***
Январь 844 года. — Проснись, Грант. Я открыл глаза. В карете царил полумрак, чего нельзя было сказать о видах за окном. Рассвет. Когда я последний раз держал глаза открытыми, небо казалось тёмным полотном, изрешечённым пулями, в дырах после которых светило солнце. В детстве думалось, что ночь — время сна — не что иное, как родительская выдумка. Так бы и затащить нас в постель, уложить спать. Вредность взрослых, чтобы мы меньше играли, веселились. Что вот так кто-то сказал, и все взрослые продолжали делать за кем-то другим. Папа ведь сам не всегда так спешил лечь спать, мама тоже не спешила. Пусть я и не показывал, скрывал своё упрямство за усталостью, которая всё же была при мне каждый день, я даже не оставлял места для споров в будущем, что это именно родители просто накрывают небо тёмным одеялом — колдовство, не иначе, — и так прикрывают свои правила, загоняя нас неугомонных спать. Это только покрывало. А за ним вечное солнце. Просто они так хотят. Это взрослые. Логика меня, ещё маленького шестилетнего мальчика, заключалась в выводе, что я сделал, когда один раз спрятался под вязаным пледом, считая, что сестра не найдёт. Подумаешь, под тонким покрывалом на родительской постели совсем же не был виден мой силуэт в позе эмбриона. Бин тоже умом не блистал, прячась за полупрозрачным тюлем в гостиной, и накрыв глаза обеими ладонями. Он никого не видел — его не видели. Детская хоть и забавная глупость. Умилительно… наверное. Пока Брианна искала нас, прекрасно на самом деле зная, где мы прячемся, я разглядывал полотно перед глазами. Вязаный плед был очень похож на ночное небо, хоть то и не кололо мне лицо. Покрытое катышками, ворсом, оно было тёмно-синим, как вид за окном по ночам. Будто размазанное облаками, тёмными и полупрозрачными. Где-то ещё светлое, а местами непроглядно тёмное. И между узелками проглядывался свет в комнате. Для детского воображения, уж извините, было очень похоже на звёзды в ночном небе и их блики. То самое решето, которое оказалось просто звёздами, а не просветом солнца. А потом сестра сорвала с меня плед, да только для меня заворожённого это произошло в замедленном виде, что очень похоже на рассвет — медленно сползающая с лица ткань, уступающая свету поднявшего солнца. Я глядел в пути на небо, вспоминая детство. Сам не заметил, как уснул, оставив лоб на стекле. Зато в полной мере понял отцовские слова. — Папа, а почему нам надо спать? Вот ты же не ляжешь спать! Мы знаем! Вы с мамой поздно ложитесь! И ты всегда выходишь во двор! Отцовский низкий смех опускался к уху, пока его щетина не уколола бы кожу лица. Отец целовал меня в лоб и отвечал: — Мне надо поработать. В детстве не понимал, почему отец говорил так печально. Разве это так плохо: играть, сколько захочешь, не спать? А теперь волне понял. Сам глаз не смыкал почти двое суток. Да и не особо хотелось это делать, если бы не естественная потребность во сне. Блять, я бы с удовольствием отказался засыпать, только бы не видеть теней прошлого. Трой, тоже сонный, уже почти давящий на красные глаза, сидел передо мной. Зевнул, разглядывая меня усталым взглядом. — Не сплю… — поёжился я, зевнув и оглядев обстановку. — Почти приехали. Как карета остановилась, мы выползли на улицу, морщась и погружаясь в шум у ворот почти тюремного здания. Я стоял, дрожа от холода, уже представляя, как Грубер въебёт мне по загривку своей тростью, как узнает, что я снова нарушил режим и подхватил простуду. Мне уже было лучше, намного лучше. Ремиссия? Ха… Может быть. Хотя насморк всегда был при мне. От него я страдал больше, чем от отсутствия сна. Я выпрямился в спине, последний раз вздрогнул так, как пёс стряхивает с себя сырость. Мышечная дрожь была подавлена напряжением во всём теле. Сунул руки в карманы пальто и двинулся вперёд. Если вернуться к теме о моём отце, я теперь правда понимал, откуда он страдал недосыпом. И задавался вопросом, так ли все встречают своё совершеннолетие. Прошло два месяца, но и три прошедших года для меня были длинною в