Знает лишь время, Сколько дорог мне пройти, Чтоб достичь счастья. Мацуо Басё
Когда среди деревьев показались далёкие и такие знакомые огоньки деревни синоби, Мэй в волнении прижала руки к груди, неотрывно глядя на них. Тихая радость встрепенулась в душе робкой птицей. Она смогла, она выжила, и теперь возвращалась обратно, в ставшие такими дорогими сердцу места. Кадзу шёл рядом, время от времени поглядывая на неё. Глаза кицунэ в темноте влажно блестели. Синоби украдкой улыбнулся тому счастью, что он видел в этих глазах, но не стал тревожить её словами в такой момент. Позади них мерно цокала копытами Кирин. Сатоши дремал в седле, а Масамунэ вёл лошадь в поводу, внимательно следя за тем, чтобы синоби не свалился с неё во сне. Тихая ночь надвигалась на окрестные леса, но огни деревни сулили тепло и скорый отдых измученным путникам. Впрочем, их появление в поселении синоби поначалу вызвало легкий переполох. Их тут же окружил гул людских голосов, вокруг замелькали встревоженные лица. Прибежала испуганная Кими, откуда-то появился обеспокоенный Хонг и принялся помогать Сатоши слезть с седла. Но вот внезапно все расступились, пропуская Такао. Дзёнин приблизился, его внимательные глаза оглядели всех четверых, оценивая состояние. Мэй собралась было приветственно поклониться, несмотря на режущую боль от многочисленных порезов, исподволь разъедавшую тело. Но Такао удержал её, взяв за локти. Здоровье и благополучие его людей было для него превыше церемоний. Он не стал мучить их расспросами и немедленно отправил к старику Чонгану. — Сначала лечение и отдых, разговоры потом разговаривать будем, — сказал он тоном, не терпящим возражений. И лишь коротко переговорил с Кадзу по дороге к дому лекаря. Чонган молча взглянул на раны Мэй и лицо старика стало суровым. Жестче обозначились морщинки вокруг рта, глаза сузились. Он немедленно принялся за очистку и обработку её порезов, дал выпить какой-то гадкий на вкус, но согревающий отвар. Закончив с необходимыми процедурами, он совершенно неожиданно положил свою старческую ладонь девушке на голову и неловко погладил, вздыхая. Кицунэ прочла в его добрых глазах помимо сочувствия ещё и глубокую грусть. Прошедший через многое в своей жизни, старик печалился о всём том, через что юной девушке ещё только предстояло пройти в её долгой, нечеловечески долгой и непростой жизни. А в том, что эта жизнь будет непростой, Мэй уже и сама не сомневалась. Мысли её неумолимо возвращались к пугающему колдуну, к Хромому, с которым ей довелось недавно так неудачно познакомиться. — Дедушка Чонган, — тихо спросила Мэй, — Как человек может быть таким жестоким и безжалостным? Старик, уже слышавший о их нежданной встрече с врагом, вздохнул. — В каждом человеке есть и добро и зло, — сказал он, присаживаясь рядом с ней и беря её руку в свои узловатые старческие ладони, — Нравится нам это, или нет, но это так. Преимущество, и в то же время самая главная беда человека в том, что мы имеем возможность выбирать. Что взращивать в своей душе, а что подавлять, каким порывам следовать. Эмоции часто встают на пути, затмевают разум, мешают делать правильный выбор. Поэтому все синоби изучают искусство ниндзютсу — науку терпеть и ждать, усмирять себя. Уметь выпускать своих внутренних демонов только в нужный момент. Но даже тем, кто освоил эту науку, порой нелегко это даётся… Он посмотрел в сторону Кадзу, оставшегося в соседней комнате вместе с остальными, вздохнул: — Особенно когда под ударом те, кто им дорог. «Терпеть и ждать, — в который раз повторила себе кицунэ, задумалась, — Я ждала отправления в столицу, я терпеливо училась. Вот только беда никого не ждёт, она сама находит меня, когда считает нужным. Может быть выжидать и прятаться это все же не мой путь…» Мэй тряхнула головой, стряхивая с себя непрошенные мысли, словно хлопья холодного зимнего снега, тихо кружащегося за окном. Оттепель закончилась и зима