кроваво-алая полоса заката на горизонте.

кроваво-алая полоса заката на горизонте. дазай стоит на крыше 22-х этажного здания и не может понять, как и где он так проебался, что ему досталась такая жизнь. осаму знает, что мир, вроде как, прекрасен. он знает, но ничего не может с собой поделать. его блевать тянет, когда люди говорят ему, мол, ты ещё молод, жизнь не повидал, а уже в петлю лезешь. и он блюёт, когда слышит что-то по типу: "весна, чудесное время, пора надежд и мечтаний! просто улыбнись и думай позитивнее, ведь жизнь так прекрасна!" он так устал выслушивать трактаты про "юношеский максимализм, со временем пройдет, не парься". вот только время проходит, а ему все также хуёво. ну а некоторые, особо остроумные, ограничиваются лишь высказыванием о том, что он просто выёбывается. дазаю плевать. ему до лампочки, что о нём там думают окружающие. ему просто хочется умереть, неужели он так много просит? почему люди, всей душой жаждующие жизни, смакующие каждую её секунду, делающие что-то прекрасное, умирают, падая ночью с кровати? а он, переживший тринадцать попыток самоубийства, каждую ночь закидывающийся таблетками в надежде утром не проснуться, всё ещё живой-здоровый? если можно так говорить в отношении суицидника, конечно. он давно уже мёртв изнутри, и у него точно нездоровая психика. а всё выше перечисленное происходит потому, что жизнь, видите ли, несправедлива. смерть не хотела брать его в свои объятия, возможно потому, что он сам приносит ей немало человеческих жизней. ну, исполнитель портовой мафии, как никак, это его работа. так сказать, надёжный поставщик живых душ. он ненавидел все это. ему была отвратна мысль о самом его существовании. хотелось кричать, сорвать голос, потом разорвать себе глотку и навсегда замолчать. увидеть что-то ужаснее того, что он уже видел, выколоть себе глаза и ослепнуть. попробовать все, что только можно попробовать, а потом выблевать все эти ебучие ощущения, ну и внутренности, заодно, чтобы уж наверняка. он пристрастился к саморазрушению. его руки полностью исполосованы шрамами и порезами. какие-то совсем недавние, глубокие и красные, кажется, чуть надави, и из них вновь потечёт кровь. какие-то уже покрылись корочкой , которую дазай очень любил сдирать, чтобы сделать порезы более свежими и не дать им зажить. больше всего физической боли предоставляла запекшаяся на ранах кровь, трущаяся о поверхность рукава. дазай раны не обрабатывал, либо обратывал очень редко, потому что просто не видел смысла в этом занятии, да и в моменты обострения душевных страданий, ему было некогда сидеть со спиртованной ваткой и дезинфицировать свою кожу. он ведь наказывает себя за то, какой отвратительный он человек, а подобные процедуры ему казались непозволительной заботой о себе, которую он, естественно, не заслужил. но он резал себя не только поэтому. это всего лишь способ почувствовать боль. почувствовать, блять, хоть что-то, кроме этой всепоглощающей пустоты. он просто не может. не может выносить её. она сдавливает и ощущается...неприятно. казалось бы, внутри пусто, но эту пустоту ничем не заполнить, потому что она сама заполнила все свободное пространство. он ничего не чувствует. ничего не чувствует, просыпаясь утром, глядя в потолок, думая о том, как пройдет сегодняшний день. ничего не чувствует, засыпая ночью, когда слезы катятся по его щекам. они обжигают, да, но он не чувствует. ничего не чувствует вставая на табуретку, засовывая шею в петлю. ничего не чувствует, когда опять ничего не выходит. даже разочарования. привык уже, наверное. он ничего не чувствует, нажимая на курок, и вновь отбирая чью-то жизнь. ни жалости, ни отвращения, ни страха, вообще ничего. но когда лезвие глубоко входит в кожу и он проводит длинную линию, делая надрез, он чувствует. чувствует эйфорию от ощущений и тупую боль. не самый лучший вариант, но лучше чем ничего. и на какое-то время пустота заполняется. физическим страданиями. но когда эйфория спадает, пустота возвращается вновь. именно это