вечность, представляя собой нескончаемые пытки над телом и разумом. Дело другой истории. Совсем не этой. Здесь подробностям не место. Но скажу лишь то, что произошедшее тем днём было подпитано моими муками совести и воображения от того, что имел я, и чего лишились мои братья и сёстры. Совершеннолетие встречать было трудно от размышлений, что я был единственным ребёнком из моей семьи, кто до него дожил и переживёт. Брианна окончила школу, но так и не поступила учиться дальше, а Бин не встретил вместе со мной наш день рождения. Европа навсегда осталась трёхлетней малышкой, а я ступил на путь поиска своего младшего брата Шона, которого бесследно выкрали в ту ночь. Часто в одиночестве я думал, что бы они делали сейчас. Какой путь бы их ждал. Никакого пути у них не было. Они погибли. Ещё подверженный этим размышлениям, я вошёл в толпу подчинённых, слонявшихся туда-сюда, перетаскивающих ящики и всё, что было внутри здания, что скоро опустеет, а после его подорвут. Останутся руины. Руины. Именно это оставил мой отец после своей смерти. Руины когда-то только поднявшегося Клинка. Клинок пал, а его осколки разобрали, разворовали от страха неизвестности. Это был хаос, лавина, накрывшая всех. А те, кто успел одуматься, уносили ноги с тонущего корабля, собирая пожитки. После отца остался Совет, но им не сдержать было появившуюся панику. Без Себастьяна Оссейна жизни Клинка в будущем никто не видел. Остались четыре тени, что пытались хоть как-то поддержать, сохранить эти обломки. Эти тени я чувствовал у себя за спиной, пока следовал к главенству. Оно вот-вот опустится мне на плечи. Официально — с моим двадцатилетием. Совет состоял из двух Консильери и головорезов моего отца. По завещанию именно они должны были вместе сдержать Клинок и отобрать с Грубером нового Главу. Совет всегда был за мной, где бы я ни был. Они следили, но не вмешивались, а я принимал это лишь за согласие с моими действиями. Так они давали своё добро, но всегда были на подхвате. Ещё одной тенью с ними мог быть мой названный брат, Мартин Вука, но так его обозвать будет неправильно. Он всегда был рядом, рука об руку. Никак не тенью за спиной. Мой друг, что было редкостью в то время. Инна, Изуро, Мартин, Ли — все, кто был у меня в ту пору. С Троем познакомились не так давно, а другом я его ещё не называл. Такими словами не разбрасывался. Но он станет для меня намного важнее, что просто «друг» не объяснит, кем он мне был. Все они в будущем назовутся Семьёй. Мой близкий круг. Последние Консильери останутся при моём отце, а у меня будет целая Семья. Мои советники и семья с тем смыслом, что это слово и имело изначально. Мартин мелькал среди толпы, раздавая приказы, обменявшись со мной кивками и снова приступая к работе, как и все остальные. Они только опустили головы передо мной и почти расползались, лишь бы уйти с глаз моих. От греха подальше, как говорится. Мне же легче. Неизвестность, страх и слухи уже играли свою роль, мне на руку. Чего я и добивался. Тяжело приходилось танцевать на обломках и собственными руками собирать то, что уже разрушено. Клинок умирал с каждым днём, а я его всё равно собирал, как осыпающийся песочный замок. В итоге всё получится. Уже погрузившись в работу, я оглядывал то, что мне оставил отец. Пятно, чёрное, мерзкое на истории Клинка. Работорговля. Лицемерие. Отец боролся с работорговлей в начале своего пути, вёл войну, кровавую, безжалостную. В итоге присвоил себе все владения, продолжая это дело, а не закончив его. И никто ему не мог перечить. Ещё одна причина в моём списке, почему в наш дом пришли в ту ночь. Клинки занимались продажей и покупкой людей, и именно этот бизнес стал частью личности моего отца перед его подчинением. Торговец душами. Клинок при моём отце имел высших работорговцев и лагеря. Невольными являлись проститутки и их дети, алкаши, брошенные дети и все те, кому совершенно не повезло в жизни. Люди, не имеющие своей воли. Сломленные, пустые внутри. Ждущие своей смерти, как спасения. Им некуда было податься. Или улица, где