собиралась вернуть себе власть над этим миром — хотя бы ещё на какое-то время. — Дедушка Чонган, как остальные? — спросила девушка и в голосе её проскользнули нотки тревоги, которую она даже не пыталась скрыть. Старик лукаво глянул на неё, усмехнулся: — Ишь, как заволновалась. Жить будут, не переживай. У вашего ронина рассечено плечо, зашивать надо. У Кадзу вообще царапина. Сатоши посильнее всех досталось, — он пожевал губами, вздохнул, — Удары магией сложней всего лечению поддаются, оттого что зачастую не оставляют видимых ран. Вы, ёкаи, проще с этим справляетесь, потому как сами магические существа по сути своей, и магия для вас естественна. А вот для людей магия опасна и губительна. Ты запомни это, лисица Мэй. Старик посмотрел на кицунэ неожиданно строгим взглядом. Мэй серьёзно кивнула, поклонилась: — Я благодарна за лечение, дедушка Чонган. И за вашу науку. Старик растрогался и тепло, но осторожно обнял девушку. Взяв с собой данную им баночку с мазью, кицунэ вышла, чтобы более не задерживать лекаря. Позже, вместе с Кадзу они неспешно брели по дорожке, ведущей к его дому. Как будто в первый раз оглядывала Мэй такие знакомые стены, уже видневшиеся впереди среди редких деревьев, каменное крыльцо, поблескивающую за домом гладь пруда. Тихое счастье расцветало и разрасталось у неё в груди пламенным цветком, презрев зиму и неспешно кружащийся вокруг снег. Разбитые губы дрогнули в улыбке. Девушка вдруг совершенно неожиданно и от этого ещё более ясно осознала — она дома. Она не глядела на Кадзу, но чувствовала на себе его проницательный взгляд и почему-то точно знала — ниндзя, как и всегда, безошибочно читает по её лицу все самые сокровенные мысли и чувства. В подтверждение тому, его пальцы лёгким касанием тронули кончики её исцарапанных и замёрзших пальцев. Мэй с готовностью ответила на нежное прикосновение. Синоби взял изящную ладонь девушки в свои руки, поднёс к губам, согревая тёплым дыханием. — Опять замёрзла, ласковая, — тихо сказал он, — Пойдем, согрею. Кицунэ невольно улыбнулась и опустила ресницы. У неё остались весьма приятные воспоминания о том, как он грел её в последний раз. Синоби заметил, покачал головой, с деланным укором глядя на неё. — Не так, — произнес он, но в его колких глазах блеснули лукавые огоньки. Дом встретил их тишиной и полумраком. Измождённое тело требовало отдыха, но Мэй не стала отдыхать. Пока синоби разводил огонь, она медленно, задумчиво обходила комнаты, внимательно оглядывая всё вокруг. Пробежалась пальцами по шероховатой поверхности стен, провела рукой по столу, коснулась висящей масляной лампы. Она старалась почувствовать и запомнить каждый предмет, как будто видела всё это впервые. Нет, не впервые. Но теперь — по новому.***
Каждое утро нынче начиналось одинаково и сегодняшнее не стало исключением. В комнату проникал слабый солнечный свет. Мэй лежала на кровати обнажённая, уткнувшись лицом в подушку и старалась не шипеть от боли. Кадзу сидел рядом, осторожно и тщательно смазывая глубокие порезы на её спине и плечах остро пахнущей мазью. Несмотря на аккуратные движения синоби, каждое его прикосновение отзывалось щиплющей болью. Но кицунэ молчала, лишь судорожно сжимая подушку. — Потерпи, ранимая, — прошептал Кадзу, видя как в очередной раз вздрогнула её кожа под его пальцами, — Скоро уже всё. Заживет быстро. Шрамов не останется. Девушка кивнула, не поворачивая головы. Лекарства дедушки Чонгана были, бесспорно, очень эффективны, но удовольствия почти никогда не приносили. Старик утверждал, что в мире всё так устроено для равновесия, но сейчас Мэй казалось, что вселенная просто хочет её страданий. Как будто мало их выпало на её долю за последнее время. Кицунэ внезапно устыдилась и решительно прогнала от себя подобные мысли. «Только о себе думаю, — одернула она себя, — А как же остальные? Сатоши до сих пор полностью не оправился. И Масамунэ с повязкой ходит…» Прошло