***
— Пап, — тихий голос разрезал щелчки кухонных приборов. Она ненавидела эти звуки. Бьющий в ушах пульс удачно их заглушал. Пухлый мужчина во главе стола прекратил жевать. Какое-то время он сидел так, словно голос дочери ему послышался. Взгляд он поднял спустя долгие секунды. Остальная семья за столом замолчала. К моменту, когда взгляд поднял самый младший из семьи, по спине стëк целый водопад. Род Райсс — ее отец — словно не осознал, что к нему обратилась именно Хистория, потому как ответил слишком мягко: — Я слушаю тебя, Хистория. Она редко смотрела в глаза отца, но всë равно знала, каким тяжёлым мог быть их взгляд. Сейчас на еë плечи будто взгромоздили небо — дышать едва удавалось от тяжести. — Пап, — повторила она чуть громче и, глубоко вздохнув, почти выкрикнула: — Можно пойти на концерт в следующее… — Нет. Хорошая была попытка. Не нужно их предпринимать — Хитч и Мина того не стоили. А Хистория уедет после выпуска на радость папаше и забудет о каких-либо запретах. Она готовилась уткнуться лицом в тарелку и молчать до конца жизни, когда раздался мягкий голос Фриды: — Пап, может, стоит быть чуть мягче с Хисторией? Хистория резко выпрямилась. Взгляду отца вернулась былая мягкость. Такого взгляда Хистория никогда не замечала в свой адрес. С Хисторией он не говорил полным любви голосом. Она не могла даже мечтать, чтобы отец сказал ей что-то вроде: — О чем ты, дочка? Фрида отложила вилку и нож. — Хистории уже восемнадцать. Она целыми днями учится, чтобы соответствовать твоим ожиданиям. Думаю, она заслужила отдохнуть с подругами. К тому же, вряд ли она пойдет туда, где может случиться что-то нехорошее. Верно, Хистория? Фрида перевела взгляд с отца на Хисторию и прищурилась. Уголки еë губ дернулись в подбадривающей улыбке. Хистория, правильно поняв посыл, быстро закивала. Отец радостным от слов Фриды не выглядел. — Но только при условии, что ты, — взгляд отца стал колючим, когда вернулся к Хистории, — не дашь себе поблажек и сохранишь высокий балл до конца года. После кивка Хистории щелчки столовых приборов возобновились. Она вслушивалась в них и старалась не прислушиваться к жгучей обиде. Разрешение он дал не ей, а Фриде. Семейство Райсс — потомственные аристократы, и каждый его член априори идеальнейший из идеальнейших. А может, это касается лишь их поколения. Самая старшая из детей, гордость и отрада — Фрида. Она была любимицей как главы семейства, так и множества других, не менее аристократических семейств, среди которых Аккерманы и Азумабито. Отец её представлял как свою преемницу и единственную, на кого он мог полагаться. Улькрин — братец-задрот с успехами только в ношении короны от знатности семьи. Плевать, что аристократическое происхождение в нынешнее время ничего не решало — он продолжал бравировать им перед каждым встречным. Больше него гордился своей знатностью только достопочтенный папашка. После Улькрина шли Дирк, Абель и Флориана — теперь студенты престижных университетов, куда дорогу прокладывали деньги. Реальный уровень их знаний Хистория не знала — все дети Рода словно остерегались друг друга. Самой младшей была Хистория — белая ворона семейства. Всех до нее объединяли темные волосы и голубые глаза, округлые черты и плотное телосложение — прямо в отца, как любили повторять из раза в раз партнеры. Она же — незаконнорожденная дочь с грузом ответственности за чужие ошибки и противоположным чертами, кроме голубых глаз. Чёртовы голубые глаза отца преследовали её и за обеденным столом, и в отражении зеркал. Её окружали чужие родные и несвои черты лица. Хотела ли она послать всë к чёрту? Сотни раз. Именно поэтому Хистория никогда не осуждала