ты умрёшь от чего угодно. Или здесь, где тебя кормят и дают крышу надо головой, до поры до времени. Огромной удачей для них было, если их выкупит не извращенец или маньяк, чтобы удовлетворить свои желания, фантазии. Находились и те, кто просто выкупал и давал новую жизнь. Но таких было крайне мало. Тогда мы опустошали «хранилище невольных», перевозя в другой лагерь. Я не переваривал копошиться в отцовском дерьме, и что он натворил в последние годы. Но именно этим и приходилось заниматься. Исправлять. Мороз уже колол кожу лица, пока я снаружи даже не дрогнул. Так и стоял, наблюдая, как заканчивались сборы. Стали выводить людей. Ровный ряд, шедших в одну ногу. Двадцать. Столько их осталось. А потом увидел её. Даже не проконтролировал своё движение, когда поднял руку, приказав остановить ход строя. — Стоять. Я зажмурился, лишь бы избавиться от мути в глазах. Просто давно не спал. И слишком много думал о братьях и сестре. Раскрыл глаза. Но она была там. Девушка. Худая, в тонкой сорочке и накинутом пальто, сгорбленная. Она дрожала, скрывая лицо за длинными волосами, цвета выпавшего снега. От холодного оттенка зимы и правда казалось, что они будто седые. Что она сама полупрозрачная. И это просто мираж. Издевательство разума, замученного моими же мыслями о том самом будущем моей сестры. Я много думал, какой бы она выросла. Что бы с ней стало. А в тот день увидел именно тот облик, что представлял в голове. Какой я представлял свою сестрёнку. Тогда я опустил руку, и строй пошёл дальше. А она даже не обратила внимания, прижимаясь почти опущенной головой в спину женщины впереди, — настолько низко она опустила голову. — Что не так? — спросил подчинённый, подошедший ко мне. — Кто это? — Тыкнул в худощавую девушку я в ответ. — Никто. — Пожал тот плечами, увидев ту, в кого я указал. — Звать её никак. Год назад перевели сюда. И снова моё тело было не подвластно мне. Я почти обезумел от своей фантазии. — Заберите её с нами. Выведите из строя.***
Сердце встретило меня гулом ремонтных работ. Весь первый этаж был занят рабочими, выкладывающими всю силу в дело. Мы прошли мимо, я сбрасывал с себя пальто, грезя о горячей воде в ванной. Но больше думал о незнакомке с лицом образа сестры. Все четыре этажа были отданы под отель, пятый закрытый для всех, кроме приближённых. Только потом мы заберём и четвёртый этаж в свои владения, недоступные для гостей. Спускаясь в оружейную на минус-первом этаже, я тут же отдал приказ: — «Забранную» отмыть, накормить и привести ко мне. Сильно не шугайте. Без издевательств. Потом только ждал. День почти закончился. Трой пропадал со своим братом в делах, и лучше бы он был рядом, ибо я усидеть на месте не мог. Мне хотелось с ним поделиться, но ещё в лагере мы разминулись, а как я увидел её, он уже отправился по моему поручению, что я дал ещё раньше. Трой бы точно подтвердил, что я сошёл с ума. Моя сестра мертва, но я не мог отделаться от желания увидеть её. Оторвал меня от мыслей в полной тишине и темноте апартаментов стук в дверь. Я сидел в кресле у окна, подал голос, разрешая войти. Подчинённый почти волок её за собой, пока она дрожащими ногами едва перебирала. Бросил почти у моих ног. — Оставь и иди. Смотрел на опущенные глаза девушки, она дрожала, не подняв головы. Дверь закрылась. «Мой мираж» вздрогнула от хлопка и огляделась. А как наши взгляды встретились, дрогнула, принимая ту же позу, что пару секунд ранее. Я поддался ближе, медленно. Она ещё сильнее сжалась. Взял за подбородок и поднял лицо. Она… Вот такая. Как я себе и представлял. Живой человек с лицом моих мечтаний. Я бы отдал собственную жизнь, чтобы она выжила тогда. Чтобы они все выжили. Если бы я знал, то с удовольствием забился бы в угол в том подвале, не дав себя спасти. Если бы я только знал, сколько раз буду умирать от вины перед ними. Но это не она. Это другой человек. Конечно, не она. О чём я только думал? Скорбел. Мне стало интересно. — Не бойся. Я ничего не сделаю. Осмотрелся, находя подушки и одеяло. Подал ей, подняв их из