уже пару дней с тех пор, как они, усталые и израненные, вернулись в деревню. Мэй тихо вздохнула. Произошедшее определенно оставило на ней свои следы, и если раны на теле потихоньку затягивались, то раны душевные исцелить было не так-то просто. Ночами она плохо спала. Ей снились покрытые плесенью стены в тусклом свете факелов, железные прутья клетки. Вскрикивала, просыпаясь. Отголоски страданий и страха эхом звенели в сознании, тупой болью отзываясь в теле. И каждый раз в такой момент её обнимали сильные руки Кадзу, гладили, успокаивали. Крепко обнявшись в темноте зимней ночи, они спасали друг друга от кошмаров. Он почти не отходил от неё все эти дни, как будто боялся снова потерять, упустив из виду. При этом синоби умел быть ненавязчивым, просто находясь рядом, но давая девушке возможность самостоятельно разобраться в себе. Его молчаливое присутствие успокаивало, давало чувство безопасности. Несколько раз заглядывал Масамунэ дабы проведать Мэй. Один раз — неслыханное дело! — его даже удалось уговорить остаться на чай в доме Кадзу. После битвы в пещере их отношения с синоби неуловимо изменились. В них появилась странная… солидарность. Они как будто что-то поняли друг о друге в пылу боя и теперь, все ещё оставаясь такими разными, они знали, что в одном точно могут положиться друг на друга. В том, что касалось жизни и безопасности Мэй. — Ну вот и все, трепетная, — вывел её из глубокой задумчивости голос Кадзу. Он закончил обрабатывать раны и теперь сидел рядом на кровати, вытирая пальцы чистой тряпицей. Едва уловимый запах пряных лекарственных трав витал над ними в воздухе незримой дымкой. — С Такао говорить нужно, — сказал синоби, не глядя на неё, — Дзёнин ждет сегодня. Кицунэ беспокойно поерзала на кровати, наконец села, обернувшись покрывалом. Говорить… это значит воскрешать в памяти всё то, что было, бередить вновь ещё не зажившие раны. Мэй содрогнулась, как хрупкий цветок хризантемы под порывом холодного ветра. «Нужно быть сильнее, — сказала она себе твердо, — Тяжелые воспоминания можно оставить на потом. А сейчас, Хромой представляет реальную угрозу, и я должна сделать все, чтобы с этой угрозой справиться». Она посмотрела на свои тонкие бледные пальцы, покрытые заживающими царапинами. Они сами собой сжались в кулаки. Кадзу повернулся к ней. Взял её голову в свои ладони, посмотрел прямо в глаза испытывающе и внимательно. От такого острого взгляда не укрыться и за щитом… Но кицунэ давно не пыталась прятаться, только не от него. Ответила взглядом открытым и искренним, не скрывая грусти и беззащитности. В глубине тёмных глаз ниндзя она увидела отражение своей боли, но лишь на краткий миг. — Слишком много мыслей в голове, — сказал Кадзу, настойчиво глядя в её глаза, — Держишься за них. Крутишь в голове снова и снова. Сама себя сил лишаешь. Он вдруг притянул девушку к себе и осторожно поцеловал. Она удивленно распахнула глаза от неожиданности, но вскоре прикрыла их, погружаясь в нахлынувшие приятные ощущения. Движения его губ были легкими, нежными, дразнящими. Вкрадчивый язык разлепил её губы, проник внутрь будоражащим прикосновением. Кицунэ обдало волной жара. Закрыв глаза, она с готовностью отдалась сладостному блаженству, позволяя себе утонуть в нём и забыться. Кадзу затягивал томительную ласку, то давая волю страсти, то чуть отстраняясь и переводя её снова в нежность. Увлеченная поцелуем, Мэй чутко реагировала на каждое его движение, на каждое прикосновение губ… Когда он наконец чуть отстранился, она в недоумении раскрыла подёрнутые пеленой страстной неги глаза. — Помогает? — спросил он тихо, вкрадчиво. — Что..? — пробормотала Мэй непонимающе, все ещё чувствуя его дыхание на своих губах. — Не думать, — улыбнулся он чуть коварно. Кицунэ рассмеялась, неожиданно для себя самой. Её смех разнесся звоном серебряных колокольчиков, разгоняя сонную тишину спальни. — О да, — смущенно улыбаясь ответила