свою мать за бегство — она и сама сбежала бы при первой возможности. Подальше от надменных родственников, идеального имиджа и диктатора-отца. Пусть и нелепо его осуждать за нелюбовь ко всем, кроме Фриды, но Хистория осуждала. Ненавидела. Боялась. — Хистория. Голос сестры раздался неожиданно. Свет оставался выключенным, и Фрида выглядела как призрак, окружённый мягким светом из коридора. Он ложился вуалью на её плечи, обволакивал изящный силуэт, и Хистория с тихой завистью осознавала, что ей далеко даже до еë идеальной тени. Даже вот такая — с пучком и в домашней одежде — она походила на святую. Фрида часто приходила пообщаться к Хисторией и тем закреплялась на позиции святой. — Да? — ненависть забурлила внутри, когда собственный голос прозвучал чрезмерно холодно. Фрида не заслуживала зависти. — Просто хотела спросить… — она помялась, прежде чем сесть рядом, — Как прошел твой день? — Хорошо. У меня всегда всë хорошо — об ухудшениях ты узнала бы от отца сразу. Собственный смешок прозвучал неуместно. — Я решила уточнить, потому что ты впервые отпрашиваешься. — Это плохо? — обеспокоенность сестры раздражала. Хотелось забыть диалог за ужином. — Не плохо! Наоборот, хорошо! — на плече отпечаталось тепло ладони Фриды. — Меня беспокоит, что ты просишь впервые. Я раньше не спрашивала, но у тебя есть друзья, Хистория? — Конечно! Я рассказывала: Хитч, Мина, я с ними… — Нет, — категоричность Фриды дала понять, что вранье Хистории давно раскрыли. — Я говорю не о тех, с кем ты вынуждена общаться, потому что попала в один класс. Я говорю о друзьях. У тебя есть кто-то, кому ты можешь доверять? Рассказать обо всех мыслях? Даже тех, о которых не рассказываешь мне. Хистория не знала, как противостоять негласному требованию быть честной, потому молчала. Она надеялась, что Фрида поймет — и та поняла. Только вряд ли осталась довольна. С характерным жужжанием пронёсся мотоцикл. Свет его фар на мгновение — всего на мгновение — коснулся глаз Фриды, и Хистория увидела их упрямый блеск. Он походил на блеск заточенного кинжала — острого, как ум сестры. — Пойду, посмотрю, как там Флориана. Отец на днях нашёл у неë сигареты. Дверь с тихим шорохом закрылась. Во рту зрел вкус разочарования. Недовольство Фриды ранило сильнее отцовского, потому что еë надежды Хистория мечтала оправдать.***
— Как здорово, что тебя отпустили, Хистория! — искренне восхитилась Мина. — Надеюсь, у тебя есть подходящий прикид, — улыбалась Хитч, — а то нас с Миной опозоришь, если в школьных шмотках заявишься. — Хитч, перестань, — одернула ее Мина и вновь улыбнулась Хистории. — Но она права — это рок-концерт. Ты, надеюсь, понимаешь, в каком стиле нужно одеться? Она едва не закатила глаза. Эти двое то и дело просят подсказок или списать, почему бы им не заткнуться? — Мне дали денег, так что можно вместе сходить и купить то, что мне подойдёт, — непринужденно ответила Хистория. Восторгом Мины, судя по радостному возгласу, заразилась даже Хитч. Пакет с покупками шуршал от быстрых шагов. Сердце заходилось в предвкушении. Вечер в компании одноклассниц прошёл на удивление хорошо — Хитч не была раздражающей, а Мина приторной. Возможно, школа делала их неприятными, но если в жизни они такие же, то можно ещë раз так посидеть. Подобные вечера нужно проводить хотя бы раз в месяц, а не раз в сотню лет. Послевкусие чего-то приятного вытесняло понимание, чего её за эти годы лишили. А на запреты плевать — благодаря им она не знала, что бывают такие вульгарные колготки, которые вручила ей на прощание Хитч. Хистория выбросит этот сетчатый кошмар в мусорку, как только придёт домой. Крики на втором этаже она услышала, едва зашла в