соседнего кресла. Дрожащими руками она приняла, стала кутаться. — Спасибо… Голос. Она заговорила. Тихий, девчачий голос коснулся моих ушей, что я едва уловил. — Откуда ты? Расскажи о себе. И перестань дрожать уже. Девушка смутилась и сгорбилась. Язык мой — враг мой. — Я… просто я. У меня нет имени. Я — никто, — ответила она, ничуть не смутившись собственных слов. Да и я тоже. — Ты там с детства?.. Обычно такое впаривают только тем, кто жизни другой не знает. — Да, с детства… Наверное, так… — Родственники? — Никого. — Покачала она головой. — Ясно. Немыслимо. Я замолчал, задумался. Думал так долго, что девушка пару раз подняла голову, сталкиваясь с моими глазами такими же голубыми своими. — Теперь тебя зовут Европа. Просто Европа. Ты не раб, не вещь, не покорная шлюха. Будешь жить здесь и станешь одной из нас. Так просто. Взял и решил. И даже подумать об обратном не успел, как та девчонка бросилась мне в ноги, почти обнимая их обеими руками. Зарыдала, что я замер. — Эй! — Спасибо, спасибо!.. Спасибо!.. — Хватит! Блять, перестань! — Спасибо… Я думала… думала, что вы меня… Вы правда ничего не сделаете со мной? — Подняла она голову, шмыгая носом. — Нет. Успокойся, иначе я пожалею о своём решении.***
Да, в тот день я поддался тому, что меня мучило, откровенно говоря, найдя человека-копию моей сестры. Нет, не копию Европы. Копию моих представлений. Так мы познакомились, но это не стало и долей повода для того, что я обрёл в будущем. Чем больше мы узнавали друг друга, тем сильнее я понимал, что в ней не было ни капли Европы, какую я знал. Это другой человек. Совсем другой. И я ни чуточки не пожалел, что в тот день поддался. Тот день подарил мне светлую душу, лучшего друга. Товарища. Девушку, что ради меня в будущем бросилась бы в огонь, а я ради неё кинулся бы на дно. Больше я не видел в ней сестру. Только отдельную личность, несмотря на то, как мы нашли друг друга. Нас ждало столько испытаний, и Европа — та самая Европа — стала частью меня, без которой я уже не представлял жизни. Сестра оставила меня, но подарила мою Европу. Она узнала, чьё имя я ей дал, и носила его с гордостью, никак не считая себя заменой, ведь я ей всё рассказал. Я объяснил Европе свои чувства, что меня заставило заметить её в той толпе. Как я замолчал, она обняла меня так, как казалось, никто и никогда не обнимал. Она заплакала в моих руках, следом зарыдал и я. Европа стала первой Покорённой, отдав мне палец в символ верности. Символ благодарности судьбе, что мы повстречались, украсил мне спину в виде топора. Для неё. Для моей Европы. Она украсила свою спину такими же узорами чернил. Отец покинул меня, но подарил мне Клинок. Мою Семью, обстоятельства, при которых я нашёл Троя. Моего друга, что, в самом деле, бросался со мной в бой, был умом и рассудком, пока мой собственный мог покинуть меня во времена непросветной тьмы. Я бы отдал за Троя жизнь, отдал ему последнее. Я бы простил ему всё. Я простил его, когда и не должен был. В те времена мне казалось, что уготовлено мне только одиночество. Идиот. Успех моего главенства заключался в людях, что окружали меня. Мой путь только начинался, поверить только…***
10 Января 855 года. Ева задержалась в больнице из-за полученных травм и процедур. Её это только радовало, — возвращаться в логово Клинков совсем не хотелось. Однако они всегда были рядом, отцепив этаж и охраняя её покой каждый день. Грант так и не появлялся после случившегося, Трой приходил к Еве пару раз, и большую часть времени своего больничного она проводила с Персефоной, пока её брат отправился на Парадиз, чтобы продолжить работу с детским образованием. Палмеры, хоть и через силу и долгую борьбу с моральными устоями, стали для Евы единственными друзьями. Теми, кого она впускала к себе. Трой пропадал, обещав вернуться с информацией о судьбе Евы, а его сестра времени не теряла, рассказывая, что собой представлял Клинок. Точнее рассказывала то, о чём имела право говорить. В один из таких дней Ева ходила из стороны в сторону, бубня: — Мафиози-убийцы, держащие при себе кучу влиятельных точек по стране и не только. Грант — Глава этой группировки. Сранная «Гроза района» Грант Оссейн! Господи, куда я попала! — Ева, — вздохнула Персефона, следя за ней и уже жалея. — Нет, погоди. Я пытаюсь всё переварить. Он возглавил Клинков после того, как всех Глав перебили, в том числе его семью! Отец был Главой и ещё трое мужчин, хотя в истории Клинка уточняется только отец Гранта. Одна роковая ночь, — и никого в живых не осталось. Вместо четырёх Глав встал один Грант и со временем взял себе в помощники Европу и Троя. Уже почти десять лет он Глава! Десять лет! Европа принесла «сюда» эти топоры, типо знака верности, понимание Покорённых… Кто такие покорённые, повтори? — Как воспитанники. Определённый вход в наше общество. Человек, взявший Покорённого, берёт за него ответственность, забирая палец. Трой говорил пока тебе об этом в деталях не говорить. Сам расскажет… — Так, если Европа была помощницей Гранта, то и Трой был таким же, да? Трой помогал в процветании бизнеса и обеспечения. Был умом… Выдохшись, Ева упала на кровать рядом с подругой. — Ебучая секта с привилегиями в обществе… — Не говори так. — Отвела взгляд Персефона. — Это мой дом. Ева не ответила, уткнувшись в потолок. Только спустя время спросила: — Когда Трой приедет? — Сегодня вечером… Так и произошло. Вошедший Трой разбудил Еву своим появлением, а Персефоны уже не было в палате. Они обменялись только приветствиями, Ева поняла сразу, что Трой ждал, когда она обрушит на него множество вопросов. Он дождался, пока она окончательно проснётся, принёс чай, как она попросила, и они устроились на подоконнике, вглядываясь в ночное небо. — Рад видеть, что тебе легче, — заговорил он. — Персефона рассказала, что ты была крайне заинтересована в нас. Задавала вопросы. Спасибо, что ничего ей не рассказала, что не винишь её. Персефона не хотела всего произошедшего. — Я знаю, — ответила Ева, глотнув чая. Трой понял, чего она хотела. — Задавай. — Зачем убили моих ребят? — с горечью спросила она о том, что не давало покоя все дни, как Трой уехал, а Персефона стала единственным источником знаний. Трой хмуро посмотрел на неё. Конечно, он ожидал. — Нам нужно было, чтобы ты оказалась не одна… Странно бы выглядело, что они бы остались живы, а ты умерла просто от передозировки эфедрина. Прикрытие. Мы проложили путь до леса, зная, что вас будут искать. План был просчитан, учитывая прошлые неудачи… До каждого шага, места, часа, удалённости от больницы, где был наш врач. — До мелочей… А мои люди умерли просто так… — Знаю… Но, как я и говорил, это лучший выход для тебя… — Вот это объясни, — уже злобно приказала Ева, поворачиваясь на Троя, впервые оторвав взор от окна. Он вздохнул. — Грант уже был готов на многое. Могло погибнуть ещё больше людей. Планы были самые разные. И поверь, это самый безобидный. — На многое? — Он обезумел… Я потом расскажу всю историю, когда ты уже будешь у нас под крылом… Но он устал видеть тебя во снах и был настроен разобраться с этим. Устал не понимать происходящего… — Он не один не понимает… Я не соврала, Трой. Правда ничего не знаю. — Теперь ты объясни. Ева прикусила губу, раздумывая. Опустила чашку с одним из самых безвкусных чаёв, что она пробовала. — Обещай, что это останется между нами. Гранта я сама выведу на разговор, показывая свое доверие и покорность. Как ты и просил, так что не суди меня. — Не буду. И обещаю, что это останется между нами. Ева кивнула. — Мне тоже снилось что-то. Странные сны. Как я поняла, я их забывала, потому что просто не понимала смысла. В них было то, что я никогда не видела, и мозг выдумать такое не мог. Несвязные картинки. — Грант видел тебя. А ты его? — Да, — солгала Ева. Так эта ложь хорошо сочеталась с фактом того, что она его узнала. Говорить о другой жизни она боялась как огня. Оказаться сумасшедшей перед Троем ей не хотелось. — Но я его не узнаю. Совсем другой человек. — Это не тот Грант, которого ты знаешь, поверь. Совершенно другой человек. Внешность и имя может