Бег на месте

На следующий день Доен собирает все вещи и отвозит их в одну организацию по сбору вещей для нуждающихся. Там его благодарят волонтеры, и он им мило улыбается, хотя знает, что причиной его пожертвования было вовсе не благородство или доброта, а лишь трусость и желание скрыть собственное преступление. В этой организации сегодня на удивление много народа, и Доен надеялся, что слишком непримечателен, чтобы его кто-то запомнил, и что он в принципе сможет затеряться среди такого количества людей. Он уже почти выходит из здания, как сталкивается с мальчиком, который явно что-то искал. Доен присаживается перед ним с мягкой улыбкой, чтобы проверить, в порядке ли тот, и спрашивает следом: - Ты что-то ищешь? Мальчик тараторит: - Да, я помогаю маме, она здесь работает. У них в отделе не нашлось ни одной точилки, а ей нужно заточить набор новых карандашей, завтра мы устраиваем мероприятие для... Доен расслабленно улыбается, дальше не слушая его. Внутри него был все это время будто совершенно другой человек, и если бы раньше Доен просто пошел бы и сдался полиции, то сейчас он лишь с улыбкой достает из сумки аккуратный небольшой ножик и дает мальчику в руки. Тот хмурится: - Зачем Вы даете мне нож? - Это специальный нож для заточки карандашей. Ты ведь говорил, что твоей маме очень нужно поточить карандаши. Он очень удобный, ей понравится, поверь. Мальчик ярко улыбается: - Большое Вам спасибо! Доен встает и уже собирается уходить, как мальчик окликивает его: - Куда Вы? Как же я верну Вам нож? Доен оборачивается с улыбкой: - Ах, можешь оставить его себе. Я дарю. И стоит ему отвернуться от мальчика, который кричал благодарности ему в спину посреди всеобщего гама, мягкая улыбка сходит с лица, делая его холодным. Доен выходит из здания уверенно и со спокойной душой возвращается домой. Там он находит самую большую кастрюлю, кидает туда пакет и, полив сверху виски, который так любил Джехен, для верности, поджигает. Пакет сгорает довольно быстро, и Доен распахивает почти все окна, чтобы проветрить. Теперь дело было сделано до конца и все, что ему оставалось, так это решить - рассказывать обо всем Джехену или же нет. С одной стороны об этом сказать хотелось, кто как не Джехен поймет его, кто сможет сохранить это все втайне, но с другой - Джехен мог разозлиться, ведь теперь Доен не мог его осуждать, как прежде, он сам был убийцей, пусть и не с таким количеством трупов. Проходит еще неделя, и Доен в выходные тащит Джехена по магазинам, где они покупают ему новые вещи, а затем заходят в какое-то кафе, чтобы поесть. Доен почти не думал о том, что произошло, радуясь, как и прежде, жизни и хорошему времяпровождению с Джехеном, который был снова счастлив. И Доен точно не намеревался портить это их счастье упоминаниями о настоятеле. Все течет тихо и мирно до тех пор, пока в их разговор не вклинивается выпуск местной газеты, которую Джехен выуживает с диванчика рядом с собой, пока ждет доедающего Доена. Доен не думает ни о чем таком, а Джехен пролистывает газету со скучающим видом до тех пор, пока он не издает усмешку: - Неужели все-таки существует эта божественная справедливость? - Ты о чем? - Тут пишут, что настоятель из твоей церкви пропал, ищут уже четвертый день. Доен застывает, стоит ему это услышать. Джехен говорит что-то еще, а в Доене вдруг поднимается волна злости, и он стискивает пальцами стакан в своей руке с такой силой, что тот вдруг лопается. Джехен испуганно подрывается с места: - Доен, ты не поранился? Доен лишь со злостью думает:"Черт". Его ужасно злит, что настоятеля начали искать, и что Джехен узнал об этом. Настоятель всегда портил ему жизнь и даже после смерти продолжал это делать. Джехен аккуратно вытаскивает осколки из его ладони, пока официантка убирает со стола. Мужчина видит, что Доен реагирует как-то странно: он не в шоке или же в какой-то прострации, он зол, и Джехен это понимает по его потемневшему взгляду, нахмуренным бровям и ладони, что то и дело сжималась и разжималась в кулак. Он был похож на того Доена, что вернулся в ту ночь и облил его холодной водой, чтобы заставить очнуться. Джехен тихо спрашивает: - Ты в порядке? Доен вдруг поворачивает голову, улыбаясь: - Да. В полном. У меня нет настроение на десерт, идем? Это был первый момент, когда Джехен начал подозревать что-то, но сам себе объяснить это не мог. Доен ведет себя в остальные дни как и обычно: ластится к Джехену, когда тот возвращается с работы, готовит ему ужины, провожает по утрам, рассказывает много всего интересного, сворачивается клубочком, когда спит, но Джехен чувствует, что что-то происходит, но он это упускает. Это было чувство, которое Джехен терпеть не мог. Хотя он думает: может, так себя и чувствовал Доен все то время, пока Джехен скрывал от него эту тайну. И даже сейчас они оба продолжали лгать друг другу и делать вид, что все в