, с тревогой осознавал Тобирама, то…       Нет. Он обязательно что-то придумает. Мир вовсе не крутился вокруг одного Учиха. Осталось только донести это до старшего брата. Это ведь его долг, так? Быть поддержкой, опорой… И не важно, что у него за спиной в это время не было никого.

***       Ажиотаж, что до сих пор не стихал вокруг поистине легендарной битвы, неимоверно раздражал оставшегося в живых её участника. Глядя на то, с каким облегчением страны восприняли гибель Мадары, на которого смотрели не иначе, как со страхом, ему страшно хотелось исчезнуть куда-нибудь, пока это не прекратится.       Некоторые люди даже подходили поздравить. Да что там — Мадара считался преступником, и официальная благодарность от правителя Страны Огня была передана со всеми почестями.       Благодарность за убийство лучшего друга. Поздравления со смертью родственной души — иначе Хаширама и не звал его в мыслях. Следующего, кто подойдёт с таким, Сенджу готов был придушить. Даже у его бесконечного терпения имелись свои пределы. Для них Мадара всегда был угрозой — для Хаширамы даже сейчас он оставался самым близким человеком.       Дни медленно утекали, и Хаширама вряд ли мог ответить, чем один отличался от другого — в одни он вроде бы находил и силы, и желание участвовать в жизни деревни, которую отстоял в Долине Завершения. Название показалось ему удивительно точным — там закончилась, кажется, не только жизнь Учиха, но и его, Хаширамы, все стремления и чувства. В другие дни брат, хоть и молча осуждая, снимал с его плеч груз работы, и тогда, предоставленный сам себе, Хаширама подолгу проводил время в том самом месте, что в ночь ухода показал ему Мадара. Скользил по шероховатому камню, покрытому совершенно нечитабельными закорючками. Жаль, ему не увидеть того, что видел Мадара: слова о том, что необходимо особое зрение, в памяти сидели крепко.       Сейчас, имея достаточно времени, чтобы взглянуть ещё раз на слова друга, Хаширама невольно начинал подмечать его правоту. Может, и не во всем стоило полагаться на его суждения, но Мадара явно знал, о чём говорил. Лебезили страны и их деревни перед Страной Огня, пока воочию не увидели, на что способен Сенджу? Разнесённую по камешку обширную долину, в которой не осталось буквально ни единого живого места? Нет.       Сила впечатлила их куда сильнее слов, сказанных от души, но которые, конечно, не восприняли. Хаширама мог сколько угодно сотрясать воздух — он словно слышал голос Мадары, пропитанный горечью, нашептывающий ему это. Взгляни, посмотри на их лица, искаженные тщетно подавляемым страхом. Разве не куда сговорчивее они сейчас, зная, что именно может ждать их деревни, дома и семьи?       Эти мысли Сенджу старался отогнать, но безуспешно: слишком глубоко они засели. Слишком глубоко засел Мадара, который с каждым днем звучал всё убедительнее и громче. На какие идеалы он разменял жизнь человека, которому клялся в дружбе? Можно было утешить себя тем, что Мадара не желал, никоим образом, ничего слышать и даже пытаться поговорить, но правда в том, что Хаширама поставил деревню выше. И не мог себе этого простить, как ни искал оправдания, стараясь в Конохе увидеть отражение своих надежд.       И не видел, будто бы ослеп.