его, но не всё остальное. Как такое получилось, никто не знает, даже он сам, поэтому ты и нужна ему. — Всё слишком запутанно. Я пытаюсь найти ответы, но получаю только ещё больше вопросов. — А ты не думала, что это не кошмары?.. — А что? — не понимая, к чему он клонит, спросила Ева, поёрзав на подоконнике. — Предостережения?.. — Неуверенно повёл он бровями. И даже нервно посмеялся от собственного предположения и как нелепо оно звучало. Ева промолчала. Трой подхватил, пока она снова не заговорила. — Почему вы так долго не нападали? Трой с вопросом в глазах посмотрел на неё. — Вы послали сначала других. Летом. Как я поняла и как мне сказала Европа, вы следили в тот самый момент, когда убивали Майкла. Позволили меня спасти. Отдали своих людей. И меня. Почему потом просто пропали? — Грант приказал. — Зачем?.. — Мужчина почти не двигался, опуская голову. — Эй, Трой?.. Ева взяла его за плечо, и только тогда Трой встрепенулся. — Не знаю. Меня там не было. Я только слышал, Грант больше не говорил об этом, но Европа сказала, что он приказал отступить, как только увидел расправу над Майклом. Он не давал приказа убивать Майкла, — только вас двоих забрать, — но его убили. Потом он обезумел, как мы вернулись домой. Взялся за бутылку, но я не понимал скорби, в которой он утопал. Грант только твердил, что не знал Майкла, но горе его не покидало. Я видел, как Грант мучился и сам удивлялся своему поведению. Он не знал Майкла, но оплакивал его так, как оплакивал бы близкого человека… Грант был напуган своим состоянием, как и все мы беспокоились о нём… Всхлип Евы заткнул рот Трою. Он повернулся к подруге. Она накрыла рот кулаком, зажмурившись, и Трой без слов крепко обнял её. — Крысы… Жалкие крысы, отравившие мне жизнь… — Мне очень жаль… Ева оттолкнула Троя от себя. Ткнула пальцем ему в грудь. — Даже не смей. Тебе не жаль! Это ты приходил в разведкорпус! Ты приложил руку к тому, чтобы всё так вышло! Я думала, что мы друзья! Я верила тебе, а ты лгал мне каждый раз! Я знала, что тебе нельзя верить! Ты нагло ворвался в мою жизнь! Я ведь верила тебе, Трой. Сколько всего мы пережили в твоём офисе. Сколько слёз я обронила у тебя на диване, пока ты подавал мне платки и сам рассказывал о своей жизни на Парадизе, как и тебе было одиноко и странно на том острове!.. — Я не врал. — Приблизился Трой, протягивая руки к Еве, впадающей в истерику. — Это всё было правдой. Да, я солгал в том, кем являлся, но дружба с тобой была для меня настоящей. Я хотел всё исправить, хотел, чтобы ничего не произошло. Ты не знаешь, через что я прошёл и как много сделал, чтобы всё оказалось намного лучше, чем могло. Дружба с тобой — моё искреннее желание, хоть и Грант уже тянул лапы за тобой. Я многое пытался предпринять. Я старался и до сих пор это делаю. Сейчас я пришёл с новостями. — С какими?! Ты думаешь, что мне уже не наплевать? Ривай похоронил меня! Сейчас он там убит горем, как и Ханджи, Мила, и-и Уильям, и Флок! Мои ребята погибли, чёрт возьми, Трой! Мария с малышом под сердцем сейчас наверное тоже скорбит по мне… Майкл умер, и ты думаешь, что мне даже станет легче, что, как оказалось, Грант не давал приказа? Да что это изменит?! Майкл мёртв! Это вы, Клинки, сделали. Неважно кто именно из всей вашей банды! Как же я вас ненавижу! Я придушила бы Гранта своими же руками! Плевала я уже на всё! Я убью его! Убью! — Поэтому я с тобой! — уже повышая голос, перебил Трой. — Я здесь! Я на твоей стороне, Ева! Я принимаю твою сторону! — Чушь! — Нет, послушай. Трой рывком поддался ближе, взяв Еву за плечи и бегая встревоженным взглядом по её лицу. Он прижал её к себе со всей силы, сам дрожал от беспокойства. — Я знаю, что в тебе бушует гнев, ненависть к Гранту за всё, что он сделал. Я понимаю… Потому что… Рассудок Гранта помутился и он повёл в этой же безумие других. А Европа как чёртик на его плече шепчет и подогревает это безумие. Я понимал, что всё катится, куда не надо. Уехал на остров, продвигал бизнес там. Но Глава Грант и власть при нём. Король. — Мышиный король… — Если так, то надо делать всё тихо, хитро и слажено. О чём я тебе говорил. Надо время и доверие со стороны приближённых, тебе должны доверять. Прошло собрание. Твоя судьба решилась… Ты станешь моей Покорённой, другого выхода нет. — Зачем? Я ничего ему не дала. У меня нет ответов. — Знаю, о чём ты думаешь. На Парадиз обратно он тебя не отправит. Слишком много пройдено, и для всех там ты погибла. Ты станешь Клинком, и по-другому никак… Я с тобой. Поверь мне. Больше я никогда тебя не подведу…***