дом. Они смешивались со знакомым плачем и грозным басом. — Перестань решать, как я буду жить! Если Зик тебе так нравится, сам за него выходи замуж! Старая как мир тема двух упрямых Райссов ставила на уши остальных членов семьи. Мечты отца породниться с Йегерами порой вытесняли все тëплые порывы к любимой дочери. Бизнес-партнеры в сфере фармакологии и юриспруденции давно были ближе любых родственников, но главе семьи многолетнее партнёрство казалось недостаточным. После каждого съезда партнёров Род только и делал, что рассказывал о «невероятно смышленом и перспективном» Зике Йегере — сыне главы семейства Йегеров. Плевать, что он был на 8 лет старше Фриды — отец выдвигал это как плюс и игнорировал багровеющее лицо дочери. Скандалы на этой почве стали регулярными, когда Фриде стукнуло двадцать. Отец становился настойчивее, Фрида — раздраженнее, случался взрыв, а следующие недели последствия разгребала вся семья: отец придирался ко всем и вся, орал без повода и не стеснялся рукоприкладства. Фрида становилась мрачнее тучи, ни с кем не разговаривала и ночевала на работе. Хистория с тоской подняла взгляд. Чтобы пройти в комнату, нужно пройти мимо кабинета отца, где всë и происходило. Вроде просто, но это как пройти через жерло действующего вулкана. — Ну почему именно сегодня, господи… Она попятилась к двери. Даже понимая, что вскоре Фриде потребуется её поддержка, она не хотела вспоминать домашний ад — хороших дней в её календаре слишком мало, чтобы жертвовать ими. Прятаться в какой-либо части дома небезопасно — Хисторию и других детей отец после таких сцен намеренно искал по дому, чтобы выместить злость. Нужно бежать. Срочно. Когда ворота открылись и Хистория была готова выйти, входная дверь грохнула о стену дома. Ушные перепонки завибрировали. — Ты выслушаешь меня, иначе домой можешь не возвращаться! Хистория застыла. Секунда. Ей не хватило грёбаной секунды, чтобы выбежать вместо Фриды, чьи волосы успели взметнуться перед самым носом Хистории. Стук собственного сердца заглушал стук её каблуков по асфальту. Бывают ситуации, итог которых знаешь. Хистория помимо этого знала и этапы. Сначала будет вопрос. — Что ты здесь делаешь? Отец умело задавал такие вопросы-ловушки. На них можно отвечать как угодно — они всë равно закончатся катастрофой. Затем будет взгляд. — Повернись и в глаза мне посмотри. В глазах отца для неë всегда было лишь презрение и усталое смирение. Словно она — его крест. Религиозные идиоты любят так называть то, чего не могут избежать. Он — её крест. Она — его крест. Они убили святых в прошлой жизни, раз в этой терзают друг друга фактом своего существования. Из рук вырвали пакет и перевернули. Водолазка и юбка шлепнулись ненужными тряпками на каменистую дорожку. Звякнули цепи и пряжка кожаного ремня. Хитч восхищалась им так, будто готовилась купить сама на случай отказа Хистории. Сердце пропустило удар, когда из пакета выпали колготки в крупную сетку. Чем дольше тянулось молчание, тем сильнее тряслись ноги. Вот бы потерять сознание и не проходить следующий этап, потому что он самый болезненный. — Рви, — тоном отца можно было остужать действующие вулканы. Усилием рук водолазка быстро превратилась в ненужные тряпки. Чтобы порвать юбку, пришлось держать ткань ногой. Для ремня потребовались зубы. Когда сетчатые колготки превращались в обычную сетку, она уже не чувствовала ладоней и сил плакать. — Цепь тоже. Она знала, что не сможет порвать цепь. И знала, что за это будет, потому вовремя прикрыла голову рукой. Когда цепь ударилась о бёдра и плечо, можно было даже подумать, что он её жалеет. Это просто фурнитура. Она не могла принести боли больше, чем