она, — Отличное средство. — Жаль, я не всегда оказываюсь под рукой, — произнес синоби будто бы все еще шутя, но внезапно посерьёзнел. Мэй уловила изменившийся тон и моментально поняла ход его мыслей. У Кадзу имелось предостаточно своих собственных тяжёлых воспоминаний о недавно произошедшем. Он решительно встал с постели, подал ей нагадзюбан. — Пойдем, задумчивая. Мэй стала осторожно натягивать одежду, отвернувшись. Не хватало ещё, чтобы он видел, как она морщится. Кадзу накинул ей на плечи тёплую накидку и вскоре они уже вышли на террасу. Зима постепенно близилась к своему завершению, но пока ещё не собиралась так легко сдаваться. Мелкие снежинки, потерянно кружась в прозрачном воздухе, падали на гладкую темную поверхность пруда и моментально исчезали, растворяясь в ней навсегда. Кадзу усадил Мэй на толстую соломенную циновку, помог принять нужную позу, тщательно следя за тем, чтобы не потревожить её раны. Сам устроился на циновке рядом, закрыл глаза. — Если нужно думать — дай себе время, — произнёс он спокойным голосом, — Но ровно столько, сколько требуется. Не больше. Управляй своими мыслями, а не позволяй им управлять тобою. Кицунэ тоже закрыла глаза, сосредоточилась на дыхании. Спокойная уверенность Кадзу придавала ей сил. Рядом с ней был человек, который уже нашёл свой путь. И теперь он помогал найти свой путь и ей. «На его долю выпало множество страшных испытаний, — думала кицунэ, — но он научился преодолевать их. Не даёт судьбе свалить себя с ног. Каждый раз поднимается и идёт дальше. Сумею ли я когда-нибудь стать столь же уверена в своих силах, так же несгибаема?» Кицунэ запрокинула голову, глубоко вдохнула прохладный воздух, ощутила как мокрые снежинки падают на лицо. «Должна суметь, — твердо сказала она самой себе, — Если хочу выжить. Я должна взять свою судьбу в свои руки. И сейчас, как обычно, я должна сделать шаг навстречу своим страхам». Чуть позже, в доме дзёнина она как ни в чем не бывало разливала чай присутствующим, сохраняя вежливую улыбку гейши, которой её так долго учила госпожа Сумико. Кроме неё здесь собрались лишь те, кому довелось быть непосредственными участниками недавних событий. Даже неугомонный Сатоши пожелал прийти, несмотря на то что старый Чонган строго настрого наказал ему отдыхать как можно больше. — Если я ещё хоть немного времени проваляюсь в постели, то чувствую, корни пущу, что твоё камфорное дерево, — отшучивался он на вопросы друзей. Вскоре с приветствиями было покончено, и Кадзу вкратце рассказал о пропаже Мэй и о поисках тайного убежища. — Когда нашли наконец, мы вдвоём вперёд пошли, опасаясь ловушек, — дополнял его рассказ Сатоши, — А Араи держался позади, наготове. С ловушками-то мы справились, но… — Но потом ты вперед полез, нетерпеливый, — язвительно заметил Кадзу, — Рано расслабился. — Да кто ж знал, что у него там такое! — возмутился Сатоши. — В логове колдуна стоит быть готовым к чему угодно, — проговорил Такао не глядя на них, словно бы обращаясь к самому себе. — Потом паук свалился с потолка прямо на нас, отрезав от Сатоши, — продолжил рассказ Масамунэ, — Ранил меня… А тут ещё и колдун явился. Насилу мы к Сатоши пробились и вытащили его. В узком проходе, облепленном паутиной, паук почти не оставлял нам шансов… — Паучиха, — тихо поправила Мэй, невидящим взглядом уставившись перед собой. Ронин непонимающе посмотрел на неё. — Она не всегда была такой, — со странной печалью в голосе произнесла Мэй, — Когда-то она была ещё и девушкой. Жила, радовалась жизни, возможно, кого-то любила… «Как я, — мысленно закончила она фразу, — А потом она встретила Хромого». В комнате на некоторое время повисла тишина, нарушаемая лишь тихим треском огня в очаге. Наконец Мэй спохватилась и, будто бы очнувшись, низко поклонилась. — Прошу, простите, — произнесла, не поднимая глаз, — Пожалуйста, продолжайте. Слушать их рассказ было страшно. Но вместе с тем, с каждым словом