18 Января 855 года. Покидая апартаменты, ступая с Евой по коридору, Трой не раз замечал, как она сжимала и разжимала кулаки, редко вытирая ладони о ткань одежды. Путь недолгий, но её движения были слишком заметными и частыми, а тревожное состояние только усугублялось, как только к ним, — а точнее именно к Трою, — обращались мимо проходящие Клинки, приветствуя и проходя мимо, как ни в чём не бывало. Ева получала лишь странные мимолётные взгляды, пока очередной незнакомец не пройдёт мимо по своим делам. И каждого из охраны она встречала взаимным не мигающим взглядом. Глядели на неё с заинтересованностью, она на них — с опаской. Как она с Троем миновала последний поворот, а впереди, в самом конце коридора красовалась ярко выделенная среди остальных дверь, Ева тяжело вздохнула и снова вытерла ладони о бока. — Хватит. — Не выдержал Трой. Он взял её за руку, останавливая. Глянул ей за плечо, встречаясь глазами с мужчиной из охраны, и тот без слов покинул коридор, проходя мимо них, пока шаги не остановились у дальней лестницы. — Маловато народа на этаже. Он опять всех выгнал, как в прошлый раз, убрав вероятность подслушивающий за дверью? — Да. — Просто прекрасно… Трой взял Еву за подбородок, что она заглянула ему в глаза. — Успокаивайся. Всё нормально. — Похлопал её по плечам, расправил складки оглаживающим движением. — А теперь иди. Ева тут же распахнула глаза с удивлением и страхом. — Что?! Ты не пойдёшь со мной?! — Тише. Я буду за дверью. Мы уже всё обсудили… — И ты говоришь мне это только сейчас? Мы договаривались на совместный разговор. Оказывается, это я к нему иду говорить?! — Грант тебя не тронет. — Тогда он хотел поговорить, потом сорвался, а сейчас ты заявляешь, что всё будет нормально? Да он ненавидит меня, и видят все святые, что это взаимно! — Тогда с его стороны это был лишь порыв от отчаяния и провала. — Трой… — Хватит, — подтолкнул он её к двери, — иди. Ева сглотнула. Перед тем, как всё же направиться к двери Главы, метнула несколько искр осуждения в Троя, на что он только ответил ей полуулыбкой и кивнул вперёд. В конце коридора она коснулась ручки двери, другой рукой постучала. И, услышав издалека безэмоциональное разрешение, вошла. Кабинет и пол заливали лучи негреющего зимнего солнца и отчерчивали фигуру, стоящую у окна. Ева не успела оглядеться, осмотреть кабинет, только чтобы стоять на пороге гордой стойкой, не дрогнувшей, не выказывающей всего недовольства. Но заметила дорого обставленный интерьер, хоть и не изменяющий всей скудной цветовой обстановке отеля. — С возвращением. Грант уже завершённым движением руки отложил что-то в сервант, кинув туда и платок. Хлопнул дверцей и не одарил Еву даже взглядом. Махнул рукой в сторону кресла, что стояло с другой стороны его стола. — Здравствуй, Грант. Ева послушно села, следя за мужчиной взглядом. Тот остался у окна, скрестив руки на груди. Спустя пару мгновений странной тишины, Грант заговорил первый, пока неотрывно следил за чем-то под окнами: — Уже зацеловала ноги Троя? — О чём ты? — Ева заметила недовольство в словах Гранта, но ответила лишь сухим тоном. — Благородный поступок для тебя с его стороны. — Пожал он плечами, поднял со столика рядом бокал, наполовину наполненный мутной водой. И он бы отпил содержимое снова, как в последние минуты одиночества пытался проглотить горечь лекарства в воде, если бы не заметил рамку с фото на том же столике за позолоченной вазой. За секунду их с Евой взгляды встретились. Она не успела увидеть, что было на