***       Уже занесённая рука, решительно сжатая в кулак, на миг замирает. И всё же опускается несколько раз, создавая негромкий стук. Тобирама собирался с духом для разговора уже давно, и не хотел снова прийти, постоять минут пять, и ни с чем уйти.       С несколько мгновений ему никто не отвечал, хотя чакру брата он чувствовал также ясно, будто сидел сейчас напротив в кабинете. Но после дверь открылась, и Хаширама молча пропустил его в помещение. Не спросив ничего, но его взгляд выражал что-то среднее между беспокойством и искренним желанием сбежать. — Я ненадолго, — волей-неволей вырвалось у Тобирамы. — Анидзя, медлить нельзя уже. Четыре великие страны ожидают съезда глав Скрытых деревень, чтобы решить судьбу биджу. — Я помню, Тобирама, — кивок от старшего, и слова, звучащие словно и не от него же, — биджу не предмет торга. Они останутся при Конохе.       Это было ударом по всем планам — наладить отношения с прочими деревнями, продать им биджу — и хорошо так поднять бюджет, последнее время слегка просевший из-за постоянного расширения Конохи. К тому же, приходилось бы держать под контролем целых девять! Разъяренных и запечатанных демонов, каждый из которых мог под плохое настроение разнести деревню. На всех джинчурики не напасёшься — если учитывать, что им мог стать не каждый. Да и кланы явно бы не жаждали взвалить на себя такую ношу: Мито пошла на это исключительно из преданности к Хашираме. — Ты... В своём ли уме, Хаширама? — справившись с этой секундной заминкой, Тобирама уставился на него с осуждением. — Да это же идёт вразрез со всеми договорённостями!       И только сильнее разозлился, когда услышал тихое бормотание Хаширамы — «Мадара бы меня понял». С горечью сжал в полоску тонкие губы. Конечно. Всегда Учиха. Умудряется затуманить рассудок Хаширамы, до сих пор, кажется, оставаясь тем, к кому брат обращался первым, даже мысленно. — Но он мёртв, — чеканит Тобирама, почти чувствуя, как накаливается между ними воздух. — Мёртв, потому что предал деревню, напал, и получил отпор. — Нет, — Смерив Тобираму долгим, мрачным взглядом со знакомым отблеском стали, Хаширама тихо выдохнул, — это я предал нашу мечту. — Ваша мечта была вовсе не тем, что должно напугать всех, Хаширама, — уже куда мягче напоминает ему альбинос, чувствуя, что ступает на весьма зыбкую почву. И ведь не этого хотел добиться, но их обоих настолько выбивает из колеи одно имя Мадары, что конструктивного диалога не получается. Уходит он, добившись лишь обещания Хаширамы «хотя бы поехать». Выслушать представителей других стран, и, возможно, если те не будут вести себя как стадо упертых баранов…       Смешно даже в собственных мыслях. Ещё только чудом не развязана очередная война, а на веку Тобирамы они, кажется, никогда не закончатся. Но надо прилагать усилия, договариваться, а не переть напролом.       Ворочаясь без сна уже глубокой ночью, альбинос припоминает, когда последний раз видел такой же взгляд у брата — в тот самый момент, много лет назад, стоило ему занести катану над поверженным врагом, Хаширама прикрикнул на него так, как никогда ни до, ни после не делал.       Тенденция ему не нравилась.

***       Прости, Тобирама, но хвостатые нужны совсем для другого, про себя вздыхает Сенджу-старший, прислонившись лбом к двери, едва брат уходит. Частые визиты в тот самый тайник, что показал Мадара, казалось, занимали все его мысли. Мужчина не удивился, когда от стены отделилась тень, и заговорила с ним. Скорее, принял как данность: ну вот и всё. Он окончательно сошёл с ума.       Однако, поспешные способы проверки реальности были пройдены, а тень не исчезала. Терпеливо ждала, пока у Хаширамы пройдёт первое потрясение, и вежливо представилась.       А потом предложила помочь. И хотя интуиция настойчиво советовала невесть откуда взявшейся сущности не верить… Но ведь именно над этим работал Мадара перед тем, как покинуть Коноху? А значит, это как минимум заслуживало внимания.       Открывшиеся перспективы завораживали и одновременно пугали. Мадара в прошлый раз был немногословен, но это… этот… «Зецу», как представилась черная клякса, разъяснила куда подробнее. А что он теряет? Всё, что только можно было, Хаширама уже потерял. — Это дело не просто не одного дня, — как-то заметил Сенджу, понимая, что тот самый риннеган может пробудиться далеко не сразу. А ведь нужно было устроить целую последовательность: сперва разыскать статую — пустующую оболочку легендарного монстра-десятихвостого. Запечатать всех, начиная с однохвостого биджу (который, вроде бы, сейчас находился в Сунагакуре, по словам Тобирамы), затем пробудить его и стать уже его джинчуурики.       