внутри неё росла злая, упрямая решимость. Спрятав руки в рукава кимоно, она до боли сжимала кулаки, по привычке вонзая ногти в ладони. В глубине души она уже знала как должна поступить. Только принять это было сложно. Когда их рассказ был окончен, пришла очередь Мэй изложить свою часть истории, сложив воедино сложный пазл, перемешанный с кровью, грязью и страхом. Масамунэ сдержанно молчал, слушая её рассказ, и лишь побелевшие костяшки пальцев, сжимавших рукоять катаны, выдавали бурю чувств, бушевавшую у него внутри. Кадзу, уже знавший всю историю, был внешне спокоен, отрешённо глядя в стену. Девушка время от времени украдкой поглядывала на его непроницаемое лицо без эмоций, на его играющие на скулах желваки. Сейчас спокойствие давалось синоби очень нелегко. Даже Сатоши нервно ёрзал, не в силах усидеть на месте, и смотрел на Мэй то ли с удивлением, то ли с уважением. Дзёнин, сидевший во главе стола, внимательно и не перебивая слушал кицунэ, задумчиво глядя на покрытый засохшей кровью нож, лежащий на подносе перед ним. И лишь одна деталь в конце концов заставила его прервать рассказ. — Ты постоянно упоминаешь, что у Хромого был медальон, блокирующий магию, — заметил он, — Это вещь редкая и опасная. Достаточно приметная, я полагаю. Так почему же больше никто кроме тебя не упомянул про такой медальон? Мэй удивленно подняла взор. Взгляды всех присутствующих были направлены на неё. — Какой медальон, Мэй? — непонимающе спросил Масамунэ, — Ведь не было ничего… Кадзу коротко кивнул, подтверждая. Кицунэ в растерянности переводила взгляд с одного на другого. — Не понимаю… Такао тихо хмыкнул, что-то обдумывая. — Ты ёкай, единственная среди всех, — произнёс он наконец, — И только ты видела этот медальон. Мэй вздрогнула. Воспоминания пронеслись перед внутреннем взором чередой ярких вспышек. «Сино-Одори! Гребень! Предмет, тесно связанный с магией ёкаев, невидимый для всех остальных людей…». Ногти ещё сильнее впились в ладони, но внешне девушка сохраняла спокойствие. Она медленно склонила голову в знак понимания. — Вероятно, Хромой отобрал этот медальон у одного из убитых им ёкаев, — продолжил тогда Такао, — А скорее всего заставил отдать добровольно. Только так он сам может его использовать. И если у него действительно есть этот медальон… Боюсь моя магия, как и магия Мэй, будет против него бессильна. Воцарилось тягостное молчание. — Значит, нужно у него этот медальон украсть, — внезапно проговорила Мэй ровным голосом, аккуратно расставляя перед собой предметы на столе, так чтобы получилась гармоничная композиция. Взгляды всех присутствующих оборотились к ней. Заметив повисшую в воздухе тишину, кицунэ подняла голову. — Мне уже доводилось однажды проделывать подобное, — пояснила она, старательно сохраняя невозмутимость, — Это осуществимо. Знать бы только, где теперь найти колдуна. — Эту проблему я могу решить, — Такао, казалось, погрузился в глубокие раздумья, — Нож с его кровью на лезвии укажет путь к нему, заклинание не сложное. Но Мэй, ты осознаешь, насколько это опасно? Девушка старалась не поднимать глаз, чтобы не встретиться глазами с Кадзу или Масамунэ, но почти физически чувствовала на себе их напряжённые взгляды. — Вполне, — тихо ответила она, — К тому же, есть ли у нас выбор? Ища поддержки, она кинула быстрый взгляд на Такао. Дзёнин пристально смотрел на свою ученицу, и в глазах его стояло странное выражение. Под его изучающим взглядом Мэй немного смутилась, но все же продолжила, смирено поклонившись: — Если позволишь, дзёнин… Хромой мучает и калечит ёкай, извращая саму их природу. Эти злодеяния не должны остаться безнаказанными. А ещё он знает местонахождение деревни клана. — Наверняка ищет кому подороже эту информацию продать, мерзкий, — презрительно бросил Кадзу. — Этот человек опасен и для людей, и для ёкаев, — сказала Мэй, отчаянно пытаясь придать своему голосу твёрдость, — Его нужно остановить. Если