обстоятельство заставляет его повторять процедуру. следы душевной боли он прячет под бинтами. никто не должен видеть его таким... таким, какой он есть. никто не должен знать, что с ним происходит на самом деле. для них дазай – трудный подросток, прикидывающийся дураком, а его попытки самоубийства – лишь способ привлечь внимание или рассмешить публику. едва ли кто-то знал, что это всего лишь дурацкая маска. едва ли кто-то знал, как ему в действительности плохо. едва ли, кому-то вообще это было интересно. конечно, многие догадываются, что под бинтами – результат многочисленных попыток "самоубийства" и самонаказания, но напрямую никто не спрашивал. наверное, им все равно. даже если бы кто-то спросил, дазай, как бы сильно он не хотел хоть с кем-то поделиться, как всегда отшутился бы. потому что боялся. боялся, что не поймут. что испугаются изуродованных, совсем без живого места рук. что назовут конченным психом или отбитым идиотом, который страдает какой-то хернёй для малолеток. даже если бы попросил поддержки, то скорее всего услышал бы стандартное : "да просто перестань себя резать и всё, в чем проблема-то?". действительно. это же так, блять, просто. да в принципе он не особо старался покончить с селфхармом. даже если бы он решил эту проблему, его желание умереть никуда бы не делось. а так, хоть что-то помогает – да и прекрасно. единственное, чего он правда желает всем сердцем, ну или тем, что от него осталось – это уйти наконец из этой блядской жизни. и он действительно не понимает, почему у него никак не получается это сделать. и он действительно не понимает, как можно наслаждаться этой жизнью? люди делают из этого целый культ: ищут смысл, ищут счастье, внушают себе и другим, что жизнь распрекрасна и несмотря ни на что люди должны жить, потому что это якобы того стоит. они даже придумали себе всевозможных богов, чтобы хоть как-то оправдать свое жалкое и бессмысленное существование. а что делать тем, кто жить не хочет от слова "совсем"? осаму не понимает, либо он слишком гениален и раньше всех догадался, что в жизни нет никакого смысла, а все остальные – идиоты, всё ещё надеющиеся на то, что они не зря проживают свои никчёмные жизни, либо им всем при рождении раздали какой-то путеводитель или инструкцию, а осаму случайно пропустили, и теперь он стоит, тупо пялиться в стенку и вообще не ебёт, что он тут делает и почему все от него чего-то хотят. осаму считает, что они все – дурачки, живущие в иллюзии о том, что счастье – это двое детишек-отличников, жена-домохозяйка, монотонная работа в офисе с хорошей зарплатой, и отпуск на море раз в год. вот только ему не хотелось иметь жену, которая ебёт тебе мозги по поводу дорогущего куска ткани и отдыха на бали, и брать на себя ответственность за каких-то спиногрызов, транжирящих твои деньги, ещё и ехать с ними в отпуск. уж лучше в ад попасть, серьезно. он все равно уже знает, что туда ему прямая дорожка, потому уже не особо мучался по морали и всяким нравственным принципам. его руки уже по плечи в крови и их не отмоет даже раствор из самых добрых-милых дел в добавку с каким-нибудь ядрёным чистящим средством. и если ад существует, то он бы хотел поскорее туда попасть, потому что в рай ему в любом случае путь закрыт, но всё лучше чем выносить эту бренную жизнь. хоть обстановку сменит что-ли. дазай подходит ближе к краю и смотрит вниз. высоко. метров шестьдесят. он представил свое разбитое в мясо тело, лежащее в шестидесяти метрах снизу. ему понравилось. –может быть...? – шепчет одними губами. искра в глазах. он встаёт на край. ветер дует в лицо, развевая черный плащ. не страшно. он делает шаг в пустоту. свободное падение. тело обмякло под потоками воздуха, бьющими в спину. голова пуста. ни единой мысли. — неужели, у меня наконец получится...? – только и проносится. ему остаётся совсем чуть-чуть. совсем немного потерпеть. страдания закончатся. всё закончится. соприкосновение. он закрывает глаза. последнее что он видит – кроваво-алая полоса заката на горизонте.