mortem archon

Вечер в таверне начинался крайне спокойно и даже, в какой-то степени, размеренно. Члены Ордо Фавониус спокойно заняли второй этаж, а искатели приключений сидели где-то в углу на первом. В кои-то веки в таверну заглянули путешественник вместе с Паймон, будучи шокированными тем фактом, что вместо уже привычного Чарльза, за барной стойкой стоит равнодушный Дилюк наливающим им обоим по стакану виноградного сока. Вечер приобретает новые краски, когда в здание заходят практически под ручку Венти и Кэйа, громко всех приветствуя. Первый садится на высокий стул, поджимая ноги, и начинает петь новую балладу, ранее никем не слышаную. Кэйа же, в свою очередь, неторопливо потягивал вино, задумчиво смотря то на Дилюка, то на совершенно спокойное лицо Венти, но и мельком замечая дрожащие от усталости руки Итэра. Совершенно обычный вечер. За исключением одного. Сегодня Венти не пел про похождения великого Анемо Архонта Барбатоса, не восхвалял вино с винокурни, не пел про Мондштадт и Веннессу… а пел про мягкие цветы, растущие подле утёса Звездолова. Про их нежный аромат и тихий шелест на ледяном ветру. Это было крайне странно — слышать от Венти такое. Точнее, для всех это было впервые, но никто в таверне не решался прервать столь спокойное и мелодичное пение. И Венти знал это. Знал и продолжал, понемногу стирая старые мозоли о струны собственной потрёпанной временем лиры. Пел про свои цветы, которые так любил нюхать на обрыве и смотреть в бесконечную синию гладь, наблюдая, как снизу к морю ходят парочки и рыбаки, касаясь босыми ногами чистой синевы, отражающей бесконечное небо. Сердце каждый раз сжималось от тоски и боли по тем временам. Да, они были не самые счастливые, но именно тогда Венти ощущал себя… нужным? Он не так сильно вмешивался в жизнь обычных людей, но иногда любил направлять потоки ветра туда, где они были нужны, решая мелкие проблемы. Он чувствовал радость, когда видел, что на лицах детей расцветают улыбки, когда ветряная лилия начинала крутить своими яркими лепестками. Или когда ночной ветер бережно шелестел созревшими закатниками где-то возле Спрингвейла. Ох, как же он скучал. Но он был рад тому, что имел в данный момент. Его знали не только, как некогда великого Архонта, прошедшего войну, но и как обычного барда по имени Венти, любящего пропустить бокальчик другой известного одуванчикового вина. Ему нравилась эта жизнь. Практически безмятежная, полная необыкновенных приключений и даже новых знакомств. В какой-то степени даже друзей. Жаль только, что скоро всё это закончится. Венти извиняется перед слушателями за столь ранний уход, и — под острый взгляд Итэра — выходит из таверны, практически несясь к боковым воротам, ведущим к Сидровому озеру. Он взмывает в воздух и летит к любимому дереву, под которым, казалось, прошла половина его жизни. Там всегда спокойно. Тихо. Никто не мешал навязчивым мыслям перебивать не слишком сильный алкоголь, который с каждым разом всё слабее и слабее ударял в голову. Там не так сильно чувствовалась боль, что острыми когтями царапала измученную проклятьем душу. Венти знал, что ему осталось недолго. Что с каждым днём его пребывание в этом мире заканчивается. Что всё, что он когда-то создавал, — останется только в чужой памяти. Он был свидитееом многих событий во всём Тейвате, он оберегал (пусть и не очень хорошо) эти земли. И это всё скоро исчезнет, и останется только в памяти пыльных книг да его никому неизвестных балладах. Никто не станет снова свидетелем падения некогда сильной империи, не увидит слёз на чужих щеках, не заметит, как в небо взмывает огромная птица, что в будущем будет бережно оберегать город. Венти сидит рядом со статуей Архонта, а в душе радуется, как с приходом этого путешественника всё стало будто бы лучше. Статуи ярче, а люди в какой-то степени спокойнее. Благодаря ему Двалин перестал страдать. Благодаря ему многие вещи встали на свои места. Благодаря ему были открыты многие забытые места, что раньше представляли дикую опасность. Благодаря ему Венти перестал чувствовать клокочущее в сердце одиночество. Венти радовался, что с его уходом город не останется без присмотра. Возможно, родится новый Архонт. Возможно, намного лучше, чем он. С ещё более свободными взглядами, с диким желанием защитить всё, что так дико дорого. А не сгибаться каждый вечер от боли в груди и чуть ли не падать в открытое море от