для этого мне придется снова встретиться с ним лицом к лицу… Кицунэ сжала зубы, медленно вдохнула и выдохнула: — Я готова. Она изо всех сил старалась игнорировать красноречивый взгляд Кадзу, упорно глядя на стол перед собой. — А ведь она права, — подал голос Сатоши, — Пока Хромой жив, никто из нас не может чувствовать себя в безопасности. В любой момент нападение на деревню может повториться. — Что ж…полагаю, чтобы бороться с колдуном, необходима помощь другого колдуна, — Масамунэ коротко поклонился в сторону дзёнина, — Но чтобы Такао смог вступить в противостояние, нужно сделать нашего врага уязвимым для магии. Я согласен с Мэй. Но мне совершенно не нравится идея снова подвергать её опасности. Кадзу резким движением встал из-за стола и, не сказав ни слова, отошёл к окну. Застыл там, глядя вдаль отсутствующим взглядом. — Здесь, в деревне, она тоже не будет в безопасности, — фыркнул Сатоши, — Ты с какого раза обычно понимаешь, ронин? А то я могу ещё пару раз повторить, мне не сложно. Масамунэ проигнорировал колкость Сатоши. Его глаза искали встречи с тёмными глазами кицунэ, но она упорно избегала его взгляда. — К сожалению, она единственная сможет увидеть медальон и опознать его, — мягко заметил Такао. — Тогда я отправлюсь с ней, — твердо сказал ронин, все так же не отрывая взгляда от Мэй. — Не очень-то это помогло в прошлый раз, — хмыкнул Сатоши, скривив рот в нервной ухмылке, — Но да, я тоже пойду. Обещал же больше одну не пускать гулять. И он подмигнул кицунэ, подбадривая. — От тебя в прошлый раз меньше всего толку было, заботливый, — едко бросил Кадзу, поворачиваясь, — Зато разговоров много. — В конце концов, теперь для меня это личное, — заявил Сатоши, — Хромой всем нам здорово насолил. Еще скажи, что сам в стороне останешься. Кадзу промолчал, но его пылающий взгляд красноречиво говорил о намерениях синоби. При мысли о колдуне в его глазах вновь разгоралась мрачная, тёмная ненависть и жажда убийства. Он снова отвернулся, не желая чтобы Мэй это видела. — В первый раз Хромой застал вас врасплох, — проговорил Такао после недолгого молчания, — Теперь мы подготовимся получше и заставим его играть по нашим правилам. Охотник станет добычей. — Решили, — резко сказал Кадзу, дернув щекой, — Два дня на сборы и отправляемся. Медлить нельзя.***
Когда все стали расходиться, Такао попросил Мэй задержаться ненадолго. Он хотел услышать от неё подробное описание медальона, а так же эффекта, который он производил. Затем, как бы невзначай, справился о её самочувствии и завёл разговор о том, что страхи после пережитых тяжелых событий нередко терзают даже опытных воинов, парализуя их волю, лишая способности действовать в нужный момент. — Семена страха падают в душу незаметно, — говорил дзёнин, подливая ей чай, — исподволь пускают ростки, проростая в ночных кошмарах. Постепенно заполоняют сознание своими ядовитыми побегами, разрастаясь все больше, пока не поглотят человека целиком. Вырваться из смертельных объятий страха в одиночку бывает непросто. Но ты не одна, Мэй. Рядом с тобой люди, готовые бороться за тебя до конца. Не считай слабостью положиться на них в трудную минуту. Кицунэ понимала, к чему этот разговор. Будучи гейшей, она и сама в совершенстве владела искусством вести подобные беседы. Такао пытался разговорить её, заставить сбросить с души бремя, что она носит с собою повсюду тяжким грузом, с тех самых пор как вернулась. Но только вот беда, говорить об этом Мэй не могла. Не получалось. Что-то внутри неё сжалось в тугой комок, забилось в дальний уголок её души и никак не хотело выходить наружу словами. Поэтому она отвечала дзёнину вежливо и уважительно, но кратко. Разговора не получалось. Такао понял это и не стал более настаивать. Доброжелательно попрощался, но когда кицунэ уже направилась было к двери, внезапно произнес: — Помни, Мэй, в каждом страхе сокрыто желание. Пойми, чего ты желаешь — и