Хистория уже испытывала, но почему-то крики всë равно становились громче с каждым ударом. Она привыкла к такому отношению. Привыкла, что во взгляде других нет даже крупицы тепла, а в тоне — доброты. Каждому человеку в этом мире что-то нужно от других, и она привыкла, но сегодня… Сегодня она на короткое время почувствовала себя не внебрачным ребёнком, не крестом, не сестрой, которую надо пожалеть. Она была просто Хисторией, и это было так… нормально. Почувствовав тепло собственного я, сложно было вернуться в старые клише. Рванув с кровати, она хлопнула по выключателю. Свет резал глаза. Едва взгляд прояснился, она увидела фиолетовые полосы на предплечьях. В зеркале они выглядели как что-то естественное. Прекрасно сочетались с синими глазами и взглядом невинно осуждённого на плахе. Этот взгляд в ней воспитали, ей его внушили. Она начала сдирать с себя одежду в поисках чего-то своего. Когда кожу не сковывала ткань, она начала шарить по телу, лицу, волосам. Глаза отцовские. Губы — тоже. Волосы — мамы. Нос — тоже. — Да пошли вы… — прошептала она отражению. — Мне от тебя противно. Все еë действия — ожидания других. Всë, что у неё есть — позаимствовано у других. Ей не дали выбора с самого начала, а потом осуждали за это. И это, черт возьми, несправедливо. Взгляд зацепился за телефон. Пусть отцу хотя бы будет, за что ее осуждать. С этой мыслью она навела камеру на отражение.***
@RBraun: Значит, ты ни с кем не встречаешься? Я удивлен @History: Ничего удивительного. Я почти никуда не хожу @RBraun: Я бы тебя сводил) @History: Куда, например?)) @RBraun: «Пользователь отправил фотографию» Стоило ей открыть фотографию, как на весь экран засверкали огромные мускулы и крепкий пресс. Лишь после секундного разглядывания она заметила лицо, по форме напоминающее один из кубиков на прессе — такое же угловатое. Интересно, на щеках можно накачать мускулы? @History: Ва-ау! Полагаю, ты сводил бы меня в спортзал: D @RBraun: : D @RBraun: Если б ты захотела @RBraun: Покажешь себя? Хистория улыбнулась. Райнер был приятный, красивый и совсем не знал её. Это ей нравилось. Правда, ни в мускулах, ну в угловатом носе она не находила чего-то цепляющего, но это не так важно. Важно, что он никогда не увидит её, потому она выбрала одно из фото и нажала «Отправить». Диалог резко утонул в восторженных сообщениях Райнера. Хистория улыбалась. Она отправила ещë несколько фото, не смущаясь собственной наготы на фото. Он считал красивой её тело, не зная душу — ну и плевать. Тело исконно ее, и оно не получило порицания. Это было приятно. Это чувство её пьянило. — Хистория, — хриплый голос Фриды заставил выронить телефон. Хистория моментально спрятала его под подушкой, словно Фрида пришла за ним. Хоть и было понятно, зачем сестра пришла, сердце не унималась от гулкого бега. Фрида всегда приходила после таких скандалов с отцом, а Хистория всегда её поддерживала, даже если сама попадала под обстрел. Но в этот раз всë было иначе. Хистория не могла унять чувства, словно Фрида виновата во всëм: в том, что у Хистории на руках синяки, в том, что на концерт ей теперь путь заказан и в том, что отец возненавидел еë сильнее. Последнее спорно, конечно, но ощущение оставалось. Хистория лежала в ожидании, что Фрида поймет сама. Неясно, что именно — то, что она спит, или то, что не хочет говорить. Сейчас, обнажив перед чужаком чувства и настоящую себя, залезть обратно было сложно. Поддерживать Фриду — сложно вдвойне. — Хистория, ты же не спишь, — в голосе Фриды мелькнула мольба. В груди закопошилось что-то мерзкое. Старый кокон вранья стоял с распахнутыми дверьми и звал в привычный мир, и Хистория не знала, зачем, но