И только потом воссоздать иллюзию, которая принесёт покой каждому. Хаширама смутно подозревал, что не одной доброй волей Зецу рвётся устроить мир во всём мире, и поставил себе заметку — следить, и внимательно, за этим существом. Неужели Мадара действительно с ним ранее сотрудничал? Зная подозрительную натуру друга, наверняка тот не успокоился, пока не выпытал всё… Можно, наверняка, хотя бы в начале пути положиться на Зецу. — С вашей регенерацией наверняка не составит труда прожить довольно долгую жизнь, — прошелестела тень, зубасто улыбаясь. — А кроме того… Можно будет найти преемника. Не обязательно посвящать во все тонкости нашей работы.       «Нашей», хмыкнул про себя Сенджу, сдержав это в себе. А во сколько тонкостей не посвящает его хитрая клякса, хотелось бы знать?       На определённом этапе Хаширама понял, что не сможет долго хранить в секрете изменения. Сразу как зашла речь о пересадке глаз — мало того, что даже с его усиленной регенерацией сам факт операции не пройдёт незамеченным, так ещё и глаза… Либо деревня, либо далеко идущие планы. Нет, поправил он сам себя. Либо деревня, либо Мадара. Один раз он уже сделал неверный выбор, и никакого чувства правильности после него не испытал.       Ну что ж. Тобирама как лидер вполне справится… Пока не справится и со своими задумками Хаширама. Младший брат давно, кажется, уже примеривался к тому, чтобы стать следующим хокаге. Да и из него он получится куда как лучший. Не сомневающийся в решениях и не раздираемый чувством долга и собственными чувствами.       Мито… Она сильная женщина, пусть и кажется хрупкой. О ней позаботится клан, да и кьюби явно даст ей какие-никакие, но преимущества. На понимание Сенджу не надеялся, зная, что с его стороны будет не слишком красиво оставлять жену. Тем более, что собственноручно извлекать из неё биджу Хаширама не смог бы. Понадеялся, пусть и малодушно, что он переживёт жену, и она не пострадает.       Но сперва ему нужно было кое-что забрать.

***       В лаборатории Тобирамы всегда царит идеальный порядок. Он мог закрыть глаза, и наизусть пересказать, что именно и где лежит, вплоть до мелочей. Каждый день мужчина оставляет лабораторные журналы на правом углу стола, свиток с техникой, которую в данный момент создавал — в опечатанном его личными печатями ящике, и каждое утро он находил все ровно точь-в-точь на своём месте. Поэтому его наметанному взгляду хватило пары секунд для того, чтобы понять — здесь был кто-то помимо него. А сунуться сюда и уйти не просто живым — незамеченным… Что ж, это провернул либо безумец, либо гений, либо человек, которому Тобирама доверял настолько, что даже было стыдно принимать его кандидатуру в качестве подозреваемого.       Тем более, что брат никогда не казался увлечённым новыми исследованиями, техниками, о которых грезил сам Тобирама. Но уточнить всё-таки следовало, чтобы исключить сразу из списка.       И вот здесь у Тобирамы возникли трудности с тем, чтобы найти брата. Прирождённый сенсор, что доверялся чутью больше, чем другим органам чувств, и способный почувствовать чакру на много километров, особенно столь яркую и заметную, как у Хаширамы… Сейчас он мог различить, кажется, каждого шиноби в деревне, но брата среди них не было.       Никто не мог ответить на вопрос, где и когда видели последний раз Хашираму. Мито потерянно пожимала плечами, в клане никто не был осведомлён о планах хокаге… Ни записки, ничего.       Ни записей. Ни биджу… Ни, как в панике, охваченный каким-то предчувствием, проверил альбинос — захороненного в тайне ото всех Учиха Мадары. Вот на этом моменте Тобирама емко и витиевато выругался, обрисовывая всю глубину той беспросветной задницы, в которую угодил. Накануне встречи каге… Биджу их всех задери, и старшего братца, и дайме… Разгребать-то всё ему!       Чувство, что это не просто очередная выходка брата, не попытка избежать нежеланной встречи, засело буквально сразу же в груди. Кололо и не давало покоя, вынуждая снова и снова задумываться, что же он упустил. Но тратить много времени на это Сенджу не мог — пришлось, пока временно, принять на себя обязанности хокаге, и уже самому решать, что именно делать.