фото. Грант был быстрее. Рамка упала снимком вниз, как Ева нашла и другие такие же по кабинету: в серванте, на его столе, на полках. Он ждал прихода Евы, все опустил, но за непримечательной вазой не заметил ещё одной рамки, сливающейся со шторой. Занят был другим. Недоразумение оба проигнорировали, как Грант снова заговорил. — Трой ведь тебе спасает жизнь, на твоём месте я бы целовал ему ноги за такой дар. — Грант покачивал в руке бокал, гоняя осадок. — Он берет тебя себе. Никого не брал за эти годы, а тебя берёт… — Прищурился, смотря на Еву, изучая реакцию на его слова. Получил непонимание. — Что это значит? — Ты будешь его Покорённой. Не делай вид, что не знаешь, что это такое… И Грант залпом выпил всё из стакана, отставив его на столик. Звон проследовал с его шагами до стола. Со скрипом кожи кресла, мужчина сел в него. — Ясно. Наслышана. — Ты не просто так просилась поговорить со мной. — Бред. Я бы и под дулом пистолета к тебе не подошла. Это всё Трой, чёртов обманщик. — Я удивлён. Говори уже или проваливай. Еве пришлось рискнуть терпением Гранта, отняла пару секунд на воспоминания репетиции с Троем запланированного разговора. — Я бы хотела покончить с темой снов, раз уж мы так и не договорили, а в больнице у меня было достаточно времени подумать обо всём, что ты мне рассказал. Я снилась тебе. А сейчас… снюсь? — Нет, — отрицательно качнул головой Грант, едва изогнув губы и опустив руки на стол, сцепив пальцы в замок, что говорило о его заинтересованности. Чёрт… Ладно… — Ну… Я не знаю, откуда эти сны берутся. Не лгала. И вообще знаю меньше тебя… — Ева рассказала ему о снах, практически повторяя то, что ему уже говорила. Но о Ривае соврала, сказав, что ему никогда не рассказывала, пока сама в мыслях боролась со вспышками воспоминаний. Как со слезами просыпалась и оказывалась в объятиях любимого, а потом засыпала в его руках. Сначала было невыносимо больно вспоминать о том, как далеко Ривай был. За болью пришёл гнев, ведь перед ней сидел тот, чьих рук это и было, какие бы цели ни преследовал Грант. — Лжёшь, Ева, снова. Ривай знает о твоих снах. — Нет. — Покачала головой она, ответив ему тем же строгим взглядом, каким глядел на неё Грант. — Да мне и всё равно. Я не принесла тебе то, что ты хотел. Хотел убить меня, раз я такая бесполезная? Пожалуйста. Давай. Мне нечего уже терять. Ты всё у меня отнял… Выкрал из дома, подстроив смерть. Дома меня похоронили, — ты постарался. Мой любимый меня по твоим же словам уже ненавидит. Я потеряла ребёнка из-за тебя… Грант с приподнятой бровью и скепсисом выслушивал. И дослушал бы до конца, не дрогнув, пока она не добавила последнее. — Я уже ничего не чувствую, что бы ты со мной ни сделал, как бы ни издевался. Пытай, пытайся узнать то, чего я не знаю. Всё равно. Мне безразлично, уже плевать. Его глаза расширились, челюсть сжалась. А Ева выжидала. Она надеялась, что он встанет и снова приложит силу, пытаясь заткнуть ей рот, или же вовсе рассмеётся. Губы Гранта приоткрылись. Но он и звука не издал. Последняя их встреча имела в себе единственный случай, когда он при Еве не совладал с эмоциями. Сейчас же сдержался, упав на спинку стула и улыбнувшись одним уголком губ. — Столько сил ушло, чтобы достать тебя, а ты нихуя не знаешь. — Ты тоже мне ничего не объяснил. Считаю счёт равным. Но при всём этом, я понимаю, что ты не просто так оставил меня в живых. Тебе проще простого отправить меня на тот свет, а ты дал Трою разрешение, чтобы он взял меня в Покорённые. Грант перебил её, понимая, о чём она начала говорить: — Да. Я не теряю надежды. Думаю, я получу ответы спустя время, если ты всё же останешься в живых. К чему спешка? Может ещё всё изменится. Ева почувствовала некое облегчение от таблички с равным счётом, загоревшейся в её воображении. Но самодовольный вид Гранта её пугал. Счёт снова пришёл в неравный, как Грант ударил под дых Еву лишь словесно. — Ты будешь служить, пройдёшь посвящение. И будешь возвращать долг, что осталась в живых. Первым будет запись плёнки для твоего Ривая.