шла к нему. Он тянул к ней щупальца, и она позволила защелкнуть кандалы на запястьях, когда отозвалась: — Не сплю. Заходи. Фрида была в одежде, в которой убежала. Свесившиеся волосы прятали её лицо лучше окружающей темноты, и что-то в этом накаляло тревогу внутри. Разговор с Райнером заглушил это чувство, позволил забыть, где она находится, но тьма, принесенная Фридой, возвращала к реальности. Хистория все еще в этом доме, вынуждена жить в свободном заточении, и то, что она сделала несколько часов назад… Неожиданное осознание заставило подскочить. Ладонью она скользнула к груди и с мимолётным облегчением поняла, что все же не забыла одеться. Фрида, видимо, расценив жест иначе, резко оказалась рядом. Во взгляде, который стал отчётливее, таилось беспокойство. — Что такое? Что-то болит? — Нет-нет! — Хистория затолкнула телефон глубже под подушку. Молчание затягивалось. Дискомфорт в груди — тоже. — Как ты? Отец, кажется, сегодня был не в духе. В желании быть максимально непринужденной Хистория даже улыбнулась, но непонимающий взгляд Фриды дал понять, что вот это уже было лишнее. Впрочем, довольно быстро ему вернулось растерянное выражение, а следом — совершенно разбитое. Словно маску, которую она держала, раскололи, и за ней прочертились скривившиеся губы, излом морщинки между бровями и нескрываемая горечь во взгляде. — Он никогда не отступится от идеи породниться с Йегерами. Никогда. — Чем так плох Зик, что ты упрямишься? Вы ведь даже общались на общих семейных встречах. Ты говорила, он классный… — Дело вовсе не в Йегерах, Хистория! — воскликнула Фрида, но в следующую секунду тише, словно извиняясь, повторила: — Не в Йегерах. Дело в свободе. Дело в выборе, понимаешь? В том, что мне его никто не оставил. В этот раз не было долгих вечерних разговоров. Они молчали, и Хистория не знала, дала ли Фриде ту поддержку, в которой та нуждалась. Когда она осталась в комнате одна, ей впервые показалось, что с Фридой они похожи. Ведь ей тоже с самого рождения не дали выбора. Утром Хистория удалила все фото из переписки с Райнером, едва открыла глаза. Заботливое пожелание сладких снов пришлось проигнорировать, а мускулистого красавчика отправить в ЧС. Он ни в чем не виноват и заслужил хотя бы объяснения, но Хистории становилось дурно до узлов в животе от мысли, что с ней случится, если это всплывëт. Впрочем, что-то внутри не позволяло стыдиться этого в полной мере. Она хотела этого. Хотела отправить Райнеру фотки наперекор голосу в голове. Голос был схож с отцовским и неустанно осуждал за любое действие. Он сыпал оскорблениями, пробуждал худшие воспоминания и постоянно, каждую секунду напоминал о её никчемности. Настоящая Хистория была счастлива ему противостоять. Настоящая Хистория с радостью повторила бы то, что сделала ночью. — Хистория! Телефон едва не вылетел из рук, когда она услышала своë имя. Она спрятала его поглубже в рюкзак, словно удаленные фото всплывут на экране, как только кто-то близко к ней подойдёт. Тревога отступила, когда к ней подошла восторженно улыбающаяся Мина. Мина не та, кого стоит бояться. — Привет! Готова к сегодняшнему концерту? Я даже фотик подготовила, с собой возьму, чтоб нам пофоткаться. Хистория улыбнулась. Ну не простушка ли? Люди давно на телефоны фоткаются, а эта про фотик затирает. — Привет. Я никуда не иду — отец передумал. Без обид, ладно? Он даже шмотки мои выкинул. Глаза Мины сверкнули какой-то странной жаждой. Хистория видела этот взгляд крайне редко, и каждый раз он вызывал беспокойство. Такой взгляд больше присущ хищнику, который вот-вот кинется на врага за лишнее движение. Это взгляд противоречил образу Мины. Беспокойство