порядке, но знали, что это не так. Второй момент, когда Джехен начал что-то подозревать, настал тогда, когда он случайно увидел, как Доен в гардеробной, стоя перед зеркалом, вдруг сорвал со своей шеи крестик, который никогда не снимал, а после презрительно бросил куда-то в сторону, не глядя. Джехена это поразило, но он решил ничего про это не говорить, чтобы не смущать его лишний раз. Доен часто думал о чем-то и следил за новостями тщательнее обычного, хотя раньше ограничивался только утренним выпуском новостей. Они не ссорились, не говорили о том, что между ними было буквально месяц назад, больше не вспоминали прошлое Джехена, но Доен будто проходил через какие-то метаморфозы, его будто ломало изнутри, но он усиленно сдерживался, показывая Джехену лишь свою милую мягкую сторону. И в какой-то момент Джехен вдруг начинает понимать: все дело в настоятеле и даже не в том, что сделал сам Джехен. Он вспоминал все с самого момента возвращения Доена, как тот вел себя, что говорил, что делал и пытался понять, почему. Настоятель неожиданно пропал, и Джехен, читая все, что о нем было известно, каким он выглядел в глазах простых людей, знающих его, он начал догадываться, но не хотел верить. Доен не был таким. Джехен сидит на диване и смотрит на фотографию старика из очередной газетной статьи, а затем переводит взгляд на Доена, который вырезал из бумаги какую-то фигурку канцелярским ножом. И у Джехена невольно вырывается с усмешкой: - Нет, не может быть. Доен, не отвлекаясь от работы, спрашивает: - Чего не может быть? Он выглядит не то чтобы мило, а, скорее, уютно, мягко, сосредоточенно, и Джехен лишь шутит: - Ты же не убил своего настоятеля? Рука Доена соскальзывает, и он режет пальцы. Алая кровь крупными каплями падает на белоснежную бумагу, портя поделку, и улыбка спадает с лица Джехена. Но вовсе не потому что Доен поранился, а потому, как тот вдруг посмотрел на него. В этом взгляде было какое-то смирение, и Джехен вдруг все понимает. Он неверяще выдыхает: - Этого не может быть... Доен тихо отвечает: - Я тоже скрывал от тебя тайну. Ты имеешь право меня осуждать, конечно, но я надеюсь на то, что твоя любовь ко мне и твои принципы сильнее этого. Джехен пристально смотрит на него, пока Доен аккуратно складывает испортившуюся бумагу на части, пачкая столик кровью, которая до сих пор сочилась из его пальцев. Его лицо не отражало совершенно ничего, и это настолько поражает Джехена, что он встает, подходя к окну, пытаясь все сложить в своей голову. Он долгое время смотрит туда, а затем тихо спрашивает: - И что же это за тайна? Доен прикладывает салфетку к пальцам и отвечает уже громче: - В ту ночь, когда я вернулся к тебе, я убил настоятеля. Я тогда решил вернуться к тебе и уже собирал вещи, как он неожиданно вошел. Он сразу понял, что я ухожу к тебе, все время знал, что у меня отношения с мужчиной. Настоятель напал на меня, пытался задушить, а я... пришел в себя, уже сидя на нем с ножом в руке. Джехен стоит, словно статуя, обрабатывая эту информацию. В голосе Доена не было слышно какой-либо нервозности или же вины: он лишь ровно говорил об этом, глядя на Джехена, и ждал его реакции. Джехен медленно вдыхает и выдыхает, а затем спрашивает: - И что же ты сделал дальше? Ведь его ищут. - Я спрятал его тело. Все тщательно вымыл, избавился от остальных следов, а другие же служители церкви думают, что я уехал еще до этого происшествия. Джехен нервно усмехается, прикусывая губу. Доен удивленно смотрит на него, а тот вдруг разражается громким смехом, сгибаясь пополам. Джехен никогда так не смеялся, и это пугало. Доен смотрит на его сгорбленную трясущуюся фигуру и не понимает, что с ним происходит. Джехен сквозь смех произносит: - Ты понимаешь... ты понимаешь, Доен, насколько мы с тобой ненормальные? Я убийца, ты убийца, но что еще смешнее, - мы с тобой даже вину не испытываем. И мы при этом так любим друг друга, что готовы ради нашего счастья сделать что угодно... После этого он смеется лишь еще громче и заразительнее, и Доен понимает, что Джехен прав. Доен все это время пытался выдавить из себя хотя бы жалость к настоятелю, но на деле ничего, кроме злости и презрения, не испытывал. - Так ты... меня не осуждаешь? Джехен вдруг в одну секунду оказывается возле него и с грохотом ставит руки на столик перед ним - он больше не смеется, глядя прямо в глаза: - С чего бы, скажи? Не думаешь ли, что этот старик заслужил смерти? Он всю жизнь издевался над тобой, и кто знает, что еще творил, пока не появился ты. Главное, что ты у меня есть, Доен. К чему все эти лишние чувства? Запомни, самое главное для нас с тобой - это любовь. Пока мы есть друг у друга, нас ничто и никто не сломит, знай это. Доена по-странному радуют эти слова, и его губы расплываются в довольной улыбке, но взгляд его настолько темный, такой же, как и у Джехена, склонившегося над ним.