ты сможешь справиться со страхом. Озадаченная девушка поклонилась дзёнину и направилась домой, размышляя над его последней фразой. «В страхе сокрыто желание? Что бы это значило? И зачем обязательно загадками говорить, почему бы просто прямо не сказать? Ниндзя…» И как обычно, она тут же возразила самой себе. «Прямо не говорят, потому что пытаются научить думать самостоятельно. Они синоби и простых путей не ищут. Но все-таки, что же могла эта фраза означать?» Кадзу сидел на крыльце своего дома, дожидаясь её. Мэй подошла, тихо села рядом. Молчали. Кицунэ пыталась угадать, какие чувства таятся за непроницаемым выражением лица синоби. Она понимала, что её решение вновь отправляться на встречу опасностям не оставило его равнодушным. Но ни слова осуждения, ни укоризненного взгляда она от него так и не дождалась. Он принимал её решение, как бы тяжело это ему ни давалось, и по-прежнему молчаливо был рядом, в любой момент готовый подставить плечо. Или принять на себя удар, если потребуется. Как странно все изменилось… Вначале она следовала за ним, растерянная, неопытная, доверяясь только его решениям. А ныне уже он всюду следует за нею, неслышной тенью, оберегая и помогая. Но что творится в его душе? Действительно ли он так же спокоен внутри, как и внешне, или тоже носит глубоко в себе тугой комок боли, не будучи способным говорить об этом? — Темнеет, — сказал Кадзу, поднимаясь, — Идем в дом, тихая. Мэй послушно поднялась, но вдруг замерла, оглядывая ставшее таким привычным крыльцо этого дома, знакомое уже до каждой мельчайшей трещинки в камнях. Лишь несколько дней назад она думала, что никогда больше не увидит это крыльцо и этот дом. Грудь снова сдавило непрошенной тоской. — Если я погибну, повесишь ли ты над этим крыльцом белую траурную ленту? — не к месту спросила она отрешённо. Кадзу вдруг схватил её за плечи и резко развернул к себе. Вздернул её подбородок. Сверкающие злые глаза синоби оказались прямо напротив глаз кицунэ, обожгли гневом. — Никогда… не смей так говорить, — сдавленно выдохнул он ей в лицо, — И думать об этом не смей! В темноте большие, испуганные глаза девушки предательски заблестели влагой. Кадзу порывисто обнял её, сжал в объятиях крепко, до хрипа, до тихого стона. Она кусала губы. Долго сдерживаемые эмоции ломали что-то внутри неё, как горные реки по весне ломают плотину. Кадзу выпустил её из объятий так же резко, почти оттолкнул. Отвернулся. Мэй обхватила себя руками, дрожа и не зная что сказать. — Глупец, — услышала она наконец его надтреснутый голос, — Думал, смогу оставаться спокойным. Думал, ничего не чувствую. Но всё оказалось наоборот. Не понимая, девушка сделала робкий шаг к нему. Медленно протянула руку, намереваясь коснуться… Но рука так и замерла на полпути, услышав горькие слова: — Привязанность — это слабость. Так сказал однажды мой учитель. Рядом с тобой я понял почему. Страх потерять тебя затмевает мне разум, заглушает чувства. Когда думаю, что ты окажешься опять рядом с этим колдуном… Он замолчал. Мэй видела, как судорожно сжал и разжал кулаки, опустил голову. Ветер трепал длинные чёрные волосы, скрывая лицо синоби. — Во мне есть тьма, красивая, — произнес он наконец, — Думал, научился ею управлять. Но боюсь, если останусь рядом с тобой — эта тьма вырвется наружу и поглотит меня. Слишком уязвим рядом с тобой. Ты будишь во мне всё самое лучшее… и всё самое худшее тоже. В тебе моя сила. И моя слабость, Мэй. Девушка замерла, боясь вздохнуть. К чему этот разговор? Что значит «…если останусь»? Сердце кицунэ колотилось так сильно, что стало больно в груди. Время, казалось, застыло вечностью в этой тишине между ними. И тут сзади раздалось осторожное покашливание. От неожиданности Мэй стремительно обернулась. В сумраке под деревьями разглядела женскую фигуру. — Интересная беседа, не хочется прерывать. Но не зря же я проделала такой путь. И из темноты выступила Сино-Одори.