бессилия. Он правда не хочет, чтобы его видели слабым. Даже если сейчас он самый слабый Архонт из всех — он не желает прогибаться под всеобщее недовольство, потакая чужим злобным мыслям. Почему-то такие приступы отчаяния часто случались именно ночью, когда безликая луна грустно наблюдала из-за хмурых облаков за чужой смертью, оставаясь безучастной и такой же беспомощной. Сидя на уже родном обломке камня, Венти плавно перебирал струны лиры, наполняя окружающее пространство тихой мелодией. Старое дерево знало этот мотив: её Венти когда-то играл самой Веннессе, в итоге посвятив её смелости не одну оду. Было до безумия больно дышать. Практически не было сил оставлять глаза октрытыми, но Венти продолжал упорно играть, какой-то ещё живой частью души ощущая, как откуда-то сверху его старые друзья слушают эту мелодию и с тоской смотрят на умирающего Архонта. Смерть Архонта — дело не очень редкое, но и оно не вызывает особых вопросов. Венти не так нужен своему городу, он знает, что тот прекрасно справится и без его хилой опеки. Но всё же… ему просто больно. За всю свою долгую проклятую жизнь он многое не успел сделать. И порой дикое сожаление захлёстывало его с головой. Он знал, что в сожалениях нет смысла. Никогда не было и не будет. Жалеет лишь, что понял это слишком поздно. Катастрофически поздно. Ещё немного — и он растворится нежными лепестками сесилии по ветру с верхушки собора. Он был проклят с самого своего появления, когда ещё был маленьким беспомощным ветерком, слушающим баллады своего погибшего друга. Сердце бога дало ему отсрочку, большую отстрочку, которой хватило на пару веков. А без него — силы покидали его стремительно быстро. Да так, что он боялся, что не встанет больше с этого камня. Так и умрёт, смотря, как сверху парит Двалин. Он смотрит в безоблачное звёздное небо, опуская лиру. И тонким слухом улавливает шорох сбоку от себя. Итэр медленно идёт, стараясь не теребить молодую траву, а когда понимает, что его заметили, — неловко улыбается, почёсывая рукой щёку. Паймон рядом с ним парит тише обычного. — Что привело вас сюда, мои дорогие друзья? — весело отзывается Венти, не слезая с камня. Сил не хватает даже на это простое действие. — Паймон заметила, что Венти был сегодня слишком грустным! — кричит летающая девочка, складывая руки на груди и надувая губы. Венти неловко смеётся, отводя взгляд. Он не виноват в том, что не выдерживает весь этот груз, что лёг на его плечи. Что его проклятье — древнее, как сама жизнь, — убивает его. Он не виноват в том, что предаётся этим моментами меланхолии под солёным соусом ярких воспоминаний. Не виноват. Но, боже, как же он хочет прекратить эти страдания. — Простите, что испортил вам вечер, — Венти поднимает руки в извиняющемся жесте. — Просто вспомнились старые времена, вот и напала хандра. Ничего страшного. Было бы не так страшно, если бы эта хандра не ступала за ним по пятам, отравляя остатки разума и не оставляя после себя ничего, кроме разлагающихся костей старых друзей. По взгляду Итэра видно, что он ему не верит, и Венти в который раз убеждается, что путешественник понимает других людей и без слов. Но Паймон была здесь, а портить взгрустнувшей девочке настроение ещё больше совсем не хотелось. Венти не хотел чувствовать вину перед своей смертью за чужие слёзы. — Хотите я вам спою балладу о прошлом Тейвата? — неожиданно предлагает Венти, замечая, как округляются глаза Итэра и Паймон. Да, он много пел о Мондштадте, о прошлом, о великих героях, увековеченных в истории страны, даже о войне Архонтов. Но он никогда не пел о всём мире в целом. Иногда упоминал Ли Юэ, иногда другие страны, в которых путешественник ещё не успел побывать. — Да! Паймон бы хотела это услышать! Венти мягко улыбается, нежно затрагивая струны родной лиры. Он поёт долго и медленно, изредка делая короткие паузы на передышку. Потому что сил всё меньше, а ума больше не стало. Да и не хочется уходить… просто так. Без прощания, без того, чтобы не поделиться своими знаниями перед близкими друзьями, без мгновений ностальгии о былых путешествиях и помощи друг другу в разных заданиях. Венти нравилось чувствовать себя человеком. Ему нравилась их атмосфера, их, порою, безмятежная жизнь, полная веселья. Или же, наоборот, жизнь тяжёлая и страшная, как и жизнь одного Адепта, про которого Моракс часто говорил в прошлом, пока их пути не разминулись. Паймон засыпает под