*** — Бесполезно, — тихо изрёк Хаширама, глядя на союзные силы Альянса. Отчасти его сердце радовалось тому, как такие разные шиноби смогли объединиться. Но они просто не понимали, что им осталось потерпеть совсем немного — и это закончится. Нет нужды умирать, нет нужды больше сражаться.       Он замечает брата, и сердце сжимается от какого-то застарелого чувства вины. Догадался ли тот о причинах ухода, смог ли простить? Смогли бы они понять друг друга, если бы доверились друг другу, как в детстве? Драться против Тобирамы он не желал никогда, высоко ценя как навыки брата, так и его ум. И всё же… Даже будучи под действием техники, созданной им самим, Тобирама ему не противник. Как же хотелось попросить их просто сложить оружие… Нет нужды больше страдать во имя каких-то идеалов, жертвовать жизнями: своих или близких.       Хаширама прекрасно понимает, что не сработает. Он сам в чём-то приложил к этому руку. Зецу приносил весьма любопытные новости, и в целом был очень удобным шпионом. Коноха процветала. Взращенная на крови трёх войн, продолжавшая вновь и вновь отправлять своих детей на самоубийственные задания... Страны грызлись между собой, как голодные псы, не в силах поделить кусок мяса. Кругом Мадара был прав: Коноха не была панацеей, но ещё не поздно всё исправить. Девятихвостый, судьба которого волновала Хашираму, жил в целости и сохранности, несмотря на то, сколько ему пришлось пережить. Ребёнку, ни в чём не виновному... Но даже это не мешало исполнению плана. Только убедившись в этом, Сенджу позволил наконец себе ненадолго отдохнуть, чтобы с новыми силами восстать в нужное время.       Носитель кьюби, громкий паренек, ностальгически напоминающий Хашираме его самого, был здесь в первых рядах. Но вот управляться той огромной силой, что крылась внутри него, не умел. Всё почти готово. Остался последний кусочек мозаики, прежде чем мир расцвётет. Но сначала…       Сначала он поприветствует старого друга. Встанет с ним рука об руку, сражаясь, наконец, не друг против друга, но бок о бок. Вместе. Ради их мечты. — Теперь я вижу, чего ты хотел всё это время, — Мадара ничуть не изменился. Эдо Тенсей вернула его в расцвете сил, и смотреть в на удивление оживленные мыслью глаза Учиха было почти ощутимо больно. — Второй шанс?       Протянутая рука выглядит почти жалко, но даже перед всем альянсом не стыдно повиниться. Рядом с Мадарой мир обретает краски, особенно когда тот все-таки касается его ладони, осторожно, и кивает.

***       Зецу корчится в черном пламени, которое Мадара, словно издеваясь, не спешит убрать. Попытка напасть со спины на Хашираму обернулась провалом: может, кто-то бы и не заметил, но не Учиха. Подспудно ожидавший подвоха, в последний момент успевает — и на окрестности опускается тишина. Под светом луны они оставались совершенно одни — как тогда, в детстве. Сейчас их не разделяло ничто: ни река, ни война между кланами, ни непонимание. — А что же остаётся нам? — спрашивает Мадара, неотрывно глядя на древо, послужившее пристанищем спящим. — Целый мир. Только для нас.