преследовало весь первый урок вплоть до момента, пока в коридоре она не врезалась в парня с параллели. — Ауч! Глаза открыть не судьба? — раздался злой рявк откуда-то сверху. Растерянно хлопнув ресницами, Хистория подняла взгляд, но успела разглядеть лишь лицо с веснушками и пятнами от прыщей. Оно появилось так же быстро, как исчезло вместе с парнем. Оглядев толпу, Хистория заметила две высокие фигуры — одна мужская и в этот раз какая-то уж очень криво идущая. Вторая — женская, и она волокла парня за загривок так быстро, что уже через пару секунд Хистория потеряла их из виду. Она лишь успела осознать, что девушкой была Имир. Имир была одногодкой Хистории, но успела прославиться. Например, драками с парнями из других школ и курением перед носом директора. За последнее её едва не выгнали из школы, но история быстро замялась после объявления о победе Имир в международной Олимпиаде по Органике. Можно было сказать, что Имир многое сходило с рук, но Хистория не решалась делать выводы, потому что не знала о ней ничего, кроме этих трёх фактов. Едва осознав ситуацию, она вернулась к своим мыслям. Мина выглядела иначе. Когда Хистория сказала, что не сможет попасть на вечеринку, она не выглядела расстроенной или разочарованной. В ее взгляде была сплошная ненависть. В остальном день был таким же обычным, как все остальные. С течением уроков он обрастал ненужными деталями в виде бешеной Ханджи Зоэ — преподавательницы по социологии, — чересчур собранного Эрвина Смита — моложавого директора школы — и того пацана из параллели. Его Хистория позже заметила мельком, даже не обратила бы внимание, если бы не напуганный взгляд и покрасневшая, словно от удара, щека. Непонятно, где он успел отхватить, но интересно ей это было даже меньше, чем название цветка на подоконнике, у которого она стояла. У него был голубой бутон, формой напоминающий колокол. Колокол слегка шелохнулся, когда рядом оказалась Мина. Ее ладонь задела горшок, и тот едва не улетел со своего места. Хистория отчего-то думала об этом цветке дольше нужного, пока непривычно холодные глаза Мины сверлили ее. — Хистория, давай поболтаем? Что-то хищное внутри было готово обороняться от этого тона и выражения лица, но разумные доводы не позволяли им поддаваться. Мина — закомплексованная дурочка. Хистория часто видела ее с недовольным взглядом у зеркала, ставила лайки обработанным до неузнаваемости фото в инстаграме. Так ещё роман с математиком. Уверенная в себе девчонка не опустится даже до первого, так что Мина не была страшнее песка у дороги. — Ну, давай, — Хистория попыталась непринуждённо улыбнуться. Улыбка Мины стала холоднее. — Какие мальчики тебе нравятся? — Ну, — она замялась. Вопрос безобидный, но что-то за ним будто пряталось, и Хистория ответила сдержанно: — Надежные. Хотя я не заинтересована в отношениях. А тебе? — А мне нравятся парни крупные! — восторженно начала Мина. — Такие мускулистые, с каменным прессом и карими глазами! Мина болтала без умолку, подкидывала новые характеристики и не отводила при этом от Хистории взгляд. Чем дольше Хистория её слушала, тем чëтче вырисовывался образ ее ночного собеседника. Чем больше Мина тараторила, тем сильнее разрасталась тревога Хистории. Будто вот-вот она услышит про… —…светлые волосы! И чтобы он умел делать комплименты! — Это совсем не похоже на нашего математика, — усмехнулась Хистория. Палец запутался в пряди собственных волос. — Да, не похоже. Похоже на другого парня. Она наматывала ее, распутывала и вновь наматывала. — На Райнера Брауна. Не так ли? Рука замерла, когда в ухо втекло чужое змеиное шипение: — Я видела каждую фотографию. Плохая. Девочка. Хистория.