мелодию, устроившись рядом с Венти на камне. Она кажется такой беззащитной и тихой в такие вот редкие моменты. Путешественник улыбается, а в глазах плещется грусть и отдалённые догадки происходящего. Венти разрывает от боли изнутри. В нём словно горит пожар, разрастаясь с каждой секундой всё больше и больше, без надежды на спасение, захватывая все душевные леса и забираясь даже под гнилые пни. Или же будто в нём вот-вот взорвётся бомба, сделанная маленькими руками вечно активной Кли. Просто больно. Настолько, что Венти не может больше притворяться. Он закрывает глаза, судорожно вдыхая и выдыхая, а пальцы на замолкшей лире так и дрожат, не в силах более играть любимые мелодии. Он ничего перед собой не видит, но чувствует странную энергию, исходящую от путешественника. Когда он открывает глаза, перед ним в руках Итэра, тихо покачиваясь, стоят цветы сесилии. Венти рад этим цветам, потому что холодные ветра, что они собирают на утёсе, приносят какую-то прохладу ему в сознание, оттягивая тот самый момент. — Ты давно как-то говорил, что это твои любимые цветы… Мы с Паймон после таверны заскочили туда, и я вот… принёс тебе немного. Надеюсь, тебе это хоть немного поможет… — он смущённо отводит взгляд, вручая букет архонту. Венти устало улыбается. Да, ему помогло. Он прижимает цветы к носу и вдыхает самый любимый аромат, в блаженство прикрыв глаза. Ему чуточку легче, но это не продлится вечность, и очень скоро ему нужно будет уйти. Прыгнуть с обрыва, развеявшись многовековым ветром, про который никто скоро уже и не вспомнит. Только монахини будут вспоминать его, да и статуя в центре города ещё ближайшие сто лет никуда не исчезнет. А дальше что — никто не знает. Может… появится новый Анемо Архонт, может Веннесса спустится вниз и будет оберегать. Он не знает, что будет с его любимым городом. И никогда не узнает. Паймон рядом сопит тихо-тихо, и Венти, поддавшись секундному порыву, гладит её по волосам, в другой руке продолжая держать сесилии. Итэр выглядит озабоченным и будто что-то хочет спросить, но не решается. Венти умеет читать по лицу, что его интересует, но вопрос хочется услышать из чужих уст. — Тебя что-то тревожит? Или ты хочешь что-то спросить? Итэр вздрагивает и тушуется, поднимая глаза на Венти. — Мне просто было интересно… а куда пропадают Архонты? Ты рассказывал про войну и про то, что многие погибли, но… разве вас возможно убить? Вы не поднимаетесь в Селестию, не становитесь простыми людьми, так… что? Венти хихикает, прикрывая рот. — Мы умираем, как обычные люди, но… всё же немного по другому. Мы расстворяемся в воздухе своей элементальной энергией, мы никуда не возвышаемся и не становимся людьми. Мы просто — исчезаем. От нас ничего не остаётся, кроме сгустка энергии, который исчезнет через дня два-три. — Откуда ты это знаешь? — Итэр округляет глаза. А на лице Венти появляется грустная ухмылка. — Я сам был тому свидетелем. Говорить становится уже невозможно, и даже любимые цветы больше не оттягивают тот самый неизбежный момент. Венти хочет быстро извиниться и исчезнуть, но путешественник хватает его за руку, крепко сжимая. Он почти плачет, это видно по дрожащей нижней губе, которую он искусал за длинные путешествия. — Спасибо тебе, Венти. У Венти от неожиданности на глазах появляются слёзы. Ему почти никто не говорил простых слов благодарности. Практически ни разу за всю его долгую-долгую жизнь. — Тебе спасибо, Итэр. Ты сделал намного больше за полгода, чем я за несколько тысяч лет. Ты делал всю работу, а я просто иногда помогал. Тебе спасибо и… — Венти касается холодными губами чужого лба, оставляя невесомый поцелуй. — Прощай. По чужим щекам безостановочно текут слёзы, которые Венти судорожно вытирает и шепчет какую-то фигню, пытаясь успокоить подступающую истерику. У него немного получается, и в какой-то момент Итэр просто хватает ледяные руки Венти, утыкаясь в них носом. Действительно… действительно тяжело терять близких сердцу людей. Венти целует его в последний раз куда-то в губы, обхватывая дрожащиии ладонями заплаканное лицо, и отпускает путешественника, взмывая в небо. В своих волосах Итэр ощущает цветы сесилии, что недавно покоились в маленьких, но таких родных руках. На следующее утро под утёсом Звездолова дует сильный ветер, а Итэр на вершине чувствует ту самую энергию, о которой ночью говорил Венти. В душе пусто, ведь прощание и смерть ранит хуже любого металла.